«Бог хочет с нами искренних отношений». Протоиерей Александр Дягилев — о чувствах и ритуалах в самоизоляции
— Отец Александр, сегодня мы хотели бы поговорить о семье, которая попала в необычные условия — изоляцию. Многие сейчас работают удаленно, удаленно проходит учеба, удаленно мы участвуем в богослужениях. Жизнь замкнута в наших квартирах или домах. Казалось бы, одно удовольствие: мы вместе, не надо никуда ездить, можно наслаждаться общением друг с другом. Но почему-то возникают сложности и проблемы: случаются срывы, дети нервничают, отношения разлаживаются. Вы как психолог по второму образованию, может быть, объясните, почему это происходит?
— На самом деле не только многие из нас, но и все человечество оказалось в такой ситуации: большая часть населения земного шара сидит дома. Своего рода шоковая ситуация, потому что на протяжении достаточно долгого времени у нас не было такого опыта. Тут начинают всплывать вещи, которые обычно люди не видят и не замечают за собой.
Давайте честно: очень часто, когда мы уходим на работу, когда дети идут в школу, в каком-то смысле мы прячемся от семейных проблем. Все мы идем в какой-то другой мир, уходим туда достаточно рано, а возвращаемся поздно. Получается, что времени на общение особо не остается, разве что вечером о чем-то поговорить. И в каком-то смысле людей это устраивает. Хотя бы даже потому, что дома может быть тяжело, а так — утром ушел, вечером пришел, и вроде как ничего, жизнь идет. Так люди, может быть, не в полном счастье, но могут существовать годами.
И тут вдруг мы лишились возможности уходить на работу. И оказались перед фактом того, что есть какие-то нерешенные проблемы, от которых мы сбегали, а теперь сбежать не можем. Даже более того, лишний раз выйти на улицу не можем, тем более в таких городах, как Москва, где действует особый пропускной режим.
Многие дома работают удаленно, решают через интернет какие-то вопросы. Получилось, что дом, который является местом отдыха, местом, куда мы приходим, чтобы сбросить с себя нагрузку, какие-то деловые задачи, перестает выполнять свои функции. То же у школьников. Почему так тяжело делаются домашние задания? Потому что дом — это место, где я отдыхаю, а не учусь. Я даже по себе помню: мне было проще задержаться в школьной библиотеке, сделать там домашнюю работу и прийти домой, чем делать уроки дома.
Грань между школьным классом или офисом и местом для отдыха теряется. Человек решает деловые вопросы, а тут бегают его дети, требуют к себе внимания. Если раньше это, может быть, его бы позабавило, то сейчас это может раздражать, тем более что многие из нас делают какие-то ответственные вещи. Получается, моя собственная семья начинает меня раздражать, она мешает мне зарабатывать деньги или нормально учиться. Особенно сложно в многодетных семьях: там младшие дети начинают дергать старших, а старшим надо что-то серьезное делать по школе или по институту.
Потребности: от телесных к душевным и обратно
– Я хотел бы сейчас показать небольшую презентацию, напомнив о каких-то основных моментах, о которых уже говорил раньше в интервью. У всех нас есть некоторые потребности, которые мы условно можем разделить на телесные и душевные или психические. Телесные потребности — это:
- дышать,
- пить (воду),
- есть,
- быть в тепле (но не в жаре),
- быть в прохладе (но не в холоде),
- сон,
- посещение туалета,
- чистота тела,
- телесная целостность и здоровье тела,
- интимные отношения.
Итак, на первом месте — дышать, потому что без воздуха мы максимум 3 минуты проживем. К счастью, в квартирах воздух есть. Пить, есть, пребывать в нормальной температуре, для чего нам требуются либо батареи, либо кондиционеры и соответствующая одежда. Нам важно спать, важно посещать туалет, важно быть в чистоте, важно, чтобы наше тело было более-менее целым и здоровым. Потребность в интимных отношениях тоже присутствует.
