Протоиерей Димитрий Смирнов: Кожу снять с сердца
Что сегодня происходит с детскими домами и детьми в этой системе? Протоиерей Димитрий Смирнов, председатель Патриаршей комиссии по вопросам семьи и защиты материнства считает, что ее необходимо полностью сломать. Как решается проблема сиротства, почему романтикам сложно усыновлять детей, «Закон Димы Яковлева», принудительные аборты в ПНИ – в беседе с главным редактором портала «Правмир» Анной Даниловой.
– Что сегодня происходит с детскими домами? Как вы видите, что с этой системой и с ребенком в системе происходит сегодня?
– Уже лет 25 как я противник этой системы. И когда государство приняло решение эту систему ликвидировать, я был очень рад. Но, конечно, во-первых, всякая система всегда сопротивляется реформе извне. А во-вторых, «человеческий фактор» проявляет себя очень резко. У нас все изменения, особенно не эволюционные, происходят с большими издержками. От этого, к сожалению, страдают дети. Чрезвычайно страдают.
Среди людей, которые трудятся в этой системе, есть хорошие, есть похуже, а есть совсем равнодушные. И в такой ситуации общего равнодушия программа по слому системы государственных детских домов – это благо.
– Система по слому – это детские деревни?
– Существует много разных вариантов: приемная семья, опека, усыновление. Разнообразие форм – это замечательно. Но сам по себе переход ребенка из системы, в которой он вырос и правила которой он только и понимает, – трагедия.
Сейчас пошла волна массового взятия под опеку и усыновления россиянами наших русских детей. Всех здоровых детей практически забрали, особенно в некоторых местах, и люди ищут детей за тысячи километров от своего дома.
– Вы считаете, что детские дома в том виде, в котором есть сейчас, существенно изменятся, и основная часть детей будет устроена в семьях?
– Да, если и будет система, то другая: органы опеки будут просто искать нуждающихся детей, составлять базы данных. Будет больше пропаганды. Помните, плакаты висели «Чужих детей не бывает».
Хотя у нас вообще всё бывает.
Или еще: «Русские своих не бросают». Как так не бросают? А жен? А детей? Да еще как бросают. Так бросают, как дискоболы, что даже и не видно, куда они их забрасывают.
Но слоганы красивые, они на людей действуют, и люди очень этими идеями проникаются. Я не знаю, как в других странах, но на русских людей, может, вследствие советского воспитания, очень действует пропаганда. Человек начинает задумываться, размышлять на тему. А там специалисты начинают помогать.
Я сейчас учусь в «Школе приемных родителей» – я специально решил ее пройти, и своими глазами увидел, чему и как учат. И я увидел, что это хорошее начинание, но его, к сожалению, недостаточно…
Я заметил, что в нашей школе приемных родителей после общения с психологами желание усыновить или взять под опеку всё больше и больше. Это интересно, я рад этому процессу. Слава Тебе Господи! Они укрепляют в желании усыновить, но ненавязчиво. Очень профессиональная работа. Всегда приятно, когда встречаешься с профессионалом.
– Чего не хватает?
– Занятия ведут психологи, но мне кажется, что они не успевают оценить будущих усыновителей настолько, чтобы сказать: «Нет, мы вам ребенка пока не можем дать, вам надо еще позаниматься, походить, почитать. Может быть, даже сдать какие-то экзамены».
Безусловно, курсы вещь полезная. Я хожу практически без пропусков, хотя мне тяжело: занятия длятся по 3–4 часа. Зато я вижу систему изнутри. К нам в детский дом порой приходят такие усыновители, которым мы и под дулом автомата детей не отдадим. Даже сектанты приходят. У органов, которые этим занимаются, государственная задача – всех раздать. Но потом дети тысячами возвращаются, и это еще одна трагедия.
Меня в этой истории больше всего печалит полное равнодушие к чувствам ребенка. Мы тоже стараемся всех наших деток устроить в семью, но, во-первых, мы этих людей хорошо знаем, а если нет – то стараемся узнать.
Переход должен быть плавным. Есть посещения выходного дня. В течение месяцев трех, полугода можно вполне адаптировать ребенка к будущему переходу, чтобы он сам захотел в семью. Но потом ему всё равно надо сказать: «Знай, ты в любой момент можешь позвонить – и мы за тобой приедем».
