Почему насилие оказывается главным инструментом работы опеки, есть ли у нее другие ресурсы и можно ли реформировать эту систему? Об этом — Елена Альшанская, руководитель благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам».
— Как в данном случае должна была поступить опека правильно и цивилизованно?
Елена Альшанская
— Я не знаю деталей истории этой семьи, что там было, кроме аварийного дома, как долго опека общалась с семьей. Но есть некая объективная часть картинки: семья с пятерыми маленькими детьми живет в аварийном доме. Детей отобрали, судя по всему, не из-за насилия и жестокого обращения.
Как решать проблему цивилизованно? Надо предоставить семье временное жилье, а дальше разбираться с аварийным — либо восстанавливать его с помощью муниципалитета, либо продавать и покупать другое.
Вместо этого четырех малышей — младше 5 лет! — изъяли из семьи, при том, что в таком возрасте разлучение с мамой наносит детям травму, которая может оказать влияние на всю последующую жизнь. Причиняя такой вред психике ребенка, мы должны четко понимать: иного выхода не было.
Но он был! Еще три месяца назад их папа выложил на YouTube ролик, где показывал трещины в доме и жаловался, что администрация не реагирует на обращения. От государства ждали помощи. Но оно, наверное, рассуждает так: сами купили — сами виноваты. Но дайте им хотя бы временное пристанище, пока они ищут постоянное жилье.
Чтобы семье вернули детей, она должна решить проблему с аварийным жильем. Но родители этого сами сделать не смогут.
У опеки нет ресурсов, чтобы помочь семье
— В соответствии с Семейным кодексом, отобрание ребенка — это многоступенчатая и сложная процедура. Почему это происходит по щелчку пальцев?
— Это не так. По Семейному кодексу, это как раз достаточно простая процедура в целом. Опека выезжает на сигнал и определяет — исключительно на свое усмотрение — есть ли прямая угроза жизни и здоровью. Сложностей в этой процедуре по сути две — им надо подписать акт у главы администрации, но чаще всего выезжают с уже подписанным актом. Второе — сотрудники опеки обязаны уже после отобрания подать на семью в суд иск о лишении или ограничении прав. Сама же процедура проста — приехали, оценили на глазок, подписали акт, увезли.
Чаще всего детей все-таки забирают после неоднократных попыток договориться с родителями. Но договариваться тоже надо уметь. Это требует коммуникативных навыков. Нужно уметь наладить контакт с человеком, который вообще-то к этому не готов, потому что ты вмешиваешься в его частную жизнь. Если сотрудник опеки этого делать не умеет, то у него возникает чудовищное искушение просто наказать родителей за недоговороспособность: «Ах так? Ну посмотрим, кто кого. Отберем ребенка — тогда и поговорим».
Но прежде всего важна реальная объективная и профессиональная оценка ситуации. Ведь то, что может показаться сотрудникам опеки возмутительным, может быть особенностями жизни конкретной семьи, которые совершенно не нарушают права ребенка. Или наоборот — опека может не распознать ситуации настоящей угрозы жизни и здоровью ребенка.
У нас буквально недавно произошла история — ребенок жалуется на жестокое обращение, рассказывает довольно чудовищные вещи. Выходит опека — и опрашивает ребенка при родителе! Ребенок тут же, конечно, берет свои слова обратно. И никакого расследования не проводится.
В такой ситуации у опеки должны быть специалисты с профессиональными навыками, или возможность их привлечь для оценки — психологи, медики, специалисты по социальной работе. Если сигнал именно о насилии и жестоком обращении, надо очень внимательно ситуацию изучить. Чтобы однозначно понять — речь идет о том, что соседи хотят избавиться от шума многодетной семьи за дверью, или ребенок реально подвергается многолетним издевательствам или даже сексуальному насилию.
— А какие есть другие ресурсы? Помощь соцзащиты?
— Проблема в том, что сегодня визит опеки и помощь соцзащиты никак между собой не связаны. То есть, если опека видит, что в семье реальные проблемы, риски, но не от поведения родителей, а от условий жизни, бедности или родительской некомпетентности, то у нее нет никаких ресурсов внутри, чтобы помочь. А соцзащита не обязана включаться по щелчку, потому что опека вышла в семью.