В состоянии изоляции вроде все эти потребности могут быть более-менее удовлетворены. Пожалуй, я бы сюда добавил еще одну потребность, которая только сейчас стала остро осознаваться — потребность двигаться. У многих с этим проблема, особенно если человек привык вести активный образ жизни, а сейчас не погуляешь. У кого-то дома есть гантели, тренажеры, но все равно эти упражнения — как некий эрзац по отношению к нормальной прогулке или пробежке.
Но потребности есть еще и у души. На эту тему есть знаменитая пирамида Маслоу, перечислю их без всякой пирамиды.
Потребность в безопасности: смотрите, она не удовлетворена. Вокруг опасность, которая невидима. Если бы она хоть была видимой… Даже в каком-то смысле проще, когда идет война: понятно, где враг, я взял в руки вилы или ружье и иду в атаку на этого врага. А тут, где этот враг? Где он прячется? Он может прятаться на кнопке в лифте, он может прятаться на ручке тележки в супермаркете, он может прятаться на ручке двери в подъезд, он может прятаться где угодно. Ты можешь его подцепить и не заметить, ты можешь просто сделать какое-то движение и заразиться, а мы такие движения делаем периодически, даже не замечая: там почесали, тут потерли лицо…
Бабушка, которая пережила блокаду, мне рассказывала, что даже к обстрелам привыкаешь. Если поначалу люди бегали в бомбоубежище, то потом очень часто стали оставаться дома: попадет и попадет. Просто слышали: ба-бах, ба-бах! То там, то здесь, то близко, то далеко. Как лотерея. То же самое и здесь — какая-то лотерея. Думаю, уже привыкли многие из нас, но все равно подсознательная тревога есть. И мне все — телевизор, интернет, радио, пустые улицы, непривычный образ моей жизни — свидетельствует о том, что я нахожусь в некоей опасности.
Уровень адреналина в крови хронически слегка повышен, повышена тревожность, а значит, нервы начинают шалить. Напомню, что действие адреналина проявляется либо в страхе — бежать, либо в агрессии — нападать. Если я не вижу врага, то осуществляется перенос, и я нападаю на всех, кого вижу — и это, прежде всего, те, с кем рядом я живу. Какую-то свою накопившуюся усталость от этого постоянного вроде не сильного, но страха — особенно когда до меня доходит информация о том, что кто-то близкий заболел, эти напряженные нервы я начинаю срывать на свою семью.
Потребность принятия: примите меня таким, какой я есть.
Потребность в уважении. Есть еще две: потребность в автономии и потребность в принадлежности. Между этими двумя потребностями есть некое противоречие. Человеку важно одновременно принадлежать к группе, к коллективу, к семье, к народу, к Церкви, к той или иной организации. В то же время у человека есть потребность в автономии. Даже в самом дружном коллективе, в хорошей качественной семье, где замечательно выстроены отношения, тем не менее, у любого человека возникает потребность просто побыть одному, чтобы никто не трогал.
Даже в Евангелии мы видим, что Христос периодически то идет к людям, проповедует, исцеляет, к чему-то призывает, то уходит от людей, остается только с учениками или даже с некоторыми из них, или просто один.
Он нам показывает пример, что любой, даже Богочеловек, периодически нуждается в автономии — побыть наедине с собой, наедине с Богом.
Сейчас получается так, что у многих людей нарушена потребность в автономии. Когда у тебя семья, когда ты все время видишь одни и те же лица, уединиться, особенно если стесненные жилищные условия, практически негде. Человек пытается найти уединение, но у него не получается, и он становится раздраженным.
У кого-то, наоборот, не удовлетворяется потребность в принадлежности — если это одинокий человек, он находил эту принадлежность у себя на работе, а сейчас он в лучшем случае через программы связи и социальные сети какое-то общение обретает, но это лишь некий заменитель общения — и тоже чувствуется раздражение.
Потребность любить и быть любимым — эта потребность может удовлетворяться в изоляции. Кстати, возможно, это единственная потребность, которая есть у самого Бога. Это отчасти объясняет, почему даже Бог может испытывать неприятные чувства. Правда, Бог имеет возможность удовлетворять эту потребность внутри Себя Самого, потому что Он есть Троица — Отец любит Сына и Духа Святого, Сын любит Отца и Духа Святого, Дух Святой любит Отца и Сына. Бог — есть любовь и источник любви.
