Шутник

РАССКАЗ О ТОМ. КАК УСТАНОВКА АМЕРИКАНСКИХ КРЫЛАТЫХ РАКЕТ «ПЕРШИНГ-2» ПОМОГЛА ПРОВЕСТИ ОТОПЛЕНИЕ В ПОКРОВСКУЮ ЦЕРКОВЬ

Настоятель кафедрального собора протоиерей Борис Шумилин и церковный староста Илья Иосифович Кислицкий одновременно вышли во двор собора, один из дверей храма, другой из бухгалтерии. Отец Борис, высо­кий статный мужчина лет пятидесяти с аккуратно пост­риженной темной с проседью бородкой, завидев старосту, широко улыбаясь, двинулся ему навстречу:

— Илье Иосифовичу наше с почтением.

Кислицкий, небольшого роста, лысоватый, плотный по­жилой мужчина, остановился, поджидая настоятеля. Дви­гаться навстречу он считал ниже своего достоинства. Вот если бы это был не настоятель, а, скажем, уполномочен­ный по делам религии, то другое дело. Не то что бы по­шел, а побежал бы. Только когда настоятель подошел к нему, он как бы нехотя поздоровался:

— Здрасте, отец Борис, у вас все в порядке?

— Вашими молитвами, Илья Иосифович, все слава Богу. Что-то вы сегодня раненько пожаловали, прихожу к ран­ней обедне, а мне пономарь докладывает, что вы уже в бухгалтерии.

— Надо подготовиться, фининспекцию из Москвы ждем. Вот и пришел пораньше еще раз проверить, чтобы все чики-чики было, — важно заявил староста.

— Помилуй Бог! Ведь никогда такого не было, чтобы из Москвы инспекция.

— Готовят новое изменение в законодательстве о куль­тах, вот и посылают с проверкой.

— И что, вот так предупреждают, что с проверкой едут?

— Нет, держат в секрете. Об этом отец Никита узнал, у него тесть в Москве там работает, — указал пальцем куда-то в небо Кислицкий.

— Кому вы поверили, Илья Иосифович! Отец Никита же всех разыгрывает!

— Да он при мне из бухгалтерии в Москву звонил и разговаривал.

— А вы проверьте на телефонной станции, были ли с Москвой разговоры. За эти сорок дней, что он у нас прак­тику проходит после рукоположения, я и не такое от него слышал. Вот давеча опоздал на службу, я ему: «Вы поче­му опаздываете?» А он смотрит мне прямо в глаза и гово­рит, что был вынужден подвезти до Дворца спорта Аллу Борисовну Пугачеву на концерт. Я аж опешил: «Как так?» — говорю. А он рассказывает: «Еду я на службу, смотрю, Алла Борисовна стоит на обочине, голосует, ну я, есте­ственно, по тормозам. А она: «Голубчик, выручай, опаз­дываю на концерт, у меня машина сломалась, а там две тысячи зрителей ждут». Ну как я мог отказать известной народной артистке!»

— Точно, — подтвердил староста. — Пугачева сейчас с гастролями в нашем городе.

— Да я это и сам знаю. Кругом афиши. Только поду­майте: что, она одна по городу ездит? Да ее целая ка­валькада машин сопровождает. А сколько других приме­ров его так называемых шуток! Диаконы наши всегда пользуются ингаляторами, использованных баллончиков от них много скопилось в пономарке. Так отец Никита что учудил: взял эти баллончики и покидал в печку. Алтарник стал в печке угли разжигать для кадила, а баллончи­ки начали взрываться. Бедный пономарь три дня к печке не мог подойти. Говорил, что бес там сидит. А он не в печке сидит, а в отце Никите. Недавно что сотворил: при­носит в алтарь красивую коробочку, на ней написано «Ладан ливанский», а внизу наклейка «Made in Paris». Диаконов предупредил, чтобы они из этой коробочки ни­чего не брали. Отец Петр не вытерпел и украдкой подсы­пал из коробочки себе в кадило, вышел кадить на амвон, а певцы на левом клиросе чуть не задохнулись. В коро­бочке оказался нафталин от моли. Стали ругаться, а отец Никита смеется: «Я же предупреждал, чтоб эту коробку не трогали».

У старосты нарочитой серьезности как не бывало, пока настоятель рассказывал, он смеялся до слез, потом резко посерьезнел:

— Но если он надо мной вздумал шутить, к уполномо­ченному пойду, я слышал, что его из семинарии выгнали за что-то. Сколько ему, кстати, лет?

— Да сопляк еще, всего двадцать два года. А из семи­нарии его тоже за шуточки выгнали.