Очень важно построить переход мягко, чтобы не было резкого отрыва. Каждый ребенок, конечно, мечтает о семье, но принимающие детей люди должны со своего сердца кожу снять, чтоб оно было обнаженное, и воспринимать боль маленького человека, независимо от того, сколько ему – четырнадцать лет или четыре.
– Считается, что для ребенка лучше, чтобы его не усыновляли вообще, чем чтобы взяли в семью, а потом вернули обратно.
– Я вообще за эволюционный путь. Сначала прийти в учреждение, с ним познакомиться, а потом посещать, потом завязать какие-то отношения. Это связано будет и с подарками, естественно. Потом договориться и взять домой. Не один раз, и не два, и не пять. И даже с ночевкой. Потом на каникулы, если ребенок уже школьник.
Сначала опека, потом уже усыновление. Для государства это самый удобный вариант устройства ребенка, потому что оно передает всю ответственность на усыновителей. А что такое государство? Государство – это госслужащий. И чем меньше на его попечении детей, тем меньше ответственности и хлопот.
– Пока у нас не так много усыновлений, порядка 1600 детей каждый год. Именно усыновляют, не опека…
– Да. Сами соцработники рекомендуют сначала опеку; психологи, которые с нами работают в школе, тоже говорят: «Вы не торопитесь». Потому что если что-то не получится, то уже назад сдать сложнее. Опеку прекратить гораздо легче.
Фото: lipetskmedia.ru
У Бога сирот нет
– А на что вы ориентируетесь, когда к вам приходят прихожане и говорят: «Мы хотим ребенка»?
– Нам проще. Первое – это церковность человека. Если человек вне Церкви, очень трудно найти общий язык: он нас не понимает. А дети у нас все церковные. Некоторые бегло читают по-славянски, причащаются раз в неделю, и этим пронизана вся их жизнь. Они молятся перед едой, существует небольшая мера поста для них. Невозможно всё это – раз! – и забыть. Мы же устраивали детские дома с целью христианского просвещения, а не просто вырастить граждан и этим ограничиться.
Хотя такая задача тоже ставится. Мы целый год посвятили Великой Отечественной войне, другим героическим событиям. Следим за календарем… Помню год, посвященный войне с Наполеоном: мы ездили по историческим местам, в музеи ходили. Так что патриотическое образование тоже даем. Но всё-таки для нас главное, чтобы они остались христианами.
– А когда, например, к вам в храме ваши духовные чада приходят, вы точно знаете, что они православные, и говорят, что хотят усыновить ребенка или взять ребенка под опеку, как здесь принимаете решение – благословить или нет?
– Часто приходят романтически настроенные люди. И им порой не хватает потенциала оценить всю сложность проблемы: глубину травмы детей и то, что придется пережить. Потому что мы всё-таки дело имеем в основном с женщинами.
Был недавно удачный случай: к нам направили мальчика (у него, по-моему, умерли оба родителя), и тут же появилась женщина, у которой уже был опыт усыновления – она воспитывает девочку, которая чуть его постарше, на два года.
Я поехал к ним домой, и увидел, что они живут в своем доме, два этажа, собака. Женщина – такая бизнес-леди, деловая, очень хорошая. Мальчик для нас был новый, еще не воцерковленный – она сразу его взяла. Я посмотрел на то, как она с ним общается: мальчик вписался, как будто резьба под него сделана. Я считаю, что это Бог послал семью прямо для этого мальчика, потому что у Бога сирот нет. В общем, все были довольны. Бывают такие случаи.
Есть и другая история: одна семья усыновила мальчика у нас, это было, слава Богу, лет 16 назад. Мальчик, сейчас это высокий юноша (чуть ли не выше меня ростом), вообще на папу похож стал. Они усыновили сразу. Сам процесс занял какое-то время, но получилось идеально.
К сожалению, у нас государство недостаточно внимания уделяет социальной рекламе. Например, если бы государство взялось мощно пропагандировать многодетность, у нас каждый год прирост населения увеличивался бы на 10%, я уверен. Но этим никто не занимается. Как только государство начнет пропагандировать усыновление и рождение детей, народ ответит.