Потребность смысла — смысла всего того, что я делаю. И высшая потребность смысла — это поиск смысла жизни, это поиск, по сути, Бога. Эта потребность тоже сейчас у многих не удовлетворяется: допустим, человек работает в одной из помогающих профессий, а сейчас оказался взаперти, и его жизнь как будто лишается смысла. Признаюсь честно, что один из моих родственников, пожилой человек, переживает как раз такой период: «зачем я живу?», «эх, не боюсь я коронавируса». Я понимаю, что у человека просто потерян смысл жизни, он сидит в четырех стенах, и у него начинается раздражение, которое он изливает на тех, кто рядом. Ведь родным это ворчание слушать тяжело, начинает копиться раздражение и у них.
Ценности или суррогаты?
Посмотрим на следующую схему.
Потребности связаны с чувствами. Когда потребность не удовлетворена, чувства неприятные, когда потребность удовлетворена, чувства приятные. Когда потребность не удовлетворена, я, чтобы найти возможность ее удовлетворить, ищу ценности.
Традиционные ценности (это не исчерпывающий перечень) — любовь, свобода, уважение, справедливость, верность, поддержка, честность, терпеливость, доброжелательность, истина, дружба, понимание. Это то, что все мы ищем на самом деле. Но когда мы не знаем, где все это найти, то очень часто выбираем путь суррогата. Суррогаты — это алкоголь, наркотики, семейные скандалы, супружеские измены, много что еще.
Напомню, что когда потребности в семье у каждого члена семьи удовлетворяются лучше, чем если бы он жил вне семьи, то такая семья исполняет свою основную функцию. В ней происходит жизнь и развитие. Семья функциональна, она развивается.
А если и так было полно сложностей, а тут из-за изоляции потребности какого-то члена семьи стали удовлетворяться еще хуже, то семья перестала справляться со своей основной функцией, она стала дисфункциональной. То есть пошла по пути конфликтов, что часто заканчивается разводами.
Дисфункциональная семья, к сожалению, обречена на развал, если она не станет функциональной, то есть если люди не научатся удовлетворять свои потребности через ценности и взаимно друг друга в этом поддерживать.
Между ритуалом и искренностью
— Давайте перейдем в область практическую. Возьмем среднестатистическую семью, в которой родители за компьютером удаленно работают, дети за ним же удаленно учатся. Все друг другу мешают, нарастает раздражение. Вы сказали, важно дома выделить какое-то время и место, для того чтобы и учиться, и работать. Но как это организовать? И какое-то уединение получить. Чаще всего мы живем в стандартных квартирах и все это совместить кажется невозможным. Что бы вы могли тут посоветовать?
— Как ни странно, здесь может помочь ритуал. Здесь есть игровой элемент: мы, что-то делая, пытаемся нечто иное показать. Ритуалы бывают не только религиозные, но для начала я бы хотел поговорить именно о религиозных ритуалах.
Давайте честно, сейчас православные христиане переживают определенный кризис, ведь многие люди на Страстной седмице, на Пасху, на Радоницу оказались в своих домах без возможности посетить храм. И Церковь стала провозглашать то, что раньше бы никому в голову не пришло. Вдруг сам Святейший Патриарх говорит: «Сидите дома, уподобляйтесь преподобной Марии Египетской, не выходите. Благословляю священнослужителей совершать богослужения без прихожан».
Перед многими клириками встал вопрос, ведь цель литургии — это не хлеб и вино сделать Телом и Кровью Христовыми. Это ошибка так думать. Нет, Христос пришел спасти не хлеб и вино, Бог стал человеком, чтобы спасти людей. Значит, цель литургии — чтобы люди стали Телом и Кровью Христовыми, а хлеб и вино — это лишь та материя, которую Бог использует для достижения Своей главной цели. Сначала хлеб и вино перелагаются в Его Тело и Кровь, а потом происходит Причастие, не менее важный момент — когда люди через этот хлеб и вино становятся Телом и Кровью Христовыми.
