В российских церковных СМИ сейчас не принято называть римо-католиков «еретиками». Между тем значительное число наших святых называли католиков именно так. Почему на этот счет до сих пор существуют разногласия, объясняет диакон АВГУСТИН Соколовски, доктор богословия, преподаватель кафедры Догматического богословия КДА и Фрибургского университета (Швейцария).
О возможности и невозможности ответа
Ответ на вопрос, является ли ересью та или иная христианская традиция, должен быть дифференцированным. Ведь позиция Церкви определяется рядом параметров: соборными постановлениями, святоотеческим авторитетом, мнением верных, то есть всей Церкви в ее общественном измерении, и точкой зрения богословской науки. Каждый из этих параметров нуждается в исследовании.
Согласно православной традиции соборное мнение Церкви особым образом выражается на вселенских соборах. С канонической точки зрения последний Вселенский собор был собран в 787 году. Разделение же между Православной и Католической Церквями в формальном смысле произошло гораздо позже: в 1054 году.
Прп. Иоанн Дамаскин
Обращение к святоотеческому авторитету вызывает вопрос о его границах. Когда заканчивается эпоха святых отцов? Существует две основных позиции: согласно первой, время отцов ограничивается эпохой преподобного Иоанна Дамаскина. Прп. Иоанн создал богословский синтез, послуживший основой для будущей богословской традиции. Получается, что после прп. Иоанна начинается эпоха рецепции, осмысления уже сложившегося православного учения. А значит, эпоха святых отцов заканчивается до формального разделения между Православием и католичеством.
Вторая точка зрения говорит о том, что время святых отцов не заканчивается никогда. «Каждое время может рождать своих святых отцов» — такая позиция свойственна большинству современных православных богословов. В этом случае, у отцов II тысячелетия христианской истории (от свт. Марка Эфесского до свт. Игнатия Брянчанинова) мы можем найти указания на то, что западная традиция содержит в себе элементы ереси.
Если мы обратимся к мнению «верных» — тому, что Церковь называет sensus fidelium, — то здесь вряд ли возможно выявить единое мнение, вопрос о том, какое из многочисленных мнений в наибольшей степени выражает церковную точку зрения, остается открытым.
В. Н. Лосский
Что касается мнения современных богословов, то и оно существенно расходится.
Оливье Клеман
Парижская школа православного богословия (В. Н. Лосский) утверждала, что ка
толическая традиция содержит элементы ереси в основе своей богословской герменевтики.
Но было и противоположное мнение. Так, богословы XIX века, представлявшие русскую академическую традицию, не считали католицизм ересью. Из «более современных» богословов можно назвать Оливье Клемана (+2009), считавшего необходимой и возможной новую рецепцию классического наследия западного христианства, без применения терминологии ереси или заблуждения.
Христос Яннарас
Иным примером может служить греческий богослов и философ Христос Яннарас. Последний видит еретичность не только в католическом христианстве как таковом, но и в значительной части наследия древней Западной Церкви, в наследии латинских отцов Церкви, ее мысли и жизни.
Мистика барокко
Обращаясь к теме католической мистической и аскетической традиции, необходимо сразу же отметить, что ее главное отличие от православной заключается в ее многообразии и неоднородности. В католической традиции сосуществуют различные понимания духовной жизни. Мы привыкли к тому, что вопросы духовной жизни должны переживаться и восприниматься в контексте целостного православного духовного опыта, основанного на опыте восточных отцов, восточной аскезы. Римская традиция вобрала в себя множество христианских традиций, как восточных, так и западных: мы можем найти в ней школы духовной жизни, близкие к нашему пониманию, когда в аскетике отрицается роль воображения, чувственности, имеет место призыв к трезвенности, внимание к тому, чтобы в духовной жизни не возникало феноменов «прелести». Но есть и такие течения, которые с точки зрения восточной традиции воспринимаются в качестве абсолютно неприемлемых. В полемике нередко упоминается имя Терезы Авильской (1515-1582). Нужно отметить, что этот духовный опыт еще недостаточно изучен православным богословием. Его критика ведется без учета контекста эпохи.
Тереза Авильская
Не являясь специалистом по наследию Терезы, лично я не берусь судить о его содержании. Эпоха Терезы Авильской — это эпоха начала Нового времени и Барокко, когда земное благолепие и роскошь играли значительную роль во всем. Возможно, стилистическое выражение духовности Терезы Авильской обуславливается этим контекстом, контекстом чувственного, земного переживания духовной реальности. Здесь уместна параллель с иконографией, опыт Терезы Авильской так же отличается от опыта восточных отцов, как православная икона — от натуралистичных живописных полотен времен Ренессанса.
Франциск Ассизский
Обычно вместе с именем Терезы вспоминают и Франциска Ассизского (1182-1226). Тут безусловно, речь идет о разных именах и эпохах. Франциска нужно рассматривать в контексте противостояния злоупотреблениям папства того времени, роскоши и безразличия к бедным. Можно добавить, что духовником Терезы был известный ученый богослов Доминго Банес (1528-1604). Отстаивая основные принципы святоотеческого учения о благодати, Банес полемизировал против богословия иезуитов.
О Боге, входящем в историю: юридизм или обожение?
Традиционной претензией к римо-католицизму со времен выхода популярной у нас книги «Православное учение о спасении» архиепископа, а, впоследствии патриарха Сергия (Страгородского) является так называемое «юридическое понимание греха» в католическом богословии.
Буквальное понимание аналогии преступления или осуждения в отношении феномена греховности человеческой природы повлияло на формирование ряда специфических практик Католической Церкви, в частности на индульгенции, и, возможно, на развитие учения о сверхдолжных заслугах и чистилище. Но судить о той или иной христианской традиции на основании одной книги или по трудам одного богослова вряд ли возможно. Западное богословие знает много иных способов объяснения тайны нашего спасения и искупления, не сводимых к юридизму. Получается, что в католической традиции и здесь есть различные позиции, нередко прямо противоречащие друг другу.