Часто бывает, что берут инвалидов. У нас в приходе одна женщина взяла взрослую девушку-инвалида с церебральным параличом. Возит ее на коляске в храм, такая хорошая, улыбчивая. Мне трудно судить со стороны, но у них такие хорошие отношения, просто идеальные. Поэтому я как-то тут сразу решил, что всё получится.
– Если в семье, например, умирает свой ребенок, бывает так, что люди быстро достаточно хотят усыновить малыша…
– Такой мотивации, я считаю, недостаточно. Если в желании усыновить присутствует этот элемент – ничего в этом плохого нет, всё законно и естественно. Но если людьми движет только это, то всё-таки усыновить – это не собачку завести.
Я стараюсь увидеть, что человек именно сострадает. Если есть сострадание к ребенку, тогда – да.
Не годятся для приемных родителей очень самоуверенные люди: которые знают, как воспитывать, и советы не слушают. Такие люди с порога отметаются. Как Смердяков говорил: «Уж очень вы горды-с». Таким детей нельзя давать: воспитывать ребенка, травмированного жизнью – это очень смиряющий опыт, нужно очень много терпения.
А в целом по ментальности наш народ к усыновлению хорошо подготовлен. Я всегда верил в это, и я вижу, как это получается. Но без разбора, ради галочки, раздавать детей, как пирожки, плохо. К сожалению, государство делает всё формально.
«Отъехала на 50 километров? Оттуда родителей и почитай!»
– Отец Димитрий, вы говорите «Русские своих детей не бросают». В недавнем своем интервью Александр Гезалов, известный активист в области усыновления и проблем детских домов, сказал, что есть типичная для России и отсутствующая за рубежом проблема. Это реакция на приемного ребенка в новом его окружении. В русской семье часто ребенка принимают только родители, а, например, бабушки и дедушки могут быть даже настроены скептически. На Западе, наоборот, общество умеет положительно отнестись к принятию нового ребенка.
– Конечно. У нас всё делается поспешно. А нужна подготовка.
Например, не берут человека на инвалидной коляске в самолет. Это обычная история, она повторялась у нас неоднократно. Нужно так подготовить общество, чтоб это было просто невозможно. Так же невозможно, как в Германии кричать: «Хайль Гитлер!»
Но это не сразу происходит. Люди мы еще советские, а советские люди просто отвыкли от благотворительности. Это было категорически запрещено. Всё милосердие брало на себя государство, у людей только своя норка, а от остальных когтями и зубами обороняются.
Например, бабушки – обыкновенные советские женщины. Они понуждают своих дочек к аборту: «Зачем тебе это надо?» Так же и врачи на консультациях: «Ой, у вас двое. На аборт пойдете?» – первый вопрос. Третий: «А зачем вам это надо?» – это обычный текст.
И каждую многодетную женщину надо учить, как с ними разговаривать. У меня прихожанка рожала девятого – ее просто не хотели брать ни в один роддом! И я ей дал текст, говорю: «Сможешь повторить?» – «Смогу». Тут же приняли.
– Какой текст дали, расскажите?
– Не могу такое повторить.
Но текст показывал всю ее информированность. Я знаю все страхи врачей. Потому что врач, которая меня лечит, еще 20 лет назад мне сказала, что все медицинские карты пишутся для прокурора. Среднестатистическому врачу главное – обезопасить себя. Есть, конечно, врачи – святые люди. Их много, но не сто процентов. А нам нужно, чтобы было сто.
Медицина сейчас – это услуга. Для врача пациент – это клиент, с которого надо безболезненно взять сумму. А если что-то случилось не то, надо, чтобы всё было шито-крыто. Совершенно другая парадигма.
Мы в школе разбирали такие случаи, даже тренинг проводили – как быть с родителями. На некоторое время можно даже прерывать общение с родственниками ради ребенка. Во-первых, для него появление папы и мамы – это слишком большой скачок. А если сразу появляется полноценная трехпоколенная семья, то это стресс! И если он почувствует какую-то недоброжелательность, то всё закончится тем, что его придется возвращать.