И если нет людей, ради которых я совершаю службу, если нет ни одного причастника, перед священником встает вопрос: для кого я литургию служил?
Поэтому для священников это определенная мука. Отчасти, может быть, это компенсируется видеотрансляциями. Я понимаю, что у меня храм пустой, но знаю, что мои прихожане молитвенно со мной. Но и у мирян, и у священников встает вопрос: этот ритуал, который я совершаю и транслирую или который смотрю через интернет или по телевизору, — то ли, что Бог ждет от нас?
С другой стороны, что такое ритуал? Ритуал — это то, чем очень часто мы закрываем искренность. Ритуал от начала до конца правильный, не придерешься, но на каком-то этапе я этой правильностью, как щитом, закрываю себя настоящего. Не об этом ли сказано в 1-м стихе 12-й главы Евангелия от Луки: «Берегитесь закваски фарисейской и саддукейской, которая есть лицемерие». Напомню, лицемерие — это ношение маски, попытка выглядеть не тем, какой я есть на самом деле. В ритуале мы максимально правильные, но при этом он не отображает то, что есть на самом деле. Ритуалы возникают неизбежно, когда люди что-то делают регулярно.
Есть определенные тосты, которые мы говорим, например, на свадьбе: «Горько! Горько!» Что значит горько? Принято так в нашей традиции. А на поминках говорят: «Пусть земля будет пухом», хотя о чем эта фраза? Но говорим, не зная, что и почему. Даже в советские годы неверующие люди говорили: «Вечная память». Что за вечная память?
Еще раз, ритуалы — это правильная вещь, но на каком-то этапе мы начинаем выполнять их, даже не понимая, для чего. Бог на самом деле хочет с нами искренних отношений. Сейчас, когда Бог буквально оторвал нас от ритуала, многие задают себе вопрос: в чем, если не в ритуале, должно выражаться мое христианство?
Но у ритуала есть и положительные моменты — ритуал позволяет мне пережить какой-то момент, он является мостиком. Чтобы осознать, что я оказался на другом берегу, мне важно либо пройти по мосту, либо переплыть эту речку, либо сесть на лодку и какое-то время побыть в этой лодке.
Протоиерей Александр Дягилев
У нас есть ежедневные небольшие ритуалы. Я иду на работу — одеваюсь в какую-то одежду, надеваю ботинки, целуюсь, прощаюсь. Выхожу из дома, спускаюсь по лестнице или на лифте, сажусь в транспорт, прихожу на работу, оказываюсь на рабочем месте, снимаю уличную одежду — это все позволяет мне осознать, перестроиться, что я вышел из дома и теперь на рабочем месте. А когда повторяются действия в обратном порядке — я позвонил в свою квартиру, я открыл ее ключом, мне навстречу выбежали дети: «Папа, папа!» И я понимаю, что я дома, все, включается другой режим — теперь я папа, теперь я муж и так далее.
А сейчас у нас все смешалось — и рабочее место, и дом, все в одном флаконе, из-за этого тяжело. Одна моя знакомая, психолог, дома сделала искусственный порожек. И они в семье договорились: если я иду работать, я подхожу к порожку и делаю шаг через него. Значит, я вошел в рабочий ритм, все, я на работе, меня не трогать. Если я выхожу в домашний режим, я должен подойти к порожку, перешагнуть справа налево — все, теперь я дома. Вот такая игра. Игра! Как ни странно, психологически она помогает.
Важно придумать что-то такое, что позволяет четко определить: когда я на работе, когда я дома. Детям это особенно нравится. Можно выделить какой-то элемент одежды, которую я надеваю, когда работаю. А когда я считаю, что пришел домой, то снимаю. Игра, ритуал может психологически помочь семье и самому человеку включаться в тот или иной режим.
