Слышит?!
Ольга Савельева — реалии о горе, страхе и надежде.

Ровно год назад в этот день бушевала ужасная гроза.

Грохотало так, что было больно ушам, небо, разорванное раскатами грома, набухло черной масляной обидой, ныл упрямый ветер, хмурый дождь штриховал картинку за окном.

Мы с дочкой лежали в больнице. В инфекционной. У нее был выявлен гнойный менингит.

Мы лежали в отдельной палате. Еду в нее передавали через окошко. Как в тюрьме. Это и была немножко тюрьма.
Только заключенные не совершали преступлений.

Нас любили медсестры. Ну, как нас? Катюшу. Они всегда улыбались, когда ставили капельницы, и иногда приносили ей фрукты. Лично от себя. Вытирали грушу о больничный халат. Протягивали дочке.

Катюня брала грушу двумя ладошками и вгрызалась в мякоть.

— Да ты моя радость, — смеялись медсестры и подмигивали мне.

Вечерами мы с ними пили чай в ординаторской. С них — чай. С меня — вафли и шоколад. Только — тссс!

Кризис миновал. Дочка, два дня не приходившая в себя, наконец ожила. Стала есть больничную еду. Суп. И макароны.

Я была оглушена пережитым страхом. Воспринимала внешнюю жизнь как источник опасности.

Меня устраивало окошечко — как связь с внешним миром. Там, в нем, живет менингит и другие страшные болезни. А тут, в палате — суп и макароны. Безопасно.

Дочка спала, уютно накрытая больничным одеялом.

Я сидела на кровати, обняв себя за колени, наблюдала за стихией в окне. Внутри меня зрело плохое предчувствие. Я была напряжена, хотя все должно было бы быть наоборот.

Что-то было не так. Что-то… никак не пойму что.

За стеной плакал другой ребенок. Мальчик, пять лет. Антошка.

-Мама, мне страшно! — хныкал он.

— Поспи еще, я рядом, — говорила мама.

Стоп! Прозрение!

Почему моя дочь так спокойно спит? В этом невыносимом по уровню шума громе, она спит. Ее ничего не тревожит, не пугает.

Я вскочила с кровати.

Раздался раскат грома. Чудовищный!

Катюша спала.

Я наклонилась к самому ее уху, позвала:

— Катя.

Никакой реакции.

— Катя!!!

— КАТЯ-Я-Я-Я!!!!

Дочка спала.

Я набрала номер мужа дрожащими руками. Он должен был приехать с минуты на минуту, навестить нас.

Мы договорились, что он побудет с дочкой, а я … выйду за пределы больницы. Выпью кофе в кафе. Сделаю маникюр. Или просто погуляю. В большом мире. С погодой, конечно, беда. Ну, значит, кофе.

— Я уже паркуюсь, сейчас приплыву, — сказал весело муж в трубку.

— Миша, она не слышит!

— Кто?

— Катя! Кто еще?

— Что не слышит? Кого не слышит?

— Никого. Слух пропал.

— Не придумывай.

— Это правда.

— Чушь. Я скоро приеду, и посмотришь — она слышит.

Я скинула вызов.

Подошла к кроватке, где спала дочка.

Я хлопнула в ладоши. Катя спала.

Включила музыку на телефоне на полную громкость, поднесла к уху. Катя спала.

Я села на пол. Закрыла лицо руками. Ни слёз. Ни эмоций. Пустота. Выключили из розетки.

В палату вошел муж. Он был по колено мокрый, несмотря на зонт.

— Там ужас что творится. Ты пойдешь на маникюр?

Маникюр… Маникюр — это накрашенные ногти. Это про фан. Развлечения. Когда в доме беда, не делают маникюр.

— Ты меня вообще слышал? — спросила я не своим голосом .

— Слышал. Моя дочь слышит. Не говори глупостей.

— Разбуди ее не дотрагиваясь. Сейчас. Она уже 2 часа спит. Разбуди! — я не просила. Я приказывала.

— Катюшааа, — сказал муж.

Катя спала.

Он хлопнул в ладоши у нее над ухом.

Катя спала .

— Она просто спит, — сказал муж. Он побледнел. Я видела, как он испугался.

— Миш, она не слышит.

— Слышит! Слышит!

— Ну да, отрицанием ты, конечно, все исправишь.

— Слушай, иди на маникюр. Мы с ней разберёмся. Сами.

