«Это же собака-инвалид, проще усыпить»
— Чаще всего люди берут стаффов и питов, чтобы показать свои амбиции, за счет собаки выглядеть крутыми: «Смотрите, какой у меня монстр! Я сейчас его отпущу — и всем конец». Потом не справляются… — рассказывает кинолог Илья.
Сегодня у него занятия в приюте «В добрые руки». Это единственный в России приют для стаффордширских терьеров и питбулей — или, как называют их здесь, «собак-убийц, которые залижут до смерти».
Ванечка — один из таких «убийц», молодой стафф из Владикавказа. Он сидит на диване в офисе администратора и молча смотрит по сторонам. Ему сейчас не до тренировок с кинологом. Ванечку выбросили на улицу, а потом он попал под машину и с переломом таза пролежал пять дней на одном месте. Пса привезли в приют, недавно ему сделали неудачную операцию, из-за этого он теперь на мочевом катетере.
— Нас уже трудно чем-то удивить, но эта история потрясла даже нас, — рассказывает Влада Шляхтич, администратор приюта. — Люди ходили мимо, никто не обращал внимания, что собака умирает, пока один неравнодушный человек не связался с «Зоозащитой» Владикавказа, а они уже потом попросили нас эту собаку принять. Ты мой зайчик (Влада садится на диван, Ванечка ее облизывает). Ему очень нужен дом.
— Чуть меньше недели назад был похожий случай, только уже в Подмосковье, — продолжает Влада. — Чистопородного, красивого стаффа сбила машина. Нам сообщили слишком поздно. Собака тоже пролежала три дня, ни один человек не попытался помочь. Самое страшное — человеческое равнодушие. Не можешь забрать сам — ну позвони, свяжись с кем-то, попроси помощи…
Когда собака попадает в приют, ей дают новое имя по первой букве местности, откуда ее привезли. Сотрудники считают, что новая жизнь должна начинаться с нового имени. По этим собакам можно изучать географию, и не только России. Стаффов и питов привозят даже из Черногории, Турции и даже из Америки.
Атрей — стафф из Астрахани, в первом приюте жил в будке на цепи. На позвоночнике у него выросла опухоль, она пережала нервные окончания — и пес перестал ходить, мышцы атрофировались.
— Мы привезли его к нам, показали хирургу, он опухоль удалил, — вспоминает Влада. — Но реабилитация очень сложная. Мы возим его на иглотерапию, в бассейн. Очень часто люди говорят: «Зачем вы столько средств вбухивате? Это же собака-инвалид. Проще усыпить и направить на здоровых». Ничего подобного.
Собаки не чувствуют свою инвалидность, в отличие от людей. Собака-колясочник радуется жизни, как и здоровый пес.
Атрея ненадолго выводят погулять. Здесь ему подобрали двухколесную инвалидную коляску, так как он почти не может двигать задними лапами: на них надеты носки, чтобы не стирались подушечки.
Атрей уверенно, небыстро бредет по улице, перебирая передними лапами. К нему подходит Даша, волонтер, и он с ней охотно целуется. В приюте его все очень любят.
Стаффы и питы, как говорят сотрудники, самые несчастные собаки, «собаки-изгои». Люди используют их на боях, берут, чтобы показать свои амбиции, а потом не справляются, калечат животных или сразу их выбрасывают на улицу. Таких пород боятся, поэтому бесхозных собак чаще всего не подбирают, а иногда и просто убивают.
Однажды в приют привезли метиса, который очень боялся людей. Его выбросил хозяин, бездомный пес пришел на чужой участок. Люди позвонили в приют и стали ждать, пока его смогут забрать. В это время пьяный сосед начал стрелять по собаке из пневматики.
«Заходи, пойдем вместе сосиски съедим из холодильника»
— Человек может все — из волка сделать ягненка и из ягненка сделать волка, — вздыхает основательница приюта Ирэн Беленькая.
Сейчас она на пенсии, а раньше занималась бизнесом. Ирэн жила на «Речном вокзале» и, возвращаясь с работы, часто подбирала беспризорных собак, искала их старых хозяев или пристраивала к новым хозяевам. Говорит, у нее эта любовь — с детства.