Чувства есть, но сказать о них не могу
— Еще интересный момент. Казалось бы, мы живем все вместе, вообще не расстаемся. У нас много общих дел, вроде бы делаем все вместе, рядом, но будто какой-то холодок появляется. Раньше кто-то приходил домой с работы, мы обнимались: «Как дела?» Поговорили. «Давай чайку попьем». А тут какие дела? Все друг у друга на виду. И чего-то не хватает…
— Все та же потребность в автономии. «Я тебя люблю, ты моя жена, но я вижу тебя каждый день, каждый день, каждый день!» Хотя я люблю, но что со мной происходит, не понимаю. Где-то бессознательно я пытаюсь отстраняться, выстраиваю какую-то стеночку, зачем, сам не могу понять, но я предполагаю, что это отчасти с этим связано.
Честно могу сказать, сейчас моя супруга находится с детьми на даче в 200 км от Петербурга, я дома. Я здесь один уже почти месяц. И у нас сейчас такие замечательные отношения! Но виртуальные. И так хочется обняться, прямо мечтаем об этом, когда же мы встретимся! Но я понимаю, что на следующий день после моего приезда в деревню уже такой эйфории не будет, а на третий или на четвертый день мы уже войдем в какой-то деловой спокойный режим.
Протоиерей Александр Дягилев и Любовь Дягилева. Фото: Андрей Петров
Но когда мы оказываемся безвылазно рядом… Нет, тут надо договариваться: хотя бы час в день ты меня не трогаешь, и я тебя не трогаю. Ты делаешь все, что хочешь, я к тебе просто не подхожу, а ты ко мне — тоже. Как ни странно, это может помочь. Сознательным решением договориться и выделить время для автономии — делай, что хочешь: хочешь, копайся на огороде, если загородный дом, хочешь, пылесось, хочешь, сиди и книжку читай. С детьми тоже договориться, и думаю, им это может даже понравиться.
— Кажется, только автономией тепло не восстановить.
— Важно уметь осознавать свои чувства и уметь говорить о них. Чувствуется какой-то холодок, отстраненность в отношениях с мужем? «Стой, муж, что ты сейчас чувствуешь? Этим холодком ты пытаешься чем-то поделиться? Может, раздражением? Ты боишься даже себе в этом признаться, но давай поговорим, уже легче станет».
Ведь мы часто по жизни проходим с маской, с улыбкой: «Здравствуй, моя любимая». А в изолированном доме долго в маске ходить невозможно, как невозможно долго писать не своим почерком. Я целиком, какой я есть, включаю весь спектр моих чувств, становлюсь более видным, и часто это воспринимается как некое отчуждение, охлаждение и так далее.
Разговор о чувствах облегчает ситуацию, но если человек не в состоянии назвать собственные чувства, он, во-первых, не может понять чувства другого, а во-вторых, не может поделиться, что с ним не так.
Если удается все проговорить, то удается получить некую ценность, прежде всего — ценность понимания. Я чувствую себя понятым, любимым, и мне легче войти в завтрашний день.
— Такой пример: допустим, я вижу, что муж злится, ходит, ворчит, я не понимаю, что с ним происходит. Пинает кошку или кидает тапки в сторону, вместо того чтобы сказать: «Меня раздражает, что я не могу вечером уснуть до двух часов, потому что вы шумите, а мне на работу вставать в восемь». Как можно супруга побудить к нормальному разговору? Например, жена говорит: «Дорогой, давай поговорим?» Он отвечает: «Слушай, мне некогда. Чего с тобой разговаривать? Мы сто раз разговаривали».
— Маленький, но очень простой прием — активное слушание. Я сейчас покажу несколько характерных черт. Говорить прямо и только о себе — «я-сообщениями». Называть свое чувство: «Я чувствую то-то, когда…», — и описывать ситуацию без слова «ты». Например: «Я чувствую смятение и страх, когда рядом кричат и хлопают дверьми, и непонятно, отчего это происходит». «Я чувствую гнев, когда уже два часа ночи, а жена и дети шумят, я не могу уснуть, вставать рано и я не высыпаюсь», — так в идеале должен ответить муж.
Понятно, что за таким, может быть, не очень адекватным способом выражения, за этим фырканьем, пинанием кошки, резким хлопаньем дверями стоит какое-то чувство. Человек все равно пытается до нас что-то донести, может быть, даже несознательно. Хорошо бы помочь ему назвать это чувство.
