Охота за Бен Ладеном – спектакль длиною в 10 лет
Сергей Худиев
Группа молодежи, которая на улицах Вашингтона по-американски шумно выражала радость по поводу уничтожения Усамы бен Ладена, попала во все мировые новости; реакция на это у нас была скорее негативной — мол, Усаме, конечно, туда и дорога, но зачем же такие неистовые песни и пляски? Это все же смерть, а не выигрыш футбольного матча.
В самом деле, в бурном ликовании по поводу чьей-то смерти есть нечто недолжное и опасное. Сначала вы ликуете по поводу смерти крайнего злодея, затем — злодея не столь крайнего, потом — людей, с которыми Вы не поделили ресурсы (по счастливому совпадению, они тоже оказываются злодеями), потом веселитесь о смерти человека, с которым у Вас возникли принципиальные мировоззренческие разногласия (мерзавца, разумеется!), потом Вас окончательно покидает всякое сострадание к другим человеческим существам — ведь все они, в конце концов (возможно, за редкими исключениями) мерзавцы и злодеи.
Поэтому лучше не начинать — и, если не оплакивать лютую смерть грешника, то, по крайней мере, не веселиться. Пример Усамы поучителен еще в одном отношении; это человек, который организовал ряд терактов, в которых погибли тысячи людей — случайно подвернувшихся гражданских лиц, обычных обывателей, которые пришли в свои офисы в обычный рабочий день. Почему? Каковы были его мотивы? В одном из документальных фильмов я видел интервью с людьми, знавшими Усаму бен Ладена лично. Из их рассказов вставал образ, немного напоминавший дедушку Ленина — простой, добрый, сердечный человек, который любит играть с детьми в футбол. Более того, человек нравственно чистый, воздержанный, глубоко благочестивый, жертвенный, и — не смейтесь! — справедливый, человеколюбивый и сострадательный.
Имея возможность жить в роскоши и неге, он решает посвятить все свои средства делу джихада — помощи братьям-мусульманам, страдающим от агрессии неверных, жить в суровых условиях, спать на земле, постоянно подвергаться смертельной опасности. Он отправляется в Афганистан и сражается с советскими войсками; через какое-то время после завершения войны он решает дать отпор другой сверхдержаве — США, и неустанно трудится ради защиты своих братьев везде, где они страдают от неверных — в в Югославии, в Чечне, в Ираке, в Палестине.
Он — воин без страха и упрека, который стоит против всей мощи растленного и кровожадного Запада (боюсь, что для исламистов этот «Запад» включает в себя Россию) , и теперь, когда пули неверных прервали его земной путь, его соратники уверены, что он вошел в рай и обрел великие награды за все те славные подвиги, которые совершил при жизни.
Нам это покажется полным безумием — как убийство случайно подвернувшихся невинных людей может быть подвигом, заслуживающим небесных наград? Но для Усамы — и его сподвижников — это так. Клерки в американском офисе — как и пассажиры в московском метро — заслуживают смерти потому, что они принадлежат к этой растленной, богомерзкой цивилизации, не заслуживающей ничего, кроме ада.
Арабская улица, певшая и плясавшая 11 сентября 2001 года, полагала, что совершилось справедливое возмездие агрессорам и богопротивникам. И Усама, и его поклонники — люди глубоко верующие, более того, нерушимо уверенные, что Всевышний доволен их служением. Нас не должно это удивлять; нам это предсказано — «всякий, убивающий вас, будет думать, что он тем служит Богу. Так будут поступать, потому что не познали ни Отца, ни Меня. (Иоан.16:2,3)»
Люди, уверенные, что «тем служат Богу» по выходе своем из тела, вместо ожидаемых наград за верную службу, столкнутся с чем-то другим. Они успешно задавили в себе — как соблазн, как преступную слабость — тихий голос, послушавшись которого, они еще могли бы спастись; а теперь уже поздно. А самое пугающее в этом то, что эта опасность не зарезервирована за иноверцами; принадлежность к Церкви сама по себе не гарантирует никого из нас от того, чтобы впасть в ненависть и злобу и при этом быть уверенными, что мы «тем служим Богу».
Святой Иоанн Кронштадский предостерегает нас об этой опасности: «Злобы, как огня, бойся; ни из-за какого благовидного предлога, тем более из-за чего-либо тебе неприятного, не допускай до сердца: злоба всегда злоба, всегда исчадие диавольское. Злоба приходит иногда в сердце под предлогом ревности о славе Божией или о благе ближних; не верь и ревности своей в этом случае: она ложь или ревность не по разуму; поревнуй о том, чтобы в тебе не было злобы. Бог ничем так не прославляется, как любовию вся терпящею, и ничем так не бесчествуется и не оскорбляется, как злобою, какою бы она ни прикрывалась благовидностью».
Нью-Йорк, США. 1 мая. Народное ликование по поводу убийства Бен Ладена
Соблазн злобы всегда прикрывается благовидностью — обычно, борьбою со злом. Вот оно, Зло! Бейте его! Вы что же это, хотите проявлять терпимость ко Злу? Беда в том, что зло многолико; и в то время, как мы уверены, что оно осаждает нас снаружи, оно уже вползло внутрь. Одни люди так ополчаются на грех, что совершенно забывают о милосердии к грешнику — да и как тут можно быть милосердным, это же помешает борьбе со Злом! Видя такое немилосердие, другие воодушевляются лозунгом «беспощадно дави немилосердную гадину!» и выказывают немалую злобу уже в порядке борьбы со злом немилосердия, так что мы можем видеть людей, которые с чрезвычайной ненавистью обличают в ближних нехватку любви. Все это напоминает трагикомическую ситуацию, когда люди гоняются с кочергой за чертом, который уютно устроился у них на загривке.
До смертоубийства, конечно, еще далеко — но беда в том, что это скользкий склон, на нем трудно удержаться. Поэтому лучше от него держаться вообще подальше — и да, не ликовать по поводу чьей-то смерти, даже если покойник нам очень сильно не нравился.
Читайте также:
Либеральный фашизм