«Если вы все заболеете, мы же уйдем на карантин». Сотрудники скорой — анонимно и честно о работе в пандемию

«Из-за COVID не должны страдать другие пациенты»

Скорая помощь, Москва:

— Скорая помощь в Москве выезжает на все вызовы без ограничений. По телефону тяжело сориентироваться в состоянии пациента, и сейчас у нас возросла нагрузка.

Весной обычно вызовы идут на спад, но сейчас, наоборот, их больше: люди боятся, не понимают, как им жить дальше в условиях пандемии. У них же свои проблемы есть. Например, как продлить инвалидность, как быть с анализами, которые нужно брать каждые две недели. Люди не понимают, что им делать, и вызывают скорую. И скорая помощь выезжает ко всем. 

Люди на вызовах удивляются: «Думали, не дозвонимся». Но мы приезжаем в штатном режиме и на потерю сознания, и на алкогольное опьянение, и на травмы. Вчера за мою смену у меня были пациенты с температурой 37 и ОРВИ, кровью в моче, потерей сознания, дважды — с почечной коликой, одну женщину я госпитализировала в отделение.

Допустим, человек испытывает недомогание и не понимает, может быть, это связано с давлением. Ему трудно сориентироваться. 

На подтвержденный COVID выезжают специализированные сформированные бригады. На нашей п

одстанции их пять: они едут к пациентам с пневмонией и подтвержденным коронавирусом. Мы едем на «настороженность на инфекционного больного», так это звучит в официальной формулировке. У нас есть СИЗ, обрабатываемые очки, респираторы. Может быть, их и недостаточно, но все равно на сутки выделяется один. Если он неисправен, можно получить еще дополнительно. 

Пневмонию мы сейчас не разделяем на застойную и вирусную. При пневмонии в стационар нас обязали ехать не в костюме, а в одноразовом халате поверх одежды. Это в обязательном порядке: стационары сейчас считаются условно «грязными». Пациенты могут не знать о том, что они инфицированы, и ехать в стационар самостоятельно за помощью. Их там осматривают, если COVID есть, уже вызывают скорую и транспортируют в инфекционное отделение, если это необходимо. Поэтому мы и надеваем одноразовые халаты, когда едем в стационар, которые потом утилизируем в установленных условиях. 

Вообще всего хватает, на подстанции все организовано, даже в плане препаратов. Нам выдали для профилактики назальные капли. В обязательном порядке проводят тесты. По правилам, берут их три раза: первый день, третий и одиннадцатый. Я пока сдала два мазка, ожидается, что скоро буду сдавать третий. А дальше как будет ситуация развиваться, не знаю.   

Мы проходили обучение на вебинарах по коронавирусной инфекции. Там говорили о том, что коронавирус был и в 2012-м, и в 2014 годах. Может быть, не именно этот вирус, они мутируют достаточно быстро. Сейчас количество заболевших пациентов гораздо больше, чем в предыдущие годы. Может быть, мы уже давно переболели. 

И я считаю, что мы не заразны, потому что на любой вызов мы заходим обязательно в маске. Если вызов не настораживает на инфекционного больного или контактных с инфекционным больным, то мы обязательно защищаем наших пациентов и себя масками, респираторами и перчатками. А на одежде вирус принести практически невозможно: вирулентность вируса не такая высокая, и он на одежде погибает очень быстро. Я думаю, заразиться невозможно. 

Хотя, естественно, если у сотрудников выявляют COVID, то нас направляют на самоизоляцию в течение 14 дней. А на подстанции объявляют карантин: всех дополнительно проверяют, делают профилактику. Приезжают дезинфекторы, обрабатывают ее внутри, обрабатывают территорию за подстанцией. Для обработки машин в обязательном порядке используем УФ-излучатели и дезинфектанты.  

