Три года назад в Великих Луках, в коррекционной школе восьмого вида для детей с необратимым отклонением в развитии — умственной отсталостью, случился необычный выпускной. После всех официальных выступлений микрофон взяла 11-классница Полина Зобова.
Традиционные речи о корабле под названием «взрослая жизнь», полном новых знаний и открытий, звучат здесь не часто. Вместо аттестата выпускникам выдают свидетельство об образовании, с которым можно получить несколько несложных профессий, таких как маляр-штукатур и сапожник.
Но Полина вышла, превозмогая дрожь в коленках, и сказала, что будет учиться на педагога. В этот момент ее одноклассницу ткнула в плечо сидящая рядом бабушка: «Видишь, какая девочка молодец! А ты чего добилась, почему ты не можешь так, как она?»
Полина
— Я от души посмеялась, — вспоминает Полина. — Но эта бабушка, конечно, не до конца поняла, почему у меня так произошло.
Первое и главное слово
27 июня 1999 года у 24-летней Лены Зобовой родилась дочка. Лена еще подростком решила, что если ребенок появится вне брака, она никому не расскажет, кто отец, а отчество даст по имени своей первой школьной любви — Леши.
Леша был мальчиком из уважаемой состоятельной семьи, и его родители страшно переживали, что сын влюбился в грозу средней школы, оторву Зобову. Лена никогда не носила юбок, собирала волосы в тугой пучок, в 15 лет на попутках уехала к друзьям в Мурманск, не предупредив маму, чем едва не довела ее до инфаркта и окончательно разочаровала уважаемую семью.
В начале 90-х родители увезли Лешу в Финляндию, и больше в Великих Луках о них никто не слышал. Лена, как и предполагала, замуж не вышла, но родила сначала мальчика, Павла Алексеевича (имя изменено), а потом и девочку, Полину Алексеевну, Посю, как она одна на всем белом свете называла дочь.
В год Полине поставили диагноз — левосторонний гемипарез. Это одно из легких проявлений ДЦП, для которого характерны паралитические поражения левой стороны — она малоподвижна, укорочена, и — часто, но не всегда — повреждение противоположного полушария мозга. Биологический отец Полины, который легко был вычислен среди Лениных «дружков» ее мудрой мамой, окончательно исчез примерно в это время, вероятно, испугавшись трудностей.
Елена все больше выпивала, оставляла дочь одну, не занималась ее развитием. В том числе поэтому Полина заговорила только в пять лет, когда маму лишили родительских прав и передали ребенка бабушке.
Заявление в опеку написала соседка по общежитию. Она до сих пор там живет, и Полина, когда они сталкиваются в коридоре, не здоровается с ней, даже не смотрит в ее сторону.
— Как эта женщина могла отнять у ребенка самое дорогое — маму, — обиженно объясняет она, хотя и признает, что причины забрать ее были очевидны.
В день, когда государство лишало Лену родительских прав, бабушка взяла Полю за руку и повезла через весь город в суд. Сама Лена на слушание не пришла, потому что выпивала. Полина все еще думает, что если бы мама была там, судья дал бы ей возможность исправиться и не разлучил бы их.
Поначалу у бабушки жилось хорошо. Прежде всего Полине нравилось не видеть вокруг себя пьяные лица и не слышать запах алкоголя, который она, пятилетний ребенок, уже прекрасно научилась отличать.
Перегар вперемешку с сигаретами для нее до сих пор мамин запах, правда, вместе с ним слышалось что-то еще, очень приятное, что Полина уже не вспомнит. Ей кажется, именно так пахла материнская любовь.
Бабушка тоже любила внучку, но как-то по-другому. По утрам она включала диск с музыкой на DVD и, широко улыбаясь, надвигалась на сонную Полину: «Вставай, Поля, пора в садик». Натягивала на нее колготки и платьице, кормила, на маршрутке через весь город везла в детский сад. Это был особенный садик для детей с задержкой умственного развития. Напротив него стоял другой, для обычных детей. Бабушка просила директора перевести внучку в этот другой садик через дорогу, но та, строго поджав губы, отвечала: «Если бы с Полиной все было хорошо, она могла бы общаться с нормальными ребятами».
