Диакон Андрей Белоус
В наше время, увы, самоубийства стали совершенно обычным делом. И очень многие хоть раз, но слышали о том, что покончил с собой какой-то дальний знакомый, родственник. А у некоторых из нас покончил с собой кто-то совсем близкий… Сын, брат, жена. По разным причинам. Перечислять их или рассуждать даже о самых «обычных» случаях будет слишком долгим делом. Да и речь не об этом.
Речь о том, что мы как общество привыкли к самоубийствам. Если в XIX веке это каждый раз был скандал, то теперь — совершенно обычное, рядовое явление.
По статистике, в России происходит около 55 тысяч самоубийств в год. Много это или мало? Есть и те, кто пытался убить себя и не смог , или просто думал о суициде.
Многие СМИ убеждают нас, что каждый человек имеет право сам распоряжаться своим телом, своей жизнью. В том числе и убивать себя.
Свой вклад в то, что мы все спокойнее воспринимаем самоубийства, внесла и русская литература. В «Грозе» Островского покончила с собой Катерина, воплощающая собой «луч света в темном царстве». Убивает себя и Анна Каренина. И это лишь то, что сразу придет в голову почти каждому обычному жителю России. Даже тому, кто оба произведения знает только по учебнику.
И на фоне романтического или равнодушного отношения к самоубийству ярко выделяется Церковь, которая и в этом противопоставляет себя миру. Так было всегда. Церковь всегда говорила о том, что самоубийство – не выход. Более того, что это самое страшное, что может сделать человек. И не только говорила, но и делала. Вернее, не делала. Не отпевала самоубийц, не хоронила их на церковных кладбищах, не поминала в своем богослужении.
Читайте: Молитвы о самоубийцах
Понятно, что бывали и исключения. Например, из-за явного помешательства покойного, это правило сохраняет свою силу и сейчас. Но это именно исключения, которые сегодня начали каким-то странным образом заслонять собой само правило. Обычно родственников любого самоубийцы священники направляют в епархию — просить это «исключение». И очень часто люди получают просимое. И многим начинает казаться, что эта часть предания пересмотрена. Что Церковь теперь относится к самоубийству иначе. Если и не допускает их, то считает чем-то не таким уж страшным, почти обыденным. А тут еще и самоубийства священников, которые время от времени случаются в России… Кажется, что священник, который годами учил других, сам никогда бы так не поступил, если бы считал, что это – самый страшный грех.
Но никакого пересмотра отношения Церкви к суициду здесь нет. И последнее решение Синода, предложившего отдельный новый «Чин молитвеннаго утешения сродников живот свой самовольне скончавшаго», начинается с напоминания о том, что он допускается лишь потому, что это «люди крещеные, но не получившие ни церковного воспитания, ни церковного окормления». Словом, они не знали, как Церковь относится к самоубийствам, либо не придавали этому значения, не помнили и не думали об этом. Не ведали, что делают.
И вот на этом фоне для меня показался удивительным просто какой-то панегирик покончившему с собой священнику, написанный о. Димитрием Свердловым. О. Димитрий пишет очень категорично:
«Мне кажется, что этим молчанием церковное сообщество отказалась от о. Петра. И мне кажется, что необоснованно. Как минимум потому, что – до своих последних минут – о. Петр не был плохим священником. Он не был ни раскольником, ни еретиком. Он не был ренегатом, извращенцем или маргиналом. Более того, как это ни покажется парадоксальным, он был – не то, чтобы хорошим – подходящим для своего места священником. Плохой священник не мог быть правой рукой митрополита, плохой священник не был бы настоятелем собора в течение почти двадцати лет. Все десятилетия служения протоиерея Петра Церковь принимала его служение, принимала и поощряла – административными должностями и церковными наградами».
Тут бы задать вопрос, как вообще стало возможно, что он покончил с собой, ведь, по словам отца Димитрия, «о. Петр был именно таким священником, который был нужен Церкви все эти двадцать лет его службы. И то, что церковное сообщество отгородилось сегодня от самоубийства своего священника, к которому не было нареканий в течение десятилетий».
