Несколько дней назад в Саранске состоялась очередная дискуссия о том, каковы корни экстремизма, прикрывающегося религией, и как стране противостоять этому. Насколько опасны террористы, связывающие себя с той или иной религией, и как можно обезопасить мировые религиозные традиции, в частности, представленные в России, от влияния экстремистских и террористических сил?
Проблема эта серьезна для всего мира, но для России — особенно, как и для многих стран постсоветского пространства. Наши недруги, которые очень хотели бы нас разделить, скорее всего будут пытаться бить именно в эту точку, стараясь добиться того, чтобы наш народ, все народы постсоветского пространства — а на самом деле исторической Руси — оказались бы разделены, и среди этих народов началось бы гражданское противостояние, которое, как мы знаем из истории XX и уже XXI века, может окончиться большой кровью. Нас пытались разделить по социальному и политическому признаку — наверное, будут еще не раз пытаться. Но именно межнациональные и межрелигиозные отношения — это та уязвимая тема, которая может использоваться недругами с целью поставить нас на колени.
Что в связи с этим делать? Слушать ли тех, кто сегодня на разных мероприятиях, в СМИ, в интернете, продолжает утверждать, что религия — это всегда фактор разделения, это опасный фактор, и чем меньше религии, тем удобнее будет жить разным народам? Слушать ли тех, кто говорит, что все религии и все этносы нужно привести к некоему общему знаменателю? К общности, которая бы ставила на первый план гражданство той или иной страны, «гражданство Европы», как сегодня принято говорить на Западе, или гражданство всего мира? Или сегодня стоит говорить о сохранении этнического и религиозного многообразия? Говорить о том, что людей не нужно ломать через колено, заставляя становиться общечеловеками либо некими усредненными «россиянами»?
Несмотря на все различия, на то, что люди хотят оставаться верными своим традициям, своей религии, своему этническому самосознанию, мы можем жить вместе, желаем жить вместе и будем жить вместе. Однако эксперты, которые явились творцами национальной политики 90-х годов, продолжают утверждать: нации и религии лучше отставить на второй план. Лучше добиться того, чтобы люди представляли из себя если не общечеловеков, то некую гражданскую нацию, в которой этническое и религиозное самосознание присутствовало бы минимально, и вещи, касающиеся отношений человека и государства, являлись бы более важными, чем моменты, определяющие взаимоотношения человека с его родом, этнической нацией, религиозной общиной.
Некоторые при этом недоумевают: какие там еще могут быть особенности, тем более у постсоветского человека, в области этноса и религии? Мы, дескать, все были советскими людьми, мы все давно забыли, что такое реальная религиозная или этническая традиция. Если люди считают себя православными, мусульманами, иудеями или буддистами, то все это относится лишь к особенностям национальной кухни, к праздникам, которые отмечаются один или два раза в год, к каким-то семейными воспоминаниям и так далее. А если кто-то ощущает себя: русским, евреем, татарином, бурятом, то все это также относится к неким малозначащим особенностям национального быта. Дескать, советский человек уже стал реальностью. Советский или постсоветский человек таков, и таким его нужно сохранять, или можно его сделать человеком общероссийским или общеевропейским — главное только, чтобы ушла в прошлое та самая «проклятая этничность и проклятая религиозность», которые якобы являются источниками конфликтов.
Нечто подобное говорилось и в девяностые годы. Тогда один из бывших министров иностранных дел Российской Федерации прямо заявил, что события, происходившие на Балканах в 90-е годы, являются странным, непонятным отголоском пережитков прошлого: один по сути народ, имеющий один язык, но ставший исторически разделенным по религиозному признаку на православных сербов, католиков-хорватов и бошняков-мусульман, вдруг превратился в разные народы, которые начали воевать друг против друга.
Действительно, в логике приведения всех народов и религий к общему знаменателю все это выглядело очень странно. Ну как же так! Почему люди стараются поддерживать ту идентичность, которая по логике творцов нового мира должна была уйти в прошлое?
Увы, творцов «нового мира» придется разочаровать. Для современного человека, который все меньше и меньше чувствует свою связанность лояльностью к государству как его гражданин, гораздо более значимыми становятся вещи, которые долговечнее государства. Более того, вещи, простирающиеся за границы жизни не только человеческого сообщества или конкретного поколения, но и всего земного мира, — становятся предельно значимыми, становятся главными для человека, который понимает ограниченность существования государства, этноса, рода, народа. Ведь народ так же, как и государство, ограничен в смысле своего исторического существования, и только в некоторых аспектах своей жизни имеет отношение к вечности. Для человека, который это осознает, вечность приобретает гораздо большее значение, чем все временные формы организации общества в этнической общине или в государстве.
Люди понимают: религиозная идентичность, вопросы об истине, о спасающей вере — это все вопросы, относящиеся к вечности, и они гораздо более значимы, чем любые земные интересы, будь то интересы этноса или интересы государства. Для верующего человека религиозная идентичность не может не являться безусловно и бесспорно главной, конечно главной по отношению к идентичности этнической или государственной.
Для верующего человека: мусульманина, иудея, буддиста, и, конечно же, для православного христианина религиозная идентичность — это основа построения жизненных целей. Это система ценностей, которая задает отношение ко всему окружающему миру и которая, конечно же, предполагает некую картину общества. Да, разные религиозные общины могут существовать при разных государственных системах: так, жили мы и при советской власти, и при иноверном владычестве, и при разного рода системах, которые с большей или меньшей степенью серьезности обращали благосклонное внимание на православное христианство. Но мы знаем, что одно дело — жить под чужой властью, а другое дело — иметь возможность самостоятельно выстроить свое общество, определить принятые в нем правила, систему его управления, построение национального хозяйства, возможность или невозможность распространения конкретных идей.
И, конечно, в Священном Писании, в православном святоотеческом наследии очень много сказано о том, как должно и как не должно быть устроено общество. К сожалению, часто получается так, что эти установки, эти священные для нас идеалы находятся в принципиальном противоречии с той доктриной, которую нам пытаются выдать за «общий знаменатель» для всех этносов, религий и конфессий — то есть с идеей общества, которое основано только на идее общественного договора, с идеей права, которое основано только на изменчивых человеческих договоренностях, на стремлении изгнать из общественной жизни мораль и религию.
Общество, к которому стремится православный христианин, должно быть построено иначе. Об этом мы говорим и будем говорить в дискуссии с неверующими людьми и представителями других религий, которые по большей части разделяют нашу озабоченность. Не удастся и нечестно было бы заменить идентичность, связанную с духовным выбором, с выбором пути в вечность, некими идейными, политическими или правовыми конструкциями, направленными только на обеспечение сытой и беспроблемной жизни на земле. Не является и не может являться общим объединяющим началом для людей разных религий и этносов секуляризм, секулярный гуманизм: мировоззрение, в котором главное — это земная жизнь, а все, что не укладывается в ее рамки, должно быть подавлено, устранено, исключено из принципов устройства общества.
Такое наше миропонимание должны услышать и понять те неверующие люди, которые хотят подстроить нас под свою гребенку. Они могут не соглашаться с этим миропониманием, не принимать его на уровне собственных убеждений, но в любом случае они должны осознать простую вещь: верующие люди не согласятся полностью подчиниться законам, придуманным не ими.