«Ребенок ведет себя ужасно, покажите его врачу»
Дмитрий Иващенко
— Родителей вызывают в школу со словами: «С вашим ребенком что-то не так, покажите его специалисту». Как правильно реагировать — мы должны броситься на защиту ребенка или признать, что со стороны проблема виднее?
— Что «не так»? Поведение? Освоение программы? Проблемы с академическими навыками? Он ведь может не осваивать программу, притом что с академическими навыками нет никаких проблем. А вот если трудности с ними, то все уже гораздо серьезнее. Одним словом, вам должны конкретизировать — что именно «не так».
И я, конечно же, считаю, что право родителя реагировать так, как он может и в состоянии. Никто не застрахован от произвола со стороны учителя, от любой травли со стороны взрослого. Поэтому нет реакции, которая по умолчанию была бы правильной или неправильной. Это не линейная ситуация, когда у вас тут же наготове сценарий для действий. Предлагаю все усложнять.
— Что ж, давайте конкретизируем: «Ведет себя агрессивно, на перемене носится и дерется, а на уроке мешает работе класса. Вам нужно показать ребенка врачу».
— А почему сразу врачу? Проблема не обязательно медицинская. Часто агрессия — это адаптивная реакция, способ взаимодействовать с миром. Да, дерется, но это инструмент общения. Примитивный, простой, неудобный — но инструмент.
Когда ко мне приходят на прием с жалобами на агрессию, то мой первый вопрос — про школу и класс. Часто выясняется, что учительница орет на детей благим матом, поэтому сама среда агрессивная. Второй вопрос: как себя ведут другие дети? Оказывается, что дерутся несколько человек, но жалуются на нашего, потому что он стал «козлом отпущения». И тут надо разбираться, почему именно он.
Из школы переходим домой. Что там дома с физической агрессией, с психологическим насилием, какая там вообще атмосфера? Часто проблема есть. Если дома, к примеру, «предразводное состояние» длится несколько лет, агрессия у ребенка неудивительна. Здесь уже приходится подключать как минимум психолога, а то и психиатра. Но самый сложный, самый труднодоступный специалист — это семейный психотерапевт, к которому никто не доходит, да и трудно его найти. Он выстраивает отношения в семье.
У меня еще не было ни одного случая, чтобы все было идеально в классе, в школе, в семье, а ребенок ни с того ни с сего бы бегал, дрался и орал.
Хотя нередко на приеме мне поначалу говорят: «У нас все прекрасно, мы ни разу никогда ребенка пальцем не тронули, учительница отличная, но вот поведение у него ужасное». 15 минут «пристрастных вопросов» — вдруг оказывается, к примеру, что папа домашний тиран. Нет, не бьет, но психологически подавляет всех так, что от него рыдают.
А потом ребенок в школе дерется — вот сюрприз.
— В школе, где учились мои дети, была ситуация, когда ребенок в классе был не просто агрессивен, но с какого-то момента и опасен. Учительница говорила классу: «Ребята, вы должны понять, что есть дети, которым трудно». Тем временем дело дошло до травм и до полиции. Когда в школу вызвали маму, она сказала: «С моим сыном все хорошо, это вы распустили класс». Как в такой ситуации должен себя вести: а) учитель, б) родитель?
— Учительница в целом вела себя правильно, но только при условии, что она включала в процесс самого мальчика. Говорить другим детям, что он особенный, — это не лечит ситуацию. Ее лечит включение всего коллектива — и самого мальчика — в освоение новых инструментов общения. Мало просто сказать детям, что он, дескать, у нас «такой», принимайте какой есть. Это, наоборот, приведет к отчуждению, ребенок станет изгоем. Нужно было начать разговор на тему, что мы все разные, для этого разработаны даже специальные тренинги для детей. Педагоги все это знают (или знают, где найти).
Я только могу сказать, что нужно развивать инструменты общения, а не просто как в фильме «Чучело» говорить, что мы тут единый кулак. От этого до травли один шаг. Наоборот, надо все усложнять изнутри, разговаривать с детьми о том, что все мы отличаемся друг от друга, но это не мешает общаться и дружить. И параллельно — учиться, как можно взаимодействовать кроме агрессии.
А мама мальчика защищала своего сына. Как — это уже другой вопрос. Но она сама в стрессе, и ожидать от нее, что она тут же возьмет на себя вину и при всех своего мальчика отчитает, — как минимум странно. Это тоже ситуация токсичная, патологическая. Я видел разные исходы: и как родитель уходил в глухую оборону, и как на своего ребенка демонстративно давил, чтобы получить общественное одобрение. В обоих случаях поведение ухудшалось.
