…Светлый праздник… Праздник праздников… Пасха красная… Само солнышко играет, — говорил еще святой Амвросий Медиоланский в поучении своем на Пасху… Церковь ликует в песнопениях… Все целуются от радости… Яйца… Обилие цветов. Игры на улице…
А я, убогий, ныне на литургии плакал горючими слезами в алтаре и на проповеди… Карпато-руссы, не все понимающие по-русски, недоумевали. И лишь одна молодая христианка горько и с сочувственными слезами плакала со мною… И как это рассказать вам: почему?.. В новой нашей маленькой (человек на семьдесят — сто) церкви Иверской Божией Матери утреня прошла в полумолитве-полуспевке: карпато-руссам хотелось петь по-своему, и мы чередовались… Но наши напевы, сами знаете, быстрые, радостные; а у них тягучие, тяжелые (как у сербов, болгар, греков и доселе еще; остатки «большого» знаменного напева, вероятно, — и южнорусского медлительного характера). Не строилось дело… Но все же кончили… И разошлись. У карпато-руссов литургия совершается в десять часов утра… Оттуда мы поехали на Серафимовское подворье. Утрени здесь не было: некому совершать ее. А отслужили лишь литургию (американец о. Борис служил; я же с другими десятью богомольцами пел (устами, а не душою). Потом все певшие пошли разговляться, а я лег спать. Было около четырех часов утра… В десять был на новом подворье. Народу к этому времени — никого еще. Постепенно набралось до сорока человек. Пришли карпато-русские певцы… Но еще неопытные. Однако «старались»… Старался и сослуживший карпато-русс, протоиерей А. Гарпаш. Голос у него огромный — профундо-бас… Ростом маленький… И вот поют, читают, кричат… А сердце мое плакать стало… Как это вам рассказать? Смешанные чувства были там. Но главное, как думаю, было чувство,— как бы сказать,—«голоса вопиющаго в пустыне»… Я чувствовал одиночество: другие «поют», но поют горлом; а радости у них я не чувствую. Это шум, а не подъем духа. Это душевное, а не духовное. Это не настоящее. Ищу отклика в душах стоящих, и не слышу его. «…Ну зачем, зачем это Тебе, Господи? Разве же Тебе нужны наши голоса? Наше «пасхальное» пение? Ты зришь на сердца… А там? А в них нет того, что Тебе угодно… Где радость от Твоего пресветлого воскресения? Кто сейчас Тебе как ЖИВОМУ БОГУ кланяется сердцем, лобызает с мироносицами Твоими Пречистые БОЖИИ стопы? Кто ощущает Тебя в сердце? Кто стоит перед Тобою не телом в храме, а духом в небесах? Ведь Ты —ЖИВОЙ… А Тебя ощущают лишь в «умах или по преданию, по вере, по обычаю, на устах. Вот они там поют… А мое сердце мертво от их пения… Не вижу, не слышу я Тебя среди них там… А как бы мы все должны были ликовать, если бы Ты Сам предстал перед нами… И Ты везде всегда. А Тебя не вижу я в среде нашей…» И, чем громче было пение, тем этот контраст с внутренней пустотой был мучительнее для меня…
И стал я с воплями говорить Господу вполголоса,— когда никого не было возле престола… А может быть, и были; но мне не до того было: душа металась: «Господи, Господи! Ну, зачем, зачем, зачем мне все это нужно! Зачем храм? Зачем пение? Карпато-русское, русское, итальянское… Зачем архиерейство, начальство, управление?.. Зачем? Зачем? Ведь все это меня ничуть, ничуть не только не насыщает, а даже глушит… Ведь я совершенно осязательно ощущаю, что это не радует меня… Это все мертво… Мне ведь нужен только ТЫ… САМ ТЫ… Только ТЫ… А между тем все тут отвлекает меня от Тебя. Не хочу я этого всего: ни домов, ни людей множества… Ни пения громогласного… Я хочу, чтобы сердце мое было с Тобою… Я в одном лишь этом ощущаю жизнь… Иначе — смерть и в сердце. Ну зачем мне все это? Ах, как бы я ушел тогда, куда глаза мои глядят… Ушел бы в пустыню и оттуда вопил бы к Тебе Единому и наедине… И знаю, что я там праздновал бы ПАСХУ КРАСНУЮ… Но Ты меня не пускаешь, Ты меня связал начальством, управлением, к которому я к тому же всегда мало был способен..»
…Вот пишу вам и плачу, плачу, переживаю свои пасхальные «непасхальные» чувства… И душа в этих слезах понемногу оттаивает, оживает, воскресает… И тогда, и теперь… Не нужно мне все это… Не вижу в нем, внешнем мире, жизни… Дай мне САМОГО ТЕБЯ, ГОСПОДИ, ГОСПОДИ!..
А в это время диссонансом резали громкие напевы «радости». И хотелось мне «прорваться» сквозь них к НЕМУ… Ах, зачем, зачем мне это?.. Не нужно все это…
…Вот вам и рассказал частичку моих воплей… Услышали хоть немного их…
И хотелось бы мне иметь крылья и вылететь отсюда на простор. Но некуда… Невозможно… И оставалось лишь плакать в плену.
Причащалось человек десять… Мирные, хорошие души… Но жизни и в них было мало: традиция, благочестивый обычай… Жизни нет… Вышел говорить проповедь… Сказал: как Церковь радуется в песнях. Как радовались мироносицы при встрече с Воскресшим. Как горело сердце у Клеопы и Луки на пути в Эммаус… А ныне… Ныне не горим ИМ. Не чувствуем ЕГО в сердце… А ведь Он обещал пребывать с нами во все дни до скончания века (Мф. 28, 20). Вспомнил слова тропаря 7-й песни канона: «Жены с миры богомудрыя в след Тебе течаху. Егоже яко мертва со слезами искаху, поклонйшася радующиеся ЖИВОМУ БОГУ…» А ныне не чувствуется ЖИВОЙ БОГ. Без этого же все мертво… И плакал. Плакал… А люди недоумевали. Но мне все равно было… Мое сердце страдало, и жаловалось, и рвалось к НЕМУ ЕДИНОМУ… И в мире потухает радость во Христе…
Кончилась служба. Хорошо, что нас никто не пригласил на угощение. И я поехал «домой»… Где мой «дом»?.. Сердце продолжало невидимо плакать… И пища пасхальная не утешала уже… Прилег отдохнуть… Но тут прибыл автомобиль из Пассейка за мной на вечерню… Там тысяча народа… Там проповедь уже о том, что ВОИСТИНУ Он воскрес… Там я уже не плакал: неуместно было бы… Говорил с силой: этим хотелось внедрить в слушателей, что Он ведь ЖИВ…
Часов в десять вечера возвратились «домой»… Не наплакалось досыта сердце… На другой день на Серафимовском подворье доканчивало…
Публикуется по изданию: Митрополит Вениамин (Федченков). Пасха. М., 2007 г.