Крещение за подарки
Родился я на Белгородчине, рядом с селом Ракитное, где подвизался преподобный Серафим (Тяпочкин) — Ракитянский район, поселок Пролетарский. Через десять месяцев родители переехали в Белоруссию. Там и был крещен еще в одиннадцать лет.
Владимир Севрюков с родителями
Происходило это при очень туманных обстоятельствах. Вопросы веры и религии в нашей семье не поднимались, но со слов мамы я знаю, что мой дедушка (вроде бы) был атеистом. Возможно, не столько атеистом, сколько сознательным коммунистом.
В общем, после его смерти, мама повела нас с сестрой (она меня на пять лет младше) крестить. Я противился, возмущался, но меня заманили обещаниями подарков от крестных.
Естественно, после такого крещения дальнейшая моя жизнь протекала абсолютно параллельно с жизнью Церкви.
После 8 класса
Доллар на штаны
Шло время, я поступил на заочное отделение Политехнического института, закончил первый курс, в 1991 году пошел в армию. Вернулся — а уже все другое. Страна развалилась, деньги обесценились. Когда я уходил в армию, на сберкнижке у меня было более тысячи рублей. Мать успела мне купить на них кроссовки, спортивный костюм и туфли.
Восстановился в институте на кафедре электроснабжения, устроился работать. Первая моя зарплата составила четыре доллара. Тогда были такие модные джинсы, «трубы», они стоили пять долларов. Чтобы купить себе штаны, мне пришлось у матери одолжить один. Тут я задумался: «Как дальше жить? Как создавать семью?»
В армии
Наши соседи по квартире давно жили и работали на Севере, пригласили меня: «Пусть приезжает — по крайней мере, с голоду умирать не будет». Я взял академический отпуск и поехал в Якутию, в город Ленск. Работал на стройке.
И вот тогда стало что-то внутри происходить. Компании друзей пока не было, родители далеко, я совершенно один, есть время задуматься. А в тот период повсюду в большом количестве раздавали всякую индийскую литературу: Шримад Бхагаватам, Бхагавад-Гита… Я начал интересоваться вопросами веры и религии. Ну и пошло — Рерих, Лазарев («Диагностика кармы»). Все, через что многие прошли в 90-е годы.
Мой Константинополь
У меня был сосед по общежитию, Юра, он читал Библию. Мы с ним вели дискуссии на религиозные темы, а однажды он предложил: «У нас в городе молитвенная комната есть — говорят, священник приехал, я хочу с ним пообщаться. Давай сходим». Ну давай, сходим.
И чем ближе мы подходили, тем сильнее во мне нарастало внутреннее беспокойство. Мы зашли в районный дом культуры, где и выделили комнату для богослужений, уже к гардеробу подошли, и я говорю: «Юра, я не пойду». Он удивился: «Как так? Мы уже пришли». Я опять: «Нет, Юра, я не пойду». Он меня схватил за руку и ведет: «Нет, пойдем!». Разделись, подходим к комнате, у меня уже какая-то вовсе неописуемая паника (в жизни такого не было): «Нет, Юра, ты иди, я тебя здесь буду ждать». Хочу себе придумать миллион оправданий — и не могу. Он отвечает: «Я тебя не отпущу. Мы уже пришли. Заходим».
Вошли мы в момент, когда пели «Честнейшую». Служил недавно назначенный священник Сергий Никитченко (он потом служил в Москве, а сейчас в Москву уехал). У меня было такое состояние, как будто грудная клетка сейчас разорвется, сердце выпрыгнет, даже в глазах потемнело — страх вперемешку с непонятным, до той поры не испытанным блаженством. Уже будучи священником, вспоминая то состояние, я себе задавал вопрос: «Не было ли это подобно тому, что почувствовали послы князя Владимира в Константинополе в храме Святой Софии, когда они говорили: „Были аки на небе, аки на земле“?».
Минут через десять-пятнадцать, конечно, заболели ноги и спина, но это уже был конец службы.
Рождение брака
Прошло две или три недели, и я снова захотел сходить на службу. Вначале я приходил раз в месяц, потом — каждую неделю. Священник меня увидел и предложил: «Хочешь помочь — в алтаре послужить, на клиросе почитать?» Я, естественно, заинтересовался, он все объяснил, и так началось мое врастание в литургическую жизнь.