Ребенок сразу включает девиантное поведение. А бабушки вообще не могут представить, что могут быть в чем-то неправы. У них такое мнение в лобных долях вообще отсутствует. Они всегда правы, всё лучше знают, особенно о пользе своих 30-летних детей, ну и так далее. И они тебе житья не дадут, они будут тебя каждый день убеждать в присутствии твоих детей. В общем, это очень опасные существа, которые разорят всё. Они разоряют браки, они делают невыносимой жизнь зятьям или невесткам. Для них аргумент – «она мне сразу не понравилась» – всё, пиши пропало. Лучше сразу на другой конец мегаполиса с двумя пересадками.
– И минимизировать общение.
– Да.
– А нет ли в этом нарушения заповеди о почитании родителей?
– Почему? Почитать их лучше всего на расстоянии. Есть же другая заповедь. Может, вы помните?
– Родители, не раздражайте детей (см. Кол. 3:21)? Это апостола Павла.
– Нет, другая. «Оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей» (Мф. 19:5). Ну и, собственно, наоборот: жена – к мужу. Это о чем говорит? Отъехала километров за 50 – и почитай. Иначе всё рухнет. Почему эту заповедь видим, а ту нет?
Закон о запрете усыновления детей в Соединенные Штаты
– Отец Димитрий, прошло три года спустя принятия закона о запрете усыновления детей в Соединенные Штаты. Что вы сейчас думаете про иностранное усыновление?
– Как и всегда. Я бы так же категорически это запретил. Вот что я об этом думаю. Потому что дети – это не газ, не нефть и не лес. Дети – это наши драгоценности, они живые, поэтому это величайшая драгоценность. И разбазаривать этот фонд просто преступно.
– А в чем происходит разбазаривание фонда? Я, например, никак не могу понять такую вещь: у нас живет ребенок в детском доме, затем его выбрасывают на просторы жизни. Мы видим, что многие дети, которые по этому закону должны были быть усыновлены в Америку, так и остались без семьи спустя три года. И вот они продолжают жить в детском доме, потом в интернате для тех, кто болен… А там семья могла бы быть, папа и мама. Речь хотя бы о конкретных 30-ти детях, у которых в Штатах нашлись родители.
– Когда начали в Америке убивать наших детей, я после каждого убийства обращался к публике: интересно, сколько нужно убить еще детей, чтобы был запрет?
– Там всё равно смертность существенно меньше.
– Ну что такое смертность? Убит человек. Убит своими приемными родителями. Причем убит жестоко. Передача ребенка в семью происходит без всякого контроля. Потом, в Америке каждый усыновленный ребенок меняет пять-восемь семей за жизнь. У него в голове полная каша. И не только в Америке, в Европе тоже. Проблемы сейчас никому не нужны, особенно в Америке, всё заточено немножко на другое. И как только возникают какие-то проблемы, ребенка сразу отправляют. И он оказывается в таком отстойнике, где его держат до совершеннолетия, потом выбрасывается на улицу, потом он попадает в тюрьму сразу лет на 20. Таких сроков у нас нет. Чтобы на 20 лет сесть, нужно убить пять человек.
– Мы следим, например, за судьбой Полины Скаггс, ее усыновили, она была последняя, кого усыновили до запрета в Америку. Здесь она не могла ходить, она была признана ребенком с сильным отставанием по умственной деятельности. Ей было четыре года, она передвигалась ползком и практически не говорила. Сейчас она учится в американской школе, ей сделали несколько операций, она передвигается на каком-то опорном инструменте, и маме ее периодически звонят из школы и говорят: «Ваша Полина слишком сильно сегодня носилась по коридорам!» – делают замечания.
– Это слава Богу, очень хорошо.
– Страшно подумать, что было бы, если б Полина так и осталась у нас здесь в детском доме. И насколько это сейчас полноценный ребенок, как она шпарит сейчас по-английски идеально.
– А по-русски?
– Родители с ней занимаются русским языком.
– Нет, как она шпарит, интересно?
– Она совершенно свободно говорит по-английски.
– По-русски, я говорю, как она шпарит? Потому что по-английски шпарить гораздо проще, чем по-русски.
– По-русски она и при усыновлении говорила очень мало.
– Так слава Богу, что усыновили. И вообще, всегда есть замечательные иллюстрации.
– Православные священники из Соединенных Штатов говорили, что очень часто у них приходы пополняются православными именно за счет тех американцев, которые усыновляли русских детей, потом, сохраняя им их вероисповедание, приводили их в воскресные школы при православных храмах и потом, соответственно, тоже обращались в православие.