— Ну-ну, что он там натворил?

— Назначили к ним в семинарию нового преподавателя по предмету «Конституция СССР». Преподаватель солид­ный, отставной подполковник, в армии был замполитом полка. Ну, конечно, человек светский, в религиозных воп­росах не разбирается. Его предупредили, что перед на­чалом урока дежурный по классу должен прочесть мо­литву. Обычно читается «Царю Небесный», даже если медленно ее читать, то на это уйдет не более 15-20 секунд. Но какая молитва и сколько она читается, преподавателю не сказали. Приходит он на первое занятие — дежурным как раз был Никита. Открывает наш шутник Псалтирь и давай подряд все кафизмы шпарить, на пол-урока. Под­полковник думает, что так положено, стоит ждет, с ноги на ногу переминается. А после занятий в профессорской у инспектора спрашивает: «Почему у вас такие молитвы длинные? На лекцию времени не остается». Все тут и выяснилось.

В это время отец Никита, не подозревая, что о нем идет речь, подобрав полы рясы повыше, через две ступеньки летел по лестничным маршам колокольни на звонницу собора. За ним еле поспевал его сверстник, звонарь собо­ра Алексей Трегубов, студент консерватории по классу народных инструментов. Когда выскочили на звонницу, спугнули нескольких голубей, до этого мирно ворковав­ших под крышей колокольни.

— Ух ты, Лешка, красотища какая! Сколько здесь мет­ров до земли?

— Не знаю, — пожал плечами звонарь.

— Сейчас узнаем: я плюну, пока плевок летит, посчи­таем и перемножим на скорость, — и отец Никита тут же плюнул.

— Ты что, Никита, делаешь, вон внизу староста с на­стоятелем стоят, что, если попадешь? — всполошился Алексей.

— Если попадем на лысину Илье Иосифовичу, то пол­тора метра придется из общего расстояния вычесть.

— Он тебе тогда сам вычтет, но уже из твоей зарплаты, а меня, пожалуй, и уволят, проживи тогда попробуй на одну стипендию!

— Да, на дождик списать это не удастся, — отец Никита задрал голову вверх, увидел сидящих голубей. — А вот на птичек можно. Кыш, кыш, — махнул он на них рукой, но видя, что это на птиц не действует, подбросил вверх свою скуфью.

Голуби взлетели и стали кружить над колокольней. Отец Никита подобрал на полу щепочку, стал ею сковыривать свежий голубиный помет и пулять им в старосту и насто­ятеля. После двух промахов старания его увенчались ус­пехом, помет угодил прямо на лысину Илье Иосифовичу. Тот с отвращением смахнул его рукой, выругался нецен­зурно:

— Всех этих голубей к ….. прикажу потравить, от них один вред.

Отец Борис, краешком глаза успевший заметить мель­кнувшие на колокольне две фигуры, констатировал:

— Божьи птицы здесь, по-видимому, ни при чем, пой­демте, Илья Иосифович, посмотрим, кто на колокольне шалит.

Когда отец Никита и Алексей, радостно хохоча, пры­гая через три ступеньки, спустились с колокольни, они столкнулись с разъяренным старостой и нахмуренным настоятелем.

На следующий день отец Никита сидел в кабинете Вла­дыки, понурив голову, что должно было в его понимании выражать раскаяние.

— Ну и что прикажешь мне с тобой делать? — сказал архиерей как бы самому себе и замолчал, глядя поверх головы сидевшего против него отца Никиты. Так Влады­ка сидел минуты две, молча перебирая четки. Никита, понимая, что вопрос архиерей задает себе, тоже молчал, ожидая решения.

— Вроде умный парень, — продолжал рассуждать Вла­дыка. — Отец вон какой серьезный, уважаемый всеми про­тоиерей. Я помню, когда мы с ним учились в семинарии, он для нас был примером для подражания. В кого сын пошел, ума не приложу, — и архиерей посмотрел прямо на отца Никиту. — Из семинарии тебя выгнали, настоя­тель не доволен тобой, староста уполномоченному пожа­ловался. Что бы ты на месте архиерея сделал? Отец Никита понял: надо что-то сказать.

— На этот вопрос, Владыка, я смогу ответить только тогда, когда доживу до вашего возраста, а сейчас со сми­рением приму Ваше любое решение.

