«Шагните во тьму и подружитесь с ней». Архимандрит Савва (Мажуко) — о радости, милосердии и свободе
— Добрый вечер всем! Портал «Правмир» продолжает онлайн-трансляции. Меня зовут Валерия Дикарева. Мы сейчас живем в некотором стрессе, и психологи советуют нам побольше двигаться, если это возможно, получше питаться, меньше смотреть новостей и радоваться. О радости мы сегодня и поговорим с архимандритом Саввой (Мажуко) из Свято-Никольского монастыря в Гомеле. Христос Воскресе!
— Воистину Воскресе!
— Отец Савва, как выглядит ваша самоизоляция, если она вообще есть? Монахи вообще воспринимаются как люди вечно самоизолирующиеся. Может быть, для вас вообще ничего не поменялось, тем более вы в Белоруссии. Как у вас обстоят дела?
— В Белоруссии все хорошо, прекрасная погода, все замечательно. У нас нет карантина, но граждане довольно сознательные, поэтому стараются держать дистанцию и меньше выходят на улицы. В церквях, например, людей просто на порядок меньше. На Пасху, например, было очень мало людей, только все свои.
Для монахов это, конечно же, находка, мы сейчас блаженствуем. У нас монастырь в центре города. Отменили все лекции, воскресные школы, только богослужения продолжаются, на которых очень мало людей. Поэтому нас оставили все в покое, нам так хорошо.
Мы надеемся, что скоро это все закончится и мы снова получим возможность обниматься и ездить в гости. И потеряем свою дезертирующую природу, потому что слово «дезертир» к нам пришло из французского языка, в английском тоже есть desert — пустыня. Два значения слова — пустыня или награда. Дезертирами называли пустынников — это люди, которые убегали в пустыни.
Монахи — это дезертиры по своей природе, мы все время удираем, прячемся, любим мы это дело. Поэтому карантин монахам только на руку. Вполне возможно, что монахи вымолили карантин и теперь, видите, все из-за нас страдают, ужас. Так что просите монахов о молитвах очень осторожно, такое вымолят, страшное дело.
Архимандрит Савва (Мажуко)
Про эпидемию и боль нашего мира
— У вас за этот месяц, даже больше, чем месяц, как-то поменялось отношение к происходящему? Многие воспринимали вирус несерьезно.
— У меня изначально отношение к этому всему за гранью «серьезно» и «несерьезно». Мне кажется, христианин должен опираться на простой факт: наша жизнь – это трагедия. Все усиленно подсчитывают число жертв от болезни модной нынче, а сколько погибает за год детей от абортов, сколько травм наносится матерям, которые потеряли деток в результате этой жуткой операции — это убийства самые настоящие, но нас не трогают эти цифры. Мне кажется, тут очень много несерьезной инфантильной истерики вокруг этой истории с вирусом.
Поскольку христианин свое мировоззрение выстраивает на трагедии, на возвышенной трагедии, он понимает, что жизнь полна боли, придется пережить крест. Все, что тебе положено пережить, ты переживешь — потеряешь родителей однажды, с твоими детьми что-то случится, ты сам умрешь.
Жизнь полна боли, но за этой всей болью всегда светит свет Пасхи.
Крест и Воскресение, если хотите, это парадигма всей нашей жизни, трагической, но освещенной светом Пасхи.
Если с точки зрения Пасхи смотреть на историю с эпидемией или другими нашими трагедиями, которые в жизни происходят, все совершенно другой вес обретает. Ты постепенно теряешь способность к истерике и к тому, чтобы тобой манипулировали.
Понимаете, я живу в Белоруссии, у нас тут взгляд на ваши российские приключения несколько иной. Я иногда смотрю ради научного интереса российские СМИ, и мне просто плохо становится, потому что ваш телевизор российский — это страшная манипулятивная машина. За такие вещи, я считаю, нужно привлекать к уголовной ответственности.
— Что вы имеете в виду?
— То, как у вас подается информация, как манипулируют людьми, это просто ужасно. Для меня это заметно, особенно на примере травли Белоруссии и всего белорусского российским ТВ, когда, видимо, получают заказ и начинают травить Белоруссию со всех каналов.
Я включаю вашу знаменитую передачу «60 минут», или у вас есть ведущий Киселев, просто надо принимать валерьянку после таких передач. Информацию можно по-разному подавать. Я вижу нервную женщину Ольгу Скабееву, которая просто вся трясется в кадре, рассказывая о каких-то вещах – после этого ты заболеешь. Есть научно доказанные факты и исследования о том, как паника воздействует на иммунитет. Такие панические настроения убивают сопротивляемость организма.
— Психологи как раз советуют не смотреть новости. Зачем же вы их смотрите?
— Зачем же вы их показываете? Разве такой вопрос не должен звучать? Почему так людей пугают, ведь это ужасно просто?
Кстати, это касается и Белоруссии в том числе. Я иду по улице, и тут же подростки нервно надевают на себя маски, потому что попы — это распространители коронавируса, так говорит интернет. Мой брат священник был на кладбище на Радоницу, и попросил девушку полить ему на руки водичку, и услышал крик какого-то дедушки: «Отойди от него! Это же священник, у него коронавирус!»
Когда вся эта история закончится, мы все должны будем сесть и подумать, какие сделать выводы из этого всего. Я не политолог и ни в коем случае не эксперт в средствах массовой информации. Я делаю выводы личного характера — где найти защиту от того, чтобы тобой манипулировали, это очень важно.
— Что люди спрашивают у вас, о чем все-таки вам пишут за последнее время, что людей беспокоит?
— Только не коронавирус. Люди остались теми же самыми, люди прежние. Я провел несколько прямых эфиров для телеканала «Спас», издательства «Никея», вопросы в основном обычные, касающиеся воспитания детей, отношений в семье, чтения Священного Писания, духовной жизни и так далее. Добро и зло местами не поменялись.
Поэтому меня удивляет сайт «Правмир», который в последнее время пишет только о коронавирусе, это просто ужасно. Ребята, вы что-то там сделайте с этим. Это неправильно, глубоко неправильно. Вы, по-моему, тоже заразились той истерикой, которая со всех сторон сыплется на голову человека. Нужно говорить о вечных вещах.
— Нам кажется, что у нас все же есть баланс.
— Вирусы приходят и уходят. Евангелие остается, Христос остается, и душевные наши травмы остаются, а они гораздо глубже и важнее, чем приключения, которые у нас сейчас происходят в нашей жизни.
— Отец Савва, как ни крути, мы же СМИ, поэтому мы пишем обо всем, что происходит. Я вас уверяю, мы далеко не все пишем, что приходит к нам, есть довольно чудовищные истории. Мы как раз наоборот, стараемся без паники. Но мы просто СМИ, и мы рассказываем о том, что происходит. Как есть.
— Вы меня только правильно поймите, я вас не критикую, я ведь не в этом бизнесе, я плохо понимаю, как работает вообще редакция, как это все устроено. Это взгляд внешнего наблюдателя. Я вам просто такую фразу сказал, возможно, я не прав, просто взгляд со стороны, вот и все.
— Да. Я просто объясняю, как это происходит и почему так. И как раз хотела спросить, а вы почему не пишете ничего про коронавирус? Потому что не хотите заострять внимание на этом?