В семь лет Поля впервые прошла тест Векслера, которым измеряют уровень интеллектуального развития. Она остановилась перед самым порогом нормы, не добрав несколько баллов, и ей поставили диагноз «легкая умственная отсталость». Полина вспоминает, что на многочисленных проверках у психологов особенно сложно было понять, почему ее правая рука с одной стороны, а сидящего напротив человека — с другой. На основании в том числе этого ее направили в коррекционную школу.
Бабушка пыталась сопротивляться, но недолго. Она попросила соседку, учительницу с большим стажем, понаблюдать Полину. Пару недель девочка ходила к ней, отвечала на вопросы, «бренчала» на пианино, и вердикт соседки был неутешительный: «Да, Поля такая, ей надо идти в коррекционную школу».
Мама регулярно навещала Полину, приносила подарки, порывалась забрать к себе, но бабушка не позволяла.
Однажды восьмилетняя Поля приехала домой из санатория, где проходила реабилитацию после операции. До сих пор она ходила как балерина, потому что не могла наступать на левую пятку, и наконец во Пскове ее прооперировали. Вместе с ней в больницу поехала мама. Бабушка очень просила ее отказаться от выпивки хотя бы на время, но Лена не удержалась, и им пришлось вернуться в Великие Луки раньше срока.
Месяцы после операции в великолукском санатории были счастливым временем для Полины. Она понемногу училась самостоятельно ходить и даже, пока врачи не видели, бегала по улице без костылей.
В те выходные, вернувшись из санатория, она играла дома. Почему-то забилась между шкафом и стенкой и ковыряла обои. В комнату зашла бабушка с усталым озлобленным лицом — она снова поругалась с Леной из-за водки — и строго дала трубку Полине. Мамин голос был мягким и добрым. Она спросила, как у Полины дела, и пообещала прийти завтра. Полина попросила ее «сварить супчик». Кажется, Лена собиралась приготовить борщ.
Весь следующий день девочка провела в томительном ожидании. Под вечер она села на кухне у окна, включила «Европу+» на стареньком радиоприемнике — по вечерам там всегда крутили ее любимые песни — и стала всматриваться в сумерки. Дорога от бабушкиного дома как будто проваливалась вниз, а потом взлетела вверх, к облакам. Оттуда, сверху, должна была появиться Лена. Поля слушала музыку, думала о том, что до ее дня рождения остался месяц и скоро, вероятно, она совсем сможет забыть о костылях.
А потом появилась бабушка с красными глазами и черным платком на голове. Платок, как назло, был красивый, усыпанный блестками, и Полина подумала, что у них какой-то праздник. «Нет, Поля, не праздник, — бабушка села рядом и крепко взяла ее за руку. — Твоя мама умерла».
Много лет спустя Полина узнала, что в тот вечер Лена, которая боялась стоматологов, приняла анальгин от зубной боли и запила его водкой.
Бабушка полезла в шкаф и суетливо перебирала Ленину одежду, решая, в каком костюме лучше хоронить дочь. Полина не отводила глаз от вываленных на диван брюк и кофточек — Лена совсем не носила платьев и сейчас Поля очень гордится, что эта нелюбовь передалась ей — и почему-то не плакала, как не плакала на похоронах.
Зато с тех пор в дни мероприятий, посвященных родителям и особенно мамам, Полине в школе давали выходной. Делать так решили после того, как в самый первый раз, пока дети на сцене пели: «Ма-а-ма, первое слово, главное слово…», — у десятилетней Полины случилась истерика. Сначала она пыталась закрывать уши, потом сжимала руками рот, но все же не сдержалась, заплакала, закричала. Из актового зала ее, достаточно крупного ребенка, выносили три или четыре человека.
Девятая школа восьмого вида
В школу Полина пошла только в третьем классе. До этого она год провела на домашнем обучении и еще год — на реабилитации в санатории. Классы в коррекционных школах небольшие, максимум 15 человек.
Вместе с ней учились двойняшки Маша и Даша, которым было уже по 12 лет. А еще Стас — Полина до сих пор не может понять, почему его перевели в коррекционную школу, так как он был способный. Виталик, красивый мальчик, но с очевидными признаками «этого заболевания». Кристина, в третьем классе она кусала детей и поэтому во время уроков на нее надевали медицинскую маску. Сергей, мальчик с аутизмом. Полина вспоминает, что никто, даже учителя, не мог общаться с ним правильно, учитывая его особенности, поэтому парня часто доводили и в ответ он бросался стульями. Мальчик по фамилии Дубровский — его положили в психиатрическую клинику, потому что во время урока он на спор прыгнул с третьего этажа и сломал ноги.