– Есть еще одна проблема. Как вы знаете, многие штаты восстали против насильственной гомосексуализации в их штате. Но Верховный Суд Соединенных Штатов их заставил, теперь все штаты вынуждены идти тем путем, согласно которому было принято разрешение на однополые соединения, которые по нелепой идее называются браками. А ведь брак – это то, что создал Бог. А Бог не создавал семьи человека и мотоцикла, кенгуру и леопарда.
Ко мне обратился священник, православный американец. По-русски – ни слова, потому что он принадлежит к другой Православной Церкви, не русской. У него такое желание: переехать на постоянное место жительства в Россию вместе с двадцатью семьями. С чем это связано? А с тем, что они учат и воспитывают детей дома. Вы знаете, что домашнее образование по стобалльной системе примерно на 50 баллов выше, чем в американской школе?
– Трудно себе это представить. А какая статистика?
– Пожалуйста, статистика такая, наизусть уже ее знаю: если оба родителя с высшим образованием, академическая успеваемость ребенка – 97 баллов из 100; если один из родителей без высшего образования, то 89 баллов; если оба родителя без высшего образования – 83; а если оба родителя с высшим образованием, но ребенок учится в государственной школе, то 50 баллов. Вот такая американская статистика. Может быть, где-нибудь в Бельгии иначе.
– Так почему они хотят переехать?
– Их главная мотивация: теперь государство заставляет их, чтобы они программу гомосексуализации детей проводили самостоятельно. Может быть, они оставят в покое инвалидов. А может, к этому придет, что инвалид должен тоже познать и должен себя идентифицировать мальчиком, девочкой или кем-то.
Хотят ввести сексуализацию на полном серьезе. Почему? Они понимают, что это убийство детей, причем духовное. В Северной Европе вообще с двух лет онанизму обучают.
– Много пишут такого про Европу… Каждая попытка верификации таких новостей заканчивается тем, что первоисточников нет, и всё оказывается совсем не так.
– У меня есть знакомая, которая восемь лет жила в Швеции. Причем человек совершенно не религиозный, и может всё рассказать, как общество и внутренняя политика заточены на внедрение этой сексуализации именно в ее извращенном варианте.
Вот этого я боюсь для детей. Мало им потери родителей.
Фото: rbcdaily.ru
Обыкновенный фашизм
– Отец Димитрий, вы знакомы с проблемой принудительных абортов в детских домах?
– Да, конечно.
– Как вы можете ее прокомментировать? Это проблема, про которую очень мало говорят, и иногда она всплывает.
– Затруднительно об этом говорить после Нюрнбергского процесса. Один из лозунгов гласит, что мы – страна, победившая фашизм. Но очень многое из того, в чем состоял фашизм, у нас процветает.
К чему это относится? К контролю над рождаемостью. Насилию над личностью. У меня есть прихожанка, которая была в таком детском доме, сейчас она уже взрослая женщина, и сын уже взрослый, и она мне рассказывала, что ей пришлось выдержать, когда весь детский дом хотел убить ее ребенка. Но она сражалась за него, как тигрица. Просто у нее мощный характер. Обычно девушки уступают. Или их часто обманывают. Это обыкновенный фашизм.
– А видите ли вы какую-то перспективу? Что-то здесь можно сделать?
– Да нет ничего проще: указ президента – и всё. Я понимаю, что президент не может по каждому поводу писать указы, но должен найтись человек, который это запретит. Пусть девушка родит, начнет вскармливать.
– Несколько было историй про то, как воспитанники детского дома искали себе, взрослые уже ребята, которые ждали ребенка, искали себе приемную семью или опеку. В общем, кто-то, кто их бы 16-летних взял и позволил бы им свою семью создать.
– Эту историю я не знаю, но, мне кажется, должна быть создана такая структура. Кстати, в Америке есть такая система. Но она платная. Есть такие учреждения, где производится психологическая работа с детьми девиантного поведения. И туда по всей Америке ищут хороших людей для работы, потом их целый год учат, потом они прорабатывают там три месяца, если у них получается. У них очень хорошее жалование, работают с этими детьми, становятся профессионалами высокого уровня.
