Ребенок уже есть — как научиться общаться с ним по-новому
Психолог Юлия Лапина
— Нам всегда становится жалко маленького ребенка, на которого кричит мама. Возмущенный рассказ «Сегодня видела, как женщина обзывала своего малыша» часто обсуждается на родительских форумах. Крик взрослого действительно так разрушителен для детской психики?
Юлия Лапина
— Интересно, что мы живем, пожалуй, в самые гуманные времена, потому что открыто обсуждаем не только недопустимость физического насилия по отношению к детям, но и весь ужас вербального насилия, который включает не всегда очевидные токсичные манипуляции: «А как ты хотел, я тебе говорила». Это явление обсуждаем не только мы. Современные исследователи очень заинтересованы в поисках доказательств влияния всех видов насилия на развитие ребенка.
У нас накоплены неоспоримые доказательства — вербальное и тем более физическое насилие негативно сказывается на ребенке – начиная с его интеллектуального развития и заканчивая эмоциональным. Последствия: тревожные и депрессивные расстройства, снижение успеваемости, навязчивые мысли и страхи, агрессия и аутоагрессия – все это и многое другое, к сожалению, может быть реакцией детской психики на агрессию внутри семьи.
Интересно, что с данными этих исследований (а их за десятилетия накопилось очень много) часто пытаются спорить те, в чьей семье практикуются физические наказания. Люди ищут «разрешения» бить другого человека и спорят с теми, кто говорит, что не надо этого делать! Их оправдание — «человек не понимает слов». Но многие люди не понимают слов – иностранцы, люди с некоторыми ментальными расстройствами – почему общество не обсуждает, можно ли бить их? Почему именно ребенка лишают базовых человеческих прав?
— Что страшнее для детской психики – физическое насилие или вербальное?
— С вербальным насилием все несколько сложнее, хотя для психики ребенка оно не менее разрушительно, чем физическое. В среде психологов есть мнение, что даже более разрушительно, и у сторонников этой точки зрения свои веские аргументы: если на ребенка без конца сыплются оскорбления — «ты ничтожество», «ты пустое место», «вечно у тебя ничего не получается», в будущем они станут внутренним голосом взрослого человека, парализующим его активность. Мое личное мнение — если присутствует физическое насилие, ему неизбежно сопутствует вербальное. Просто вербальное насилие труднее уловить, если в обществе нет консенсуса о допустимом и недопустимом стиле общения.
Если на тебя орут в детском саду, школе, больнице, госучреждении, как тебе не считать такое общение нормой? Если ты усвоил это с самого детства, где тебе взять для своей семьи другие «файлы»? Как говорить с ребенком спокойно и эмпатично, если сам с собой ты говоришь грубо и постоянно сам себя ругаешь и обвиняешь?
— Как защитить детей от насилия?
— Во многих странах данные этих исследований легли в программы защиты детей от семейного насилия и дело не только в «государственном благородстве», не стоит никого идеализировать. Дело в том, что насилие в семье с большой вероятностью инвалидизирует человека, и его психика начинает справляться с полученными травмами через алкоголь, наркотики, криминальное поведение, развитие психических расстройств и суициды.
Когда исследования четко показали, что если не вложиться в оздоровление семейных отношений, то на выходе мы будем иметь граждан, расходы на которых будут возрастать, а сами они станут опасными для общества, то в ход вступила чистая математика, даже не гуманизм.
— В каких ситуациях ребенка требуется изъять из семьи? Сгоряча люди часто пишут «она постоянно на него орет, надо отобрать у нее ребенка».
— Какая помощь может быть предоставлена семье, не справляющейся с родительством? Отобрать у плохих и отдать хорошим – это что-то из детских страшилок про «вот сдадим тебя в детский дом» (к слову, многие выросшие дети вспоминают об этих угрозах как об очень травматичном опыте небезопасности). Изъятие ребенка из семьи – это крайняя мера и применять её нужно тогда, когда ребенку грозит физическая опасность в конкретный момент.