Вспоминая про коррекционную школу, Полина спрашивает (как будто у самой себя), не засудят ли ее, а потом, махнув рукой, решает, что все равно расскажет всю правду. По ее словам, учителя там разные. Была Татьяна Владимировна, учительница начальных классов, женщина с добрым сердцем. Она любила всех детей и обо всех заботилась. Мальчику, за которым не следили дома, она стригла ногти и покупала чистые носки. Полине и ее бабушке помогала решать бюрократические вопросы, муж Татьяны Владимировны заносил Полю на руках в подъезд после операции, когда она еще не могла ходить (в то время девочка занималась с учительницей дома). На день рождения Татьяна Владимировна подарила Поле красную косметичку.
Когда она заболела, третьему классу дали другую учительницу. Та требовала, чтобы у всех детей имелись закладки. Если у кого-то их не было, она могла стукнуть этого ребенка головой о парту. Был случай, когда перед школьным мероприятием одноклассница Полины случайно задела эту учительницу и на ее колготках появилась стрелка. Она ударила девочку по лицу, причем дала такую оплеуху, что у одноклассницы зазвенело в ушах, вспоминает Полина.
Отношения с одноклассниками тоже были сложными. Полину унижали и били практически за все: за музыкальный вкус — всем нравился рэп, а ей рок; за внешность — ее прозвали «тушенкой», дразнили за хромоту; за хорошие оценки, потому что в отличие от многих в этой школе учеба давалась ей легко. Став постарше, Полина попробовала искать защиты у учителей.
Она ходила к завучу, говорила, что в классе ее травят, а завуч на это отвечала: «Ты же все равно будешь общаться и шутить с ними потом, зачем сейчас эти разбирательства».
У Полины не складывались отношения со сверстниками и за пределами школы, потому что коррекционка — это клеймо. Она рассказывает, что все дети, которые там учатся, стараются это скрывать.
В Великих Луках две школы номер девять — одна обычная, у рынка, другая — восьмого вида, то есть коррекционная. Когда кто-нибудь уточнял, в какой именно девятой школе учится Полина, она обманывала, что у рынка. Скрывать правду становилось сложнее, когда сверстники в санатории или лагере видели, что Полина не может решить самые простые примеры. В коррекционной школе на 11 лет растянута программа до 6-го класса, вместо экзаменов в 9-м и 11-м классе сдают швейное дело, а вместо аттестата выдают справку, которой, как объясняет Полина, «можно только подтереться».
— Обыкновенных дробей не было, вместо литературы — чтение, не русский язык, а деловое письмо. Была этика, психология, экономика, но мы учились высчитывать проценты. Никаких формул, уравнений, я не знала математику вообще. Я даже таблицу умножения не знала, потому что нам повесили ее на стенке, чтобы мы решали и смотрели. Падежи точно так же, потому что «дети не хотят», «дети не способны». Нам упрощали жизнь, — говорит Полина.
К подростковому возрасту Поля Зобова решила, что ее одноклассники лучше, поэтому имеют право унижать ее. Она не любила себя, не могла смотреть на себя в зеркало, особенно в большое, где видела себя в полный рост. Бабушка даже решила совсем не заводить дома больших зеркал, чтобы Поля, чего доброго, их не разбила. Другое дело — маленькие. Иногда Полине нравилось смотреть на свое лицо, потому что, во-первых, директор санатория как-то сказал, что у нее прекрасная заразительная улыбка, а во-вторых, у нее пухлые красивые губы, точь-в-точь как были у мамы.
Единственной подругой Поли долгое время была девочка Дана из соседнего города Псковской области, с которой они познакомились в санатории. Та сразу узнала о Полином диагнозе и решила, что это, вероятно, какая-то ошибка, потому что с ней было весело и интересно, как не со всякой девочкой 14-ти лет.
Дана вспоминает, что Полине действительно было непросто: ровесники, особенно мальчики, подшучивали над ней из-за внешности, и она очень тяжело это переживала. Кроме того, у нее начались проблемы дома, она часто ссорилась с бабушкой. Они даже называли себя подругами по несчастью, потому что Дана тоже жила с бабушкой и дома были конфликты.