Подстанция считается карантинной для посетителей. У нас есть практика самообращения: пациенты приходят самостоятельно. В случае карантина сотрудники охраны их просто не пустят: подстанция считается зараженной. В обычное время есть такая практика: бывает, на разных подстанциях не хватает сотрудников, кто-то заболел, кто-то в отпуске. И мы можем поехать в помощь поработать, например, на 12 часов в ночное время, прикрыть коллег. Вот эти моменты сейчас приостановлены: на карантинную подстанцию никакой другой сотрудник в помощь уже не поедет. Но при этом для выездов подстанция не закрывается: мы продолжаем выезжать. 

Ложные вызовы есть, и часто. В прошлую ночь у меня был такой случай: женщина в алкогольном опьянении вызвала скорую, потому что ей показалось, что она больна коронавирусом. Естественно, алкогольное опьянение может привести к головокружению и шаткости походки, и вот она решила, что у нее COVID. Но ложные вызовы были всегда. Я статистику не веду, но от одного до трех за смену бывает. 

Я считаю, что сейчас в Москве ничего нового не происходит. Единственное, увеличилось количество вызовов. Да, есть пробки из скорых. За счет того, что количество пневмоний увеличилось, это однозначно. И еще очереди в стационарах увеличились, как мне кажется, только потому, что каждого пациента осматривают в боксированных отделениях, которые после этого обрабатывают. Причем не просто так, а с определенной экспозицией: в зависимости от растворов, которые есть в стационаре, от 15 до 30 минут. 

В прошлую смену у нас были очереди. Я сама не стояла: пневмонию я привезла без очереди в 31-ю больницу, может, минут пять у меня ушло на все. Но знаю, что коллеги стояли по четыре часа. Но не в дороге — ожидали очереди на прием пациентов на территории больницы. 

Но, вы знаете, когда мы запрашиваем отдел госпитализации, у нас в обязательном порядке спрашивают, нужна ли реанимация. И это, естественно, без очереди происходит. Я, например, не возьму на себя ответственность стоять в очереди, если у меня тяжелый реанимационный больной. Можно заехать в любой стационар по дороге, если состояние пациента ухудшилось. 

Можно уложить пациента на реанимационную койку в любое отделение. Если даже мест не хватает, то можно на нашей каталке подключить его к аппарату, и мы еще какое-то время будем ждать, пока найдут кровать. Если состояние пациента ухудшается в машине, можно подключить дыхательный аппарат, на себя вызвать сотрудников-реаниматологов в машину для помощи. То есть самые тяжелые пациенты — в приоритете. Я ведь тоже оцениваю степень состояния больного: могу я стоять в этой очереди и ждать или не могу. Если не могу, то перезваниваю в отдел госпитализации и эту проблему решаю, пациенту помощь оказывается своевременно. Стоят те фельдшеры, которые могут подождать на нашем кислороде, с пациентами средней тяжести. 

Во время пандемии не должны страдать другие пациенты. По горячей линии они не могут дозвониться, не знают, как получить помощь, я слышу это от них. Например, человек работает и заболел, без COVID, просто с давлением, например. Как ему открыть больничный? Куда пойти? Из поликлиники сейчас студенты приходят. 

Что делать тем пациентам, которым нужна специализированная помощь на дому? Они не понимают, как им жить. Людей надо информировать не о количестве заболевших и умерших, а о том, как им жить с такими-то заболеваниями в новых условиях, куда им обращаться. У нас, например, была женщина с квотой на замену коленного сустава. Она живет одна и вообще не может ходить, а ей нужно жить в этих условиях. И вот как ей теперь быть? Она куда-то звонит, а на том конце провода ей отвечают: «Мы не знаем».

А на скорой у нас полный порядок. В данный момент нас ни к чему конкретному не готовят, и достоверной информации о том, насколько долго это продлится, я дать не могу. Но мое мнение, что все это будет где-то до середины июня. Мы сейчас выйдем на пик, еще только движемся к нему. 

«Мы не хотим быть героями посмертно!»