Любое изъятие ребенка из семьи – колоссальная травма для него. Даже очень плохих родителей, осуществляющих всевозможные виды насилия, ребенок очень любит и, так уж он устроен, будет любить до последнего. Даже взрослые дети не всегда осознают почему с ними происходят те или иные вещи и какова роль их семьи в сегодняшних проблемах, что же говорить о маленьких детях.
Изъятие — не панацея от психических травм, а некий стоп-кран, после которого нужно очень много любви к ребенку и работы с ним. Однако, есть и другие способы помощи семье. И самое важное — как само общество видит проблему насилия.
— Как здоровое общество воспринимает жестокое отношение к детям?
— Общественные взгляды – это тот базовый уровень, который вообще очерчивает определенные детско-родительские отношения. Еще недавно общество транслировало «не помер и ладно», «есть что пожрать и ладно». Это считалось достаточным критерием хорошего родительства. Но вот мир усложняется, усложняются отношения в нем, предъявляются огромные требования к эмоциональному интеллекту людей и этот запрос транслируется семье – помимо всех других потребностей вы должны удовлетворять и эмоциональные потребности ребенка. И многие взрослые понятия не имеют. что это за зверь, и с чем его едят.
Не понимают природы истерик и капризов, возрастные кризисы и сопротивления, транслируют на детское поведение взрослые шаблоны (например, есть родители которые всерьез обижаются или наказывают трехлетнего ребенка за слова «мама, я тебя не люблю» или считают «ранней распущенностью» если ребенок спрашивает откуда берутся дети), привязанность и потребность в сепарации и многие другие аспекты психического развития. Родители вглядываются в свое прошлое и не могут из него почерпнуть ничего кроме «заткнись, хватит орать, сейчас милиционеру тебя отдам».
Перед ними стоит очень сложная задача – научиться новым инструментам, но не заранее, а вот прямо сейчас, когда ребенок уже есть и проблема тоже есть. Многие родители учатся, стараются, методом проб и ошибок, слез о своем детстве и поиском ресурса для себя, а значит и ребенка. Именно здесь важно, чтобы родителю пришла помощь – информационная, финансовая, образовательная, медицинская – и речь не только о государстве, речь в первую очередь о некоем сообществе людей, готовых выслушать, понять, принять, объяснить и не ругать за ошибки.
— При этом остаются те, кто говорит «меня шлепали, подумаешь», «меня заставляли, ну, и что?».
— Есть и те, кто не ищет помощи и не видит проблемы. Те, кто продолжает транслировать токсичные паттерны физического и вербального насилия «я вырос, и ничего». И это сложный индивидуальный уровень с тысячами комбинаций возможных причин, которые в первую очередь связаны не с тем, знает ли человек как правильно, а с тем, что он может и, чего он хочет.
Это могут быть и садистические наклонности родителей, которые будут особенно ярко проявляться при появлении в семье ребенка. Могут быть сожаления о рождении ребенка вообще, даже спустя несколько лет. Переживания, что нет никаких чувств к нему невозможность признаться в этом ни себе, ни окружающим. Это может быть послеродовая депрессия или манифест психического расстройства после родов. Это могут быть «семейные традиции общения», когда агрессия и насилие — некий паттерн внутрисемейной коммуникации.
Именно здесь проходят жаркие споры о вмешательстве/невмешательстве. Сделать замечание на детской площадке? Чтобы ребенку ещё больше досталось дома, что он «позорит мать перед людьми»? Пожаловаться в опеку? Но даже если жалоба будет принята, какие инструменты у опеки кроме изъятия? Суровый разговор? И точно ли изъятие из семьи панацея?