— Полина могла быть очень жизнерадостной, а потом поругается с бабушкой и все — жить не хочу. Ей не хватало друзей. Мы, конечно, переписывались, она приезжала ко мне в гости, но ей нужен был кто-то рядом. Я советовала написать в интернете, в группе знакомств, но она боялась, что ее отвергнут, не захотят с ней общаться, — вспоминает Дана.
Как-то в реабилитационном центре Полина увидела, что взрослый мальчик обижает маленькую девочку с ДЦП. Она попросила не делать этого, на что мальчик ответил, что таких, как Полина, вообще надо бить. Каких, он не уточнил, но девушка и так все поняла. К тому времени она сама глубоко верила, что умственно отсталая и это необратимо.
Звонок домофона и предательство взрослых
— Только напишите, пожалуйста, что я очень люблю свою бабушку, — попросила Полина после интервью.
Бабушка заменила ей всех близких людей, и, несмотря на сложные отношения, Полина ее ни в чем не винит. Она понимает, что женщине, потерявшей дочь, а за несколько лет до этого — мужа, было сложно бороться с системой за корректный диагноз. Тем более, что бабушка пыталась, но ей никто не помог, а у нее самой большие проблемы со здоровьем — прогрессирующее заболевание ног. Сейчас она может передвигаться только на костылях и практически не выходит из квартиры.
По-настоящему Полина ненавидит только одного человека — родного брата, который старше нее на пять лет. Он всегда был трудным — сначала ребенком, потом подростком, а после 18 пошел по пути матери, дедушки, двоюродного дедушки, двоюродного дяди — начал сильно пить. Из-за такой наследственности Полина уже не верит в «хеппи-энд» для своей семьи.
Один из самых страшных звуков для нее до сих пор — это звонок домофона. Память сразу возвращает ее в их маленькую квартиру в Великих Луках. Ночь, брат пришел пьяный, сейчас он войдет и будет ее бить. Толкнет в стену, Полина больно ударится спиной, от этого удара на несколько секунд пропадет дыхание и покажется, что треснул позвоночник. От страха из-под ног уйдет земля, и когда она упадет, брат продолжит топтать ее ногами.
Откуда-то у него в руках появится замороженная рыба, и он будет больно бить Полину по лицу.
Но даже не это самое плохое. Хуже, если брат решит кинуться на бабушку. Тогда Полине придется закрывать ее грудью или, если не хватит смелости, сбежать, вызвав полицию, а потом искать, у кого бы переночевать, потому что полиция всегда обещает оставить его в участке до утра, но каждый раз отпускает в 10 вечера.
Поля иногда не верит, что все это делает тот самый человек, который однажды спас ее. В тот день дети играли на улице, начался страшный ураган, Полина была самая маленькая и не успела укрыться вместе со всеми. Тогда брат выбежал, крепко ее обнял, и они стояли так вдвоем, два глубоко одиноких ребенка, пока ветер не успокоился.
Однажды Полина набралась смелости и решила пожаловаться на ситуацию в семье психологу в коррекционной школе. В очередной раз она объяснила, что одноклассники ее унижают, а дома невозможно находиться, потому что брат пьет и бьет их с бабушкой, и что она чувствует себя одинокой и незащищенной. Психолог посмотрела на девочку спокойным долгим взглядом и бескомпромиссно отрезала: «Не в нашей компетенции вмешиваться в твою семью и в вашу жизнь, тебе следует обратиться в полицию».
— А я знала: если я обращусь в полицию, меня отправят в детский дом, потому что получается, бабушка со мной не справляется. Но я бабушку люблю и она меня, просто не можем мы ничего изменить, такой замкнутый круг, — продолжает Полина. — Прошло время, я сижу на русском, мы заговорили про семью, и вдруг учительница при всем классе спрашивает: «Кстати, Полин, у тебя что-то вроде с братом было. Че, все в порядке?» Таким тоном, как будто я шутку рассказала. Мне было больно, что психолог и завуч так просто всем рассказали о моей проблеме и при этом не попытались помочь. От них, а не от сверстников, я испытала в коррекционной школе самую настоящую боль.
«Поля, ты чемпион области!»
В 2015 году в реабилитационный центр для детей и подростков с ограниченными возможностями пришла работать педагогом-психологом Юлия Паршина. Это восьмой или девятый психолог (не считая двух психиатров), с которыми должна была поговорить Полина. Учитывая предыдущий неудачный опыт, на встречу девочка шла с предубеждением, что никакая Юлия Александровна ей не поможет, а в результате они проговорили три часа.