Я стал много читать. Чем я жил до этого? Работа, дом… О чем может быть мужицкий разговор на стройке? Где выпить, где изменить, где украсть, где подхалтурить. Вроде, нормальные мужики, но нет общих интересов, общей системы ценностей. В общем, я почувствовал, что без Церкви уже не смогу жить.
Когда я начал ходить в храм, молодежи там было немного. Тем скорее завязались теплые дружеские отношения с девушкой. Она русская, но коренная якутянка — у нее мама здесь родилась. Прабабушка ее родом из Белоруссии, ее сослали в Бодайбо (нынешний Ленск — это была Иркутская область). Так что мы вместе происходим из Белоруссии, а оказались в Ленске. Пути Господни неисповедимы.
Воцерковлялись вместе. У нее было больше позыва к духовной жизни, больше рождалось вопросов. Общение с ней поднимало для меня темы, которые раньше у меня не возникали.
Она прочитала учебник отца Артемия Владимирова «Азбука жизни». Там дается совет: перед тем, как выйти замуж или жениться, пожить неделю, две, месяц в монастыре — вдруг почувствуете, что это ваше. И перед свадьбой она три месяца жила в Якутском Покровском монастыре, у нашей матушки игуменьи Архелаи. Да и у меня, как у каждого неофита, были мысли о монастыре. По ее приезду из монастыря у нас созрело окончательное решение соединить наши жизни, в ближайшее время мы обвенчались.
Священник
Я не могу сказать, что в моем решении стать священником на меня оказала влияние именно Якутия. Господь и Церковь Его — везде. На меня повлияли люди: в какой-то степени мой дальнейший жизненный выбор определил владыка Герман.
Как-то отец Сергий намекнул, что я мог бы связать свою жизнь со священническим служением. Вскоре решение было принято, и уже в октябре 1997 года мы с отцом Сергием поехали в Якутск, где владыка Герман благословил готовиться к рукоположению.
Дома к этому отнеслись сначала настороженно, но со смирением. Правда, с настороженностью относились скорее к моему воцерковлению в целом: каждый неофит готов перевернуть весь мир, чем, бывает, пугает своих близких родственников. Но мы с мамой общались только по телефону. Думаю, она не очень-то понимала, что такое рукоположение.
С мамой после освящения храма в пос. Айхал
Сейчас она к моему священству относится положительно. В храм ходит, пусть и не каждое воскресенье, но раз-два в месяц.
С сестрой сложнее — она очень уважает Церковь, но службы посещает редко. Ну, а я не давлю, даю человеку созреть. Когда я приезжаю, мы с ней обсуждаем волнующие ее вопросы.
Рукоположение: до и после
Рукоположение разделило мою жизнь на две части — как будто две разные жизни.
Хорошо запомнил рукоположение во диакона — слезы лились из глаз, состояние неземное. Я тогда много читал владыку Антония Сурожского. Помните, в книге «О встрече» он рассказывает, что почувствовал, что Христос прямо рядом с ним стоит? И вот я стою перед царскими вратами, меня впервые в жизни должны вводить в них — и переживаю присутствие Христа. Реальное. Я даже подумал, что если я Его сейчас увижу, я этому не удивлюсь.
Мне стало страшно. Я начал молиться, чтобы Его не увидеть.
Диакон Владимир Севрюков. Никольский храм в Якутске
Священническое рукоположение проходило уже не так. Уже как-то успел заматереть за девять месяцев служения.
Помню свою первую исповедь: волновался, не знал, что сказать. Я абсолютно согласен с тем, что молодому священнику нельзя исповедовать! У меня лет до тридцати был комплекс — ко мне приходят люди, которым я во внуки гожусь, а я им должен давать духовный совет: «Такой-то святой говорил так. В книжке владыки Антония написано так». Но я это говорю от книги, а не от личного жизненного опыта, который у меня просто отсутствовал.
Айхал — первая любовь
Я начинал служить в Якутске, в Свято-Никольском соборе (на тот момент он был кафедральным), где был рукоположен. Иерейская хиротония состоялась 9 августа, в день памяти святого великомученика Пантелеимона. А в первых числах сентября мне был выдан указ о назначении настоятелем в приход Рождества Христова в поселок Айхал. Это один из крупных якутских населенных пунктов (на тот момент около восемнадцати тысяч населения, в основном русскоязычные) на северо-западе — четыреста пятьдесят километров от Мирного, километров пятьдесят до полярного круга.