Наилучший вариант для мамы — сказать учителю: «Есть проблема. Я не знаю, как мне ее исправить. Давайте вместе попробуем что-нибудь сделать. Вы же профессиональный педагог».
Если диалог строится на уровне «сделайте что-то со своим ребенком сами», то это не диалог. Если на уровне «я мать, не смейте ругать моего ребенка, вы сами виноваты», это тоже не диалог.
У школы, конечно, руки связаны. Заказчики образовательных услуг — это родители. Учитель услугу предоставляет, поэтому единственное, что он может, — это работать с классом. Думаю, что учительница сделала первый шаг в работе с коллективом, но я так понимаю, дальше разговоров дело не пошло. А жаль.
И маме мальчика надо включаться в работу, но не наказывать своего ребенка посильнее, не промывать ему мозги нотациями, а изменять принципы взаимодействия внутри семьи. Это долгий процесс, и взрослым требуется много терпения — приходится контролировать свои реакции.
Идеально было бы еще психотерапевту поработать с семьей — ну тут уж как повезет, не все согласятся на это. Дело в том, что изнутри ситуация не решается, обязательно нужен специалист, который даст рекомендации и проконтролирует выполнение. Даже педагог в школе подходит на эту роль.
«Нет психиатра — нет диагноза»
— Может ли вышеописанная ситуация быть клинической, требующей вмешательства психиатра или невролога? Например, у ребенка СДВГ, дислексия, депрессия. С какими еще диагнозами вы сталкиваетесь в вашей клинической практике и как их опознать?
— Нарушение поведения тоже является клинической ситуацией, как СДВГ или дислексия. У всех этих состояний есть свои шифры в классификации болезней и свои диагностические критерии. Бывает, расстройства психики сочетаются, взаимно усугубляя друг друга. Например, расстройство поведения часто сосуществует с СДВГ или с дислексией. Или, например, с повышенной тревожностью. Но в этом во всем разберется только специалист, хотя и ему не всегда бывает просто распутать, только ли там СДВГ, или есть расстройство поведения. Кстати, надо признать, что у СДВГ критерии диагноза достаточно хорошо прописаны.
— Сейчас каждый второй говорит, что СДВГ есть у него, у ребенка, у мужа. Как будто это зонтик, который накрывает все на свете.
— То же самое с биполярным расстройством, с депрессией, даже с шизофренией. Это не зонтик, а следствие современной медиакультуры, и не стоит придавать этим словам серьезное значение. Когда мне такое говорят, у меня первый вопрос: «У кого лечится ваш муж? Что принимает?» — «Ой, что вы, он у психиатра ни разу и не был». Ну вот и отлично. Нет психиатра — нет диагноза.
— И все же — где красный флажок, который скажет родителю: здесь может быть, например, СДВГ?
— Я бы не хотел перечислять красные флаги, потому что человек начнет сам ставить себе диагноз. У меня бывают ситуации, когда люди впервые приводят ребенка на прием к психиатру, я говорю: «Здравствуйте, на что жалуетесь?» — и мне в ответ: «У нас СДВГ (депрессия, аутизм или еще что)». Я обычно на это отвечаю: «Давайте с жалоб начнем, диагноз я потом поставлю, не беспокойтесь».
Я вам еще один пример приведу. Наши коллеги-неврологи не могут ставить психиатрические диагнозы, но направляют пациента к нам — например, с подозрением на расстройство аутистического спектра (РАС). И, когда я не ставлю РАС, коллега спрашивает: «Почему? Ну ведь точно он, все соответствует диагностическим критериям». Да, соответствует, но нельзя просто взять критерии и приложить их, как трафарет, к ребенку. Насмотренность специалиста — вот что необходимо. Я сам никогда не лезу в другие специальности — лучше направлю к коллеге. Наивно думать, что тот, кто окончил мединститут, может с ходу все распознать. Есть специфика, она познается с опытом.
Поэтому я считаю, что вредно распространять среди населения любые признаки заболеваний. А полезно говорить, что, если ребенок в коллективе дезадаптирован, если он не удерживается, если с ним трудно сладить, идите к специалисту, пусть он и разбирается. Не надо сразу начинать с диагноза.
Опять же, эти красные флаги — все думают, что они их знают. Например, ребенок бегает, неусидчивый. А это до 5 лет вообще вариант нормы. В три года ребенку СДВГ многие родители (и прохожие) горазды ставить. Но это такое себе занятие. Беспокоит — надо идти к врачу.
«Я — психиатр, а не следователь»
— А если ребенок в первом, втором, третьем классе не может на месте усидеть?