Скорая помощь, Ленинградская область:

— Ничего в порядке оказания медицинской помощи не изменилось: выезжаем на все случаи. Часто бывает, вызывают, не уточняя ситуацию. Несколько раз я приезжала на боль в груди, меня с порога спрашивали: «А почему вы без маски?» Оказывалось, что человек либо в карантине находится как контактный, о чем он нам «забыл» сообщить, либо у него уже 10–15 дней держится температура. 

Многие пациенты, я думаю, об этом не сообщают, потому что боятся, что скорая к ним не поедет. И получается, что не одетая, не оснащенная бригада едет на вызов и уже на месте понимает, что она под угрозой заражения. Это серьезно. Можно расценить как умышленное заражение, а это уголовная статья.

Еще, если люди вызывают скорую и понимают, что у них может быть COVID, было бы неплохо перед приездом скорой хотя бы проветрить комнату. Тогда вирусных частиц в воздухе будет меньше. 

Организационных вопросов очень много. Например, бумага является источником заражения: если мы берем в руки паспорт пациента, нам потом необходимо обрабатывать руки. Карты вызова — тоже. Получается, что просто находясь на адресе, мы рискуем.

Ложных вызовов много. Особенно после того, как мы кого-нибудь госпитализируем. Мы вывозим пациента с COVID в специальных костюмах. Его соседи, видя нас, начинают паниковать и вызывают скорую на любой чих. Самое проблематичное — тревога. Дети переносят COVID гораздо лучше взрослых, но нас вызывают именно из страха: «А вдруг у моего ребенка вирус?»

Да, конечно, это возможно. Но поскольку мы — скорая и оказываем именно экстренную помощь, то ничем в утешении помочь не можем. Мне не берем анализы, не назначаем лечение, не выписываем рецепты. Это не наши полномочия.

Что касается высокой температуры и ОРВИ, в большинстве случаев это не угрожающее жизни состояние, и с ним можно справиться самостоятельно. Наши диспетчеры всегда дают рекомендации по телефону, как это сделать. Только в 5% случаев я приезжала на вызов, где мне говорили, что температура 39 и не сбивается, и она действительно держалась выше 39 и сбивалась только уколом. Во всех остальных случаях температура была от 36,6 до 38 и не требовала приезда экстренной службы.

ОРВИ относится к компетенции врачей: терапевта и педиатра. Они назначают мазки, анализы и лечение и контролируют ход лечения. Если пациент становится тяжелым и нуждается в экстренной помощи, безусловно, уже выезжаем мы. 

Некоторых людей возмущает самоизоляция. Они считают, что нам нужно было выработать коллективный иммунитет. Часть сотрудников ВОЗ говорит, что он невозможен. Когда в наши лаборатории стали поставляться первые тесты на иммуноглобулин, многие стали скрытно проверять свой персонал. Если бы у нас был прогресс с наличием иммуноглобулинов, то есть были бы скрытые переболевшие в большом количестве, нам бы об этом сообщили. 

Но на данный момент по открытой информации с сайта, где общаются лаборанты, люди пишут, что из 100 тестов на наличие COVID у бессимптомного персонала только у 15-20% обнаружены общие антитела, у 5-6% — антитела активной формы заболевания. То есть 5-6% сотрудников болеют и являются активными носителями и распространителями, а антитела у уже здоровых не превышают 15%, и неизвестен срок жизни таких антител.

В ряде коллективов цифры еще более безрадостные, особенно это касается стационаров ЦРБ. Медицинское сообщество постоянно общается между собой, все мы с одними учились, с другими работали, связи поддерживаем. Везде картина одна и та же. 

В анализах и КТ часто отказывают со странной формулировкой: «Если вы все официально заболеете, мы же уйдем на карантин». Не думаю, что это вина сотрудников, что они заболели, не имея СИЗ. И уж точно им больным не стоит идти к ослабленным пациентам. Об отказах врачам и медсестрам в анализах и лечении уже писали другие медики. 