Там я прослужил одиннадцать лет и пять дней. Приехал на Рождество Пресвятой Богородицы — в ночь на двадцать первое сентября 1998, а уехал двадцать шестого сентября 2009 года, в соответствии с указом владыки Зосимы, переводившим меня на послушание настоятеля и благочинного. И первая моя литургия в Мирном была на Крестовоздвижение.
Айхал — это первый приход и первая любовь. Храма как такого не было — был молитвенный дом в сгоревшем здании школы. Община, слава Богу, потрудилась: застеклили окна, поменяли полы. Помню, я впервые зашел в храм (это было помещение спортзала), а на полу лаком написано: «Здесь был Вася».
Айхал, 1998 год. Храм до ремонта
Храм приходилось созидать по кирпичику, все проходило через меня: сам красил стены и лестницу… Потом поставили купол, открыли воскресную школу… Община начала жить.
В 2009 году при финансовой поддержке АК «АЛРОСА» в поселке был построен новый каменный храм. Храм освятили на Преображение, а через месяц владыка Зосима меня перевел.
Айхал. Новый храм
Поскольку это храм нашего благочиния, я его регулярно посещаю, общаюсь с прихожанами. Контакты не прерываются.
Приезжие и коренные
Сравнивая служение в Айхале и в Мирном, я отмечаю, что в поселках в общине более семейные отношения. В Мирном больше протокола, «официоза».
Есть и общее. И Айхал, и Мирный — это промышленный регион, костяк населения там составляют люди пришлые, с «материка» — русские, украинцы, белорусы, прибалты, приезжие из Татарстана и Башкирии. В Айхале было очень много мордвы, например. Постоянно происходит процесс обновления населения, и в приходе это тоже наблюдается.
Коренных жителей в храме обычно нет. Но в последнее время в церкви появляются студенты филиала СФУ и Мирнинского регионального технического колледжа. Основная часть обучающихся там — якуты.
Якутского языка я не знаю, потому что в основном служу для русскоязычных. Будучи диаконом, еще в Якутске, говорил ектеньи по-якутски, но когда я переехал в Айхал, все забылось.
За мной был закреплен приход в селе Оленек километрах в двухстах на север от Айхала (уже за полярным кругом). Население там якутское, и я там пытался разговаривать, даже просил, чтобы прихожане меня учили хотя бы набору необходимых и бытовых фраз. Например, «Туох кэпсээн» — «Как дела?» Это классическое обращение у якутов (по крайне мере мне так рассказывали когда учили). У них не было слова «здравствуйте». Слово «дороба» («здорово») — производное от русского. Встречаясь друг с другом, они говорили: «Как дела (новости)?« — традиционно отвечали: «Нет никаких дел». После этого собеседники садились и начинали обсуждать дела и новости.
С прихожанами с. Оленёк
Однажды языковой барьер мне сильно помешал. Исповедовалась одна совсем старенькая бабулечка. Спрашиваю: «Вы каетесь?» А она: «Что?» Она слова-то такого не знает. Пришлось у людей уточнять, как задать этот вопрос, чтобы она поняла.
Мне вообще, если честно, окормлять якутов очень нравится. Для якута крещение — сознательное принятие веры, тем более что сейчас в Якутии довольно популярны местные верования.
Городской якут (например, житель Мирного или Якутска) — уже обрусевший. Для якута из Оленька, Саскылаха, Сунтара, Нюрбы христианство — религия не своя. Чтобы принять крещение, он должен сделать некое усилие над собой, хотя бы подумать, что-то прочитать, узнать.
Крещение без Христа?
Когда я был алтарником, в Ленске крестили внука одного высокопоставленного руководителя — русского по происхождению. Мальчик был балованный, и его ловили все присутствующие: то на диван прыгнет, то на пол упадет и ногами подергает, то кого-то ущипнет.
Уже диаконом я поехал в миссионерскую поездку вокруг Якутска. В Намском улусе крестили якутскую семью: отец, мать и несколько детишек. Крещение длилось около часа, на протяжении которого дети стояли как вкопанные, с широко открытыми глазами. Для них все было ново и удивительно.