— Прежде всего я просто не компетентен. Я не эпидемиолог и не врач. Я могу говорить об этом только с точки зрения обывателя, а обыватели со всех сторон и так об этом много пишут. Мне кажется, что христианин должен искать мудрости. А мудрость как раз в воспитании этого взгляда на нашу жизнь, с точки зрения Пасхи и с точки зрения трагедии, креста и воскресения, которые гораздо глубже всего.
Архимандрит Савва (Мажуко). Фото: Amvrosiy Shevtsov / Facebook
Еще раз говорю, что эта эпидемия закончится, а наша смертность, наша боль, наши страхи все останутся. Дети будут так же болеть, и старики будут так же умирать, и ваши близкие будут попадать в больницы и под колеса автомобилей, кто-то будет попадать в наркотическую зависимость, у кого-то начнется депрессия — все это останется.
Все эти вещи, боль всего нашего мира — она глубже, ее надо учиться принимать, с этим нужно учиться обращаться правильно. Мне кажется, это важнее всех разговоров о внешних вещах. Хотя, может быть, я еще раз говорю, вы сейчас слышите дезертира — монаха, который хорошо устроился, у него детей нет, он себе тихонечко живет в своей экологической нише, поэтому все мои слова вы вправе делить на десять.
Про закрытые храмы и онлайн
— Вы говорите, что вас спрашивают о вере, глобальные вопросы задают. Неужели никто не спрашивал, что делать, когда храмы закрыты, например?
— Я думаю, во-первых, все сказал Святейший Патриарх, и очень хорошо разъяснил, например, митрополит Иларион. Мне очень нравится его интернет-активность, в которую он в последнее время погрузился.
Кстати, неформальная активность высшего церковного сословия в интернете — это хорошо. Когда они снимут свои митры, медали все, [будут] просто говорить с людьми и проводить прямые эфиры, как мы с вами, тогда будет сформирован такой церковный информационный спецназ. Который не только в высоком штиле будет вещать, но и простым человеческим языком.
Когда вы увидите митрополита в футболке, который из своей кельи будет разговаривать с вами, мне кажется, это пойдет только на пользу Церкви.
Со своей стороны, я просто пошел другим путем. Если вы заметили, я перестал для «Правмира» писать после Страстной седмицы. У меня выходил цикл «Лабиринты благочестия», который не закончился, еще 20 недописанных статей у меня висит из этого цикла, мы их потом как-нибудь возобновим. Я понял, что это, видимо, сейчас не так читаемо будет.
Был цикл еще на Страстной седмице для меня очень важный, но интуитивно я вдруг понял, что мне нужно как-то утешать людей. Поэтому на Facebook и в Instagram я завел такой перфоманс, называется «Изба-читальня» — просто читаю стихи, рассказы, смешные, печальные, разные, чтобы как-то скрасить людям их досуг в самоизоляции. Может быть, это тот самый язык, который сейчас нужен — не возвышенный, не трагический, не богословский, а простой, человеческий.
Я смотрю, что многие люди как-то иначе раскрылись, в связи с этой всей историей вокруг эпидемии. Мне кажется, время это очень хорошее, оно пойдет Церкви на пользу. Даже богословские вопросы появились новые, очень важные, над ними следует размышлять и давать ответы. Я не хочу сейчас озвучивать эти вопросы.
— Я как раз приготовилась спросить: а какие?
— Например, очень простой вопрос: передается ли вирус через причастие? Передается ли через прикладывание к иконе? История с благодатным огнем обретает совсем другие очертания. Переоценка ценности и важности храмового уставного богослужения. Почему мы его совершаем? Можем ли мы его сокращать, по какому принципу? Может ли мирянин освящать куличи и паски?
И это прекрасно, потому что такие вопросы стимулируют развитие богословской мысли, выводят ее на тот самый практический уровень, где она становится живой, настоящей, не школьной, не абстрактной, и вовлекает в разговор, в дискуссию все больше интересных людей. Мне кажется, что у нас в последнее время не хватает свежей крови и в церковной организации, и в церковной публицистике. Может быть, нужны какие-то даже новые жанры, возможно, они появятся, это очень хорошо. Я думаю, что нас ждет очень интересное время, расцвет нас ждет.
— На многие из этих вопросов ответов однозначных пока нет, идут дискуссии. Но неужели люди не задавали такой простой вопрос про закрытие храмов? Есть на это ваш ответ какой-то?
— Храм закрыт и закрыт. Для меня, например, здесь нет проблемы, потому что я живу в Белоруссии, у нас храмы открыты, это во-первых.
Во-вторых, я живу в городе Гомеле, это Восточная Белоруссия, которая была объявлена перед войной полигоном атеизма. Я занимался нашим церковным краеведением. У нас в Гомеле с середины 30-х годов до 1941 года не было совершено ни одной литургии. Вы себе представляете, что это такое? Почти 10 лет люди не были в церкви, не причащались, не крестили детей. Я помню воспоминания одной нашей схимницы, которая рассказывала, какое было воодушевление, когда в 41-м году фашисты оккупировали Гомель и разрешили совершать богослужения — храмы были просто переполнены, люди причащались, и священники просто не справлялись с напором людей. Представляете, не два месяца, а десять лет! И никакого выхода нет — нет ни интернета, ни газет, ничего.
Иногда Господь попускает нам такие вещи, чтобы мы поняли, что для нас ценно, чтобы мы соскучились по настоящему богослужению, начали ценить его. Поэтому я не думаю, что это так сильно грустно. Если карантин еще 10 лет продлится, тогда стоит об этом как-то озаботиться.
Мы слишком комфортно устроились, живем в очень комфортных условиях и считаем, что так и должно быть. Нет, вообще так никогда не было. Церковь сейчас так прекрасно себя чувствует в начале XXI века, не знаю, как дальше будет. Никогда Русская Церковь так счастливо себя не чувствовала.
— Давайте тогда к «Избе-читальне» перейдем. Почему вам пришел в голову именно этот формат? Какие рассказы вы выбираете, почему такие? Люди вам в комментариях пишут: «Спасибо большое, вы нас спасаете в карантине, вы нас держите на плаву».
— Я очень люблю читать вслух, это моя слабость. Раньше в монастыре у нас были такие вечерние посиделки у камина, когда мы после вечернего правила садились в кружок, разжигали наш камин и я что-то читал. Мне доверяли подбор, потому что я больше 20 лет был библиотекарем в монастыре. Потом как-то эта традиция ушла. И вдруг мне показали, что у меня на ноутбуке есть камера, оказывается, и можно записывать на нее какие-то рассказы. Я стал записывать.
Я в детстве мечтал о театре и кино, хотел быть режиссером, но начал ходить в церковь, и духовник мне сказал, что надо выбрать что-то одно. Моя любовь к театру таким образом как-то реализуется, может быть, в «Избе-читальне». Относительно подбора — есть столько интересных авторов, текстов, стихов. Я заметил, что в последнее время негде стало читать стихи, вот негде и некому. Ты любишь стихи, тебе хочется с кем-то поделиться, но стихи — это такая вещь, которая требует особой атмосферы и стиля чтения, это событие определенного рода. Создать условия для такого события очень сложно, и некому читать стихи.