Повсеместно нарушается ряд требований Минздрава. Сотрудникам не хватает даже масок. В местах, где есть пациенты, стоят обычные санитайзеры. Где пациентов нет, используют самодельные с 0,5% перекисью, анолитом или разбавленными спиртовыми антисептиками.

Отдельная проблема — это помещения СМП, комнаты отдыха, столовая, где мы проводим время вне вызовов. Там хоть и недолго, но мы находимся все вместе. Скученность приводит к тому, что заболел один — заболеют все. Необходимо кварцевание, а ламп нет, рециркуляторов — тоже. Их также не хватает в ординаторских больниц. Весь медицинский персонал — в зоне риска.

Для исключения скрытого носительства предусмотрен забор мазков.
На COVID должны проверять всех выездных сотрудников раз в неделю. 

Государство принимает законодательно и афиширует со всех экранов финансовые меры поддержки медиков. Власть нашла героев! А мы не хотим быть героями, особенно посмертно! Мы хотим работать в достойных и безопасных условиях. 

Мы уже слышим упреки от населения, что они вынуждены сидеть дома без содержания в тот момент, когда мы «зашибаем деньги» на президентских грантах, поэтому поддерживаем паранойю по поводу количества заболевших.

Помимо медицинских работников, очень много персонала, который постоянно контактирует и с медиками, и с пациентами. Об их безопасности, кажется, забыли вообще. Ни статисты, ни буфетчицы, ни завхозы, ни сумочные — никто не обеспечен средствами защиты. А они с нами в постоянном контакте.

Мы многим говорим, что к медицинским работникам сейчас лучше не обращаться, если можно повременить. Даже если бы соблюдались все меры по термометрии, забору анализов, как они декларируются, неизвестно, где мы были на предыдущем вызове и с кем контактировали. 

Было бы прекрасно, если бы врачи имели возможность использовать телемедицину: выслушивать, подробно расспрашивать и давать дистанционные консультации. Я не знаю, насколько это осуществимо прямо сейчас, какие нужны технические возможности, но если ничего не делать в этом направлении, то ничего и не выйдет.

Те, к кому мы приезжаем, иногда говорят: «Нам врач только звонит, и его терапия нам не помогает». Это люди старше 65 лет. Это хронические больные в стадии обострения, они настаивают на госпитализации. Нам же сказано, что нежелательно госпитализировать: в отделении карантин. Это угроза заражения пациента, а она преследуется уголовно. Кто-то в сети уже обсуждает с юристами возможность предъявить больницам иски за заражение COVID. Ситуация патовая.

Что делать, когда госпитализировать некуда и скомпрометированы практически все больницы, непонятно. Если мы видим, что состояние стабильное, то уговариваем остаться дома. Не так, даже заставляем. На свой страх и риск, получается. Только мы понимаем, что пожилой больной человек и так в группе риска, ему уже плохо, от добавившегося COVID-19 точно лучше не станет.

«Если все сядут на карантин, кто будет работать?»

Неотложная помощь, Санкт-Петербург:

— Я с 20-го числа в отпуске, не знаю, может быть, что-то изменилось за это время. Вы знаете, стоит на несколько дней отойти от этого ада, и кажется, что все это не с тобой было. 

Мой отпуск — плановый. Вынужденных отпусков у нас нет, но было предложение от главного врача всем сотрудникам пенсионного возраста уйти в оплачиваемый отпуск с 8 по 30 апреля. 

При этом скорая зашивается. До пандемии ситуация на скорой была швах! У нас это неотложная помощь, то есть мы относимся к поликлиникам. Я работаю в одном из самых больших районов нашего города. 

До пандемии был совершенно идиотский период оптимизации. Что они делали? Они снимали машины и безумно загружали бригады. Наша подстанция находится на одном конце района, а нам надо ехать, например, на другой. И все это в час пик. Туда ты будешь ехать 40 минут, даже если не зашиваешься. 