Первые лет пять-семь служения священником для меня самым нелюбимым таинством было крещение. Просто каторга. Люди не искали ни Церкви, ни веры, ни Христа. Им нужно было покреститься, потому что бабка не «лечит», потому что «ангел-хранитель у ребенка будет», потому что русские, потому что так должно быть, как же не креститься-то?
Христу там места не было.
В Айхале я стал проводить обязательную беседу перед крещением. Люди сначала возмущались: «Мы на материк съездили — там деньги заплатил, тебя покрестили. А вы какие-то препоны ставите».
С каждым годом возмущение уходило, уходило и потихоньку сошло на нет. Сейчас в нашем храме проводятся в обязательном порядке беседа перед крещением, исповедальная беседа и дается домашнее задание — прочитать Евангелия от Марка.
Церковь без бабушек
Средний возраст наших прихожан — лет сорок. В крупных городах детей тоже водят в храм меньше.
У нас в храмах нет знаменитых приходских бабушек. Приходы на материке в большинстве своем на этих бабушках, стоящих в лавках и убирающих в храмах, и «выезжают». А у нас эта бабушка или уже уехала на материк, или за всю жизнь наработалась так, что только с детьми дома сидит, и уже я к ней хожу, или еще в расцвете сил, где-то работает и в храм ходит только в свободное время.
Мирный — довольно благополучный населенный пункт. В Мирный люди приезжают в большинстве своем поправить экономическое положение или просто убежать от нищеты. Помню, в начале 2000 года одна женщина из средней полосы мне рассказывала: «Муж работал в колхозе, зарабатывал десять тысяч рублей в месяц». А у нас в Айхале средняя зарплата тогда была около пятнадцати тысяч рублей.
Порой трудно бывает найти человека в лавку — конкурировать в зарплате с АЛРОСА — градообразующим предприятием — я не могу. Может, какая-то христианка и говорит: «Мне не нужны деньги. Я пришла к вере, хочу помочь храму», — но муж ей отвечает: «Приедем на „материк“, построим дом, будешь там в храме помогать, а здесь давай зарабатывать деньги».
Та же проблема с хором. Нынешняя регент — совместитель, работает в местном доме культуры и детском саду. В общей сложности зарабатывает очень неплохо. Я не могу ей платить столько же, вынужден идти на компромисс. Слава Богу, у нее в ДК рабочий день начинается в одиннадцать утра, поэтому на литургиях по будням она присутствует.
Все равно Господь посылает людей. Просто на материке, бывает, из тех же бабушек стоит очередь, а у нас ее нет.
Почему Мирный мало воцерковлен?
В Мирном постоянных прихожан в процентном отношении меньше, чем «соседних» приходах — в Удачном, в том же Айхале или даже в Ленске.
Причин, на мой взгляд, несколько.
Во-первых, сам город своеобразный — это такой мини Советский Союз со своими плюсами и минусами. В 2005 году там поставили памятник Сталину. Это проблема не особого атеизма горожан, а советских взглядов, в том числе и на Церковь: дело она делает доброе, но активности от нее не ждут.
Во-вторых, я тут четвертый настоятель и пятый сменившийся священник. В Айхале я одиннадцать лет служил один. А появление нового настоятеля всегда переживается общиной несколько болезненно.
Все настоятели храма в пос. Мирный
До меня здесь служил иеромонах Иннокентий (Коштунов) — нынешний духовник Льговской епархии. Он начинал при владыке Германе — сначала был псаломщиком на приходе в Удачном, после рукоположения служил в Ленске. При нем в Ленске произошел потоп, и он жил на чердаке. Его очень любили прихожане.
А вообще, нашему приходу не хватает трапезной. По моему личному опыту, невозможно создать общину, если нет помещения для неформального общения прихожан.
Гимназия: где взять деньги?
Мы много занимаемся молодежью и детьми — при храме действует гимназия (аккредитованная и получившая лицензию). Она возникла в 2005 году — старшие ребята уже заканчивают девятый класс. Идейным вдохновителем ее был иеромонах Серафим (Рошка). Сейчас он несет послушание настоятеля архиерейского подворья (владыка там планирует создавать монастырь).