Юлия объясняет, что в Полине ее сразу же зацепили две вещи. Во-первых, то, как спокойно и адекватно она говорила о том, что умственно отсталая, хотя Юля видела перед собой умную начитанную девочку. Во-вторых, то, как легко она признавалась в мыслях о самоубийстве.
Полине тогда исполнилось 16 лет и она действительно не хотела жить. Незадолго до встречи с Юлией Паршиной она как раз закончила лечение в психоневрологическом диспансере. Кризис вызвало недолгое знакомство с отцом. Полина нашла их с женой в соцсетях, написала, но они попросили оставить их в покое.
Бабушка откуда-то раздобыла номер мужчины и позвонила. На все ее доводы и просьбы ответ был короткий: «Я бы общался с ней, если бы она была другой». Отец, как и тот мальчик, который пообещал бить таких, как Полина, не уточнял, что именно имел в виду, но Полина знала — дело в ее заболеваниях.
С того дня, как Поля окончательно убедилась, что недостойна отцовской любви, она провалилась в густую вязкую темноту. Не хотела выходить из дома и причесываться, не могла думать о завтрашнем дне, ела, а у еды не было вкуса. В диспансере, где Полина лечилась на дневном стационаре, она была самой юной пациенткой. Ближайшему к ней по возрасту человеку было 34. Антидепрессанты вернули вкус еды, но не желание жить.
— Я избавилась от темноты, но суицидальные мысли посещали меня. Мне казалось, что я ниже, чем человек, — признается Полина.
С братом у нее по-прежнему не ладилось, а на носу был выпуск из школы. Со справкой, которую ей вот-вот должны были выдать, можно пойти учиться только на маляра-штукатура или на сапожника. Полина, конечно, понимала, что с ее больными ногами никаким маляром она не станет.
— Моей задачей было, чтобы Полина поверила в себя. Она верила бабушке, потому что бабушка не умственно отсталая. А она умственно отсталая, поэтому должна делать так, как ей скажут в школе, дома. Со временем у Полины стало формироваться собственное мнение. Мы гуляли с ней, даже ходили покупать одежду, чтобы она посмотрела на себя со стороны, какая она красивая, — рассказывает Юлия.
Из-за навязчивых плохих мыслей Полине нужна была круглосуточная поддержка, поэтому они созванивались вечерами и разговаривали по несколько часов. Полина могла позвонить Юлии даже ночью. Она приходила к ней в гости, проводила время с ее дочкой, сестрой и мамой. Ту удивляло, насколько ее дочь привязалась к этой девочке. Юля объясняет, что на самом деле как будто увидела в ней себя:
— В детстве у меня был аллергодерматит, это когда все тело и лицо покрыто высыпаниями. Похоже на псориаз, тоже что-то страшное, только это не спрячешь. Из-за этого со мной не хотели общаться сверстники. Я пошла учиться на психолога и потом работала в центре реабилитации, потому что мне близка эта проблема. И я очень хочу помочь Полине, чтобы она потом также кому-нибудь помогла поверить в себя.
Кроме сострадания, психологом двигало желание справедливости. Она видела перед собой девочку, которой едва не сломали жизнь. Юлия объясняет: скорее всего, у Полины в детстве была задержка психического развития, что со временем компенсируется, если с ребенком заниматься. Но так как делать этого, вероятно, не хотели, написали диагноз, чаще всего встречающийся при такой форме ДЦП — умственная отсталость.
О том, что Полина нормотипичная, говорила не только Юлия. Подруга Дана никогда не считала ее человеком с ментальными нарушениями; учительница русского языка из санатория Ольга Николаевна постоянно твердила, что у нее нет этого заболевания; Андрей Александрович, тренер по настольному теннису, вообще очень гордился Полиной, особенно когда узнал, что она заняла первое место по области и в спорткомплексе «Ника» повесили ее фотографию на почетном месте.
Полина уже два года не занимается с Андреем Александровичем, но периодически они созваниваются и каждый раз он повторяет: «Поля, не забывай о том, чего ты достигла. Ты чемпион области!»
Доказать себе и другим
Полина много разговаривала с Юлией Александровной, всерьез думала учиться на сапожника и все еще морщилась от мысли о будущем, а потом в один день, как будто вспомнив слова сразу всех небезразличных ей людей, решила: «Поля, ты нормальная». Первым делом она пошла к психологу в своей школе.