— Любое решение, — передразнил его архиерей. — Умен не по годам, а детство в голове играет. Отца твоего не хочется огорчать. Решил послать тебя настоятелем в По­кровскую церковь города Кузьминска. Там всем заправ­ляет бухгалтерша, ставленница горисполкома. Сущая стерва, уже не одного настоятеля съела, еще почище ста­росты собора Ильи Иосифовича будет. Посылал им не­давно хорошего настоятеля, протоиерея Николая Фокина, полгода не прослужил, так подставила, что уполномо­ченный регистрации лишил. Вторым священником там служит протоиерей Владимир Картузов, батюшка сми­ренный, безобидный, но настоятелем ставить нельзя — к рюмочке любитель прикладываться.

Покровская церковь города Кузьминска находилась не­далеко от железнодорожного вокзала, посреди старого кладбища. Храм был небольшой, каменный, во всем рай­оне единственный. По воскресным и праздничным дням народу набивалось столько, что многим приходилось сто­ять на улице. Отец Никита, осмотрев храм, пошел в ал­тарь и там встретил отца Владимира Картузова, кото­рый сразу ввел его в курс всех дел:

— Всем командует тут бухгалтер Клавдия Никифоровна, ты с ней осторожней. Церковный староста у нее на побегушках, роли здесь никакой не играет, так, ширма для проформы. Сейчас иди в бухгалтерию и указ архи­ерея отдай ей, потом приходи в просфорную, отметим твое назначение: у меня там заначка спрятана от ма­тушки.

Отец Никита зашел в бухгалтерию. Это была малень­кая комнатка, в которой стоял старый книжный шкаф с папками для бумаг, в углу — огромный несгораемый сейф, у окон друг против друга — два письменных стола. За одним восседала высокая сухощавая женщина лет пяти­десяти с властным и пронзительным взглядом сквозь боль­шие очки в роговой оправе. За столом напротив сидела маленькая старушка, которая старательно считала горку мелочи, раскладывала посчитанные медяки по стопкам. Она даже не взглянула на вошедшего отца Никиту, так увлечена была своим делом. Отец Никита, сопровожда­емый цепким взглядом женщины в очках, в которой он безошибочно признал бухгалтершу, подошел прямо к ее столу, сел на свободный стул и, нисколько не смущаясь, с улыбкой уставился на нее:

— Я, Клавдия Никифоровна, ваш новый настоятель, вот указ архиерея.

Клавдию Никифоровну несколько покоробила бесцере­монность молодого священника. Она глянула на указ, по­том на отца Никиту и отчеканила:

— Это вы, Никита Александрович, в храме для бабушек настоятель, а здесь для меня как бухгалтера вы наемный работник, исполняющий свои обязанности согласно зако­нодательству по трудовому договору. И согласно этому трудовому договору между вами и церковным советом я начисляю вам зарплату. Но если вы нарушите советское законодательство или какой-нибудь пункт договора, то церковный совет вправе расторгнуть его с вами. И тогда вам даже архиерей не поможет.

— Что вы, что вы, Клавдия Никифоровна, как можно, уже только одна мысль о нарушении законов является грехом! — с деланным испугом на лице воскликнул отец Никита. Затем он встал и торжественно произнес: — Вели­кий московский святитель Филарет говорил: «Недостой­ный гражданин царства земного и Небесного царствия не достоин». — И уже более спокойно, глядя прямо в глаза Клавдии Никифоровне, сказал: — Я не только сам не на­рушу советского закона, но и никому другому этого не позволю.

После этого он снова сел на стул.

— Ну, так где трудовой договор, который я должен под­писать?

Клавдия Никифоровна молча подала бумаги. Ее очень смутило и озадачило поведение нового настоятеля. Все­гда уверенная в себе, она вдруг почувствовала какую-то смутную тревогу. Когда отец Никита вышел, она, обра­щаясь к старушке, сказала:

— Молодой, да ранний, уж больно прыток. Посмотрим, что будет дальше, не таких обламывали. Ты за ним вни­мательно приглядывай, Авдотья Семеновна. Если что, сразу докладывай.

— Не изволь беспокоиться, Никифоровна, присмотрю.

Прошла неделя. Отец Никита исправно отслужил ее и заскучал. Следующую неделю должен служить по оче­реди отец Владимир, а отец Никита решил посвятить время административной работе. Он с утра расхаживал по храму, размышляя о том, что необходимо сделать для улучшения жизни прихода. Тут в глаза ему бросилось, что в храме, где и так не хватало места для прихожан, стоят две здоровенные круглые печи. Одна такая же стоит в алтаре, где тоже тесновато. Отец Никита решил, что необходимо убрать их, а заодно и печи в крестильне, бух­галтерии и сторожке. Вместо них поставить один котел и провести водяное отопление. Этой, как ему казалось, удач­ной идеей он поделился со старостой Николаем Григорье­вичем. Но тот замахал руками:

— Что ты, что ты, даже не заикайся, я сам об этом еще задолго до тебя думал, но Клавдия Никифоровна против.