Образование, к сожалению, платное. На нас выделяются бюджетные средства, но нынешнее бюджетное финансирование подушевое: преподаватель получит сто процентов своей ставки при условии, что в классе будет не меньше двадцати пяти учеников. А у нас классы средней школы по тринадцать — пятнадцать, а младшей — девятнадцать — двадцать два человека. А мы ставим задачу, чтобы классы были не больше двадцати.
Доплачивать преподавателям нужно из своих средств. На содержание здания, на техничек, уборщиц, столовую средства тоже нужно изыскивать. На днях директор сказала, что у нас уже задолженность — миллион двести. Где их брать — не знаю. Жертвователи есть, но в массе своей они охотней жертвуют финансы на что-то более осязаемое, а не на зарплаты, например, обслуживающему персоналу…
Другие дети
Наша гимназия — маленькое, домашнее, семейственное учреждение. Родители знают, что здесь их ребенка не научат курить, пить, его не будут совращать (что, к огромному сожалению, присутствует в старших классах обычных школ, хотя с этим и ведется борьба). Мы делаем упор не только на качество образования — оно у нас в принципе на достойном уровне. Благодаря тому, что классы небольшие, у учителей есть возможность больше уделить внимания ребятам. Плюс к этому — каждое утро молитва (по понедельникам даже молебен), регулярное посещение богослужений, регулярная (примерно раз в месяц) исповедь. Духовник может пообщаться с детьми, задать вопросы, что-то скорректировать, направить…
Мои дети учатся тут же, поэтому светскую школу я особенно и не знаю — иногда только посещаю, беседы провожу и ухожу. Но люди, которые видят обстановку и у нас, и там, свидетельствуют, что наши дети кардинально отличаются от своих сверстников. Я часто спрашиваю: «Чем?» — «Другие. Более светлые, более вменяемые в конечном итоге».
Мне кажется, общая проблема отечественных школ в том, что до недавнего времени они только образование и давали, воспитанием не занимались. Лишь в последнем федеральном законе об образовании появился воспитательный элемент, но что с ним делать, никто не знает.
Не лицемерить
Я не встречал явного отторжения у детей от Церкви, но в подростковом возрасте обязательно происходит даже не бунт — попытка самоутвердиться, сказать о своем «я», показать самостоятельность. Это нормально.
Более острая проблема с родителями. Основная их масса — люди невоцерковленные (некоторых дети в храм и приводят). Я все время напоминаю, что если они сами не будут хотя бы позиционировать свое доброе отношение к Церкви — я даже не говорю о том, чтобы посещать храм — у детей будет рождаться внутренний надлом, они начнут лицемерить. Например: ни папа, ни мама не против того, чтобы ребенок постился и посещал храм. Но вот он садится за стол, перекрестился перед едой, а родители на это с чуть заметной ухмылочкой посмотрели. Пусть даже вслух похвалили, но эту ухмылочку он заметит, фальшь почувствует: говорят одно, думают по-другому.
Эти люди — не богоборцы и не антиклерикалы. Они понимают, что Церковь принесет для воспитания их детей только пользу: хорошо, замечательно, пусть моего сына воспитывают, а я уже как-нибудь, когда-нибудь…
Троянский конь: вернуться в Якутию
Одна наша молодая прихожанка учится на религиоведа в Свято-Тихоновском университете. Я ее с самого начала предупредил: «Я тебе благословение даю, но оно как троянский конь — если в Москве выйдешь замуж, вернешься сюда с мужем!»
Она и сама настроена вернуться. Будет преподавать основы православной веры, чтобы немного разгрузить второго священника, отца Михаила Добровольского, который ведет этот предмет у старшеклассников. А его супруга, матушка Юлия, преподает церковнославянский язык.
Моя матушка тоже помогает — ведет воскресную школу. Она по образованию педагог-психолог, а сейчас заканчивает двухлетние курсы повышения квалификации преподавателей, которые Свято-Тихоновский проводил в г. Ленске, и надеюсь, что получиться начать подобное в Мирном.
Церковь, СМИ и попы на мерседесах
У меня в Мирном, как и в Айхале, сложились очень хорошие взаимоотношения со светскими СМИ.
На телевидении каждую субботу выходит передача — беседа в храме с журналистом на какие-то актуальные темы. В местной газете ежемесячно выходит вкладыш «Мир Православия».
На радио у нас еженедельный прямой эфир. Людей больше всего беспокоят скандальные темы — откуда у Церкви деньги, откуда у Патриарха часы?