Словом, если церковная среда его принимала, а архиерей сделал своей правой рукой, то священник был хорошим, практически идеальным. Ведь не мог же архиерей ошибиться. Система ошибиться не могла и выдвинула самого достойного. Логика здесь, конечно, есть, но она полностью разбивается буквально следующим абзацем. Что он – продукт этой самой системы, и вся она несет ответственность за него.
Получается, то, что система его возвышала, доказывает, что он хороший, а то, что потом отвергла – что она плохая. Странно. Странно, но лишь потому, что очень многое осталось недосказанным о сути самой этой системы. О том, что она меняет человека. Проведи автор эту мысль, и схема стала бы полностью логичной. Митрополит Хрисанф взял хорошего, подходящего священника, но работа в епархиальном аппарате его испортила. А когда новый Владыка отказался от его помощи (хотя не обязательно из-за этого), он покончил с собой. Но это рушит красоту образа идеального пастыря, нарисованного абзацем выше.
Если бы о. Димитрий поставил вопрос так, он поднял бы вопрос гораздо более важный, чем отношение блогосферы или духовенства к покончившему с собой священнику. Давайте будем честны. Поступок этот смутил многих, а в ком-то из его духовных чад мог подорвать веру в Бога, доверие к Церкви. Кого-то из людей внешних, равнодушных к Церкви или скептически настроенных он мог убедить в том, что священники сами не верят тому, что проповедуют.
Если он не боялся попасть в ад, значит, он не верил в то, что ад существует. И как вы прикажете мне переубеждать такого скептика? Рассказать ему о том, что Бог всех может простить? А если он поверит только в это и сам с собой покончит, как я должен жить и служить с этим? Допустим, я найду, что сказать. И о. Димитрий найдет, я почти не сомневаюсь в этом. Но вполне может случиться, что тот миссионер или священник, с которым будет говорить скептик, не найдет слов или просто не будет знать, что сказать. Кроме того, и Церковь в глазах людей может лишиться доверия. Раз там такие отношения, что даже священники кончают с собой… Дальше можно поставить много разных вопросов. И на любой из них ответить не так просто. Хотя и можно.
Дело, как мне кажется, именно в системе. Но не в том простом и банальном смысле, что «среда заела». Есть много священников, оказавшихся в непростой ситуации, возможно, и в более тяжелой. Но есть одно умение, которое именно среда, именно атмосфера, система может свести на нет. Умение «жить вопреки». И, думаю, утрата этого умения случается как раз у тех, кто привыкает двигаться в русле, плыть по течению, у хороших исполнителей, полезных на своем месте. И так не только в церковном аппарате. Так везде — от армии до неформальной тусовки.
Складываются такие отношения, что человек чувствует себя человеком настолько, насколько он встроен в систему. И если он ей больше не нужен, он сталкивается с тяжелейшим внутренним кризисом. Самурай или римский полководец вполне могли и покончить с собой из-за этого. И если оставить в стороне экзотический ритуал, то так и сейчас часто поступают люди, сознание которых ограничено рамками этого мира, этой системы.
Я не хочу сказать, что с прот. Петром дело обстояло именно так. Может быть, у этого были и другие причины. Но тогда именно их и надо было обсуждать, а не отделываться общими рассуждениями о системе.
Мне эти причины не известны. Строить догадки не хочется. Но если говорить об этом умении «жить вопреки», то именно оно очень важно для христианина. Все это может показаться общими словами, но это слова о правиле, которое не может быть отменено именно потому, что связано с важнейшими основами нашей веры. Верой в Промысл Божий. Что человек не случайно оказывается в какой-то ситуации, когда должен делать выбор. Не случайно, а потому что без этого выбора, например, его духовное состояние может прийти к полной деградации. Или, напротив, потому что без этих страданий невозможно двигаться дальше.
Выбор этот всегда болезненный. Но он есть. В конце концов, если человека даже лишают сана и отдают под суд по ложному обвинению (а, насколько я знаю, речь об этом не шла), есть и другие возможности. Можно, например, бороться с этим. Есть и светские суды, и церковные. И вполне может статься, что они оправдают невиновного. Но даже если и нет? Даже если бы все было так плохо, как многие себе это представляют? Даже если бы никакой правды не было ни в светском суде, ни в церковном, разве это отменяет нашу веру в то, что «есть Божий суд, он ждет, он неподкупен звону злата»? А можно смириться. Принять это как чашу страданий. Можно вспомнить, что «в раю не распятых нет». Это выбор между блаженством алчущих правды и изгнанных за нее. Между венцом воина и исповедника.