— У меня самой был кавказец, я его купила и ради него даже переехала к маме в дом из квартиры. У мамы никогда не было собак, и она с удивлением смотрела на то, чем я занимаюсь (смеется).
Когда у нас появился кавказец, соседи ей сказали: «Ваша дочь завела страшную собаку. Она ударом хвоста перелом руки может сделать».
Собака, конечно, мощная, своенравная, но я его безумно любила и очень тяжело переживала, когда его пришлось усыпить — была онкология. Тащила до последнего. Настолько это было тяжело, что я себе сказала: «Больше ни одной собаки не заведу».
Но коллега по бизнесу привез Ирэн на время своего стаффа Буча, которого он в свое время забрал с боев — хозяева били собаку палкой, чтобы она была злая и бросалась на людей. Коллеге надо было куда-то уехать, но потом так получилось, что Буч остался у Ирэн насовсем.
— И я не готова была, эта порода мне не очень нравилась: такой, знаете, косоглазый ниндзя с мышцами. Но он меня просто потряс. Две недели не ел, не пил, сидел и смотрел на ворота, куда уехал хозяин. Все собаки необыкновенные, но такого не видела никогда. Ему было семь лет, прожил он у меня до 19 лет. Он был к людям совершенно добряк — заходи, пойдем вместе сосиски съедим из холодильника.
Так Ирэн полюбила стаффов и стала помогать зооволонтерам, которые спасали собак этой породы.
— Мне звонят из Лобни, например: «Какой-то стафф сидит в кустах затравленный, ему еду бросают, он ничего не ест». Я по этим кустам шарю, нахожу и прошу помочь отловить, потом отдаю на передержку. Но передержки часто не отвечали тем условиям, в которых собаки должны существовать.
Ирэн поняла, что стаффам и другим породам бойцовских собак нужна отдельная, хорошая передержка.
В Химках она договорилась с администрацией — под приют в аренду дали коровник, там построили 35 вольеров.
Финансовой помощи не было никакой, Ирэн вкладывала свои деньги, отвозила собак на своей машине в поликлинику или к новым хозяевам. Каждый месяц арендодатели приходили и говорили, что цена повышается: «Может быть, в следующем месяце мы вас выгоним, потому что здесь будет застройка». В конце концов в 2010 году, через два года после открытия приюта, это место решили продать.
У Ирэн не было денег, чтобы выкупить эту землю. К тому времени она продала свою трехкомнатную квартиру в Москве, надеясь положить сумму в банк. Тем не менее все деньги пришлось потратить на новый участок, потому что приют выселяли. Правда, и этих денег тоже не хватило.
— У нас тогда уже было 130 собак! И честно говоря, у меня было просто предынфарктное состояние, потому что я представила, как они сейчас пойдут на улицу. Это был конец, понимаете?
Я не спала ночами. Я поставила всех на уши. И вот мы нашли другую землю, подешевле, я дала аванс, и мы начали судорожно строить вольеры и пересаживать собак. С тех пор мы здесь и обосновались. Существуем на частные взносы, помощи от государства нет никакой. Очень тяжело. Поэтому за любую помощь мы всегда благодарны.
«Привезли ободранного — оставалось одно мясо»
Сейчас в приюте триста мест, за тринадцать лет он пристроил около десяти тысяч стаффов и питов. На дверях офиса читаем предупреждение: «Собак в офисе не кормить — штраф 1000 рублей». Люди хотят как лучше, каждый привозит с собой лакомство, но кто-то из собак может получить большой паек, а кто-то — ничего, поэтому сотрудники просят оставлять еду у них — они все раздадут сами.
Причины, по которым выбросили собак, самые разные. Влада Шляхтич, администратор приюта, рассказывает, что одно время они даже пытались вести свой «список Шиндлера». Самые распространенные причины: аллергия, нехватка средств, развод, потеря работы.
— Но на самом деле, причина, по которой собака оказывается на улице, одна — безответственность.
Почти все решаемо. Вопросы переезда тоже можно решить. Ты ведь не оставляешь ребенка в детском доме, потому что надо переехать в другую квартиру, — продолжает Влада и ведет нас к вольерам в помещении, они здесь расположены на трех этажах.