Мы даже здесь в Гомеле до карантина проводили в нашей библиотеке литературные вечера. Последнее, что я играл — Сальери, без парика, правда. Мы ставили пьесу «Моцарт и Сальери», пушкинские «Маленькие трагедии». Это было здорово. Иногда я пою, иногда читаю. Поскольку больше негде, перешел в интернет. Не знаю, сколько это продлится. Может быть, закончится карантин, и не будет это уже так актуально. Может быть, нет — перейдет во что-то новое и интересное.
Про маленькие радости и надежду
— Люди отмечают вашу легкость, вашу радость постоянную. Я хотела спросить, она у вас природная или вы в себе эту радость как-то воспитали? Усилием воли? «Я буду радостным», — решил отец Савва и стал радостным.
— Сложно сказать. Вообще-то, я человек депрессивный. У меня бывают периодически такие приступы. Я писал в одной из своих статей об этом как-то. Где-то лет с 13-14 я переживаю сильнейшие приступы депрессии. Но то, что связано с радостью, наверное, это невозможно в человеке окончательно убить, это какая-то последняя надежда. В поисках радости мне пришлось пройти очень длинный путь, чтобы ее если не вернуть, то хотя бы обнаружить.
Может быть, я однажды об этом напишу. Мое христианство и монашество первоначально было далеко не радостным, это было довольно депрессивно. Я сейчас вспоминаю себя тогда, меня многие вещи радовали, но я не мог радоваться в присутствии Бога. Я никак не мог понять, что это возможно, потому что, начитавшись разного рода литературы монашеской и наслушавшись псевдодуховных наставлений, многие люди сталкиваются с тем, что христианство — это враг радости.
В литературе это отмечено очень ярко. Был такой знаменитый платоник Томас Тейлор. Он, представьте себе, перевел единолично 64 тома античных авторов, не имея профильного образования, просто настолько был человек увлеченный. Он даже совершал у себя в поместье жертвоприношение, представляете? Поставил себе статуи античных богов и перед ними закалывал ягнят. Интересный был человек. Но дело не в этом, а в том, что он оказал огромное влияние на многих английских поэтов, авторов и то, с чем он шел, чем он трогал их — это простой факт: в христианстве нет радости, христианство убивает радость.
Артюр Рембо тоже пронизан этой болью, этой местью по отношению к христианству. «Христос — враг радости», — у него в одном из стихотворений есть такая фраза. Люди церковные с этим сталкиваются, и это убивает. На самом деле это искажение христианства.
Мы своим внешним видом и своим акцентом на монашеских духовных упражнениях, которые для мирян редко годятся, говорим тем самым о том, что Христос — враг радости, но это не так. Для меня прошла очень длинная эволюция в поисках этой радости, которая опирается именно на Христа, радости, которую я обнаружил только перед лицом Христа, не во внешних вещах.
Меня часто спрашивают: почему вы, будучи христианином, радуетесь, это вообще нормально?
Я недавно получил письмо: «Я тоже так хочу, но ведь это противоречит всему христианству». На самом деле нет, не противоречит, потому что опору своей радости я нашел только во Христе.
Отвечал на письмо одной читательницы, буквально на днях ей сказал, что я живу маленькими радостями и смешными надеждами. Я научился сначала собирать себе маленькие радости, то есть научился благодарить Бога за то, что меня окружает.
— Можете пример привести?
— Сегодня утром я в саду пил кофе, и кошка Мисюсь сидела рядом и смотрела на меня своими очаровательными глазами, и потом вымывала лапы. Листик из яблочного цветка попал мне в кофе. Я сидел, смотрел на солнце, на кошку Мисюсь и на листочек с яблочного цветка, который плавал в моей кофейной чашке, и я был счастлив. Это простые вещи. Это маленькие радости.
А смешные надежды — это и есть Христос, это моя маленькая смешная надежда, потому что мы надеемся на радость Пасхи вопреки всем законам логики. Это невозможно, это глупо, но это наша смешная надежда, и без нее ничего нет. Но собирать я себя начал, именно научившись радоваться простым вещам, маленьким радостям, благодарить Бога за простую воду.
У нас был такой период в монастыре, когда полгода не было вообще никакой воды. Потом еще вместе с этим отключили электричество надолго, это было весело и страшно. Теперь я каждое утро просыпаюсь и говорю: «Спасибо, Господи, за водичку». Потому что это просто прекрасно — пить воду, умываться. Мы многие вещи принимаем, как само собой разумеющиеся, но это ведь дары Божии.
Знаете, есть такое психологическое упражнение, одно из названий «Трехмерная ходилка». Его выполняют обычно в паре, чтобы помочь пациенту справиться с травмами, которые идут, например, из детства, чтобы вернуть его в сегодняшний день, в точку «сейчас». Один из участников этого упражнения дает команды другому, касающиеся тактильных вещей, говорит: «Подойди к шкафу, потрогай его. Опиши ощущения — он теплый, тяжелый. Почувствуй шероховатость этого шкафа». Это упражнение длится иногда несколько часов, и человек постепенно понимает, что он находится здесь, сейчас, своей кожей он чувствует тепло руки своего друга, или урчание кошки слышит, или горячую чашку чая в руке держит. Отсюда мы совершаем путь ко Христу на самом деле.
Ошибка полагать, что христианство начинается с чувства вины. А многие именно с этого начинали. Я иду ко Христу, потому что у меня много грехов, я виноват. Мы настолько срастаемся с этой идеей! Я стою перед Христом, и я обязан себя чувствовать виноватым и несчастным. Но это не так, это глубокое заблуждение, хотя, конечно, у каждого человека свой путь.
У отца Сергия Булгакова была знаменитая проповедь «Подвиг радости». Радость — это как раз то, над чем нужно работать, над чем нужно трудиться, искать ее, искать опору во Христе. Это большой труд, на самом деле. Поэтому я бы включил этот подвиг радости даже в число христианских добродетелей, которые опираются на тот дар, существующий у нас внутри. Ведь когда Господь говорит: «Будьте как дети», — это как раз о той радости незамутненной, которая есть у детей. Они просто не рефлексируют даже, не размышляют, как это — им просто хорошо, и все. Вот он есть, и ему прекрасно. К этому нужно вернуться, я думаю.
Архимандрит Савва (Мажуко). Фото: Ефим Эрихман
— Вопрос, как к этому вернуться? Мы часто читаем о том, как надо радоваться мелочам. Вам отключили свет и воду, и вроде как повезло, и вы обрадовались потом. А если люди живут достаточно благополучно, ничего им не отключали, радости нет?
— Кроме отключения воды у нас были другие вещи. Вы ведь не знаете всю историю, я не хочу ее рассказывать даже. Монашеские мемуары, если они будут написаны монахами, которые пришли в монастыри в 90-е годы, это очень тяжелое чтение, очень много покалеченных судеб.
Радость — это вторичная вещь. Искать нужно не радость. Я бы сделал акцент на благодарности, вот с чего нужно начинать. Благодарность — это вещь очень личная, связана даже не с предметами, а с людьми, которые рядом с вами. Есть простые духовные упражнения — например, научиться говорить «спасибо». Да, простое, но его очень тяжело выполнять, потому что, чтобы сказать «спасибо», нужно заметить труд другого человека, который он ради тебя сделал.