— Почему против?

— Пойдем в бухгалтерию, я тебе там разъясню, сегодня понедельник, у Клавдии Никифоровны выходной.

Когда они зашли в бухгалтерию, староста показал на стену:

— Вот, батюшка, полюбуйся.

На стене висело несколько наградных грамот от город­ского отделения Фонда мира, от областного и даже из Москвы.

— Ну и что?

— А то, что добровольно-принудительная сдача денег в Фонд мира — основная деятельность прихода и особая забота бухгалтера. Клавдия Никифоровна ни за что не согласится на крупные расходы в ущерб ежемесячным взносам в Фонд. Так что это бесполезная затея, тем более она ссылается на запрет горисполкома.

— А кто у вас в горисполкоме курирует вопросы взаи­моотношения с Церковью?

— Этим ведает зампред горисполкома Андрей Никола­евич Гришулин. Только вы от него ничего не добьетесь, это как раз его требование сдавать все в Фонд мира.

— Мне все равно надо представиться ему как вновь назначенному настоятелю.

Отец Никита сел в свой старенький «Москвич», достав­шийся ему от отца, и поехал в горисполком. По дороге он купил в киоске «Союзпечать» свежие газеты, предпола­гая, что его могут сразу не принять и ожидание в прием­ной можно скоротать чтением прессы. Так и получилось. Секретарша попросила подождать, так как у Андрея Николаевича совещание. Батюшка присел на стул и рас­крыл газету. На первых полосах было сообщение о развертывании НАТОвской военщиной крылатых ракет «Першинг-2» в Западной Европе. На втором развороте была большая статья какого-то доктора экономических наук, который расшифровывал тезис, произнесенный ге­неральным секретарем на съезде: «Экономика должна быть экономной». От нечего делать отец Никита прочи­тал и эту статью.

Заседание закончилось, и его пригласили. В простор­ном кабинете за большим письменным столом восседал мужчина лет сорока — сорока пяти в темном костюме, при галстуке и с красным депутатским флажком на лацкане. Отец Никита подошел, поздоровался и после предложе­ния сел на стул возле приставного стола. Затем он пред­ставился, подал Гришулину указ архиерея и справку о регистрации от уполномоченного по делам религии. Тот не торопясь ознакомился с бумагами и возвратил назад.

— Знаем уже о вас, мне сообщали. Нареканий пока нет, хочется надеяться, что так будет и впредь. Да у вас там есть с кем посоветоваться, Клавдия Никифоровна знаю­щий, грамотный специалист, не первый год работает, мы ей доверяем.

Отец Никита понурил голову и тяжко вздохнул.

— Что такое, Никита Александрович, чем вы так рас­строены?

— Прочитал сегодняшние газеты и действительно силь­но расстроился, — делая еще более мрачным лицо, отве­тил отец Никита.

— Что же вас так могло расстроить? — забеспокоился Гришулин.

— Да американцы, империалисты проклятые, опять на­гнетают международную обстановку, крылатые ракеты в Западной Европе устанавливают.

— А-а, — облегченно вздохнул Гришулин, — так вот вас что беспокоит, — а про себя подумал: «Ненормальный какой-то, не знаешь, что ему и ответить».

«Еще посмотрим, кто из нас ненормальный», — отгады­вая мысли Гришулина, решил про себя отец Никита, а вслух произнес:

— Расстраиваюсь я оттого, что мы боремся за мир как можем, сдаем деньги в Фонд мира, а они пытаются все усилия прогрессивного человечества свести на нет.

— Ну, это им не удастся, — улыбнулся Гришулин. — Думаю, нашим военным специалистам есть чем ответить на этот вызов.

— Есть-то оно есть, так ведь такой ответ и средств по­требует немалых. Я думаю, нам надо увеличить взносы в Фонд мира.

— Интересно, интересно, — действительно с неподдель­ным интересом произнес Гришулин. — Да где же их взять? Ваша церковь и так отдает все в Фонд, оставляя только на самые необходимые текущие расходы. Мы уж с Клав­дией Никифоровной кумекали и так, и сяк.

— Дополнительные средства изыскать можно, если об­ратиться к мудрой руководящей линии партии, постав­ленной как основная задача на последнем съезде, — отец Никита серьезно произнес эту абракадабру, и ни один мускул не дрогнул на его лице, хотя внутри все содрога­лось от неудержимого веселья, от этой сумасбродной игры в несусветную глупость.