Мне понятно чувство бессилия людей, понимающих токсичность агрессии на детей, как будто кто-то при тебе дает ему радиоактивную игрушку. Из-за того, что эффект радиации проявляется не сразу, ты не можешь доказать свою правоту в этом моменте. Это очень больно, иногда это триггер для возвращения собственных детских переживаний, иногда кажется, что ты соучастник преступления, но, к сожалению, в мире так много зла и насилия, что невозможно одному с ним справиться.
Однако, чем больше общество говорит о неприемлемости агрессивного отношения к детям, чем больше помощи предоставляет тем родителям, которые её ищут, тем проще будет следующим поколениям, им не нужно будет ломать свои стереотипы, им нужно будет лишь им следовать.
Суть гнева — протест. Но что мы кричим своим детям?
Психолог Екатерина Сагидуллина
– Что происходит с ребенком, когда на него орут родители? Что испытывает и как переживает он этот момент?
Екатерина Сагидуллина
– Для ответа на ваш вопрос достаточно обратиться к собственному детскому опыту. Каждый как ребенок, наверняка, испытывал целый букет чувств в такой момент: испуг, страх, беспомощность, недоумение, вину, обесцененность, обиду, горечь, злость… Именно поэтому так отзываются в нас сцены крика на детей.
В такие моменты мы не вовлечены во внутренний конфликт участников ситуации, а находимся в некоторой внешней оценочной позиции. Зачастую поведение кричащего родителя вызывает у нас возмущение. Мы воспринимаем такого человека как агрессора, а ребенка – как беззащитную жертву, находящуюся в его власти. Себя же ставим в позицию судьи, осуждающего родителя и сочувствующего ребенку.
Подобное видение ситуации часто побуждает наблюдателя к прямому вмешательству: он может сделать замечание маме, как-то войти в ситуацию конфликта, чтобы пробудить в агрессоре совесть. Многие минут эдак за пять-шесть готовы объяснить, научить, как следует родителю общаться со своим ребенком.
Но будет ли от этого польза разгневанной маме? Не знаю. Предполагаю, что к чувству раздражения на ребенка добавится еще чувство стыда и гнева на “нарушителя границ личного пространства”, этакого незваного гостя. Является ли это хорошей почвой для взращивания педагогических семян, которые “спасатель” хочет посеять в душе неразумной матери?
– Как отличить ситуацию, когда наше участие скорее помешает маме самой справиться с ситуацией от момента, когда вмешаться надо?
– Для себя лично я решила, что если ситуация угрожает жизни и здоровью ребенка, то я вмешаюсь. Если нет – я просто помолюсь за эту маму и малыша. К счастью, я никогда не видела такой уж крайней ситуации, чтобы, к примеру, мать била ребенка головой о бетонную стену.
На самом деле чувства ребёнка в конкретной ситуации, когда родитель кричит на него, нам неизвестны. Мы лишь предполагаем, обращаясь к личному опыту, что ребенку очень плохо. Личный опыт делает нас неравнодушными. Он является побуждающей внутренней силой, вызывающей вопрос: «А какой родитель я? Почему в общении с моими любимыми детьми есть крик?».
– Что происходит с родителями? Что именно заставляет их взаимодействовать и общаться с помощью крика?
– Крик очень эмоционально насыщен, он не может оставить равнодушным. Это как сирена скорой помощи, которая врывается в мирное течение дня. Какова задача крика? Он позволяет выплеснуть эмоции в резкой форме и дает возможность завладеть вниманием того, к кому крик обращен. Крик – это и способ выразить себя, и форма коммуникации одновременно.
Вообще, гнев – наша базовая эмоция, с которой мы рождаемся, без которой не можем стать полноценной личностью. Суть гнева – протест. Эта та эмоция, с помощью которой человек может защищать себя, отстаивать свои границы, менять ситуацию. В гневе очень много энергии. Это сила, которая движет человеком, когда он не удовлетворен и хочет иного.
В некоторых научных и религиозных парадигмах различают два вида гнева: гнев естественный — как натуральная способность души, и гнев противоестественный, патологический.
