«Смерть — разлука, которая не разлучает». Памяти митрополита Диоклийского Каллиста

«Он был похож на мистера Пиквика»

Только что узнала: умер митрополит Диоклийский Каллист Уэр. А если человеческим языком, владыка Каллист к ангелам отправился.

Люди в византийских титулах обычно не вызывают у меня доверия. Чем громче титулы, чем тяжелее облачения и панагии, тем доверия меньше. Но к владыке Каллисту, как мало кто знавшему византийскую патристику, литургическую и аскетическую традицию, видевшему в ней не «собрание музейных экспонатов», но постоянный, настырный, личный вопрос к каждой эпохе, никакая византийщина не приставала. 

Он был похож на мистера Пиквика, на Пэлема Грэнвилла Вудхауза и его лорда Эмсворта, других персонажей чистейших и смешных английских книг, а также на большую, добрую собаку. Тайное имя — «владыка Коалист», как мы с друзьями называли его между собой. От благородной коалы в нем тоже многое было. 

Митрополит Диоклийский Каллист. Фото: Ефим Эрихман

Вышло так, что мне посчастливилось быть переводчиком двух из трех вышедших по-русски его книг — «Внутреннее Царство» (вышла в киевском издательстве «Дух и Литера») и «Путь православия» (дополненная версия готовится сейчас в московской «Никее»), а также некоторого количества статей. 

Благодаря издательству «Дух и Литера» мы с владыкой Каллистом познакомились. В самом начале 2000-х он приехал в Киев на ежегодные Успенские чтения, которые издательство проводило совместно с Киевской духовной академией. Проходили они в Киево-Печерской лавре.

Далее последуют истории.

Собаки, Винни-Пух и шапка-ушанка

Владыка Каллист идет по лаврской дорожке к гостевому корпусу, в котором он жил. К нему бросаются две дамы, их наружность выдает тот «постно-масляный» тип благочестия, который встречается во всех монастырях — неопределенного цвета мешковатые юбки до пят, суровые платки до бровей, аскетически-нечищенные башмаки — и елейно просят благословения. В ответ владыка Каллист широко улыбается: «Hello, girls!»

На следующий день после конференции владыке Каллисту показывают Киев. Холодно, дождливо. Мы стоим у Софии Киевской, со стороны Михайловского собора, кого-то ждем. Вдруг откуда-то появляется в меру грязная, как и положено в дождь, потрепанная жизнью подзаборная собака и направляется нам.

Подслушивать чужие разговоры негоже. Когда собака уходит, владыка Каллист рассказывает о том, как он любит ездить по Оксфорду на велосипеде и его облаивают тамошние собаки, о «Винни-Пухе» и еще что-то детское, смешное, такое, от чего воздух наполняется ароматом какао, корицы и другими рождественскими запахами. 

Еще одна картинка. Тот же день, та же прогулка. Владыка Каллист почти вприпрыжку несется вниз по Андреевскому спуску. За ним едва успевает переводчик (то есть я), за нами спешат гости конференции, организаторы, а также «священнический и иноческий чин». Вдруг владыка Каллист резко останавливается у лотка с шапками породы ushanka, матрешками цвета вырви-глаз и еще чем-то столь же великолепным, показывает рукой на ассортимент и спрашивает:

— Is it a real kitch?

— Yes, — убежденно киваю, — indeed.

Владыка довольно улыбается, покупает ушанку, матрешку, еще какие-то артефакты, учтиво («в вежливости Божья благодать») раскланивается с продавцом и так же, почти вприпрыжку несется дальше.

Фото: Ефим Эрихман

А это уже не Киев, а шотландский остров Айона. Я недавно приехала, с новыми знакомыми ищем общие имена. Одно находится сразу. «Kallistos, — рассказывают, — он здесь бывает каждый год, очень любит гулять, ходит к овцам». Это нетрудно представить: ветреный остров, огромные валуны и разноцветная галька на берегу, шотландская туманная зелень и владыка Каллист шагает по острову или сидя на скамейке беседует с овцами (проверено — айонские овцы тоже любят сидеть на скамейках) или с толстым белым пони. Совсем как святой Коламба, покровитель этих мест. Время на Айоне не бежит, не идет, а течет медленной, густой струей. Одно из самых красивых эссе владыки Каллиста — «Время: темница или путь к свободе?» 

Любил мир и удивлялся ему

Почему так отрадно, почти физически приятно, наслаждение ума, переводить его тексты? Наверное, потому, что все в них — здравый смысл и изумление, все о красоте и правде. Совсем как у Юлиании Нориджской, которую владыка Каллист очень любил и часто цитировал: «Я не знала греха, не знала, как это…» Точнее, нет, о грехе он, человек, много чего переживший, знает, но знает и нечто большее, из той же Юлиании — «in all matter of things all shall be well» — и считает нужным рассказывать именно об этом. 

Оно теоцентрично и антропологично одновременно — о Боге, в акте чистого творчества, то есть любви создавшем мир, и человеке, дело которого изумляться и благодарить, о красоте и таинстве человекообщения.   

Есть у него эссе (одно из моих самых любимых), которое так и называется: «Смысл удивления», изначально это была проповедь в начале учебного года в оксфордском колледже Всех святых: «…окружающий мир исполнен смысла и красоты, но в то же время он — падший, расколотый, на всем видна печать страдания и греха. И в этот падший мир приходит сам Бог. Поэтому ничто не скверно, ничто не презренно само по себе, но только из-за “испорченного зрения” мы не можем этого увидеть… Но на всем почиет слава, чудо наполняет мир». И наконец «истина и удивление неотделимы от свободы».

Фото: Ефим Эрихман

Это богословие не противополагало себя культуре, не состязалось с ней, а напротив, перекликалось, поверяло себя ее интонациями и вопросами. Поэтому в текстах владыки Каллиста очень много цитат — не только из византийской и латинской патристики, патериковых сказаний, не только из любимого его Исаака Сирина («…что есть сердце милующее? Возгорение сердца человеческого о всякой твари…»), но из английских метафизиков (именно он открыл мне Гердера), из Достоевского, Пушкина, Брэдбери, Элиота, матери Марии (Скобцовой) и ребе Зуси из Аннополя. Они звучат в его текстах как голоса собеседников. «Hello, friends!»

В последний раз мы виделись, кажется, году в 2015-м, когда владыка Каллист приехал в Москву на конференцию по наследию Исаака Сирина, и легкое, на себя не озирающееся присутствие, очеловечивало «масштабное церковное мероприятие».

Как там, куда он сейчас пришел, ему навстречу вышли вудхаузовская такса, другие собаки, подзаборные и породистые, коты, Диккенс, Элиот, Честертон, святая Юлиания Нориджская, мать Мария и ребе Зуся из Аннополя.

Один из радостных (по большому счету радостных) текстов владыки — эссе о том, что «смерть есть разлука, которая не разлучает».