И воззвал Господь Бог к Адаму, и сказал ему:
— Адам, где ты?
Смерть раскалывает человека, как орех. Извлекается ядро, и мы можем видеть скорлупу и душу, почти по-отдельности.
Тело, как отработавший механизм, уже не интересно, а вот душа — другое дело. Мы часто слышим как в храме поют или читают: «Честна пред Господом смерть преподобных Его». Слышим молитвы о даровании непостыдной, мирной и безболезненной смерти. Мы читаем в житиях о смерти праведников и видим, что смерть на самом деле может быть великим и красивым событием, когда человек стоит пред дверкой миров. Праведник уже взялся за ручку этой небесной двери, уже приоткрыл ее. Ему уже слышатся иные голоса, видны иные истины и небесный свет ложится на его лик. Человек в сединах бел как ангел. Он становится легок и прост.
Иногда нам попадаются праведники, и мы видим прекрасную старость и тихое угасание. Таких праведников мы можем встретить среди наших соседей в деревне, при храме, или среди знакомых. Они уходят тихо, как ангелы, оставляя нам память о добрейшей Никитичне, Филипповне, Афанасьевне или Петровиче. Все мы встречались с такими старенькими ангелами доброты.
Но в обычной жизни мы встречаемся с трудной и некрасивой смертью. И дело даже не в медицинской или гигиенической составляющей надвигающейся смерти. Эти трудности мы легко преодолеваем, имея маленьких детей. Нам нисколько не отвратителен ни текущий ночью носик, ни «ловля рыбы» в постели, ни крик ночью. Другое дело старость. Все эти мелочи затмеваются старческим слабоумием. Видеть родное лицо и понимать, что пред тобой неадекватный или абсолютно чужой и агрессивный человек, катастрофически тяжело. Вот перед тобой тот отец, с котороым сын делился мечтами, лежа вместе под звездами летней ночью на берегу реки. Вот та мама, с которой дочь обнималась в утренней постели и доверяла первые секреты. Лицом родные и совсем чужие
Человек перед старостью сначала как-то борется со смертью: лечится, гонит от себя прочь мысли о ней, а ему глупо желают долголетия. Но смерть, как ночь, все равно приходит и накрывает все наше существо. И тогда происходит очень важный момент – человек ломается и сдается. Он перестает принимать условности, мучившие его всю жизнь. Он отбрасывает все маски и хочет побыть хоть малое время самим собой.
Невыносимо тяжело видеть знакомые черты, за которыми проясняется злой и чужой человек. Невольно закрадывается мысль о том, каким же человек предстанет пред Христом? Есть церковное мнение, что воскресший будет иметь возраст Христа. Так значит после тридцати лет мы жили напрасно и только портили свою душу дурными привычками? Но, допустим, тело мы получим молодое, а душу в каком возрасте? По идее, душу мы должны были совершенствовать до самой смерти.
Но что мы видим вместо совершенства? Некоторые закономерности. При всей разности угасания мы легко наблюдаем, как падают покровы условностей и человек становится… самим собой. Точнее, таким, каким он подсознательно хотел быть всю жизнь.
Большинство не любит свою работу и страдает от печальной необходимости зарабатывать деньги. Они радуются пятнице, и венцом года для них становится отпуск равный безделью и гульбе.
Большинство воспринимает семью как арену борьбы за существование своей индивидуальности. Неспроста потом, уже в старости, пожилые родители, вспоминая весь тот ужас, который им принесли дети, ни за что не хотят жить с ними вместе и встречать свою смерть. Часто старики, взятые детьми в город, убегают в свою убогую деревенскую жизнь, лишь бы быть свободными.
Большинство любит и ненавидит одновременно друзей, коллег, соседей и весь белый свет, потому что все нас НАПРЯГАЮТ. Как написал Ремизов:
— Человеку – человеку друг, волк и товарищ.
Близкая смерть делает бессмысленной условности. Страшное одиночество смерти заставляет изо всех сил полюбить себя. Это то, о чем писали экзистенциалисты.
Мы говорим: «Впал в детство». Нет, это далеко не детство. Это — обнажение результата своей работы над душой за всю жизнь. Слава Богу, люди не умеют читать наши мысли, не видят наших тайных поступков и не слышат того, что мы можем сказать друзьям и родным в минуты гнева. Мы умеем обманывать и себя и людей. Но мы не можем обмануть смерть. На пороге смерти открывается наше Я во всей красе. И мы боимся этой правды о себе. Мы боимся того, что может вылезти бессознательно из нашей души во время смертной болезни. Причем, удивительно, что предстать перед Богом обнаженными всякого добра нам как-то не очень стыдно. Но, восклицая: « Не дай Бог, дожить до старческого маразма!», мы показываем, что стыд перед людьми нам важнее страха Божия.
В этом вообще парадокс человека: стыдиться людей и не стыдиться Бога. Как будто Творец не видит нашей мерзости, когда мы грешим тайно. Человек не стыдится Бога, потому что первородный грех говорит ему, что он — сам Бог. И поэтому, если он не впустит настоящего Бога к себе в комнату, то Тот и не войдет, не узнает и не услышит. А если и узнает, то это не Его дело. А если будет судить, то Он, как равный равного, строго не осудит.