Мы почему теряем способность радоваться и благодарить? Глаз замыливается, мы перестаем видеть эти вещи, перестаем восхищаться другими людьми. Одно из духовных упражнений, которое мне помогло очень воспитать взгляд, это дарить подарки. Я заметил, что после возвращения из Дублина, например, я не купил брату подарок, другу. Что-то для мамы, но больше отделаться.
У меня есть друг, который превращает дарение подарков в какое-то тайнодействие, я у него постоянно учусь этому. Он идет по магазину, тут же видит вещь, которая обрадует его тетю, а вот та вещь обрадует его сыночка, а это нужно подарить сестре, а это непременно тете Клаве, которая у нас где-то моет пол. Он сразу видит вещь и видит в ней человека, которому она может принести радость. У него настолько воспитано зрение, что это превратилось в навык.
Когда ты научишься радовать другого человека, веселить, поддерживать его, вдруг почему-то странным образом приливает такая радость, такое счастье, что не нужно искать психоаналитика, чтобы выискивать скелеты в шкафах или зомби под кроватью. Все нормально. По большому счету, ты сам становишься богоподобным. Слово «Бог» — однокоренное слово с русским словом «богатый». Бог — тот, кто раздает, щедро дарит. Если ты научишься дарить подарки, ты каким-то образом становишься богоподобным, то есть блаженным, счастливым. Представляете?
Это один из путей воспитания благодарности, один из путей, чтобы вернуть себе радость жизни. Причем я подчеркиваю все время, что нужно говорить именно не «спаси, Господи», а именно «спасибо». Чтобы не привносить в наше бескорыстное и радостное дарение и утешение другому человеку религиозную корысть. Она очень много портит.
Один из персонажей Платона говорит, что благочестие — это торговые отношения между человеком и Богом. Мы именно так иногда молимся, именно так и ищем добродетели, потому что мы тем самым делаем Бога нам обязанным, мы что-то приобретаем. Нужно этой корысти избегать и в отношениях с Богом, в отношениях с близкими, даже с кошками. Ты покормил и думаешь: «Она на меня обратит теперь внимание». Везде должно быть бескорыстие, это благородно.
Про то, как правильно лениться и любить людей
— Да, вы писали и в материалах, которые мы публиковали на «Правмире», о том, что благодарность — это лучшее духовное упражнение. А вот вам радостное из чата: «Дорогой отец Савва, какая радость видеть и слышать вас, жаль архимандриты не бывают котиками, потому что после прочтения “Сахарных старушек” мне захотелось воскликнуть: “Автор, вы — котик”».
— По гороскопу я — лев, так что все верно, так и есть. Да, в каком-то смысле я кот, только крупный. Хотя мне нравится быть человеком, причем взрослым человеком, так гораздо лучше.
— Лучше, чем детским человеком?
— Да, взрослому человеку, знаете, как хорошо — не надо в школу ходить. Я всегда злорадствую первого сентября, смотрю, школьники и студенты в школу идут, а мне не надо никуда идти, хорошо. Хочу — ем, что хочу, хочу — сплю, хочу — хожу. Конечно, перед кем-то я тоже отчитываюсь и есть свои обязанности, но мне кажется, взрослым быть гораздо лучше, чем ребенком. Самое главное, не нужно никому ничего доказывать, я есть и все.
У меня приятельница пишет для нашего монастырского журнальчика. Она обратила внимание, что ее 80-летняя бабушка — наисчастливейший человек, потому что она старая и злоупотребляет своими правами. Может симулировать слабость: «Ой, мне плохо. Женечка, иди, приготовь мне супчик. Мне хочется пирожного или мороженого». Она ест, что хочет, спит, когда хочет, одевается, во что хочет. Потому что что с нее возьмешь, 80 лет?
Поэтому есть свои преимущества во взрослом возрасте, ими надо пользоваться непременно. Мне, например, 43 года, и я извлекаю максимум из своего возраста, который есть, и представляю себе, какой я буду старичок, ух! Если я доживу, конечно, до старости.
— Как вы представляете себе старость?
— Я буду пользоваться всеми преимуществами своего слабого возраста. Я очень хочу на пенсию. Буду получать деньги и ничего не делать. Разве это не прекрасно?
— И все?
— Да, и делать все, что хочешь.
— Например?
— Например, сидеть. Это так здорово, когда ты просто сидишь и все, или ходишь куда-нибудь, или с кем-нибудь болтаешь, занимаешься всякими глупостями. У нас в пруду нашем монастырском завелись две жабы, я с ними дружу. Я могу с ними поддерживать дружеские отношения, я их навещаю.
— Вы говорили, что дружба — это отношения равных. Вы насколько жабам равны?
— У нас особая дружба, понимаете. Я своими мыслями с жабами. Они насколько могут, тоже, наверное, отвечают мне взаимностью на каком-то метафизическом уровне.
Вообще, жить хорошо — это открытие, которое я в свое время сделал. Наверное, это самое потрясающее открытие, больше которого ничего быть не может. Живым быть очень хорошо. Если однажды вас настигнет это откровение, я думаю, вы поймете, о чем я говорю, потому что это лечит все, это дает возможность пережить все наши катастрофы жизненные, что бы ни случилось.
— Это был определенный момент, когда вы поняли, что жить хорошо? Вы о нем можете рассказать?
— Я, может быть, когда-нибудь об этом напишу, потому что не все сразу, не все тайники должны быть открыты, что-то должно остаться при себе.
— Хорошо. Тогда вопрос от наших читателей, зрителей. Спрашивают: как побороть лень?
— Зачем ее бороть?
— Действительно, странно об этом спрашивать человека, который только что рассказывал, что хочет просто сидеть и смотреть на жаб. Но все же — как?
— Я считаю, что сам вопрос неправильно ставится. Нужно научиться правильно лениться. Я задумал такой цикл, что ли, вредных советов. «Как научиться правильно ругаться», «Как научиться правильно обижаться». К числу этих тем относится и лень. Я считаю, что лень — это признак здоровья. Если человек ленится, значит, у него все хорошо, главное, тут увлекаться не надо. Поэтому я говорю, что нужно научиться правильно лениться.
Много других вещей, о которых мы не говорим, по которым нет христианских текстов, но они должны звучать, иначе возникает ощущение религиозной стерильности. Ты же православный, ты не должен обижаться, ты должен уметь прощать, ты не должен лениться, но реальность такова, что мы ленимся, ругаемся, обижаемся, мы просим прощения. Например, как правильно не просто попросить прощения, а как попросить о помощи и как правильно помощь подать — это тоже серьезнейшие вещи, о которых мы не говорим, но о них следует говорить. Как правильно жалеть, как правильно пожалеть человека, как проявить сочувствие — это важнейшие вещи.
Например, как правильно выпивать? Недавно один гражданин, я даже в «Избе-читальне» об этом читал, забросал меня письмами: «Отец Савва, когда вы прекратите пропагандировать алкоголизм?» Я не знаю, где я успел, но, видимо, где-то это произошло. Как научиться правильно выпивать, как научиться получать радость и наслаждение от хорошей еды, от теплой постели, от хорошей одежды. Когда человек новоначальный принимает теплую ванну, ему хорошо, но не может принять эту радость, потому что святые отцы об этом не писали. Это ведь грех, наверное?