Но и в таком случае удавалось доброжелательно поговорить. Мне как-то полчаса пришлось отвечать про священников на иномарках. Я задал встречный вопрос: «Какую из десяти заповедей нарушает священник, когда ездит на дорогом автомобиле? Если человек украл деньги и купил этот автомобиль — это плохо. Если у человека страсть к дорогим вещам — это тоже плохо. Но если он просто ездит на удобном комфортном автомобиле, пожертвованном прихожанами — что он нарушает?»
Толерантнее Обамы
Ведем мы и социальную деятельность — помогаем престарелым, организуем волонтерское движение. Но старики в районе не обделены вниманием государства (к 9 мая, в День пожилого человека, к Новому году собирают подарки, возят на мероприятия), а при администрации города уже есть волонтерское движение. Так что мы даже опасаемся, не будут ли наши волонтеры просто конкуренцией светским?
Государственные структуры заинтересованы в сотрудничестве с Церковью, но инициатива должна исходить от священника. Приходится на какие-то мероприятия напрашиваться: «Можно, я там слово какое-нибудь скажу?»
Недавно предложил открыть молитвенную комнату в больнице в одном из населенных пунктов нашего благочния, а главный врач (у нас лично очень хорошие отношения) заволновался: «А вдруг и мусульмане попросят — мы же не можем сразу несколько молитвенных комнат открыть». Я говорю: «Не будьте толерантнее Барака Обамы! Восемьдесят процентов населения идентифицируют себя как православные! Поднимется этот вопрос — тогда и будем его решать».
Слава Богу, большинство наших проектов поддерживаются районной и городской администрацией, за что отдельное человеческое спасибо. 3 декабря на базе нашей Гимназии будем проводить региональные Рождественские чтения — руководство района обещало всячески содействовать этому мероприятию, которое в Мирном будет проходить впервые.
Братство на трассе
За шестнадцать лет своего служения я не заметил в Якутской епархии каких-то непреодолимых трудностей служения. Ну да, морозы и большие расстояния накладывают свой отпечаток.
Зато из-за удаления от цивилизации и чисто бытовых сложностей взаимоотношения между людьми более братские. Едешь зимой по загородной трассе при температуре минус сорок, видишь — машина стоит. Есть традиция остановиться и спросить: «Помощь нужна?»
Естественно, в Москве на автобане никто не остановится.
Главная проблема Якутии: дороги
Жизнь в Мирном дороже, чем в Якутске. Продукты даже в Москве дешевле (правда, квартплата, транспорт, бензин — дороже).
Кроме того, в Якутии почти отсутствует инфраструктура. Всего двадцать с небольшим процентов дорог функционирует круглогодично — остальное зимники, а по ним скорость перемещения в среднем составляет тридцать километров в час. Перелеты очень дороги.
Это осложняет жизнь абсолютно во всем. Например, в Русской Церкви принято все необходимое для приходов закупать в епархиях. Якутская епархия не исключение. От Якутска до Мирного — тысяча двести километров по дороге, со всеми вытекающими последствиями, в том числе и финансовыми.
Одиночество пастыря
Из-за расстояний и качества дорог перед священником, особенно молодым, встает проблема одиночества. Когда меня отправили в Айхал, ближайший мой собрат находился на расстоянии семидесяти, следующий — четырехсот пятидесяти километров от меня.
На хиротонии епископа Якутского и Ленского Романа
Слава Богу, телефон был. Звонки по всему Мирнинскому району считались как внутригородские. Но все равно в Айхале мне общения не хватало катастрофически. Я был рукоположен в двадцать четыре года, очень молодой человек, без опыта церковной жизни (в начале 96-го года начала ходить в храм, в конце 97-го был рукоположен) и с миллионом вопросов.
Сейчас нас только в городе служит четыре священника, и этой проблемы у меня нет. Зато есть проблема отсутствия времени — в том числе и на семью. В последний отпуск я просто отключил мобильный телефон. Раз в сутки-двое включал, смотрел, нет ли звонка из епархии — и выключал опять.
Во-первых, я отдохнул. А во-вторых, у меня появились какие-то отношения с семьей, особенно с детьми, которых во всей этой суете успеваешь только увидеть.
Почему уезжают и не уезжают священники?