Семья может сама за помощью обратиться в соцзащиту. А дальше возникает следующая проблема. Наша сегодняшняя система социальной помощи — это такой магазин социальных услуг. Не сопровождение и поиск выхода из ситуации, а разный набор услуг. И ты можешь что-то выбрать из того, что есть в твоей районной соцзащите. Консультация психолога, юриста, вещевой набор, возможность разместить ребенка в приют и тому подобное.
Например, приходит опека в дом, где все разваливается — печка в трещинах, ребенок может отравиться угарным газом. Ну, вот они отправляют семью в соцзащиту. Теоретически соцзащита может дать семье разовую выплату — они разнятся от региона к региону, примерно от 3 до 15 тысяч рублей. Но этого никак не хватит на ремонт печки. А в списке доступных «услуг» никакого ремонта печки нет. Так что толку, даже если опека и могла бы подключить соцзащиту в этом случае? У них остается единственный ресурс: забрать ребенка из дома, где ему угрожает опасность. И они забирают.
— То есть, проблема, главным образом, в отсутствии финансирования?
— В отсутствии возможности это финансирование использовать гибко в интересах конкретного ребенка, исходя из потребностей конкретной семьи.
У нас безумные бюджеты тратятся, например, на детские дома. Деньги, здания, человеческие кадры — все это есть, только работает не совсем в интересах детей. Эти ресурсы можно было бы перенаправить на индивидуализированную помощь с четкой задачей: сохранить ребенка в семье — конечно, не ценой его здоровья и благополучия.
Если ребенка сексуально используют, или морят голодом, избивают — у нас не может быть задачи сохранить семью, надо быстро его спасти от этой ситуации. Опытный специалист должен отличать бедность или какой-то специфический уклад жизни от реального насилия. А педагогическую некомпетентность, депрессию или усталость родителей — от пренебрежения воспитанием.
Если родители любят своих детей, но живут со сломанной печкой, то надо починить печку, а не отобрать детей. Ну или помочь им переехать во временное социальное жилье, которое должно быть везде.
Надо отличать насилие от жалоб соседей, которым мешает шум
— В опеке, говорят, страшный дефицит кадров. Один сотрудник на 5 тысяч детей. Он пришел — и нет у него сил вникать, разбираться, наблюдать.
— Дело не только в количестве сотрудников. Хотя, если бы их было больше, то нагрузка была бы не такой тяжелой. А в том, что, как я сказала, у них нет ресурса решать проблему иначе как через отъем. У нас должны быть увязаны между собой функция выявления неблагополучия и функция оказания помощи.
Кроме того, нам нужно, чтобы сотрудников опеки было не просто много, а чтобы это были люди обученные, которые направят свои навыки и компетенции на благополучие детей. И будут иметь возможность привлечь в обязательном порядке другие службы для помощи. А главное, в основе их работы лежат ценности, общие представления о том, что такое интересы ребенка, привязанность, насилие, в чем ценность семьи, представление о том, что вся их коммуникация с людьми строится на уважении.
Смотрите, что получается. С одной стороны, улучшение демографического состояния страны — приоритетная задача государства. И вот люди встретились, захотели завести детей, но живут вместе с родителями. Как отселиться, если денег мало? Покупать дом в аварийном состоянии? Ну вот они и купили.
Так что либо государство говорит: «Рожайте детей, условия мы создадим». Либо: «Ваши дети — ваши проблемы». Вон сколько народу у нас в стране живет без канализации, без туалетов, с выгребными ямами — а это огромная опасность для детей. Пусть государство и скажет родителям: «Сначала заработайте на санузел — потом размножайтесь, а я вам помогать не буду и условий для этого создавать не планирую». По крайней мере, это будет честно.
Но у нас сначала говорят: «Рожайте детей, государство вас не оставит», а потом: «Чем ты думала, когда рожала пятерых?».
— Насколько правильно, что кто угодно может донести на семью?
— Если поступила жалоба на нарушение прав ребенка, то реагировать надо обязательно. Но с каждым случаем нужно работать индивидуально.