— Ты нормальный? Какой маникюр? У меня дочь не слышит.

Я поняла: муж хочет, чтобы я пошла. Если я пойду на маникюр, то как бы ничего не случилось. То как бы все хорошо. Просто легкое нарушение слуха. И крашенные ногти. Он не хочет верить. Отрицает.

Ничего не случилось, мол. Все хорошо, мол.

— Оля, как дела? — в палату вошла врач.

Я вызвала ее сразу, но она только освободилась.

Мы с ней подружились. Она — строгая и немногословная. Совсем не френдли. Но мне и не надо. Мне ее хмурость, конкретность и лаконичность была очень кстати.

Со мной не надо любезничать. Спаси моего ребенка, и я пойду.

Она к нам прониклась. У нее самой — муж слабослышащий. Слух упал после менингита, перенесенного в детстве. Она рассказала в доверительном разговоре на крыльце больницы.

— Катя не слышит, — сказала я.

— Неизвестно ещё, — сказал муж.

— Катя не слышит, — сказала я.

Врач побледнела. Я видела это за маской.

Катюша проснулась и резко села на кроватке.

— Привет, родная, — я взяла ее на руки, поцеловала в сонные глазки.

Врач хлопнула в ладоши.

— Катя. Катя! КАТЯ-Я-Я-Я!!!

Катюша не обернулась.

— Неизвестно ещё, — сказал муж.

Мы с врачом посмотрели друг на друга. Мы обе думали об одном.

— Оля, я инфекционист, я не лор. Я вас сейчас к лору направлю… Он посмотрит. Может, серная пробка…

— Да. Это просто серная пробка, — кивнул муж с готовностью.

Я посмотрела на врача. Поймала ее глаза. Какая, к черту, серная пробка.

Она сняла маску.

— Оля. Сначала менингит. Его надо вылечить. Потом — слух. Динамика хорошая. По менингиту. В среду сделаем повторную пункцию. Если менингит побежден, то… я должна оставить вас тут еще на неделю, по правилам. Но я отпущу. Напишешь отказ и беги. Беги, детка. Времени у вас нет, если…

Я наткнулась на взгляд врача. И поняла, что — если.

— Это просто серная пробка, — сказал муж.

Мне захотелось его убить и обнять одновременно.

Раздался раскат грома. Дочка улыбалась. Она не знала, что так громко. Она не слышала.

Я помню этот день по минутам.

Прошел год. Мне кажется, я не смогу его забыть никогда.

А сегодня идет дождь, а грозы нет. Катя смотрит в окно, показывает пальчиком, говорит: «Дёжь».

— Да, родная, дождь.

Я целую ее в макушку, на которой теперь на всю жизнь — речевые процессоры.

Самый сложный год в моей жизни.

Спасибо всем, кто прошел его с нами.

***

На консультацию к сурдологу мы поехали всей семьей. Дочке почти год, она не слышит, перенесла менингит. Мы поехали за хорошими новостями, а не за приговором.

Я ждала чего-то вроде «промывайте ушки, слух вернется в течение недели».

По пути заехали на заправку. Там была очередь.

— На обратном пути заправимся, — сказал муж.

— Погоди тогда, сейчас я кофе возьму, — попросила я.

Запах кофе — это самый жизнеутверждающий аромат на свете. Если кто-то стоит на подоконнике, собирается прыгнуть, то надо, если есть возможность, …сварить кофе. Этот аромат — лучший аргумент за жизнь.

— Отличного вам дня, — сказала мне женщина в кокетливой бейсболке.

— Спасибо, — обрадовалась я, расценила это как хороший знак.

Она тоже пила кофе, и мы «чокнулись» пластиковыми стаканчиками и рассмеялись.

Мы приехали в медицинский центр в 10 утра. А вышли оттуда в 17 часов вечера.

Мы прошли все исследования и узнали: можно ничего не промывать, наша дочь — глухая. Абсолютно глухая. Ничего уже не спасти.

Врач говорила страшные слова: инвалидность, операция, нет времени, спешить.

Они бились о стекло моего оцепенения, не проникали внутрь.

— Знаете, мы сейчас ничего не понимаем, — сказал муж. — Можете написать нам на бумаге? Или я диктофон включу…

Я поняла, что он тоже в стекле. Не понимает.

Мы вышли из кабинета. В коридоре нас ждал старший сын. Он школьник. Ему семь лет.