Мне рассказывали на лекции в Свято-Тихоновском институте, один из преподавателей прямо так откровенно студентам и говорил, что православный христианин не должен испытывать удовольствие. Любое удовольствие — это грех. Но это же безумие, это абсурд полный! Я сижу, мне удобно, почему это плохо? Нужно научиться правильно лениться, правильно ругаться, правильно радость от тела своего принимать, от пищи, от вина даже, от комфорта.
Я считаю, что лень — это просто защитный механизм, особенно в наше время, потому что кругом слишком много криков о религии успеха и продуктивности. Без этого молчания, тишины, без здорового нормального бездействия человек никогда сам с собой не познакомится.
Может, я еще напишу о том, как важно молчать и найти вкус к одиночеству. Карантин, кстати, этому очень способствует.
Мы не умеем быть в одиночестве — мы сами себе не интересны, это ужасно, это признак того, что с душой что-то не так, поэтому нужно остановиться.
Как Амвросий Оптинский говорит в своих письмах — угомониться, успокоиться и просто помолчать, посидеть, подумать.
— То есть правильно лениться — это остановиться и ноги в воду, как говорил Слава Полунин, так?
— Да, да.
— Еще вас спрашивают: «Добрый вечер! Подскажите духовное упражнение, как научиться любить людей, особенно близких?»
— Начните с благодарности, говорите друг другу «доброе утро», «добрый вечер», научитесь смотреть в глаза своему собеседнику спокойно, проявлять бескорыстный интерес к нему. Это простые вещи. Но в религиозной литературе, особенно нашей христианской, об этом не пишется нигде. Поэтому нужно подсматривать, как люди это делают, как они знакомятся друг с другом, и замечать, чем живет другой человек.
Я вижу человека, и иногда кажется, что знаю его, как свои пять пальцев. На самом деле от меня сокрыты его настоящие мотивы. Где его сердце находится, о чем он мечтает? Очень важно проявлять такой бескорыстный интерес, потому что люди гораздо интереснее идей, памятников архитектуры или каких-то книжек. Потому что когда ты с живым человеком общаешься, даже если он кажется внешне не очень интересным, вдруг открывается целая вселенная. Это настолько интересно, так захватывающе!
Не случайно святые отцы, о которых мы читаем в книгах житий, Серафим Саровский, например, с таким восхищением смотрели на людей — это ведь было не мистическое озарение, им был открыт мир этого человека, хотя внешне он казался неинтересным. А что-то открывалось глазам человека, у которого было воспитанное зрение, и он с благоговением и восхищением смотрел на своего собеседника. Нужно зрение воспитывать, идти этим путем, причем путь у каждого свой, поэтому нет формулы готовой.
Архимандрит Савва (Мажуко). Фото: Amvrosiy Shevtsov / Facebook
Про милосердие и умение сказать «нет»
— Можете про свой рассказать? У вас это врожденное — интерес к другому человеку?
— Нет, конечно, нет. Я вообще очень пугливый интроверт, мне очень тяжело общаться с людьми, я все время удираю, даже когда меня приглашают куда-то. Недавно меня приглашали в Италию, там был слет православной молодежи зимой, я уже согласился, а потом отказался, потому что вдруг выяснилось, что у меня не будет возможности сбежать.
Для меня важнейшая психологическая вещь — должна быть дыра в заборе какая-то. Даже если я не сбегу, но должна быть возможность, чтобы я в любой момент мог смыться. Так что шел я к людям очень тяжело и общался очень тяжело. Сейчас вопросы у меня с моими близкими родственниками возникают, но это мой путь, и вы знаете, это благодарный путь.
Здесь очень помогает молитва за близких людей, не формула словесная, а просто когда ты думаешь о человеке и говоришь: «Господи, присмотри за моей мамочкой, Господи, присмотри за моим Даником. Господи, сейчас мой брат Леша на работе, помоги ему, чтобы все у него было хорошо». Я бескорыстно прошу о человеке, вдруг открываются какие-то бездны, и я вдруг проникаю к нему изнутри. Я не знаю, как это работает, но у меня такие ощущения.
— Наши зрители спрашивают еще: как правильно сочувствовать?
— По поводу каждого из этих вопросов нужно отдельный разговор устраивать. Нет простых формул, как говорят, английский за три недели или спасение за три месяца.
Духовная жизнь — это процесс. Самое важное в ней — это не формулы, которые вы вычитаете, а ваш личный путь, очень длинный и интересный.
Может быть, вы потерпите неудачу, может быть, вы не научитесь любить своих близких, но сам путь вдумчивого и внимательного изучения себя и близких очень плодотворен.
Я единственную вещь хочу сказать, что в сочувствии и в жалости тоже есть распущенность. Как и все другие хорошие вещи, жалость может быть греховной и извращенной. Мы с этим очень часто сталкиваемся. Сочувствие и жалость — это искусство, оно должно быть умно-сердечным.
Я сталкиваюсь с тем, что на жалости и на сочувствии люди быстро сгорают, испепеляются. Появляются те, кто вами манипулирует. С другой стороны, у вас руки опускаются, потому что происходит эмоциональное выгорание. Если в сочувствии и в жалости нет мудрости, если вы не научитесь правильно отказывать людям, если вы не научитесь реально смотреть на вещи, которые вас окружают.
В сочувствии и в жалости должна быть сдержанность. Она везде должна быть, эта умеренность. Один из моментов этики Аристотеля — идти путем середины, и это очень важно. Вот это «Как же? Надо же помочь, надо же кинуться, броситься» — вас надолго так не хватит. Я встречаю постоянно людей, которые морально и эмоционально превратились в пепел из-за того, что они не смогли идти путем мудрости и сдержанности.
Это один из важнейших моментов христианской жизни. Послание к коринфянам 2-е почитайте, где апостол Павел говорит о том, что давать милостыню — это настоящая добродетель. Думаешь, что может быть проще — возьми да деньги дай. Нет, он говорит о каком-то духовном упражнении, о каком-то искусстве. Думаешь, зачем об этом так говорить возвышенно богословски, это всего лишь деньги, это всего лишь милостыня.
Нет, только мудрый человек умеет милостыню подавать, только мудрый человек умеет правильно оказывать сочувствие, потому что своим сочувствием вы можете унизить человека, растоптать, повредить. В этом надо у Бога просить мудрости. Так что просите мудрости и идите путем умеренности.
— У вас было так, что от вас ждали сочувствия, жалости, возможно, не умеренной, а вы были в середине, в умеренности?
— Я иногда бываю не только в середине, я даже бываю жестоким.
— Можете пример привести?
— Понимаете, в священников и в монахов постоянно влюбляются, такое случается. Это феномен, который хорошо знают психоаналитики. В священников влюбляются не потому, что они прекрасны сами по себе, а потому, что прихожанин, прихожанка переносит на вас какие-то свои лучшие идеи, как у Цветаевой:
Ты выдумал меня,
Такой на свете нет,
Такой на свете быть не может.