Последняя фраза отца Никиты смутила и озадачила Гришулина, он даже растерялся оттого, что, во-первых, не ожидал такого от священника, во-вторых, никак не мог сообразить, о какой линии партии говорит этот ненормаль­ный. Но самое главное, что это нельзя объявить галима­тьей и прогнать батюшку. В принципе он говорит пра­вильно и логично с точки зрения парадно-лозунгового языка съездов и газетных передовиц. Поэтому зампред только растерянно произнес:

— Уточните, пожалуйста, Никита Александрович, что вы имеете в виду?

— То, что «экономика должна быть экономной», вот что я имею в виду.

— Но какое это имеет отношение к нашей теме?

— А то, что у нас есть люди, среди работников церкви, которые не согласны с этим, идут, так сказать, вразрез с генеральной линией.

— Кто это не согласен? — совсем удивился Гришулин.

— Наша бухгалтер, Клавдия Никифоровна.

— Поясните, поясните, пожалуйста, Никита Александ­рович.

— У нас в церкви топятся три огромные печки, да в бухгалтерии еще одна, да в крестильне и еще одна в сто­рожке. За отопительный сезон в трубу улетают немалые народные денежки. Достаточно убрать эти шесть печей и поставить маленькую котельную с одним котлом. Сэко­номленные таким образом средства можно пустить на борьбу за мир. Но Клавдия Никифоровна категорически против того, чтобы экономика была экономной. Это еще полбеды, в своем сопротивлении генеральной и руководя­щей линии она ссылается, страшно подумать, на вас, Ан­дрей Николаевич. Но, конечно, мы этому не верим, что вы, советский ответственный работник, не согласны с ли­нией партии.

— Она так прямо и говорит? — окончательно растерялся Гришулин.

— Да нет, она только говорит, что вы запрещаете де­лать водяное отопление, которое может дать такую эф­фективную экономию, а уж дальнейшие выводы напра­шиваются сами собой. Потом разные нехорошие слухи могут поползти по городу. Ведь всем ясно, что один котел экономичнее шести печей.

Вот это последнее, что поползут слухи и что всем все ясно, больше всего напугало Андрея Николаевича. Он встал и нервно зашагал по кабинету.

— Правильно, что вы, Никита Александрович, не вери­те этой клевете, я никогда не запрещал делать отопление в церкви, так людям и разъясняйте. Очень хорошо, что вы зашли, спасибо. Ну надо же, вот так Клавдия Никифо-ровна, с больной головы на здоровую перекладывает! Но мы разберемся, сделаем оргвыводы. А вы проводите во­дяное отопление, дело это хорошее, экономить надо на­родные деньги, это правильно. Экономика должна быть экономной. — На прощание он крепко пожал руку отцу Никите. — Не в ту систему вы, батюшка, пошли, надо было к нам, цены бы вам не было.

Приехав в храм, отец Никита разыскал старосту, велел написать заявление на имя Гришулина с просьбой раз­решить смонтировать водяное отопление и отправил его в горисполком поставить визу. По пути попросил заехать к бригаде сварщиков-сантехников и привезти их в церковь для заключения договора на работы по отоплению. Когда Николай Григорьевич вернулся с подписанной бумагой и бригадой сварщиков, отец Никита отвел его в сторону и сказал:

— Слушай меня внимательно: послезавтра явится бух­галтерша, и кто его знает, как повернется дело, надо подстраховаться, чтобы обратного хода уже не было. Давай заключим с бригадой договор и выдадим аванс на материал с условием, что к вечеру они привезут тру­бы в церковь.

…В среду утром Клавдия Никифоровна в благодушном настроении вышагивала на работу после двух выходных дней. Но когда зашла на церковный двор, сердце ее тре­вожно екнуло: она увидела груду сваленных металличе­ских труб. Клавдия Никифоровна подозвала сторожа и сурово спросила:

— Кто это посмел разгрузить трубы в нашем дворе?

— Это настоятель распорядился, отопление в церкви будут делать.

— А-а! — победно взревела Клавдия Никифоровна. — Нарушение законодательства, вмешательство в хозяйствен­но-финансовые дела прихода! Ну погоди, я тебя научу, наглеца, на всю жизнь меня запомнишь!

Даже не заходя в бухгалтерию, она круто развернулась и зашагала к остановке автобуса, чтобы ехать в гориспол­ком к Гришулину. Клавдия Никифоровна еще не знала, что напрасно потратит деньги на проезд. В бухгалтерии ее ожидала для передачи дел принятая на работу новая бух­галтерша. Она мирно беседовала с настоятелем и старостой. Обращаясь к настоятелю, она называла его не иначе, как «батюшка» или «отец Никита».