— Мам, а я выиграл в шахматы подряд восемь раз, — сказал он ликующим голосом.

Внутри меня разорвался шар раздражения.

— Сколько можно играть в планшет? Ты, вообще, способен на что-то еще, кроме этих чертовых игр? — сказала я своему голодному ребенку, целый день прождавшему в коридоре.

Мы вышли на улицу. Сели в машину.

Когда тебе плохо, самое страшное — замечать, что жизнь течет своим чередом. Смеются дети, летают птицы, люди пьют кофе и ездят на автобусах.

Ты не понимаешь: как так? Почему ? У меня мир перевернулся вверх тормашками, я живу чувствами наизнанку, а все… хрустят яблоками, платят коммунальные платежи, назначают свидания.

Какие матерые эгоисты! Какие сволочи все вокруг!

Мы заехали на ту же заправку.

Женщина в бейсболке снова сделала мне кофе.

— Как ваш день? — мило спросила она, широко улыбаясь.

Мне захотелось ударить ее по лицу. Стереть улыбку.

— Не ваше дело, — грубо сказала я. И стёрла улыбку.

Муж в машине включил музыку. На полную мощность. Капсула авто пульсировала звуком.

— Сделай потише, — сказала я.

— А что, она же все равно не слышит, — кивнул муж на спящую дочь.

— Но мы-то слышим, — с раздражением сказала я.

— Мам, я есть хочу, — сказал сын. Он сидел сзади, смотрел в окно, планшет я у него отобрала.

— ПОТЕРПИШЬ! — в один голос рявкнули мы с мужем.

Мы приехали домой. Поужинали. Я считала минуты до момента, когда можно будет заснуть. Когда я провалюсь в сон, который прервет боль.

Меня раздражал муж. Меня раздражал сын.

Я стала вспоминать этот день. Какая мерзкая врачиха. Не успела поставить диагноз, а уже говорит про инвалидность. Никакого такта. Мы живые люди, а не роботы.

Надо пойти на сайт и написать жалобу. На эту гадкую бесчувственную женщину.

— Что ты делаешь? — спросил муж.

— Пишу отзыв об этой бабе…

— А что она тебе сделала? Это ее работа. Она диагноз поставила. Она не виновата, что Катя оглохла.

— Слушай, заткнись, а? Ты самый умный, да?

— У нас есть в доме что-то алкогольное? — спросил муж. Он у меня не пьёт.

— Не знаю, разве что что-то подарочное… Виски, кажется …

— Тащи. Хочу напиться.

— Ну да, только этого не хватало!

Вот мне кипела, бушевала злость. Я не могла взять ее под контроль. Я поняла, что сейчас кого-то ударю. Для начала в стену, а там будет видно.

Я схватила ключи от машины, стала обуваться.

— Ты куда?

— Гулять.

Я выбежала в ночь, прыгнула в машину и выехала на МКАД. Машин было мало, время близилось к полуночи. Я встала на обочине, включила аварийку.

— ААААААААА! ААААААААА! ААААААААА!!!!

Я кричала до вздувшихся жил, до поступивших от крика слёз. Я слышала свой крик, я вибрировала им. Я кричала так громко и так страшно, что мне кажется, меня было отлично слышно и сквозь закрытые стёкла на всем МКАДе.

ААААААААА!

Домой я приехала в три часа ночи. Муж спал, уронив голову на руки. Рядом стояла початая бутылка виски. С непривычки ему хватило и пары стопок.

Я грузно села на табуретку рядом.

Муж проснулся, стал тереть глаза.

— Я выпил, — сказал он, будто извиняясь. — Я спать.

Я кивнула.

— Сердишься? Молчишь? — спросил муж.

Я помотала головой.

— А что?

Я взяла бумагу, которая лежала на столе. Написала: «я потеряла голос».

Муж встал, поцеловал меня в макушку и сказал:

— Прорвемся. Эта глухота не помешает нам любить нашу дочь.

И ушёл спать.

Я перевернула лист бумаги. Тот самый, который дала врач.

На обратной стороне было написано:

«Вашей дочери нужна кохлеарная имплантация. Нужно направление. И КТ височных долей, чтобы понять, сколько у вас времени. Срочно, ребят. Срочно! Эмоции потом. Сейчас спасите ей слух! Держитесь. Вот все контакты. Скажите, что от меня. Молюсь за вас».

Я заплакала. Голоса не было, я хрипела.