Прием следующий: первое слово — амортизатор. «Видимо, вероятно, мне так кажется, скорее всего», — таким образом, даже если я не угадаю, по крайней мере, не будет какой-то травмы. Например: «Милый, мне кажется, ты сейчас в ярости. Мне кажется, тебя что-то очень сильно злит». И пауза. Человек, как правило, после этого раскрывается. Плюс, особенно если мы чувство угадали, ему становится легче. Тут же! Но для этого нужно проявить эмпатию, догадаться, что это за чувство может быть. Уметь выдерживать паузу — и все это приемы активного слушания.
Вот это активное слушание и «я-сообщение» — это то, что нужно отрабатывать. На «Супружеских встречах» мы этой темы немного касаемся на выездах. Потом у нас есть встречи для тех, кто бывал на этих выездах, там мы это специально отрабатываем. Существует такое состояние, как алекситимия — это когда человек не в состоянии назвать свои чувства. И если он не может легко ответить на вопрос, что сейчас чувствует, то ему так же трудно понять чувства другого, проявить эмпатию.
Многие считают, что проявить сочувствие — это сказать: «Ты не парься, не переживай». Мужу сказать: «Чего ты злой такой ходишь? Отстань, успокойся. Выбрось из головы». Но на самом деле за этим стоит посыл: «Не чувствую, не сочувствую». Или: «У тебя плохое чувство, отбрось его, не надо».
Но чувства не бывают плохими и отбросить их нельзя. Они возникают у нас помимо нашей воли и исчезают, когда мы приняты, поняты, когда мы получили ценность, удовлетворили потребность. Тогда неприятное чувство исчезает. Соответственно, когда мы говорим «не чувствую», «не чувствуй, забудь, отвлекись», мы показываем человеку, что его не понимаем. Легче ему от этого не становится. Он понимает, что его с его чувствами не понимают и не принимают.
Сочувствием является то, что я называю чувства человека, а не отрицаю — «не злись».
А наоборот, буквально так: «Милый, мне кажется, ты сейчас злишься». Все, человеку становится легче, человек готов для диалога. Здесь уже можно проговорить, что надо изменить, что нужно сделать, чтобы у нас дальше эти чувства не возникали.
— Спасибо. У нас вопрос по теме. «Подскажите, как в ребенке формировать искренность?» Это как раз по теме чувств, получается, мы ближе к теме чувств уже стали разговаривать. Что и неудивительно: где семья, там и чувства.
— Как в ребенке формировать искренность? Два момента. Первый: говорить с ним о чувствах, называть эти чувства, называть свои чувства и поощрять его, чтобы он чувства проговаривал. Буквально: «Что ты сейчас чувствуешь?» Это важный момент.
Второе, многие ошибку эту допускают — ни в коем случае не наказывать за правду, даже если эта правда неприятная. Не наказывать за правду, которая ребенку невыгодна, но он нашел в себе силы и мужество признаться в чем-то, в каком-то проступке. Если мы наказываем за правду, в которой ребенок искренне сам признался, то мы его стимулируем на то, чтобы он был неискренним, чтобы учился врать, скрывать, прятаться и так далее.
Вот два важных фактора. Часто взрослые это, к сожалению, не соблюдают.
Что значит «сердце горело»
— Тут в комментариях напоминают, что семья — малая церковь. Мы сейчас говорим о чувствах, получается такая школа чувств в изоляции, это может стать плодотворным временем. Может ли это как-то быть связано с молитвенной жизнью семьи или это совершенно разные вещи? Все-таки обычно молитвенная жизнь у нас отдельно, а чувства — отдельно. Чувства мы не должны привносить в свою молитвенную жизнь и наоборот, так?
— Здесь нужно разделять две вещи. Чувства как таковые, и делиться ими даже с Богом можно. И чувства как некая чувственная молитва, молитва, в которой я включаю воображение, фантазии: вот я стою перед Богом, тут ангелы порхают… Такой образ молитвы православная традиция отвергает и считает его неверным, неправильным, потому что вместо общения с Богом я начинаю купаться в своих фантазиях, эмоциях и даже физических ощущениях. Это не молитва, это попытка войти в православный экстаз, и это не то, что правильно в общении с Богом.