Есть и другой момент: юридическая терминология говорит о попытке раскрыть опыт взаимоотношений Бога и человека, где сам язык «юридизма» может быть понят по-разному. Человеческий язык ограничен, одни и те же концепции могут быть выражены различным образом, как в «католических» категориях «права», так и в понятиях об обожении и освящении, более характерных для восточной традиции. Право в разговоре об искуплении является попыткой слабого человеческого языка указать на то, что Бог вошел в историю, стал рядом с человеком, сделался равным ему. В каком-то смысле католический «юридизм» обязан своему распространению антипротестантской полемике: Реформация подрывала основы церковного авторитета, объективность таинств, Церковь в ответ вынуждена была заговорить языком права.
Темой моей научной специализации была полемика католического богослова Корнелия Янсениуса с Орденом иезуитов в XVII веке. В центр своего учения о спасении Янсениус выносил понятие о божественной любви. Здесь нет места юридической терминологии. При этом Янсениус вовсе не был одним из забытых историей богословов.
По ту сторону «филиокве»
Существует распространенное мнение, что вопрос, долгое время являвшийся одним из основных в православно-католической полемике, — о добавлении термина filioque к латинскому Символу веры, утверждающему исхождение Святого Духа не только от Отца (как в первоначальном тексте символа), но и от Сына, — на современном этапе споров между нашими Церквями решен. Действительно, современное католическое богословие не абсолютизирует filioque. Результат этого прослеживается в многочисленных диалоговых документах, констатирующих возможность примирения по этому пункту (католики согласны «православно» толковать эту средневековую приписку к Символу веры, понимая ее не в смысле исхождения Святого Духа «от Сына», а «через» Сына, что вполне согласуется с православной триадологией. — Прим ред.). Но в то же время вопрос этот вряд ли может быть окончательно снят с повестки дня.
Различие в понимании троичной тайны укореняется в разнообразии и отличии святоотеческих традиций Востока и Запада, что само по себе мало изучено и не всегда, и не в достаточной степени является предметом интереса богословов, занимающихся православно-католическим диалогом. Думается, что в этом смысле вопрос о filioque остается открытым. Можно только добавить, что в центре современной богословской мысли на Западе лежат другие вопросы, среди которых: возможность спасения вне Церкви, соборность и авторитет папства, проблемы секуляризации и обоснование нравственности. Подобное смещение горизонтов мало кем осознается сегодня, но оно еще даст о себе знать.
Что касается вопроса о роли и полномочиях римского епископа, в течение столетий бывшем весьма важным элементом расхождения православной и католической традиции, в отличии от официальных собеседований сторон, где вопрос этот по-прежнему стоит на повестке дня, во внутренней жизни католичества за последние десятилетия он приобрел иное прочтение. Если для православной стороны этот вопрос кажется очевидным (мы признаем за Римским епископом исключительно первенство чести, но не больше), то в современном западном богословии и церковном сознании авторитет римского епископа ставится под сомнение обычно только представителями весьма либеральных кругов, пытающихся таким образом отказаться от традиции. Так что при формулировке православного ответа на вопрос об авторитете в Церкви это важно учитывать.
Дружба с кем или против кого?
Итак, католицизм оказывается слишком неоднородным, чтобы мы могли дать однозначный и общий ответ на вопрос о том, является ли это учение ересью. В нем есть движения более или менее близкие Православию. Когда-то таким течением был старокатолицизм (католики, не принявшие решения Первого Ватиканского собора и «новых догматов», в том числе о непогрешимости папы и непорочном зачатии Богородицы). Еще в начале XX века Русская Церковь вела активные переговоры со старокатоликами.
К сожалению, приходится констатировать, что старокатолики являются носителями раскольнического мировоззрения. В полемике с Римом старокатолическое движение ссылается на догматические расхождения. Но в своем бытийном устремлении оно более руководствуется желанием модернизировать жизнь Церкви, нежели стремлением «законсервировать» католическую традицию в «дособорном» виде.
Закономерным следствием этого является путь, проделанный старокатолицизмом в последние десятилетия. Возникая как движение за подлинное католичество, древнее христианство, старокатолицизм, как и всякий раскол, неизбежно вероучительно деградировал. Современный старокатолицизм почти повсеместно во всех своих поместных церквях положительно решил вопрос о женском священстве.
К сожалению, этот процесс пойдет дальше: налицо превращение старокатолической церкви в протестантскую конфессию. Парадоксальным образом это совпадает с падением числа прихожан. Например, в Швейцарии, где старокатоличество является одним из трех официальных вероисповеданий, число прихожан, отождествляющих себя с этой традицией, сейчас катастрофически уменьшается.
В России мы порой готовы видеть союзников в так называемых «лефевристах» — римо-католических «консерваторах», не принявших реформ не Первого, как старокатолики, а уже Второго Ватиканского собора. Следует отметить, что «лефевристы» — действительные консерваторы, в отличие от старокатоликов, пришедших к фактическому либерализму.
В настоящее время достигнут определенный прогресс в отношениях между Римским Престолом и с последователями раскола Марселя Лефевра. С них снято отлучение. Несмотря на то что понимание «лефевристами» литургии, канонов и правил внешней христианской жизни очень близко современному православному сознанию, им свойственна вполне определенная тенденция к расколу, убежденность в собственной правоте.
В общении с православными «лефевристы» рассматривают нас как раскольников. Подобная позиция если и имела место в текстах римо-католической традиции, теперь практически полностью преодолена, в особенности в определениях Второго Ватиканского собора, против которого и выступают католики-«лефевристы».