— По мере роста это приходит в норму, даже при наличии СДВГ и без лекарств. И тем не менее, невозможность для ребенка высидеть урок — это важный повод насторожиться. Есть еще много критериев СДВГ, которые могут путаться, пересекаться с критериями и биполярного расстройства, и задержки психического развития, и дислексии. Поэтому если гиперактивность дезадаптирует ребенка, мешает учиться — это повод обратиться к детскому психиатру или неврологу.
— Бывает ли, что ребенок — просто невоспитанный или невнимательный, а диагноз является некоторым оправданием?
— Здесь мы переходим на позицию следователя, который должен выяснить, точно ли у вас диагноз, или вы просто плохие родители, или ребенок просто лентяй. Но я никогда не занимаюсь следствием. Просто если есть проблема, то надо попробовать ее решить. Если для диагноза есть основания — я его установлю, нет проблем.
Бывает, что люди получают диагноз для инвалидности, а потом хотят его сохранить, хотя оснований для него уже нет. Но родители требуют, угрожают жалобами. Я знаю такие истории, но не могу вам абстрактно ответить, где кончаются особенности характера и воспитания и начинается диагноз. Надо конкретного ребенка смотреть, разговаривать.
Отсутствие интереса к учебе — это длинная история. Возможно, ребенка лет с четырех уже калечили по полной программе, насильно учили читать и привили отвращение к обучению еще до школы. Если ему ничего не интересно в 7 лет, это значит, что взрослые сильно постарались. Никто не рождается с отвращением к учебе, я вас уверяю.
Кстати, часто дети с СДВГ по учебе не отстают. Отвлекаются, да, но учатся хорошо. Если нет сопутствующих проблем с интеллектом или академическими навыками.
И еще одно: агрессия не является критерием СДВГ. Поэтому, когда мне говорят «он дерется — значит, у него СДВГ», я говорю — а почему? Если мы откроем критерии СДВГ, мы там агрессии не найдем.
— Критерием чего могла бы быть агрессия?
— Она является критерием для диагноза расстройств поведения, в частности — оппозиционного вызывающего расстройства.
— В каких случаях родители приходят именно к психиатрам? Ведь вас, психиатров, обычно побаиваются.
— Как правило, ко мне приходят в конце, когда уже никто ничего поделать не может. Сначала невролог, потом психолог, потом я. Да, к психиатру идти страшно и не хочется. Но когда все средства испробованы, а жить так невозможно, то идут.
С разными проблемами — начиная с расстройств поведения, заканчивая шизофренией, депрессией, биполярным расстройством, тревожным расстройством, обсессивно-компульсивным расстройством. Приходят для диагностики задержки речевого или психического развития в раннем возрасте, до 3–4 лет. Для диагностики подозрений на расстройство аутистического спектра. Объединяет всех одно: их проблему не могут решить другие специалисты.
«Мой ребенок — манипулятор»
— У нас существует некоторая презумпция виновности взрослого. Если у ребенка есть проблема, то начните с себя. Знакомы ли вам случаи манипуляции со стороны ребенка и как их распознать?
— Да, знакомы. Но у меня встречный вопрос: у кого ребенок научился манипулировать? Ответ один: у взрослых. Начинается все в два года, когда малыш не хочет уходить с площадки, а родитель говорит ему: «Тогда оставайся здесь, а я пошел». И медленно-медленно начинает удаляться. Ребенок с ревом бежит следом. В два года он не может выжить без взрослого — отсюда такая реакция.
А потом он начинает манипулировать сам. И взрослый давай переживать, что у него манипулятор тут растет, помогите. Просто так удобно катилось, что до 3–4 лет наивный маленький человек во все верил. Ну как можно было ему просто так игрушку купить? Надо было пошантажировать, поманипулировать, пообманывать его. А теперь он и сам научился.
Что делать, если ребенок манипулятор? Может быть, не надо его жалеть? Поймать, ткнуть его носом в его обман? Может быть, надо ему нотации почитать? Но это ведет только к тому, что соревнование усиливается и порочный круг психологического насилия все время воспроизводится. Взрослый хочет ребенка подловить и попенять ему. А ребенок продолжает завоевывать себе место под солнцем при помощи манипуляций и обмана.
Если ребенок манипулирует чем-то, это означает, что у него есть потребность, которую он иначе закрыть не может.
Начиная с дошкольного возраста и лет, наверное, до 10 он требует к себе внимания разными изощренными способами, включая крики «вы меня не любите» и «я хочу умереть». Считаете это манипуляцией? На самом деле это мольба о помощи. И если в ответ взрослый начинает характер показывать, гайки закручивать, это приведет только к ухудшению отношений, даже если сами по себе манипуляции прекратятся.