При этом они оставили только маленькие машинки, ларгусы, типа их дешевле содержать. Они совершенно бессмысленные: у них нет маячков, они не могут нарушать правила движения. На них работали фельдшеры. И часто получалось, что фельдшер приезжал на вызов, а потом туда ехала вторая бригада, потому что пациента надо было госпитализировать. А на ларгусе это сделать невозможно. Получалась двойная нагрузка. Мы говорили об этом главному врачу, но, видимо, им надо было держать эти машины, и они их держали. Это все было до пандемии. 

К пандемии у нас осталось шесть машин, одна из них — фельдшерская бригада, и это все — на огромный район. 

Во время пандемии где-то даже снизилось количество вызовов: стали меньше беспокоить по пустякам. Люди наконец поняли, что, наверное, не очень оправдан риск вызывать бригаду, которая только что неизвестно где была и приедет, чтобы положить таблетку под язык при высоком давлении. В этом смысле сократились вызовы, на которых ты дольше едешь и изматываешься, чем работаешь. Зато если вызывают, то это реально тяжелые больные, которые понимают, что без скорой им не обойтись.

Что меня убивало в пандемии до отпуска? Во-первых, проблема с масками. У нас с водителями разное руководство: у них гаражное, у нас — скоропомощное. И им дают чуть ли не четыре маски на месяц. Эти маски одноразовые, и, соответственно, на каждый вызов ты должен надевать новую. 

У нас был период в начале, когда говорили, что масок мало. Но я очень сцепилась с заведующим, сказала, что если их мало, надо обратиться в райздрав. Плюс костюмы! Знаете, какие у нас костюмы? Тоненькие, как марлечка, такие бумажные. На сутки врачу положено две пары. У водителя ничего нет, кроме маски. И то мы маски им даем. 

Санитайзеры, которые можно пшикать на руки, тоже нам давали вначале по одному, потом они заканчивались, и нам говорили: «Больше нет». Мы доливали их из больших банок для дезинфекции машины. По сути, это были единственные меры защиты. 

Когда мы точно знаем, что едем к больному с COVID, можем надеть этот костюм, нам его поменяют. Но, во-первых, очень часто мы не знаем, к кому мы едем. У нас повод к вызову «высокое давление», мы приезжаем, и да, там давление, а еще температура 38 и одышка. А мы не одеты, у нас только маски и перчатки на руках. Респираторов у нас нет вообще. 

Потом был вызов «высокий сахар». Да, он был высокий, но опять же была температура 38 и бешеная одышка. Причем мы не знаем, что это. На высоком сахаре может быть одышка, а пневмонии при коронавирусе часто не выслушиваются. Они даже могут быть не видны на рентгене, только на КТ. И, естественно, мы везем их в стационар для таких больных.

И, конечно, ты потом ничего не докажешь: коронавирус это был или нет. Мы ничего не знаем. Сколько я работала, нам ничего не сообщали: кто болел, что, мы не знаем. Да, мы заехали в поликлинику, сделали эти тесты, но через час поехали на вызов. Это смешно: мы не знаем, что у нас будет через час. 

С другой стороны, понятно — если хоть что-то высеют у бригады, то кто работать будет? Всех посадят в карантин, и что дальше? Но заведующий этому, естественно, не внял. Он сам зависит от главного врача, у которого несколько подразделений по этому огромному району. И надо открыть рот и вступить в конфронтацию с главным врачом. А ему, может быть, совсем не хочется этого делать. 

Потом мне совершенно непонятно вот что в работе скорой: вот мы приезжаем, надеваем костюмы, идем к больному. Но если мы его госпитализируем, то в этом костюме снова идем обратно, спускаемся в общем лифте, садимся назад в машину с больным, снимаем этот верхний костюм, кладем в мешок. Доставляем больного, нам дают следующий вызов. Мы успеем только машину обработать. Мы не можем вернуться на станцию, поменять одежду, наша форма остается на нас, и снятый костюм тоже ездит с нами. Что будет на следующем вызове, мы тоже не знаем. И времени нет заехать и новый костюм получить. 