Но поделиться с Богом: «Боже, я чувствую скорбь, я чувствую стесненность, я чувствую одиночество или, наоборот, я чувствую, что женщина, которую я люблю, у меня стала вызывать раздражение, я переживаю по этому поводу. Господи, помоги мне!» — это нормально. Поделитесь с Богом скорбью своей! Или, наоборот, радостью своей: «Господи, благодарю Тебя за то, что мы сейчас вместе, как никогда, мы можем поговорить, пообщаться». Это нормально!
— Мне даже кажется, что об этом — всем известный отрывок, когда Господь явился по дороге в Эммаус Своим ученикам и спрашивал у них: «Отчего вы печалитесь?» Как будто Он не знал, о чем они печалились. Вероятно, Ему было важно, чтобы они сказали Ему про свои чувства.
— Там есть еще один интересный момент в этом отрывке. «Не горело ли в нас сердце наше», — потом скажут они. Именно чувства дали им понять, что рядом с ними шел не просто человек: у них сердце горело.
Дело в том, что под сердцем святоотеческая и библейская литература подразумевает не мышечный мешочек, который кровь качает, а орган чувств, который в душе. Это орган души, который способен понимать и генерировать чувства. Получается, «сердце горело» — значит, мы были воодушевлены, мы слушали Его слова, и мы были в скорби.
Кстати, в оригинале: «Почему вы помраченные такие», — Он спрашивает их. Видимо, они шли, плакали, а ведь это не нынешняя асфальтированная дорога, а пыльная проселочная, по которой проносились колесницы. Пыль, слезы, поэтому реально их лица могли быть черными. И тут вдруг их сердце, вместо того чтобы быть помраченным от смерти учителя, исполняется радости, горит — и они сами не понимают, что с ними происходит. Хотя с ними просто идет какой-то путник, который о чем-то с ними разговаривает. Получается, способность понимать чувства открывает новые возможности для общения с Богом.
— Правильно ли я понимаю, что любые чувства не являются греховными? Что вы ответите как психолог и как священник?
— Мы считаем, что греховных чувств нет. Есть чувства приятные и неприятные. Потому что чувства у нас возникают помимо нашей воли, помимо нашего желания. Мы не можем отвечать перед Богом за то, что испытываем.
И Христос испытывал чувства. Начало 3-й главы Евангелия от Марка, 5-й стих — названы сразу два чувства Иисуса Христа: гнев и скорбь. Мы видим, что Христос гневается, но не согрешает. Апостол Павел в Послании к ефесянам, 4-я глава, 26-й и 27-й стихи, говорит так: «Гневаясь, не согрешайте. Солнце да не зайдет во гневе вашем, не давайте места дьяволу». Оказывается, можно прогневаться и не согрешить.
Когда мы даем место дьяволу? Во времени — если я замедлил в чувстве, я в себе его подпитываю, я не даю ему в себе исчезнуть, мне почему-то выгодно быть в этом гневе или в этой обиде. Тогда это чувство уже называется словом «состояние».
Состояния бывают греховными, а чувства — нет.
Некоторые способы выражения чувств могут быть греховными. Некоторые мысли, спровоцированные чувствами, или желания могут быть греховными. Слова и поступки, которые мы совершаем под действием чувств, могут быть греховными. Но сам факт того, что я что-то чувствую, грехом не является.
Первый признак — естественное душевное чувство не длится больше, чем 15–20 минут, максимум полчаса. Если дольше, значит, получается, что я в себе его зачем-то поддерживаю.
— Спасибо большое, отец Александр, мы заканчиваем нашу встречу. И желаем вам всем хорошей самоизоляции, уметь говорить о своих чувствах, укрепления любви в семье и всего самого наилучшего. Спасибо вам большое. Всего вам доброго!
— Божией помощи всем. Христос Воскресе!