Но оба этих выбора требуют жить. Жить и бороться. Жить и терпеть. Можно, конечно, говорить о тяжелой участи семьи, но самоубийством семье не поможешь. Напротив. Эта «слава» может тянуться за ней очень долго. Можно поручить жену близкому другу после своей смерти. Но можно ли поручиться, что не станет жертвой пересудов она («свела в могилу») или даже они оба («понятно, почему батюшка-то о ней заботится, роман у них»)?..
Словом, ни с какой стороны это не выход. Можно стать миротворцем и проситься в деревню, просить перевода в другую епархию. Есть ведь жизнь и вне архиерейской приемной. И можно служить не в соборе, а в сельском храме. Можно вспомнить семью свят. Иннокентия Московского. Есть и другие примеры. Мало какой матушке даже в самой захолустной деревне живется тяжелее, чем было, к примеру, супруге о. Иоанна Вениаминова.
Конечно, можно сказать, что это святые. Но святые – люди из плоти и крови, которые стояли перед теми же вопросами, что и мы. Только давали на них верные ответы. Потому что верили в Бога. Не просто знали, что Бог есть, а знали, что Бог действует в их жизни. И если Он бьет, то потому что любит. Он лучше нас знает, что нам на пользу. И кому-то бывает полезно оказаться в сельском храме с двумя старушками, в ситуации, которая не предполагает никаких карьерных перспектив. Чтобы потом Бог возвысил его так, как многие не могли и мечтать. Многие из тех, кто в то время думал только о своей церковной карьере.
И в любой такой трудной ситуации можно найти сотни причин и оправданий, чтобы сдаться и сказать, что дальше так невозможно, «похулить Бога и умереть» (не случайно одно из пониманий хулы на Духа Святого связано с самоубийством). В этом Иова убеждала его жена, убеждали его друзья. Но они не поняли того, что именно этого хотел диавол. Его душу. В большей или меньшей степени мы все оказываемся перед тем выбором, который был у него. Но даже когда он роптал и жаловался, он спрашивал о правде Бога и получил ответ.
А ведь сюжет вполне обычный. Сколько в Иудее времен Христа было этих прокаженных, которые лишались семьи, всего имущества, общения с людьми, здоровья? В Новом Завете их десятки, а сколько их осталось за его рамками! И за каждым случаем стоит судьба человека, который потерял все в самом прямом смысле слова. Но они жили. Они верили, что в этом есть какой-то смысл. Надеялись, что Бог спасет их, хотя с медицинской точки зрения никакой надежды быть не могло.
Может показаться, что я пишу это, чтобы в чем-то обвинить прот. Петра или других самоубийц. Но это не так. Суд все равно остается за Богом. Я пишу эти размышления для нас. Для тех, кто в любой момент может оказаться перед лицом тяжелейших испытаний. В той ситуации, когда мы можем потерять все. Работу, семью, сан, награды, должности, достаток, здоровье, жизнь. Или мы можем подумать, что чего-то из этого не имеем, а потому жизнь у нас не удалась и жить незачем. Но это не так.
Если мы сможем жить вопреки системе, атмосфере, лишениям, преследованиям и обвинениям, клевете, предательству, унижениям, болезням, то никто не лишит нас любви Божией (Рим. 8:35-39). И пусть моих сил не хватит. Сил душевных, здоровья, мужества. Если «Христос моя сила», то я «умею жить в скудости, умею жить и в изобилии; научился всему и во всем: насыщаться и терпеть голод, быть в обилии и в недостатке. Все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе» (Флп. 4:12-13). Об этом нужно помнить и к этому стремиться, ведь «Дух говорит церквям: побеждающему дам вкушать от древа жизни, которое посреди рая Божия» (Откр. 2:7). Тем, кто вопреки всему будет жить во Христе и со Христом.