У нас парень один, который посещал наш приход, сирота, он тоже так как-то женился. Я уж не знаю, зарегистрирован этот брак был или нет. Но факт в том, что они с супругой легли спать, а ребенка оставили на балконе, и он замерз насмерть. Потому что они еще дикие, и самим нужна опека обязательно. Их нужно всему научить, рассказать об опасностях и так далее. У них нет ни ответственности, ни привязанностей.
Им нужна нянька на долгий срок. Например, один воспитанник детдома, как только он вышел оттуда, первым делом купил три телевизора.
– Три?
– Да. Он один купил, телевизор показался ему маленьким, он купил большой. Он даже не мог сообразить, что можно первый сдать. Он очень многих вещей не знал.
Всему надо обучать. Это серьезнейшее дело. Это дело государственной важности. Раз уж ребенок попал в беду, надо, во-первых, смягчить это. А во-вторых, социализировать его. Это у нас происходит довольно редко. Детский дом как структура с этой задачей не справляется.
Фото: openrussia.org
– Последний вопрос. Отец Димитрий, скажите, пожалуйста, следили ли вы за этой всей трагедией вокруг Умарали Назарова, которого отобрали против всех возможных законов, и это признали сейчас, что совершенно незаконным образом отобрали у матери, и спустя несколько часов в больнице мальчик умер?
– Не то чтобы я следил, но я слышал об этом. Тут вся трагедия в чем? Мальчик вскоре умер, и это стало известно. Если бы он не умер, таких отъемов детей сколько угодно.
Хорошо, что вы задали этот вопрос, потому что некоторые не понимают, зачем отнимать. В одном случае семья неблагополучная, и дают возможность папаше зарубить всех топором спокойно, а в другом случае отбирают ребенка. Всегда какая-то существует задача внешняя, которую мы не знаем.
Я знаю случай, когда у непьющих родителей отобрали трех детей. В чем причина? Крыша в доме протекала. Вместо того, чтобы подняться по лестнице, куском рубероида закрыть и гудроном пролить – у непьющих работающих родителей отняли трех детей.
Я помню, во Пскове мне пришлось спасать ребенка, даже квартиру там пришлось купить, потому что у матери хотели отнять ребенка из-за того, что у нее не было своего жилья. Быстро собрали денег, во Пскове квартиры дешевые, и таким образом вышли из положения. Она жила там какое-то время.
Вместо того, чтобы социально ослабленным семьям помогать, давать им преференции, их доуничтожают. Так поступают дикие звери. Волк из стада берет больного, хромого олененка. Он же не берет самого главного «марала». Так же и здесь – совершенно безжалостный подход. Люди вместо того, чтобы помогать, доходят до убийства.
Это такая жертва, которую попустил Господь, чтобы люди увидели, что в отдельных случаях совершаются злодеяния.
– Мама Умарали рассказывает сейчас, что ее просто волокли по полу и силой отбирали ребенка.
– Ну а чем же, как не силой? Силой.
– Сначала все эти органы рассказывали, что «мы предъявили, она сама всё отдала», потом оказалось, что ничего подобного.
– Ясно, что они будут так говорить. Недавно одна моя прихожанка попала в аварию: ехала на автомобиле, а там какой-то гражданин со второго ряда сделал поворот и выехал на встречную; она в него врезалась. Он в суде открытым текстом свидетельствовал об обратном. Даже свидетели какие-то нашлись, которые приехали гораздо позже на это событие. А моя прихожанка ударилась грудной клеткой об руль, очень пострадала, и машина ее вдребезги совершенно. Он от начала до конца виноват, но врет совершенно откровенно.
Мы живем в таком обществе лгунов, когда нет благородства, только корысть. Сотрудник какой-нибудь государственной структуры чем отличается? Такая же часть общества. Это наша трагедия, мы в ней живем. Если можем, стараемся помочь тем небольшим ресурсом, который у нас есть. Если ресурса нет, тогда только: Господи, помоги, спаси. Что ж тут сделаешь?
Мы приехали на нашу планету жить в совершенно бессовестное время. И когда нам встречается человек с добрым сердцем или с отзывчивостью, да просто когда в метро кто-то кому-то место уступает, то и слезы выступают на глазах, что нет, не всё у нас умерло, значит, у нас есть будущее.