— Здрасьте, я хочу снять справку, хочу учиться в обычной школе и доказать всем и себе, что я нормальная, — на одном дыхании выдала Полина.
Психолог, высокая худая брюнетка с туго собранными в пучок волосами, внимательно ее выслушала, потом написала на доске форму справки о легкой умственной отсталости — F70 — и долго, используя профессиональные термины, которые Полина никогда не понимала, объясняла, почему этот диагноз навсегда.
— Это неизлечимое заболевание, никто никогда его не снимал, это невозможно. Смирись и просто живи. Посмотри в окно, солнце светит, хорошо же, радуйся, — закончила она свою речь.
Подруга Дана говорит про Полину, что раз уж она что-то решила, то обязательно доведет дело до конца. Выйдя из кабинета психолога, девочка направилась прямиком к директору школы, хотя все ученики знали, что беспокоить его не позволено. Секретарь пыталась остановить Полину, но она, как в американском кино про подростков, практически без стука ворвалась в кабинет и, не давая директору времени возразить, объяснила ситуацию.
— Чтобы пойти в обычную школу, сделай, пожалуйста, тест Векслера, тест на IQ, — удивительно спокойно сказал директор.
Школьный психолог тест принять отказалась, сославшись на то, что у нее материалы только для детей. Тогда Полина позвонила Юлии Паршиной.
Юлия специально поехала в Москву, за собственные деньги прошла обучение и приняла тест.
Полина вспоминает, что это был самый обычный день. После уроков она пришла в реабилитационный центр и три часа отвечала на вопросы Юлии Александровны — письменные, устные и по карточкам. Был вопрос, например, про столицу Италии, на который Полина ответила, что это Рим, а была карточка с изображением рака, и Полина забыла, что его «руки» называются клешнями.
На удивление директору и завучу коррекционной школы, она набрала 117 баллов, что считается «хорошей нормой», подтвердила результат, повторно пройдя тест в психоневрологическом диспансере. Психолого-медико-педагогическая комиссия, куда она ходила с Юлией, сняла диагноз.
Две недели седьмого класса
По решению ПМПК Полина могла идти в 6-й класс обычной школы, но ей уже исполнилось 18 лет и она никак не соглашалась на меньшее, чем 7-й класс. На такие условия мог пойти Центр образования, школа для трудных подростков, в том числе с судимостями. Полине было все равно. Главное, что там дают аттестат.
Центр образования стоит через дорогу от коррекционной школы. В марте вместе с завучем (с тех пор и она, и директор во всем содействовали своей ученице) Полина пришла на собеседование. Ее попросили рассказать что-нибудь о себе, и тогда она пересказала сюжет повести собственного сочинения. Повесть была о девочке, которая потеряла близкого человека, пережила предательство отца, ее парализовало, и утешение она находила только в дружбе с врачом.
— Ты смышленая, Полина, мы дадим тебе неделю подготовиться к тестированию по русскому языку и математике, чтобы пойти в седьмой класс, — ответили в школе.
Полина предполагала, что ее будут спрашивать обыкновенные дроби, которые она в жизни не решала, поэтому целую неделю смотрела видеоуроки, приставала к бабушке, исписывала примерами альбомные листы. Диктант по русскому она написала на троечку, а сверх того не знала, что такое дополнение или сказуемое, но учительница Галина Григорьевна сказала, что Полина не хуже других ее детей.
Завуч же, которая принимала экзамен по математике, как сейчас кажется Полине, не ждала от нее слишком много. Вместо дробей она спросила примеры на сложение, и хотя Поля решила их быстро, потому что это самое легкое в математике, заключила, что знания у нее минимальные.
— Я нашла репетитора, я буду заниматься все лето, дайте мне, пожалуйста, шанс, — просила их Полина.
— Такого жгучего желания учиться я никогда не видела. Я даю тебе шанс, уговорю директора, — сказала добрая Галина Григорьевна. — Ты можешь идти в 7-й класс.
Полина не бежала, а летела по лестницам Центра образования. Она открыла дверь — на улице, хотя это был март, хлопьями валил снег, ее любимая погода. Первым делом она позвонила Юлии Паршиной.
В седьмом классе Полина Зобова проучилась всего две недели. Администратор реабилитационного центра Кира Игоревна действительно нашла ей репетитора по математике. Они занимались все лето, и Любовь Павловна, святая женщина, как говорит Полина, не взяла с нее за это ни рубля.
