Братья Кирилл и Мефодий движимы были одной целью: проповедовать веру восточным и северным относительно Византии народам – в частности, славянам.
Глаголица, древний алфавит, очень отличался от греческого. При переложении книг с греческого это создавало определенные трудности. Братья Константин Философ (Кирилл) и Мефодий, вернувшись в Византию, создают письменность, способную облегчить перевод с греческого языка на русский: для этого они добавляют еще несколько букв, а несколько имевшихся ранее в глаголице букв модернизируют под похожие греческие.
Собратья-священники, греческие и латинские, их начинание не очень одобряли. Ходило распространенное мнение, что молиться и служить Богу можно только на сакральных языках древней церкви: еврейском, греческом и латинском.
Таким образом, был создан алфавит, получивший название «кириллица», на котором писались позже библейские тексты Православной Церкви и другие книги. Изменения в азбуке происходили весьма часто в истории разных народов, и это не является удивительным. То же касается и русской письменности, которая претерпевала реформы много-много раз.
Поначалу их труды были в полном смысле слова добровольно-самиздатовскими, если можно так вообще выразиться современным языком. Их писания были своего рода самиздатом, пока с благословения Папы Римского не получили всемерной поддержки и одобрения.
Посему в майские дни, когда празднуется память святых братьев-просветителей, мне хочется поговорить именно о самиздате как литературе поначалу спорной и непризнанной, по прошествии же времени имеющей вес и цену…
Наше священное ремесло
Существует тысячи лет,
С ним и без света миру светло
Но еще ни один не сказал поэт,
Что мудрости нет, и старости нет,
А может, и смерти нет.
Анна Ахматова
Проходили века, тысячелетия, картины жизни сменяли одна другую, все сметал неумолимый бег времени, все растворялось в мировом океане забвения… И человек, дабы приостановить этот поток скоропреходящего, оставить память о прошлом, писал СЛОВО… Поначалу даже не слово, а знак, рисунок, ОБРАЗ. Человеку это присуще. Так есть.
Отпечатки рук - «автографы» - доисторических людей. Пещера Пеш-Мерль, Франция, примерно 18 000 лет до н.э.
И здесь следует оговориться, что не только человеку, но и всей живой и даже неживой природе, это присуще – оставлять знаки на память. Археологи, исследуя древние пласты земли, находят артефакты, окаменелости, читающиеся как знаки, которые оставила давно отполыхавшая жизнь, деятельность земной коры. Отпечатки в камне читаются, при умелом их исследовании, как книги. Они многое рассказывают о прошлом и позволяют предсказывать будущее.
И здесь, в сем коротеньком писании, я хочу поговорить о неофициальной религиозной литературе, существовавшей в советский период времени.
Самиздат — великое слово
Возьму на себя смелость сказать, что вся мировая — как религиозная, так и просто бытийная литература — начиналась с самиздата. Первый знак, оставленный человеком в доисторической пещере — это был самиздатовский знак. Творчество, идущее из души, из внутреннего мира самого человека. Так есть.
Что такое самиздатовская литература? Это искра от Бога, даже можно глубже сказать – человек, услышавший глас Бога. Это никем из земных властей, миродержителей, не уполномоченные библейские пророки, хватающиеся за колеса колесниц царей Израиля и кричащие им в уши неприятные обличения.
Недаром один из римских сановников тех лет заметил, что Израиль – страна жалящих пророков и скорпионов. И стилизованная деревянная пила пилила Исаию и подобных ему обличителей нечестия. Но, повторюсь, у них имелась искра от Бога и посему люди слушали их, ищущие и алчущие правды подхватывали и продолжали.
В мире всегда есть и будут неравнодушные выскочки, которым не сидится спокойно-благопристойно, их переполняют мысли, и они этими мыслями страстно желают поделиться с другими. Такие себе словоохотливые, «словопохотливые» говоруны-непоседы.
Они желают добавить к мировому словесному океану, потоку еще и свой. И бывает такое, что чем меньше у человека мыслей, тем охотней он ими делится с окружающими. Это «бедствие» неумолимо, неостановимо, как неостановима и сама жизнь. Что тут поделаешь?
Когда б вы знали, из какого сора,
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда…
Как Священное Писание начиналось с Предания, так, повторюсь, вся литература, начиналась с самиздата. В общем-то, по большому счету, вся мировая литература есть не что иное, как самиздат. И наоборот, нет самиздата, но есть общемировая литература. Все кругово повязано и укручено: одно исчезает в другом и одно вытекает из другого. Все — неразрывное целое.
Есть политический самиздат, но о нем я не имею морального права говорить, так как знаю о нем хоть и много, но это не мое. Все-таки, честнее будет сказать, что мои познания о нем весьма недостаточны. Политический самиздат так же, как и религиозный, — это океан чувств, эмоций, переживаний и жизни. В те годы я ощущал его влияние, читал с созерцательным ужасом «Архипелаг Гулаг» Солженицына, знакомился с некоторыми иными авторами и произведениями.
