Если у меня не получается быть христианином — всё напрасно? Почему у святых получалось идти к Богу, а у меня — нет? Размышляет игумен Нектарий (Морозов).
Игумен Нектарий (Морозов)
Нам часто кажется, что святые шли к Богу путем прямым, безостановочным, шли шагом скорым, не спотыкающимся. Кажется, что вся их жизнь с момента обращения ко Христу (или с момента решения посвятить Ему себя) представляла собой одно непрестанное восхождение — от силы в силу, от земли к Небу. Строгая, четко выверенная вертикаль.
Мы читаем о святых в книгах, видим их на иконах, слышим в храме прославляющие их подвиги песнопения, молимся им. За редким, редчайшим, пожалуй, исключением, ни у кого из нас не было святых — друзей, которых мы знали бы многие годы, видели день изо дня или хотя бы встречали время от времени. Или — однажды…
И поэтому мы скорее всего ошибаемся. Не может путь человека к Богу быть совершенно прямым, не может быть безостановочным. Все на нем будет — и свои изгибы, и следы торможения. Просто не все заметно на расстоянии в века и тысячи километров. А что-то вообще не рассмотреть человеческому глазу, лишь Божьему оку это возможно…
Мы ошибаемся… Ошибаемся, когда думаем, что наше повседневное барахтанье, бесконечные «падения — восстания — и вновь падения» бесцельны, напрасны, что толку в них нет. А потому нечего барахтаться, нечего трепыхаться, живи, как живется, не трать попусту сил, которых и так немного. На самом деле, скорее всего лишь эти трепыхания и есть то единственное, что в действительности является жизнью. Или дает надежду на нее.
Есть глубочайшая истина, не познав которой, святым точно не станешь. А может, даже и не спасешься… Пока ты надеешься на себя, пока на себя, свои силы, способности, подвиги, труды уповаешь, ты бесконечно далек от Бога. Начало подлинного приближения — момент отчаяния во всем вышеперечисленном, убеждения в том, что само по себе все это тщетно: не спасает, не исцеляет, не приближает. Одно спасает — любовь Божия. А все остальное — только лишь доказательства того, что мы ее чувствуем и откликаемся. Не для Господа доказательства, не для людей вокруг, конечно, а для себя лишь самих.
Но вот горе… Святые быстрее нас, немощных, но дерзостно гордых, доходили до этого спасительного отчаяния. И жили, радуясь ему и храня его, как драгоценный дар от Подателя всех даров. И прилагали труды к трудам. И если бы кто-то сказал им совершенно точно и определенно: «Не трудитесь, все равно не спасетесь!», они все равно бы жили так же и так же трудились, потому что по-другому бы не могли, не надо им было бы по-другому. В этом-то и заключался залог их спасения и их святости. И они не могли не чувствовать, что обладают им. И будучи нищими, были вместе с тем богачами.
Нам же отчаяние в себе дается трудно. Еще трудней переживается. Не помогает прозреть, умудриться, просветиться, укрепиться единой надеждой на Единого, а прибивает к земле, ломает.
И подавленный, прибитый и сломленный думаешь: «Что я могу? И в чем, если я таков, есть вообще смысл?..».
Попалось как-то давно в письмах у игумена Никона (Воробьева): «Ползи на карачках в Горний Иерусалим». Лучший совет, который приходилось когда-либо читать. Или слышать. Лучшее наставление. Лучшая программа действия.
Да, именно так. Если нет сил, то ползти — на карачках, четвереньках или даже по-пластунски. Совсем нет сил — хотя бы лежать, вытянувшись в том же направлении. Потом снова ползти. И когда-нибудь, с Божьей помощью, Божьей милостью все же встать и идти.
Когда?
Тогда, наверное, когда будет это безопасно. Когда не будешь гордиться уже лишь тем, что идешь, а больше не ползешь, не лежишь. Тогда, когда до конца познаешь свою бесконечную слабость и дашь наконец свободно действовать Тому, Кому никто, кроме нас же самих, не может помешать нас спасти. Когда твоя слабость, одновременно смиряющая и рождающая желание ее преодолеть, станет твоей силой.