Настоящая, не коррекционная математика оказалась настолько прекрасной, что надолго стала любимым Полиным уроком. Она постоянно тянула руку, брала дополнительные задания и делала сверх домашней работы, поэтому консилиум учителей принял решение перевести ее в 8-й класс. Школу она заканчивала, имея в аттестате только четверки и пятерки.
Почти Мисс колледж и звезда КВН
Творческая, артистичная Полина подумывала стать актрисой. Это была робкая мечта, о которой она рассказывала только самым близким. Кира Игоревна, строгая рациональная женщина, сказала ей однажды: «Смотри на вещи реально, Поля. Здоровые и красивые не всегда добиваются успеха в этом деле. Тебе нужна профессия, которая тебя прокормит. Библиотекарь или, скажем, воспитатель».
Полине было обидно слышать такие слова, но она и сама понимала, что доля правды в них есть. Хорошо подумав, она выбрала Смоленский педагогический колледж. Тем более ей не раз говорили, что из нее выйдет хороший учитель, а соседи за любовь к детям даже прозвали ее няня Поля.
Сейчас Полина учится на втором курсе по направлению «коррекционная педагогика». Обычно туда идут те, кто не прошел конкурс на более престижные специальности, или те, кто в будущем планирует стать логопедом. Полина выбрала этот путь идейно.
На занятиях у преподавателя по коррекционной педагогике Ольги Кожевниковой она плачет, потому что понимает, насколько коррекционная школа, описанная в учебниках — идеальная, где все уважают друг друга и заботятся о детях, отличается от реальной, в которой она училась.
Ольга Павловна как-то сказала Полине, что посмотрела бы в глаза тем педагогам, которые не разглядели в ней ребенка, способного учиться по общей программе. Сама Кожевникова за свою профессиональную жизнь встречала только двоих детей, которым по ошибке поставили диагноз «легкая умственная отсталость». Она рекомендовала родителям повторно пройти психолого-медико-педагогическую комиссию, и эти дети перешли в среднеобразовательную школу. Полина тоже мечтает спасти хотя бы одного ребенка.
Смоленский педагогический колледж
Недавно она выиграла приз зрительских симпатий, считай заняла второе место, в конкурсе «Мисс колледж». На самом деле Полина так и хотела.
— Первое место — это лицо колледжа. Я подумала, что мое лицо не слишком красивое, как колледж, поэтому хотела приз зрительских симпатий, — смеется Полина.
Она вообще любит пошутить над собой и над своими проблемами. Когда Полина узнала, что в колледже есть команда КВН «Опять вы», она тут же пошла на кастинг. «Я поняла, что пора худеть, после того как упала и на помощь мне прибежали глухие», — смешила она капитана Лизу.
— Это, кстати, реальная история. Я была на соревнованиях среди инвалидов, носилась со своим напарником, упала, глухие выбежали и начали жестами спрашивать, что случилось, — сквозь задорный смех объясняет Поля.
КВН — не только способ быть на сцене и рассказывать о том, что у нее на самом деле болит. Полина помнит, как мама любила смотреть эту передачу по телевизору. Ей кажется, она бы гордилась дочкой.
***
В начале октября Полина выиграла суд против администрации Великих Лук. Это было третье слушание, в результате которого город окончательно обязали выдать инвалиду третьей группы и сироте Поле Зобовой квартиру. Власти должны были сделать это еще два года назад, когда ей исполнилось 18, но с тех пор искали причины, ссылаясь то на пять квадратных метров маминой комнаты (против 12, которые принадлежат брату), то на комнату в студенческом общежитии. Вести тяжбы ей помогали социальный педагог и юрист колледжа.
Полина надеется, что квартиру дадут в ближайшее время. Она хочет сделать ее яркой и светлой, чтобы все неприятности оставлять в темном подъезде, заходить домой, нырять в свет и тепло и чувствовать себя защищенной. Поля надеется, что брат никогда не узнает ее адрес.
Будущим летом она хочет поехать к морю, но непременно так, чтобы там были еще и горы, как в Сочи, куда она ездила в этом году. Полина объясняет:
— Когда я их увидела в первый раз, я заплакала. Может, я слишком высокомерно сравниваю себя аж с горами, но я думаю так: их вершины тянутся к небу, так же и я тянусь к невозможному.