Но вот о чем я могу говорить с полным правом, так это о религиозно-церковном самиздате. Во! Это мое, родимое, родное и близкое. Я вспомнил о нашем церковном самиздате 70-х, 80-х годов. Вспомнил, и мысль побежала…
Матушка Ирина в Почаеве
Приезжая вместе с Роменскими матушками в Почаев, мы останавливались в маленькой квартирке у такой же маленькой матушки Ирины, проживавшей по улице Липовой, 6. Сейчас уже нет и следа того общего дворика, в котором стоял многоквартирный дом, сейчас там какое-то новостройное, многоэтажное государственное учреждение.
Матушка Ирина имела сокровище, которое показывала нам, молодым, отвлекала нас, пока беседовала со старшими. Сокровище это — ее духовный фотоальбом. Это было дивное творение верующего духа. Там были религиозные фотографии, многие годы собираемые и бережно вклеиваемые матушкой на толстые синие картонные листы.
Чего там только не было! Это поражающее своей страшной наглядностью «Сердце человеческое», на которое лезут семь зверей, сиречь семь смертных грехов, это «О смерти и жизни человеческой», стадии жизни от рождения до смерти, там же картины крещения, венчания, погребения.
Там же и страшная открытка «Сего никто не избежит», которую шутливо матушка называла «Поздравление с днем рождения», далее «Смерть праведника и грешника», «Явление Божией Матери в Каире», фото почаевских батюшек-монахов, душа, переплывающая бурлящую реку между жизнью и смертью, и многие, многие подобные им… Помню, после просмотра мне очень захотелось создать подобный альбом, что я с годами и осуществил. Он до сих пор у меня есть.
«Как в селе Покровском хоронили атеизм»
В период времени с 1978 по 1980 годы, когда я был послушником в Почаевской Лавре, мне открылось новое видение и постижение КНИГИ. Это был самиздат. Отец Игнатий — трапезник в Почаеве, ныне схииеромонах Иларион, живой, рискованный монах — устраивал подпольные чтения в трапезной.
В огромном почете была книга «Как в селе Покровском хоронили атеизм», или «Яко с нами Бог!» Лаврова. Конечно же, эта фамилия — всего лишь псевдоним, народное предание относит авторство книги к архимандриту Амвросию (Юрасову), а отец Амвросий имел, видимо, ранние прототипы.
Конечно же, и отец Амвросий не был автором этой книги, может, он отредактировал ее, собрал в единое целое, добавив нечто свое. Книга сия, несомненно, плод коллективного творения верующего народного духа, она родилась из событий и материалов 20-х годов, когда советской властью устраивались диспуты между верующими и неверующими, ярчайшими представителями которых были митрополит Александр Введенский и нарком просвещения Луначарский.
Суть книги такова: деревенский пасечник Демьян Лукич Кислый спорит с лектором атеизма Матюхиным, приехавшим в его село и читающим лекцию о научном атеизме крестьянам, собравшимся в сельском клубе. На простых и доступных примерах — пчелах, птицах, растениях — пасечник доказал несостоятельность атеистической теории самобытности природы и мира. “Если есть законы во Вселенной, есть и Законодатель их — Бог”.
Таков лейтмотив повести. Можно с полной уверенностью сказать: это была лучшая духовная повесть тех лет. Религиозная литература была бы намного бедней, если бы в хоре ее голосов не звучал голос простого пасечника с его ключевым вопросом безбожнику: «Скажи-ка, любезный, откуда появилось все это?»
Она мне настолько понравилась, что я решил ее переписать себе. В ночное время или даже во время послушаний, когда на нижних складах никого не было, — там были перерывы, когда никто из рабочих не приходил за стройматериалами — я сидел на складе среди досок, швеллеров, проволоки и мешков с цементом и писал. Причем писал под копирку, дабы получилось два экземпляра.
Но настоящее оживление вызвала завезенная в Почаев из Москвы книга «О нашем уповании» московского проповедника-диссидента протоиерея Дмитрия Дудко. О, что это было, словом не передать, пером не описать! Книга была завезена в нескольких десятках экземпляров, и кто желал ее приобрести себе, то обращался к отцу Игнатию и за десять рублей покупал.
Книга – одни листы, без переплета. Переплетали уже сами, кто как умел. Но то, о чем писалось в ней, стоило затрат на приобретение. Это был своего рода противоатеистический катехизис.
Полтавский самиздат
Шел 1980 год. Я уже в Полтаве, иподиакон у владыки Дамаскина, преосвященного Полтавского и Кременчугского. Как-то раз, посещая Спасскую церковь, я встретил возле нее женщину, которая, поздоровавшись со мною, сказала, что слышала обо мне, что я был послушником в Почаевской Лавре и что я сейчас пономарю в Макариевском соборе и иподиаконствую у владыки Дамаскина.