Человек имеет дело с выдумкой. Мне приходилось сражаться с дамами, которые в меня влюблялись, приходилось быть жестоким даже, хотя я им сочувствую. Все люди влюблялись, все понимают, насколько это тяжело. Хотя я считаю, что влюбляться — это очень полезно, это прекрасный опыт самопознания, но иногда нужно проявлять жестокость.
В том числе, кстати, и к людям, которые просят вас о помощи финансовой или шантажируют вас, например, детьми: «Чем мне кормить детей?» Не надо поддаваться на шантаж. Но как правильно дозировать холодность и милосердие, вас может научить только личный житейский опыт, а он у вас будет накапливаться тогда, когда вы разрешите себе совершать ошибки.
У нас тоже есть такая христианская религиозная боязнь совершить ошибку. Мы — христиане, на нас смотрят, мы должны быть примером. Как же так? Мне нужно семь раз отмерить.
Нет-нет, нужно разрешить себе совершать ошибки. Вы будете их совершать, это нормально. Сейчас ошибетесь, завтра ошибетесь, даже жалеть будете, и стыдно будет за что-то — это нормально все, но без этого вы никогда не приобретете чутье. Потому что в отношениях с людьми особенно работает не формула, не схема, а интуиция. Интуиция приходит только с опытом — ты интуитивно чувствуешь, как поступить, где тебе отдать последнюю рубашку, а где просто облить холодным презрением. Да, иногда нужно уметь облить холодным презрением, иногда нужно словом припечатать.
Архимандрит Савва (Мажуко). Фото: Amvrosiy Shevtsov / Facebook
— Вас тут о личном спрашивают. Могут ли монахи общаться с домашними, вроде раньше это запрещалось?
— У нас монашество православное мыслится, как нечто единое, но это не так. Монашество очень разное. Я сам сталкивался: как это так, батюшка монах, а волосы подстрижены? Или: «Почему вы стрижете бороду?» Один гражданин мне написал: «Как это так? Ты же монах, почему ты ведешь стрим без головного убора?» — представляете? Мы имеем дело с какими-то совершенно дикими стереотипами. Почему бы мне не общаться с моей мамой? Я же общаюсь с вашей мамой, почему бы мне со своей мамой не пообщаться? Это очень странно.
У нас вообще с монашеством очень сложно в Православной Церкви. Мы только в начале пути находимся, поэтому предъявлять какие-то требования — это нелепо. Потом, если вы мне доверяете, если вы у меня спрашиваете даже совет, почему вы думаете, что я не способен сам разрулить отношения с близкими, найти нужную тональность во взаимоотношениях со своей мамой, с братьями, сестрами, родственниками? Я думаю, что вы мне можете доверять и такую сложную тему. Это вопрос доверия.
Это отдельная тема для разговора, потому что у нас в Церкви сейчас серьезнейший кризис доверия, он дает о себе знать постоянно и мучительно. Что-то с этим надо делать.
— Да. Возможно, когда нет доверия, люди обращаются к букве закона…
— Закона, которого нет. Потому что у нас нет уставов, здесь есть некое облако, туманность канонического права. Любой может из этой туманности извлечь все, что ему заблагорассудится.
— Да, к букве воображаемого закона.
— Да-да, на самом деле так.
Про то, как разорвать эмоциональную пуповину
— Еще вопрос: «Слышал ли отец Савва про недавнее выступление господина Михалкова про число 666 и чипы Гейтса?»
— Да, я смотрел эту программу. Я думаю, что замечательный режиссер, один из моих любимых актеров Никита Михалков здесь немножко преувеличивает. Опять же я не компетентен, поэтому не берусь его критиковать. Он гениальный актер, я считаю. Поэтому я вам ничего не могу сказать.
Это один из законов Паркинсона, по-моему: все, что можно объяснить глупостью, не надо объяснять злым умыслом. Или у Пелевина есть замечательная фраза в одном из его романов: антирусский заговор имеет ту проблему, что в него вовлечено все взрослое население России. Понимаете? Поэтому мы сами себе что-нибудь такое придумаем, что никаким Биллам Гейтсам и масонским ложам не снилось. Я думаю, что, скорее всего, в ситуации с коронавирусом работает человеческая глупость во многом, хотя это не отменяет того, что злонамеренные люди извлекут из этого какую-то выгоду.
Я думаю, что в связи с отношением к Церкви тоже будут извлечены определенные уроки. Церковь несколько подставилась как организация и показала свои слабые стороны. Найдутся какие-то люди, которые будут эти слабые стороны использовать, если мы сами эти проблемы не залатаем быстренько. Поэтому тут тоже нужна мудрость политическая, церковная, о которой нужно Господа просить. Для этого, в том числе, нужны новые силы и свежая кровь. Нужно рекрутировать в церковное сообщество, в церковную публицистику, в богословие и в церковное управление даже свежих людей. Они нам очень-очень сейчас нужны.
— Я как раз хотела спросить, какие проблемы Церкви вскрыл коронавирус? Но, наверное, оставлю время под вопросы зрителей. Например, такой вопрос. Что вы думаете о законе о домашнем насилии в России? Вообще, слышали ли об этом что-то, нужен он или не нужен?
— Я думаю, что есть вещи, которые нужно отдать не правовому решению, а моральному. Например, вопрос об оскорблении религиозных чувств — это вопрос, который правом невозможно регулировать. Это вопрос морали. Мораль — это та этическая и нравственная атмосфера в обществе, та атмосфера нравственности, которой мы все дышим. Если она повреждена, то в правовом поле вы ее не решите. Мне кажется, то же самое и с домашним насилием. Тут должна быть общественная позиция так выстроена, чтобы это было просто неприемлемо. Как есть вещи неприемлемые в нашем обществе, которые никому в голову не придут.
Но градус этой нравственной атмосферы может меняться, именно поэтому нужны церкви, сильные публицисты, авторитеты нравственные, которые бы сопротивлялись. Потому что идет тяжба, идет серьезная война в сфере нравственности — вот это, наверное, и есть Третья мировая война.
Мы приелись уже. Савва мелькает постоянно туда-сюда. Должны появиться новые, может быть, светские авторы. У нас, к сожалению, с этим проблема, потому что поставьте в телевизор говорящую голову, наденьте крест, бороду, и человека с бородой будут слушать, а человека светского — нет.
Есть прекрасные мудрые священники у нас, которые не являются публичными, раскрученными. Я восхищаюсь нашим христианским мудрецом — отцом Сергием Кругловым, но ведь мы его не слышим.
— Вы даже его произведения читаете.
— Да-да. У него потрясающие стихи. Мне кажется, это человек, который является образцом живого богословия, он — настоящий мудрец. В Сибири есть еще замечательный писатель отец Виктор Теплицкий. На самом деле много интересных людей, но они сидят тихонечко в своих пустынях, их никто не видит.
— Отец Савва, могу ли я вас прервать, потому что у нас огромное количество вопросов? Многие сейчас без работы. И вот спрашивают, как попросить Бога помочь найти то дело, которым Ему угодно, чтобы мы занимались? Как понять, в чем Его воля относительно меня?