— Очень узко думать, что мы здесь помогаем только собакам. Нет, половина помощи — людям. Я помню случай, когда приехал парень, привез свою собаку. Шикарный пес, он его любил безумно. «Ну ты же любишь, как ты можешь его оставить?» — «Влада, я в чужом городе, из квартиры выгнали, с работы выгнали, одна машина осталась, мне самому есть нечего». Мы приняли. Я тогда ему посоветовала, что если он хочет что-то в своей жизни поменять, то выход найдется. Он приехал через неделю и пса забрал: «Спасибо, что вы мне не отказали».
Мы идем по длинным узким коридорам, вдоль которого в вольерах-комнатах сидят собаки. Внутри есть все, чтобы имитировать дом: ковры, диваны, кресла, где-то даже шкафчики, книжные полки с мягкими игрушками и кровати. Услышав чужие голоса, псы вскакивают с лежанок и начинают лаять — пожалуй, громче симфонического оркестра. Заглядывают в глаза, как дети, которые ждут приемных родителей.
— Вот Вашингтон — стафф из Владикавказа, привезли после боев. Сейчас очень красивый, толстый, а приехал худой, весь порванный — одно мясо оставалось от собаки. С людьми не очень ладит, зато хороший охранник, поэтому хозяин нужен понимающий, с опытом.
В одном из вольеров на коврике лежит черная собака. Она, кажется, нам не очень рада.
— Иди, иди, мой зайчик. Сидеть, — зовет ее Влада. — Это Ярда, питбуль. Девочка очень активная.
Собака продолжает настороженно смотреть. Видно, что не доверяет новым людям.
— Не надо, гости пришли, а ты такая вся в образе. На самом деле, очень добрая.
Хозяин был алкоголик, избивал ее чем попало, не кормил, натравливал на других животных и людей.
Если на «я», то приехала из Якутстка. Там зимой под – 60 градусов, вольеры без подстилок, собаки примерзают… Таких лысиков, как Ярда, по возможности, стараемся забирать. Там у них нет шансов даже не то что пристроиться — выжить.
Некоторые собаки сидят по двое, но не больше. Влада каждую знает по имени, про каждую может рассказать. Иногда достаточно двух слов: «Очень хулиганистая девочка, а парень спокойный».
— Почему-то на юге России ужасное отношение к собакам, Владикавказ просит помощи постоянно: собаки, забитые камнями, с пулями по телу… И мы понимаем: да, мы переполнены, не можем брать со всех регионов. Но если мы не возьмем, они погибнут. Там тоже нет возможности у людей, они занимаются дворняжками. А такую собаку в большой вольер с дворняжками не посадишь, они должны сидеть максимум по двое. Вы не найдете и у нас в приюте места, где стаффы и питы сидят больше, чем по два. Нельзя. Но в основном сидят по одному.
— У них семья? — уточняем мы с фотографом, заглядывая в вольер, где сидят две собаки.
— Нет-нет, никаких семей. Чисто дружба, — смеется Влада.
«Если мы не возьмем, его никто не возьмет»
Мы возвращаемся в офис — место, где работает администратор и отдыхают волонтеры. Но собаки сидят даже здесь. Думая, что передо мной стол, покрытый малиновой скатертью, кладу на него телефон. Откуда-то снизу доносится сытое посапывание. Оказалось, это не стол, а клетка с собакой.
— Ой…
— Это Кванта. Девочка старенькая, выброшенная. Очень большие проблемы с кожей. Иди, моя зайка, — Влада открывает клетку и выпускает черную собаку, на шерсти которой какой-то белый налет. — У нее все пузо было лысое, сейчас зарастает. Это запущенный стафилококк. Ее сдала хозяйка, которая просто решила избавиться от больной собаки. Кванту временно взяла наш волонтер, но не справилась лечением, сейчас ее лечим мы. Все понемногу приходит в норму.
У книжной полки на коврике лежит питбультерьер по кличке Кара. Она положила голову на лапы, но не спит. Ее отдали в приют, потому что в семье родился третий ребенок, а у хозяев не было ни времени, ни желания заниматься собакой.
— Кара самая грустная у вас, кажется, — замечаю я.
— Ну а что радоваться? Девять лет прожить дома и после сытости семейной жизни оказаться в приюте.
— А вы здесь давно работаете?