Разговорились. Я чувствую, что есть о чем говорить. У этой женщины есть нечто, присущее и мне, близкое по чаянию и переживанию. Далее речь зашла о владыке Феодосии и о его письме к Брежневу, за что его перевели из Полтавы. Под конец беседы она достала из сумки две машинописные книги в палитурках стального цвета и дала мне почитать.
Это были сборники проповедей владыки. Для меня это было сокровище, и я сказал, что хотел бы иметь сии книги в собственности. Женщина сказала: «Пусть будут. Я их вам дарю!» Это была Инна Владимировна. Книги эти находятся – естественно, самиздат — в моей библиотеке до сих пор. Великие, можно с уверенностью сказать, образцы самиздата.
Тайнопечатница матушка Евлампия
Полтава, Евдокия, она же в монашестве — матушка Евлампия. Жила по улице Пушкина, 54 а, номера квартиры уже не помню, забыл. Помню только очень хорошо благодатный мир той квартиры, ее творческий, трудолюбивый дух.
Были иконы, за которыми стоял тростник, колосья пшеницы и прочее благословенное зелие. Приятно было смотреть, как святой угол был украшен не яркими ядовито-химическими искусственными цветами, а пусть даже и не такими цветными, но естественными растениями.
Она была страстно увлечена самиздатом. В дальней комнате стояла пишущая машинка «Москва». На ней она неустанно стучала Акафисты, «Явление Ангела над пропастью», «Разговор в вагоне», «Жизнь после смерти» Раймонда Моуди и многие другие духовные повести, которых невозможно было отыскать в церковной печати.
*
Знаменитая пишущая машинка «Москва».
Фото: vadim sudacov, photosight.ru
Сколько материалов на ней мы перестучали! Появившаяся в свободной продаже в конце 70-х, она не отличалась высоким качеством, как и все советские товары того времени, часто ломалась, часто ремонтировалась. Содержать машинку нужно было наряду со знакомым мастером, который бы ее постоянно чинил.
То буква полностью не выбивается, то не прокручивается красящая лента, то ход каретки с пропусками, нагло и неуместно проскакивает, то вообще буквы отваливаются, а то и сами клавиши за пальцами подскакивают. Под копирку до четырех экземпляров можно заразом сделать. Правда качество четвертого уже было не то… Но все же, несмотря на все негаразды (укр. неприятности – прим. ред.), это было уже не рукописание, но печать, легко и быстро читающаяся.
*
Когда я учился на заочном отделении Московской духовной семинарии, то часто ездил в Москву, в Троице-Сергиеву Лавру на сессии. От сокурсников, знакомых еще по Почаеву, я узнал, что возле Курского вокзала, по улице Чкалова, есть магазин канцтоваров, в котором имеются в свободной продаже печатные машинки.
В первый раз мне купить ее не посчастливилось, не хватило денег. Уже возвращался домой, деньги, которые у меня были на поездку, я истратил на книги и иконы в Лавре, и поэтому в магазине мне пришлось лишь жаждущим, жадным взглядом лицезреть, как покупают другие, а по приезде в Полтаву ожидать мучительных четыре месяца до следующей поездки, когда я смогу осуществить заветную покупку.
Ой, Господи! Что это было за время… Машинка «Москва» мне ночами снилась, грезилось, что она уже у меня здесь, на квартире, куплена и стоит готовая к печати…
Спустя указанное время, в очередную поездку, покупка была сделана. Тут машинка уже на руках, а тут страх, как эту машинку доправить в Полтаву. Кто-то в Загорске, в Лавре, мне сказал, что у кого нет документа из органов милиции или даже госбезопасности на право владения машинкой, то по обнаружении она изымается и конфискуется.
Чемоданчик-футляр я обмотал в подрясник и упаковал в чемодан больших размеров, так что крамольного товара не было видно. Ехал не поездом, а каким-то автобусом, возвращавшимся из Москвы в Полтаву с какими-то товарами. Водители автобуса, дабы не ехать назад впустую и подзаработать, наприглашали на том же Курском вокзале себе пассажиров-попутчиков.
Ехал как на иголках. Мой чемодан был заброшен на самый верх тюков в задней части автобуса, и я не спускал с него глаз. Мне почему-то казалось, что в автобусе меня сопровождают кагебисты, что автобус и эта поездка — только прикрытие. Естественно, это были ложные страхи. К тому времени пишущие машинки уже не регистрировались и были в свободной продаже. Я же всего этого не знал.