— В этом смысле полезно, наверное, помолчать. Здесь, наверное, я не имею морального права давать какие-то советы, потому что сам я иждивенец, живу в монастыре. Я получаю тут зарплату, все-таки я в лучшей ситуации, чем многие другие люди. Но мне кажется, что мы живем в очень хорошее время, когда каждый человек может сам себя конструировать, искать новые пути. Мы сейчас не предопределены сословно, не принадлежим к цеху сапожников или крестьян.
Сейчас никто из нас не предопределен ни к чему. С одной стороны, это тяжело, потому что ты сам должен совершить творческий прорыв и взять ответственность на себя за этот шаг. Но с другой стороны, это открывает огромный горизонт возможностей. Мне кажется, что здесь нужно просто позволить себе принять эту ответственность на себя, рискнуть, это очень важная установка.
Я замечал, уж простите, у меня тоже есть маленький четвертьвековой духовнический опыт. Люди, которые не находили работу, как мне показалось, большинство из них — это люди, которые психологически не хотят ее находить. Как мне показалось, их это устраивает, хотя они сами себе не хотят в этом признаваться. Пойти на риск и совершить какой-то творческий прорыв — это не всем по силам, но нужно искать. Я думаю, сейчас возможностей таких очень много.
— Мне кажется, вопрос от того же человека: «Как наполнить свое сердце радостью и счастьем, если родители не верят в тебя и не можешь найти вакансию по профессии? Как определить, чем можешь заниматься?»
— Родители актуальны до 18 лет. Если вам больше 18 лет, вы уже должны забыть про родителей. У меня был такой случай. Вы знаете, в монастырь постоянно приходят всякие несчастные. Приходит гражданин, который в очередной раз отбился от поезда. Я смотрю на него и говорю: «Слушай, ты бы записывал, потому что ты каждую неделю приходишь ко мне и говоришь, что ты отбился от поезда. Как-то надо новое что-то сочинять». Он говорит: «Вы меня не понимаете, я же сирота!» Я говорю: «Сколько тебе лет?» — «Двадцать семь». Я говорю: «Тебе 27 лет, ты сирота. В 27 лет у моего дедушки уже было пятеро детей, и он строился в чистом поле».
У меня есть фотография, как они с бабушкой строят дом. Это совершенно невероятно, в каких условиях они жили. Мне мама рассказывала, как они кровать нашли. У них не было кровати. Дело было после войны сразу в Гомеле, а Белоруссия страшно пострадала, это было сплошное пепелище, город весь в пепле. Какая была радость, когда они нашли какую-то старинную кровать. Бабушка сшила тюфяк, набила его сеном, и мама вдруг могла спать с сестренкой на кровати.
27 лет, и ты сирота — это проблема у тебя в голове, не в родителях.
Нужно забыть про родителей, может быть, совершить акт жестокий какой-то, но выстроить дистанцию между тобой и родителями.
Когда я уходил в монастырь, мне понадобился такой психологический прием. Он, конечно, прозвучит очень цинично и жестоко, но я просто поставил стену, ограду, потому что родители мои были против моего ухода. Я не звонил, не бывал дома за все это время. Я жил в монастыре почти 25 лет, а стал бывать я у мамы, может быть, в последние пять лет. Это было необходимо.
Я считаю, что ребенку подросшему обязательно нужно удрать из дома в какой-то момент — например, уехать учиться куда-то, на работу, может быть, на добычу нефти, на борьбу с контрабандистами, куда угодно. Армия, кстати, очень полезная вещь. Я, правда, не был в армии, но мои братья все были, и все счастливые почему-то оттуда пришли. Это очень важно — оторваться от материнской и отцовской опеки и заявить себя. Это будет резко, тяжело. Страшные обиды будут, но я вам советую даже физически устраниться.
Один из моих любимых сериалов «Клан Сопрано», может быть, вы смотрели. «Клан Сопрано» посвящен противостоянию взрослого мужика Тони Сопрано, который волею судеб оказался главой мафии, со своей мамой. Он находится от нее в психической зависимости. Его разъедает чувство вины, мама в него не верит. Он очень тяжело, уже в возрасте ближе к 50 годам, совершает этот разрыв с мамой, он необходим, потому что без перерезания этой эмоциональной пуповины вы никогда ничего не достигнете.
Не надо ждать от родителей одобрения. Нужно уйти, а потом прийти и поставить их перед фактом. Я сделал такой выбор, я так построил свою жизнь. Не принимаете? Ваши проблемы. Но нужно совершить этот прорыв. Вы будете чувствовать какую-то вину, не нужно маму и папу обижать, но это нужно сделать. Без этого вы никогда себя не найдете. Убегайте от родителей.
— Есть продолжение вопроса. «Подскажите, как исполнять заповедь о почитании родителей, если отец и мать принимают меня, только когда я делаю, думаю и поступаю, только как они хотят. Если я поступаю не так, как они хотят, то они обижаются и игнорируют. Мне 42».
— Ой.
— И тут еще заповедь. Как с заповедью быть?
— Заповедь простая. Ваши родители имеют крышу над головой? Да. Они нуждаются в какой-то особой вашей опеке? Скорее всего, нет. Для меня в свое время было настоящим открытием, когда я понял, что не несу ответственность за чужие эмоции. На меня человек обиделся? Я не собирался его обижать и не обижал, а он обиделся — это не моя проблема и не моя вина. Обиделся, значит, ему так удобно.
У ваших родителей должна быть и, скорее всего, есть своя жизнь — у них должны быть свои друзья, свои интересы. Если они к пенсионному возрасту не нашли других интересов, как только вламываться в жизнь своих детей — это опять же их проблемы. Но нужно их тоже бить по рукам, если они пытаются вашу жизнь подчинить своей, ставить их на место. Иначе в любом случае вы сделаете их несчастными. Вы себя сделаете несчастными, и они будут тоже все равно несчастные, потому что свою жизнь спутали с вашей. Они должны жить своей жизнью, а в вашу погружаться только на ту глубину, какую вы сами позволите.
Не нужно в себе культивировать это самое чувство вины. Посмотрите «Клан Сопрано», кстати, если вы взрослый человек и вас не пугают некоторые пикантные кадры. Мама постоянно эмоционально истощает Тони, она спекулирует на его обязанностях — ты должен, ты на меня не смотришь, ты меня не навещаешь. Он из кожи лезет, чтобы ей понравиться, а ей все плохо, потому что ей по определению будет плохо.
Если из вас соки выпивает ваша мама, если она вас эксплуатирует эмоционально, нужно ее обуздать. Это будет тяжело, горько, но в конце концов это приведет к тому, что она вами будет восхищаться. Да, именно так. Это очень странно звучит, но в жизни это так работает. Я вам говорю из личного опыта. Нужно ставить на место человека, потому что сам он себя на место не поставит. Ни одна мама себя на место не поставит. Ни одна мама себя не сможет в границы правильные ввести — так устроена жизнь. Пускай никто не обижается, кстати, я никакой не шовинист, я глазами философа.
Про личную Голгофу и счастье быть живым
— Я представляю, как все мамы могли сейчас обидеться, кстати. С другой стороны, может, кто-то задумается, а где же моя жизнь? Отец Савва, есть один грустный вопрос: «Я болею, сил нет физических и моральных. Как не потерять веру в этой пучине мрака и сохранить себя. Смотрела эфир, где владыка Пантелеймон советовал помнить о Боге, но этого у меня сейчас нет. Пыталась читать Евангелие, но долго это не продлилось».