— Как себя правильно вести?
— Да поговорить, но без разоблачений и обвинений, а в форме я-сообщений. Это такое понятие в психологии, когда человек говорит только о своих чувствах и о том, что с ним. «Мне не нравится», «я не хочу», «я боюсь». Ведь обычно сообщение строится так: «Я хочу, чтобы ты…» Вот это вызывает только протест и агрессию. Я на приеме спрашиваю, в чем проблема, и выясняется, что мама транслирует ребенку сообщение: «Я хочу, чтобы ты меня всегда слушался». Но это невозможно. Ты не можешь заставить другого человека вести себя определенным образом. Но ты можешь сказать: «Мне не нравится, когда я говорю, а ты меня не слушаешься». Он на это может ответить: «А мне не нравится, что я еще ничего не сделал, а ты на меня орешь». И это здоровая ситуация, где люди друг другу сказали о своих чувствах с помощью я-сообщений.
Одним словом, если вы придете к специалисту с жалобами на агрессию ребенка, он начнет разбираться, что с учителем и с родителями, что в их поведении не удовлетворяет потребностям ребенка. После этого первая линия терапии — педагогическая коррекция, но она обязательно потребует изменения поведения со стороны взрослых. На это у многих не хватает терпения, люди сразу хотят универсальный рецепт, волшебную таблетку.
И еще один совет по общению с детьми: разбирать ситуацию, когда она уже закончилась, через несколько часов, или лучше на следующий день, когда все спокойны. Не пытаемся что-то припомнить, упрекать: «Мы тебе купили эту машинку, а ты себя так плохо повел». Это увеличивает яму между ребенком и взрослым, заставляет защищаться, оправдываться и снова уходить в манипуляции, подальше от искренности, которой нам так хочется.
Но откуда искренность, если вы делаете больно?
Поэтому вот ответ на ваш вопрос, что делать, когда ребенок манипулирует: попытаться понять, зачем ему это нужно, почему он не может по-другому получить ваше внимание. И, возможно, это мы, взрослые, создаем ситуацию, когда он не может прямо сказать о потребностях, зная, что мы откажем, а вынужден хитрить, обманывать.
Не искать «хороших» и «плохих»
— Когда похожая ситуация происходит на уроке, как реагировать учителю?
— Если на уроке у семилетнего ребенка вдруг случилась истерика, как у трехлетки (с падением на пол и дикими воплями), то это, скорее всего, клиническая ситуация, и тут нужен специалист. Если же просто он себя плохо ведет, например, перебивает учителя на уроке, нужно попросить его этого не делать, а потом поговорить после занятий один на один. Семь лет уже позволяют это сделать. И вот прямо спросить по-взрослому, честно: «Чего ты хочешь?» Этот вопрос никто не задает обычно. Сразу переходят к угрозам: «Если это еще раз повторится…»
— Бывает, что ребенок не хочет учиться. Начал ходить в школу с удовольствием, а теперь сидит на уроках с пустыми глазами. Это вина родителей, школы, ребенка?
— Прежде всего, нужно отказаться от слова «вина». Мы не следователи, мы лишаем ребенка выбора, он уже сразу обвиняемый. Или родители обвиняемые. А что делает обвиняемый? Он защищается. Когда у вас заведомо кто-то прав, а кто-то виноват, то это не конструктив, а унижение.
Вместо этого я бы сказал так: у нас есть проблема. Ребенок демонстрирует отсутствие интереса к учебе. Давайте выясним, почему и когда это началось. Может быть, это та самая проблема, о которой я уже говорил, когда человека с четырех лет учили читать, срывались на него, он плакал. И к школе он уже эту учебу ненавидит.
Ведь многим кажется как? Если мы его отругали, когда у него что-то не получается, он будет хотеть, чтобы мы его больше не ругали, и тогда он будет лучше заниматься. Но так не работает. Наоборот, он будет этих занятий избегать любой ценой.
Так что главное, что я могу посоветовать, это убрать правого и виноватого. Давайте вместо этого придумаем, как сделать, чтобы всем участникам было комфортно. Я вас уверяю, ребенку, который ходит в школу, а учиться не хочет, очень плохо. Он тоже не кайфует. Поэтому не стоит читать ему длинные нотации и говорить, что он должен хотеть учиться, что ему должно быть интересно. Он тогда начинает обороняться.
Давайте разбираться индивидуально. Может быть, с учителем проблема. Может быть, проблема с воспитанием, и она началась не вчера. Придется все это исправлять, искать педагогические подходы к ребенку. И нет здесь универсального рецепта. Из универсального только одно: не искать «хороших» и «плохих».
Фото: freepik.com