Почаевская борьба с самиздатом
Тем более, из Почаева, от иеромонаха Николая, получил потрясшее меня письмо о случаях борьбы кагебистов с самиздатом. И даже сама братия выдавала своих же собратий, у кого имелась тайная литература, милиционерам.
Архимандрит Алипий, как только заслышал, что в Лавру должны вот-вот нагрянуть кагебисты и милиция производить по келиям обыски, сложил в мешок запретную литературу и через племянника Якова передал его на экономию игумену Питириму-эконому, чтобы тот вывез его из обители.
Но игумен Панкратий выследил, перехватил мешок и сдал в КГБ. Архимандрита Алипия и игумена Питирима (ныне переосвященный Николаевский) вызывали в Кременец и Тернополь в КГБ, где допрашивали и долго там держали, добиваясь узнать происхождение книг.
У Сергея Павловича Аврамова, впоследствии рукоположенного во священники, проживавшего в той же Полтаве по улице Хоткевича, тоже была пишущая машинка, и он трудился, перепечатывая акафисты. Некоторые из них хранятся на правах раритета у меня до сих пор.
Кременчугский самиздат
В Кременчуге я познакомился с женщиной, занимавшейся самиздатом. Это — Ангелина Николаевна Иванова. Она, учительница-пенсионерка, замечательная во многих отношениях женщина, имела пишущую машинку, все ту же знаменитую «Москву». Ютясь вдвоем с дочерью в однокомнатной квартире в малосемейке, она умудрялась печатать там, переплетать и распространять церковные книги.
Стоит упомянуть, что жил среди нас и Федор Федорович, наш местный Крюковской приходской поэт. Имея все ту же машинку «Москву», перепечатывал небольшие тексты с поучениями святых отцов и распространял в церкви среди верующих… Писал коротенькие собственные стихотворения, двустишия типа:
Дорогой отец Аввакум,
Пора, пора вам взяться за ум!!!
Когда к нам на служение в Крюковской приход был прислан священник отец Роман (ныне — владыка Филипп Полтавский и Кременчугский), то из своих книжных собраний, он дал мне несколько экземпляров самиздата, циркулировавшего на руках верующих Курской и Иркутской епархий. В частности, сборник проповедей священника Валерия Лапковского.
Ох, это были и проповеди! Авангардные для своего времени. Там и экспрессионизм, и минимализм, и сюрреализм — словом, все сосредоточено на малом пространстве книги. Я их с превелиим удовольствием подчитываю и поныне. Они, как ни странно, не потеряли своей остроты, злободневности.
«Если ангелы не стучат своими коваными сапогами по обшивке космических кораблей, атеисты, люди неверующие сказали, что Бога и ангелов нет, вообще не существует, и успокоились».
И еще там же: «Нам говорят, что вы носитесь со своим Богом? Религия – умирает! Отцветут последние старухи, и вам капут! Но что-то подозрительно долго цветут эти старухи… Семя Божие, верующие, сохраняет свою жизнестойкость и силу во все времена. Оно подобно зерну, кое археологи находят в древних хранилищах угасших цивилизаций…»
Елизавета Светловодская
В Светловодске в 80-е подвизалась Елизавета, переплетающая старые и новые, самиздатские книги и рукописания и переписывающая акафисты от руки… Подвижница КНИГИ была истинная. Однажды ей приснился сон, который она восприняла как Божественное Откровение, в котором усмотрела Голос Зовущего к подвигу.
У нее был частный дом, вокруг которого сад и большой огород, так что много времени уходило на его обработку. Вот однажды видит она сон: ее хата вокруг оборана (укр. распахана – прим. ред.) плугом, аж под порог, так что выйти было никак невозможно. И голос слышит говорящий: «Продай имение твое и следуй за Мною!»
Это она впоследствии после некоторых колебаний и осуществила. Жила до самой смерти на квартире в городе Светловодске, за которую платила 20 рублей в месяц, а всего 25 ей оставалось на жизнь. Но этой скудостью она никогда не тяготилась, даже радовалась, что взамен у нее есть много времени на книги.
Люди, которым она переписывала от руки акафисты и молитвы, переплетала книги, платили ей от щедрот своих. В Крюков, куда она всегда ездила в церковь, прихожанам говорила: «Я счастлива и ни на что не жалуюсь. У меня все есть, мне все необходимое к жизни и к пропитанию Господь посылает, слава и благодарение Ему».
*
Литература заклинает немых демонов беспамятства; помогает не ощущать безысходности жизни, глухоты и немоты бытия, потому она непреходяща, как непреходяще и вечно Слово Божие…
Наше священное ремесло
Существует тысячи лет,
С ним и без света миру светло.
Но еще ни один не сказал поэт,
Что мудрости нет, и старости нет,
А может, и смерти нет.
Читайте также:
Святые Кирилл и Мефодий: азбука подвига
Кирилл и Мефодий: почему азбука названа именем младшего из братьев?