Например, школа жалуется и вызывает опеку, потому что ребенок плохо ведет себя ведет, неопрятный. Во многих таких историях в результате должна именно школа подключать свои ресурсы для помощи ребенку и семье, а не пытаться избавиться от неудобного ученика с помощью органов опеки. То есть сесть вместе с семьей, разобраться почему возникают сложности, предложить помощь, реальную, вместе подумать, что еще можно сделать.
Или мы имеем дело с жалобами соседей по хрущевке, где плохие перекрытия, высокая слышимость, и чужой ребенок им спать не дает. А может быть, это одинокая уставшая мама, которая не справляется, ей нужна какая-то помощь — материальная, в присмотре, педагогическая, чтобы она не использовала постоянно крик и шлепки в качестве попытки хоть как-то утихомирить детей.
И наконец, это может быть реальное насилие. Все это разные истории, и опека должна в них разобраться, прежде чем запускать механизм отъема.
— У меня такое впечатление, что сегодня у нас в стране опека превращается в какой-то карательный орган. Мы помним, как отбирали детей у людей, участвовавших в московских уличных акциях.
— Ну тех детей все-таки не отобрали, и родители не были ограничены в правах. Прокуратура встала на сторону здравого смысла.
Но то, о чем вы говорите, началось не сегодня. Уже и в советское время диссидентам угрожали, что отберут детей и поместят в детский дом. Да, опеку используют как инструмент давления, потому что она обладает властью, у которой нет профессионального ценностного наполнения.
Когда, зачем, почему эта власть используется? Где критерии, где инструменты оценки необходимого вмешательства? Где границы этой власти, контроль за ней, наказание в случае превышения полномочий? И главное — ресурсы для сотрудников опеки.
Это же страшная работа. Ты принимаешь бесконечно судьбоносное решение — без реальных ресурсов, без хорошей профильной подготовки, без регулярных супервизий. И ты всегда для общества виноват. Не забрал вовремя и ребенок пострадал в семье — виновата опека. Забрал и родители выложили в сеть страшные кадры отобрания — виновата опека.
Надо перестать прятать голову в песок и бросаться на сотрудников опеки. Надо принять осознанно тот факт, что в любом государстве должна быть структура, которая контролирует и защищает права несовершеннолетних. Вопрос — какими ценностями, ресурсами и знаниями она обладает.
Чтобы опека начала работать иначе, нужны серьезные законодательные изменения.
— Возможно, есть силы, заинтересованные в пополнении и укрупнении детских домов, ведь на это выделяются огромные деньги?
— Органы опеки никакого отношения к детскому дому не имеют. Это разные структуры, у них разные бюджеты, и странно представить, что они стали бы друг на друга работать. Дело не в умысле или сговоре, а просто эта система так устроена.
Действительно, учреждения для детей-сирот или социально-реабилитационные центры оплачиваются по койко-месту. Чем больше детей — тем больше денег. Это неправильно. Учреждения, куда мы приводим ребенка, оказавшегося жертвой насилия или найденного на улице, должны быть маломестными и рассредоточенными по большой территории. Чтобы не свозить всех в одно место.
И никакого подушевого финансирования. Если у вас дом на шесть мест, то вы оплачиваете его, независимо от того, один там ребенок или шесть. Конечно, на продукты и одежду смета меняется, но затраты на персонал и хозяйственное содержание остаются прежними. Тогда мы уйдем от детдомов, которые нужно наполнить любой ценой.
Но прежде всего нужно изменить наш семейный кодекс, социальное законодательство. Чтобы помощь семье стала индивидуализированной и адекватной реальным проблемам семьи. Чтобы у нас появилась профессиональная, а не на глазок, оценка ситуации. Чтобы органы опеки стали компетентными и работали вместе с социальными ресурсами.
Чтобы отобрание стало процедурой, которая требует сначала серьезного расследования, потом — судебного подтверждения. Без обязательной подачи на родителей в суд, а с исключительно индивидуальным подходом к каждой ситуации. Чтобы мы начали, наконец, не пугать семьи, а помогать им.