Конечно, некоторые не выдерживают и уезжают. Север — тяжелый регион, а большинство священников — люди пришлые. Тянет на родину. Например, когда я служил в Айхале, я всегда после Троицы выезжал на месяц в отпуск «на материк», то есть в Москву. У нас еще снег лежит, а здесь уже трава. У нас уже полярный день — а здесь ночь настоящая.
Еще при первых наших архиереях (и владыке Германе, и владыке Зосиме) между епископом и священниками сложился дух братства, и он сохраняется. Многие не хотели и не хотят уезжать именно из-за этого.
В моей повестке дня этот вопрос не стоит. В январе будет девятнадцать лет, как я живу в Якутии — уже прикипел. Мне больше нравятся морозы, чем жара, я ее теперь тяжело переношу.
Жена у меня якутянка — из города Ленска (его исторической части Мухтуи), бывала в тайге, не раз видела медведя. Для нее слова «тайга» и «река» — как для мыша Рокфора из мультика «Чип и Дейл спешат на помощь» слово «сыр».
Дети — тоже коренные якутята: двое родились в Айхале, младшая в Мирном.
Я тут уже всех знаю — и прихожан, и светских руководителей западной Якутии, меня тоже все знают. Здесь просто живешь — все это мое, близкое.
К тому же, мне уже сорок лет. Раньше я был как пластилин — из меня можно было лепить, да и самому было бы легко переезжать, подстраиваться под других. Теперь сложнее.
Семья
Матушка мечтает когда-нибудь продать квартиру и купить дом. Но это нереально: цены на недвижимость у нас дикие — выше только в Москве и в Санкт-Петербурге.
Единственное, что беспокоит — дети болеют. У старшего сына очень тяжелая аллергия, может в астму перерасти. Матушка иногда поговаривает о переезде, но и то, она не из Якутии хочет уехать, а в другой город (в Мирном в воздухе большой процент сероводорода). Но я ей говорю: «Матушка, дай гарантию, что там не будет того же самого. Куда тогда уезжать?»
Чтобы поправить здоровье детям, в отпуск на целый месяц покидаем Якутию. Вот только что на Байкале побывали, к родителям в Беларусь заехали (выехать из Якутии и не заехать в Беларусь — меня просто не поймут) и назад.
Кризис среднего возраста и движение к счастью
Я здесь пережил все самое счастливое в жизни — венчание, рождение детей, особенно рождение долгожданной доченьки. Среднему, Мише, уже было девять лет, старшему — двенадцать, когда Маша родилась. Мне многие говорили, что дочка — это совсем другое, я не понимал… Теперь понял. Словами это не передать.
С христианской точки зрения, счастливый человек — это человек святой, не обремененный грехом. До этого мне далеко, но несчастливым я себя назвать не могу.
А вообще вопрос счастья — это вопрос духовного роста. Вот у меня начинается кризис среднего возраста. Переоценки смысла жизни нет, но ушла уже неофитская детскость, та восторженная вера, которая была в двадцать пять лет. Появляется глубина, трезвость, понимание вопросов, которых раньше вообще не видел.
Пример из жизни. Приходит абсолютно не церковный человек на исповедь и говорит: «Грешен во всем». Уточняю: «В чем конкретно?» — а он не может ответить. Молодым священником я думал: почему не может человек понять, какие у него грехи?
Сейчас я нашел для себя ответ: человек не видит грехов по милости Божьей. Грехи могут раздавить человека, как раздавили, например, Иуду. Он увидел свой грех, но без веры и понимания, Кто с него сможет его снять, это видение его просто раздавило.
Сошла на нет и неофитская идеализация всего и всех, горячность чрезмерная. Сейчас, когда я сталкиваюсь с таким у прихожан, стараюсь направить.
Вот приходит кто-нибудь и просит: «Батюшка, благословите Иисусову молитву, или неизвестное количество земных поклонов в день, или штук пятнадцать канонов читать». Тут приходится человека (особенно семейного) немного осаживать: «Поймите, должна быть золотая середина. Непрестанная молитва, множество канонов и акафистов — это скорее монашеский образ жизни. У вас другое послушание, связанное с семьей».
Так что-то во мне меняется. Тяжело сказать, в лучшую или в худшую сторону, но меняется.
Подготовила Мария Сеньчукова
Фото из личного архива протоиерея Владимира Севрюкова