У водителей есть такая разнарядка от начальства: пусть вся бригада едет сзади. Чтобы им не выдавать СИЗы, что ли? А ведь это невозможно: там три сидячих места и одни носилки. Сопровождающего ты уже не берешь. И плюс сутки ездить сзади очень тяжело. Но мы таким образом спасаем водителя. Хотя как-то мы уже приспособились. Кто-то в двух масках идет на вызов — обычных одноразовых, бумажных.

Я очень хочу верить, что все это будет до мая. Слышала, обещают пик на будущей неделе, а потом мы должны выйти на плато с ровными показателями. Но это предположение, никто точно не знает, как будет. 

При этом никто не отменял инфаркты, гипергликемические состояния, обмороки, инсульты, гипертонические кризы — это все есть. Но поскольку была неправильная маршрутизация, как мне кажется, они заваливали «чистые» больницы, делали отделения с пневмонией, инфицировали их, и получалось, что «чистых» больниц остается все меньше.

Если больница становится «грязной», там находят этот COVID, ее закрывают на карантин на две недели. По сути, больница выбывает из строя. Неделю назад было три или четыре таких больницы. 

В больницах сейчас очень просто заразиться: ты не знаешь, с кем ты в контакт входишь и что тебя ждет на каждом вызове. Люди говорят: «Мы мерили температуру, все хорошо», — ты не веришь, ставишь градусник — температура 38. Мы госпитализируем человека, но не ставим диагноз COVID. Можем поставить под вопросом воспаление, ОРВИ, пневмонию. Они сейчас все расцениваются и лечатся как COVID. 

Я подозреваю, что если все-таки они начнут делать какие-то тесты, есть же легкое течение или вообще скрытое, то результаты будут такие, что придется все закрывать на карантин. Даже чисто логически рассуждать: если все эти люди сядут на карантин, мы же все в контакте друг с другом, то кто будет работать? Непонятно. 

Врачи амбулаторного звена боятся и, по сути, не могут лечить, они все скидывают на скорую. Сделали совершенно дурацкий закон, я не понимаю, почему врачи молчат: якобы заваливали стационары ненужными госпитализациями, и врачей поликлиник лишили права запрашивать место на госпитализацию. Согласитесь, это странно! У них что, другой диплом? Они не понимают, кого нужно и не нужно госпитализировать? 

Из-за этого получается вот что: у врача на приеме в поликлинике больной, которого нужно госпитализировать, но он не может запросить место. Поэтому он вызывает на себя бригаду скорой, она приезжает на готовый диагноз, запрашивает место и везет в больницу. Такая странная оптимизация! Получается, вызов идет, по сути, на известный диагноз. И зачем врачу морочиться, лечить? 

До пандемии пневмонии без дыхательной недостаточности лечились в домашних условиях. Но врачи сейчас этого не делают: они могут неделю мурыжить больного, потом заподозрить пневмонию и вызвать скорую, при этом за неделю не сделать ни анализ крови, ни рентген. 

Или людям, например, по записи не попасть к урологу или к терапевту. Им надо просто откорректировать терапию по гипертонии, а никак. У них бесконечно повышается давление, они вызывают скорую. Хотя надо просто подобрать препараты. А скорая не имеет права это делать, это может делать только участковый. А бедному больному к нему не попасть. 

Или наши бабулечки вызывают скорую, но у них самих есть все. И ты с ее же тумбочки берешь таблетки, кладешь ей под язык. Ей так спокойнее. А ты не знаешь, что ты принес к этой несчастной бабулечке на своей куртке и брюках. 

Поэтому сейчас скорую надо вызывать с умом, когда понимаешь, что твое состояние действительно угрожает жизни. Ведь скорая нужна именно для того, чтобы оказывать экстренную помощь.

Фото: Агентство городских новостей Москва / Александр Авилов

Фонд «Правмир» ведет сбор на покупку средств индивидуальной защиты для врачей на местах, которые сегодня работают в эпицентре эпидемии: в больницах, поликлиниках, лабораториях.