Эта идея равенства с Богом в максимуме была развита великим писателем Львом Толстым. Он, как гений, вобрал в себя всю экзистенцию «напрягаемых» людей, сложил ее и поделил на общий знаменатель. Нашел, что средневзвешенный и справедливо распределенный эгоизм — и есть покой и счастье.
Он провел грандиозный эксперимент над собой: «Стать самим собой без Бога». То есть, не мелкая стариковская хитрость – стать таким, каким тебе не давали быть всю жизнь, оправдываясь, борясь и обманывая. Не то что уклониться от рук родни и тяжести работы, а отвести с плеча руку Самого Бога, как главного сдерживающего.
Этот самообман не есть собственный продукт творчества великого писателя. Он просто выразил, то, что подспудно понимали все те, кто не умеет любить. Ведь любовь – это иррациональный божественный дар. Он выразил мысли тех, кому Бог мешает жить. И это был «честный» обман. Толстой, как и большинство из нас, приняв плотский мир за самодостаточную данность, не вышел за пределы тленного мира. Кем он был, тем он и ушел. Обман заключается в устранении мистической составляющей нашей жизни и сведения мира к космосу человека. То есть, грубо говоря, к эгоизму.
Все знают, что Бог есть. Но…
Культура обмана царит над всеми нами. Толстой пишет о том, что мысли о смерти, как шум приближающегося водопада, в котором должны погибнуть наши лодки, люди пытаются перекричать шумом искусственного веселья.
Оставаясь в мире вещей, не выходя за пределы материального бытия, душа утрачивает возможность преобразиться. Ведь преображение – это выход за пределы того, что имеем сейчас. Такая душа просто прокисает. И в старости становится отвратительной на вид так, что родные, плача, страдая и тоскуя об утраченной любви, ухаживают ради светлой памяти лучших лет.
Наша душа – не наше частное дело. Она также принадлежит Богу и людям. Наша душа – часть мира, в котором мы живем.
Все что мы делаем в мире, в идеале, должно быть нашим совместным трудом с Богом – синергией. Наше личное Преображение, которое должно произойти по примеру Христа, также должно созидаться совместным усилием. Бог не может сломить волю человека и преобразить его насильно фаворским светом. Стяжание этого преображения должно происходить всю жизнь осознано и добровольно. Человек осознанно должен себя наполнять Богом. Но наполняет душу строительством дома, покупкой автомобиля и отпуском. Без надежды на Царство Небесное дом до краев заполняется хламом: мешками вещей, сломанными телевизорами, книжками, инструментами, коробочками, одеждой, которую никто никогда носить не будет. А у гроба карманов нет.
Сейчас много пишут о том, что Рай и Ад начинается здесь и сейчас. Но важно, что и преображение души человека, подобное Преображению Христа на горе Фавор, также начинается здесь и сейчас.
Наша деревенская праведница Никитична из села Тамашево под Спас-Клепиками умирала легко и просто. Она как солнце сияла на закате своих дней. Она любила всех чужих деревенских детей как своих. Она была рада с охотой послужить любому, с кем сводила ее судьба. В день, когда она могла дать кому-то картошки, постеречь дом или чем-то бескорыстно помочь, она была счастлива. Ее смерть принесла не только печаль, но и память, согревающую сердце. Она, как солнце из под вечерней тучи, освещает душу добрым воспоминанием. Ей стали понятны слова апостола Павла: «Имею желание умереть, потому что смерть сочетает с Христом». Христос тогда у Назарета показал, как это может быть, а наши праведники теперь показали, что это может быть везде и с каждым, любящим Бога. Никитична преобразилась не на Фаворе, а в простой рязанской деревне. Фавор — он везде. И Христос рядом.
Какая-то первобытная адамова глупость — спрятаться и обмануть Бога. Как можно обмануть Бога? Никак. С ощущения того, что Бог смотрит и видит меня ежесекундно, и начинается трезвение и просветление души. Она приходит в себя, чистит себя пред небесным зеркалом и, постепенно, приходит к честной и непостыдной жизни и старости. А старость — как первый акт раскрытия истинного вида души пред Богом и людьми. Когда мы видим умирающего праведника, мы точно понимаем, что так не бывает, чтобы смерть украшала человека и делала его похожим на ангела. Смерть сама по себе отвратительна Люди сами умирают не так. Смерть праведника — явное чудо и свидетельство благости Бога.
Падает молот смерти, раскалывается орех жизни, и душа праведника, принявшая в себя Христа, предстает свободной от уз мира и светлой. Смерть с Богом – это первый акт преображения людей перед вечной жизнью. Преображение, которое мы принимаем вслед за Христом — это первые объятия Бога и человека, видимые глазом.
И воззвал Господь Бог к Адаму и сказал ему: где ты? Он сказал: голос Твой я услышал в раю, и убоялся, потому что я наг, и скрылся.