Естественный гнев нужен нам, чтобы гневаться на предосудительное поведение, поступки, а верующие люди скажут – гневаться на грех. В таком гневе-возмущении, например, был Христос, изгоняющий торговцев из храма.
Отличает естественный гнев то, что он не ранит окружающих. Он созидающий, а не разрушающий, не уродующий наше естество, сердце и душу, как, например, гнев противоестественный. Поэтому-то человеку важно различать в каком он гневе, о чем этот гнев, зачем он ему.
– Существуют какие-то отличительные признаки?
– Конечно. Например, естественный гнев направлен на ситуацию, противоестественный – на человека.
Целью естественного гнева всегда будет исправление ситуации, восстановление справедливости, защита границ. Противоестественный будет воздавать злом за зло, унижать, обижать, стараться сделать больно, мстить и уничтожать.
При естественном гневе отношение к человеку всегда принимающее, при противоестественном – отвергающее.
Важен и способ выражения. При естественном гневе, испытывая чувство негодования и возмущения, человек выражает свой аффект посредством культурных символов, в которых есть эстетика и красота.
Противоестественный гнев – дикий, крушащий все на своем пути, «бьющий правого и виноватого» в нем отсутствуют красота и эстетика, в Священном Писании есть выражение «муж ярый не благообразен» (Притч. 11:25). Сюда же относятся такие неестественные для натурального гнева способы переживания и выражения гнева как «холодная ярость», «тихая ненависть», и т.п.
По фразе-крику можно понять и то, какой гнев ее породил. Например, мама сидит, разговаривает с подругой, вдруг видит, что ребенок засунул в рот крышку от бутылочки с газированной водой. Ее глаза расширяются, изо рта вырывается крик: «Плюнь немедленно! Ты же можешь задохнуться и умереть!» Понятно, что этот крик направлен на исправление ситуации, в нем забота о ребенке. Его громкость и резкость уместны – нужно немедленно привлечь внимание ребенка и спасти его от опасности. Такой крик не ранит, он понятен ребенку. Своим акцентом на ситуации, он учит ребенка, что так делать не надо.
А теперь дополним эту фразу новыми элементами: «Плюнь немедленно, сволочь такая! Умереть захотел? Никакого от тебя нет толка, бестолочь, все время меня отвлекаешь!» Понятно, что теперь наряду с заботой появилась агрессия, а гнев направлен конкретно на ребенка. Такой гнев больно ранит и оставляет те самые следы, которые, порой, мы помним всю жизнь.
– Какой же выход из ситуации?
– Гнев – это энергийная, яростная сила души, данная нам для воздействия на ситуацию. Это способность, переводящая человека из пассивной позиции в активную. Поэтому первое, что хорошо бы сделать – бить врага его же оружием: используйте гнев против гнева. Обращайте против противоестественного гнева свою естественную способность сопротивляться неприемлемому и недопустимому. Не орать на ребенка со злостью, не выплескивать на него раздражение должно стать ценностью.
Можно еще упомянуть такой способ, как останавливать гнев молчанием, этому навыку вполне можно научиться. Святые отцы говорят о важности быть готовым к искушениям и о том, что необходимо останавливать гнев как можно раньше, не позволяя развиться внутри всепожирающей страсти. Иначе постоянное раздражение на все, поселившееся в душе, малу-помалу приведет к разрушению и самого человека, и его отношений с людьми.
Мне вспоминается метафора святого Иоанна Златоуста, который говорит, что зло в нас следует останавливать в самом начале, он сравнивает его со вспыхнувшем в доме клочком льна. Видя горящий клочок, мы поднимаем шум, беспокоимся, предпринимаем усилия, чтобы потушить его, осознавая к какому финалу и катастрофическому пожару это может привести. Так же он советует поступать и со страстью гнева, немедленно погашая его.