— Это естественно, потому что вы болеете. Когда я болею, я тоже не в состоянии ни читать, ни молиться, я просто лежу, как бревно. Но не бойтесь этого мрака, вы все равно окунетесь, если не сейчас, то со временем вы окунетесь в еще больший мрак, мы все равно через него пройдем. Нам даже через смерть предстоит пройти. Относитесь к этому с азартом.
Еще один фильм был «Кошмар на улице Вязов», там есть замечательный момент, когда Фредди Крюгер всех преследует, а есть одна девочка, которая умеет смотреть в лицо страху, и он ничего не может с ней поделать, потому что она его не боится. То есть она боится, но она имеет мужество смотреть в лицо своему страху.
Вы этой тьмы не бойтесь, вы шагните в нее, пройдите через нее, подружитесь с ней. Это очень тяжело, это больно, но это ваша личная Голгофа. Понимаете, здесь каждый из нас висит на собственном кресте, мы находимся на каком-то пределе одиночества, потому что боль личную нужно пройти самому, до самой глубины, подружиться с ней, может, даже полюбить эту тьму, эту боль.
Потому что ваша болезнь — это и есть работа, не нужно больше ничего придумывать. Вы просто пейте эту чашу до самого дна, пройдите ее, как событие, как задание, как часть вашей биографии. Пока вы проходите через боль, вы живы, так что не бойтесь этой тьмы, она вас не поглотит, скорее всего, даже преобразит.
И не бойтесь того, что бывают минуты забвения Бога, отсутствия молитвы и даже, скорее всего, минуты неверия. Это нормально.
Христиан вообще нужно предупреждать, когда вы в Церковь входите, что у вас будут минуты безбожия. Такого безбожия, что вам даже и не снилось в том светском мире, в котором вы когда-то были. Это тоже момент знакомства с Богом, потому что мы погружаемся в эту тьму. Господь, когда на Синае давал заповеди, вся гора дымилась, она была полна тьмы какой-то неясной и жуткой — такой образ нашей духовной жизни.
Мы тоже проходим эти этапы безбожия, и к ним нужно быть готовым. Не переживайте, что с вами такое случилось. Иногда люди рвут сердце из-за того, что: «Как же так? Все люди нормальные верующие, а я какой-то не такой». У всех есть кризисы абсолютно, просто большинство об этом не говорит, не потому что скрывают, а потому что слов подходящих найти не могут.
Поэтому не сравнивайте себя ни с кем, проходите свой путь спокойно и полюбите его, потому что это часть вашей жизни, часть вашего имени, часть вашей биографии. Так что вся тьма, которая есть, она ваша — обнимайте ее смело, не переживайте, это все ваше.
— Давайте на какой-то позитивной ноте закончим. Люди спрашивают: «Можно ли вымолить вторую половинку и что делать, если молитва не помогает встретить своего человека?» Может быть, у вас есть ободряющая история, как кто-то вымолил, встретил своего человека?
— У меня есть такие истории, просто они не закончены. Вы можете вымолить человека, а он потом умрет. Вы можете вымолить, а он станет алкоголиком. Вы можете вымолить, а потом вы встретите кого-то другого, такое случается. Это нормально, это обычная человеческая жизнь.
Как вымолить? Ответ на этот вопрос я не могу вам дать здесь в прямом эфире, потому что ответ зависит от вашей личной биографии, даже просто от вашего возраста. Поэтому я не рискну отвечать, потому что ответ 20-летней будет один, 30-летней — другой, 35-летней третий, а 40-летней четвертый.
— Хотя бы история встречи есть? Пусть она не закончена еще.
— Не расскажу. Вы не того спрашиваете, я же дезертир, монах. О чем вы спрашиваете, какие счастливые истории? Я знаю счастливые истории, которые уже закончились. Когда человек с Богом — это уже законченная история. Но чтобы там оказаться, нужно прожить свою жизнь, она у нас у каждого своя, полна трагедий и боли. Мне хочется, чтобы христиане были христианами, а не, простите, инфантильными школьницами или школьниками, которые боятся пауков, прыгают на стул от мыши.
Я читаю какие-то тексты христианских публицистов, наших православных и вижу какой-то испуг перед жизнью. Если вы хотите радоваться, если вы хотите быть живыми, нужно вместе с этим принимать и боль этого мира, принимать свою смертность, смертность своих близких и детей. Принимать вместе с радостью и то, что это закончится, однажды будет момент утраты, вы похороните своего мужа, или муж похоронит вас. Дети, в конце концов, вас похоронят — это нормальный путь всей земли. Этой спокойной нормальной мудрости житейской я почему-то не вижу.
Я начал ходить в церковь, когда большинство прихожан были старые бабушки. У нас в церкви даже было несколько старушек, которые не умели читать и писать, я им записки писал. Но им бы и в голову не пришло задавать те вопросы, которые на меня сейчас сыплются со всех сторон, потому что у них была нормальная житейская мудрость. Они спокойно относились к смерти, к боли, к утрате, к болезням. Их ничего это совершенно не удивляло. Они себя чувствовали живыми, они радовались жизни. У них была последняя мудрость предельная, которая связана с принятием своей жизни.
Раз уже мы говорили сегодня про радость, она к вам не придет, пока вы не научитесь принимать боль живого. Быть живым — значит испытывать боль, это нормально. И это не мазохистская композиция, ни в коем случае.
Например, завели кошку, значит, у вас будут поцарапаны руки. Возможно, вы не спасете свои китайские обои, у вас будут проблемы с диванами и так далее. Все живое несет какие-то следы страдания, если хотите. Поэтому если вы собираетесь жить, собираетесь учиться радости, нужно начинать именно с этого — принимать боль этого мира.
У нас есть один батюшка, он говорит: «Утром проснулся, что-нибудь болит, значит, живой». Способность испытывать боль свидетельствует о том, что вы живы. Если вы боль способны испытывать, значит, вы способны радость почувствовать. С этого, может быть, начните, и все будет хорошо. В конце концов, мы все умрем.
Архимандрит Савва (Мажуко). Фото: Михаил Терещенко
— На этой весьма радостной ноте, уважаемые зрители, мы завершаем наш эфир. Отец Савва, спасибо вам большое. Если вы хотели что-то еще добавить, то можете это сделать.
— Я очень рад, что у меня появилась камера и есть возможность так разговаривать. Давайте встречаться время от времени, это просто прекрасно, мне это очень нравится. Мне очень нравится жить, я думаю, что вам тоже это нравится. Пусть нас мало что объединяет, разные люди бывают, но давайте объединимся вокруг того, чтобы просто восхищаться живым и радоваться жизни. По-моему, лучшего не придумаешь, чем быть живым, не так ли? Христос Воскресе!
— Воистину Воскресе!
— Спасибо.
— Спасибо большое, отец Савва. Всех приглашаю подписаться на отца Савву в Facebook и Instagram, слушать и смотреть «Избу-читальню». И смотреть эфиры «Правмира» в шесть вечера на нашем YouTube-канале. Спасибо большое, что были с нами.