Было очень больно. Ободранное криком горло болело, ныло сердце. Но где-то там, в эпицентре боли, зарождалась надежда. И благодарность.

Я поняла, что миру вокруг не все равно. Даже если на первый взгляд это не так.

***

Когда моей дочери объявили диагноз «Глухота», меня прожгло ужасом.

Я сразу представила картинку: моя маленькая дочка с бантиками, в платьице с цветочком и с плюшевым мишкой в руках стоит на тротуаре, а на нее несется огромный неуправляемый грузовик.

Я это вижу и истерично кричу: «Катя-я-я-я! Береги-и-и-ись!», а она смотрит на меня , улыбается и… не слышит…

Эта картинка преследовала меня. Я почти каждую ночь просыпалась в холодном поту. Я боялась засыпать.

Сон — это теперь встреча со страхом. Свидание с грузовиком, который угрожает моей крохе.

Я стала читать про панические атаки. Про то, как выпроводить грузовик из подсознания.

В грядущей жизни дочери без звуков меня пугал почему-то именно тот факт, что я в случае опасности не смогу криком спасти и уберечь мою дочь.

Потом была надежда. Кохлеарная имплантация.

Потом операция. Ожидание чуда.

Дочке вернули слух. Просто на голове у нее теперь — речевые процессоры.

В день, когда она снова обернулась на свое имя, я плакала от счастья.

В ту ночь я спала как убитая. И кошмар с грузовиком с того дня навсегда исчез из подсознания.

Сейчас мы отдыхаем на Балтике. Балтика — это холодное море и сильный ветер.

Пользователи КИ (кохлеарной имплантации) говорят, что при сильном ветре слышимость сильно страдает, почти пропадает, потому что ветер задувает в процессоры и практически ничего не слышно.

Сегодня мы гуляли по променаду. Ветер — сильнейший. На променаде есть специально очерченная дорожка для велосипедистов .

Приятный женский голос из радиоточки постоянно предупреждает отдыхающих, что гулять по этой дорожке не следует, ибо это опасно.

«Места на променаде хватит всем», — поясняет девушка, заботясь о нашем здоровье .

Катюня обожает бегать на ветру. Она носится, хохочет. Я стою чуть поодаль. Наблюдаю. На дорожку для велосипедистов она не забегает.

Вдруг ветер стал уносить коляску, я отвлеклась, буквально на пять секунд, и в момент, когда я снова обернулась….

Катя стояла прямо посередине велосипедной дорожки, и на нее на всей скорости несся четырехместный велосипедный тандем, а за ним — еще целый велосипедный кортеж.

У меня сердце ушло в пятки.

Я бросилась к дочери и, перекрикивая ветер, заорала:

— КАТЯ-Я-Я-Я!!!!! КАТЯ-Я-Я-Я!!! Осторожно!!!! Береги-и-и-ись!!!!!

И тут я увидела, как она вздрогнула, услышав мой паникующий голос, и инстинктивно бросилась мне навстречу.

Я схватила ее на руки, а через секунду по месту, где она стояла, пронеслись велосипедисты…

Слышит. Слышит. Слыыыышит даже через ветер!!!!

Господи, спасибо!!!

Какое это счастье — иметь возможность спасти своего ребенка, окликнув, предостеречь от опасности голосом.

Голосом, который она слышит!

Текст и фото — Фейсбук Ольги Савельевой

«Апельсинки. Честная история одного взросления» — так называется книга Ольги Савельевой, вышедшая недавно в издательстве «Эксмо». Из аннотации: «На первый взгляд, это просто коллекция рассказов. Они все – самостоятельные и автономные, в том смысле, что можно читать с любого места.
Но на самом деле это не просто рассказы. Каждый из них – ступенька.
И все эти ступеньки ведут из детства во взрослую жизнь. Это целая лестница жизни одной маленькой девочки, которая вырастет во взрослую женщину на глазах у читателей».

Поскольку вы здесь...
У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей.
Сейчас ваша помощь нужна как никогда.
Друзья, Правмир уже много лет вместе с вами. Вся наша команда живет общим делом и призванием - служение людям и возможность сделать мир вокруг добрее и милосерднее!
Такое важное и большое дело можно делать только вместе. Поэтому «Правмир» просит вас о поддержке. Например, 50 рублей в месяц это много или мало? Чашка кофе? Это не так много для семейного бюджета, но это значительная сумма для Правмира.