– Что делать, когда прямо сейчас вы «набрались» гнева, а ребенок смотрит на вас испуганно или в ответ уже сам кричит: «Не ори на меня»? Что делать, если понимаешь, что не прав, но эмоции сильнее и сложнее?
— Если понимаешь, что не прав, значит гнев еще не овладел твоим умом. Так сказал бы аскет. Психолог отметил бы наличие у клиента когнитивных функций, в том числе понимания и мышления. Говоря обыденным языком, если человека “накрыло эмоцией”, а он по своим убеждениям и ценностям не хочет “плясать под ее дудку”, то он стоит перед сложной задачей.
Подавить эмоцию волевым усилием нельзя. Можно научиться не выражать эмоции, а вот запретить себе чувствовать здесь-и-сейчас то, что чувствуешь, увы, не во власти человека. Зато в такой ситуации нашей воле доступно управление вниманием.
Переведите внимание на то, что происходит, скажите себе, проговорите вслух или про себя: “ Я сейчас раздражена, я чувствую гнев, злость.” В этой ситуации важно, во-первых, признать, что вы действительно это чувствуете сейчас. Во-вторых — дать имя своей эмоции.
– Что это даст?
– Начнется процесс разотождествления с эмоцией. Услышанная, названная, классифицированная она перестает быть хозяйкой положения, которая крутит-вертит своей жертвой. Она оказывается в позиции объекта исследования. Главное, возможно, она уже выполнила свою миссию: донесла до человека мысль, что сейчас надо вмешаться в ситуацию (вспомним функцию гнева) – и может “сойти на нет”.
Иногда бывает достаточно сказать вслух одну фразу, например – “Я начинаю сердиться”, как уже испытываешь облегчение. Да и ребенок понимает, что надо прекращать сыпать песок в панамку братика.
Если это не помогает, насколько хотелось бы – стоит усилить позицию “исследователя”. Например, начать более внимательно разглядывать свою эмоцию. Есть замечательный психологический прием “шкалирование”. Выстройте в спокойном состоянии внутреннюю “шкалу гнева” от 0 до 10 баллов, где 0 — полное отсутствие гнева, а 10 — максимальный гнев, который вы когда-либо испытывали в жизни. “Так, – можно сказать себе, – сейчас я злюсь. По моей шкале – это баллов 6-7”. Добавьте метафору, как способ культурного совладания с гневом: “Ситуация опасная, штормит прилично, примерно как в Сочи в прошлом году”. Такие простые приемы позволяют снизить накал. Они бывают зачастую эффективнее, чем способ подышать и “посчитать до 10”, которые лишь дает отсрочку вспышке.
Описанная работа с эмоцией – это работа с симптомом. За каждым симптомом стоит проблема. Увы, симптоматической работы при хронической раздраженности и гневливости недостаточно. Симптом – ключ к действительной проблеме. Задавайте себе вопросы: «Почему у меня родился гнев? Зачем он мне? Какие задачи я решаю этим гневом, пробивающимся через крик?” “Какая моя потребность не удовлетворена настолько, что выражается криком?” “Почему мои собственные дети меня раздражают?”
Провести глубокий и честный самоанализ в трезвой позиции, не впадая в самоедство и ненависть к себе – путь к избавлению от гневливости и неконтролируемого крика. Это и путь к зрелости, выбранный личностью. Конечно, лучше проходить его вместе с духовником или бережным, принимающим психологом.
Зачастую это бывает болезненно. Нередко процесс идет в глубину, к полученным нами в детстве травмам. Кроме рефлексии о живущем внутри нас гневе, в пространстве доверия мы получаем бесценный опыт принятия, который исцеляет душу. Побывав в позиции ребенка, которого не осуждают и не винят несмотря на его ошибки, мы научаемся этому опыту и переносим на отношения с собственными детьми.
Подготовили Анна Уткина, Дарья Рощеня