— Я родилась в семье потомственных врачей. Отец всегда думал, что я продолжу династию. Поступила в медицинский институт, но оттуда благополучно ушла, потому что при виде крови падала в обморок. Тургеневская барышня была. В 2012 году, когда я была в декрете, мне позвонила Ирэн Александровна, позвала помогать. Вот я пришла и осталась.
Научилась всему — и уколы делать, и на операциях ассистировать, и крови не бояться, и реанимировать…
— Были случаи, когда забирали таких сложных собак, как Атрей?
— Есть история, которая меня очень трогает. Как-то семья забрала у нас непростую собаку — кобель был с норовом, не всех принимал. Они очень долгое время его приводили в чувства, чтобы он начал им доверять. Прошло девять лет, они его не вернули, представляете? Он у них стал уже старенький, седенький, и эти люди приехали к нам снова, чтобы взять еще кого-то. Мы показывали им самых лучших собак.
— А в офисе сидел такой старенький метис кадебо, — продолжает Влада. — Он был очень больной, казалось, что жить ему осталось совсем недолго. И они посмотрели одну, вторую, третью собаку, приходят и говорят: «Ну все, мы решили. Вот», — и указывают на этого. «Мы все прекрасно понимаем, но, если мы не возьмем, его никто не возьмет». Так что шанс есть у каждого. И людям, которые приходят к нам в приют за собакой, мы всегда говорим: «Вы спасаете не одну собаку. Вы берете одну, но освобождаете место для кого-то, кто сейчас на улице».
«Мама боялась, что меня могут порвать»
В офис приходит Даша, она уже успела погулять с несколькими подопечными и теперь решила отдохнуть рядом с Ванечкой. Даше 18 лет, она здесь с января. Своей маме так и сказала: «Хочу к собакам!»
— Мама вообще была против, боялась, что меня могут порвать, укусить. А меня тянет к ним, хочу стать ветеринаром, — делится с нами Даша. — Уже на следующий год думаю учиться пойти. Есть любимчики уже, забрала бы кого-нибудь… Говорю: «Мам, давай заведем». У меня самой собака умерла пять лет назад, мама по ней очень сильно скучает: «Все, никакой собаки не хочу».
— Здесь самое главное не привязываться сильно к кому-то, — подхватывает наш разговор Влада, заглядывая в компьютер. — Иначе очень сложно отпустить эту собаку, начнешь себя накручивать: «Ой, пристроится к плохим людям…» Был момент, когда даже я хотела уйти. Все, морально не могла. И тогда один человек сказал: ты должна ровно относиться ко всем. Это неправильно, ты так быстро перегоришь.
— А что за случай?
— Ой, очень трудно… До сих пор. Тяжелая собака. У него был дирофиляриоз — когда животное кусает насекомое и откладывает личинки в его теле, появляются черви. Большое скопление таких червей может привести к смерти. Мы знали, лечили, но была уже запущенная стадия. И вот этот пес идет на прогулку и в какой-то момент просто падает. Я подскакиваю, интуитивно мы начинаем его качать, реанимировать. Сердце мы запустили. А я стою думаю: «Что же я сделала? Ему осталось жить еще неделю». Дали собаке умереть два раза…
Но мы всегда боремся до последнего. Не усыпляем собак, у которых есть шанс, это запрет.
Какая бы собака сложная ни была. Когда мучается, гуманнее отпустить, да. Но такие случаи очень редки. У нас есть собака с онкологией, Люся. Она не ходит, за ней отдельный уход: приезжают волонтеры, которые каждый день обмывают ее, обрабатывают пенками от пролежней. Раньше была злая девочка, сейчас быть злой уже не в состоянии. Пока живет.
— А вон там у вас что за пес, в углу?
— Шатен, это фенотипичный метис. Нам позвонили, как на стаффа. Поступает ведь очень много звонков — люди, как правило, не разбираются, где стафф, где метис, где дворняжка: «Ой, что-то страшное, бойцовое. Это ваше, заберите». Приезжаем, а там такой вот метисик. Но поскольку мы не собачьи расисты, мы не может сказать «нет». Собаке нужна помощь — иначе ее сейчас машина раскатает, либо ее палками закидают. Мы уже давным-давно перестали обращать внимание. У нас, например, 35 хасок. Команды, которые их спасают, не справляются, пришлось их тоже взять к нам.
«Отберешь игрушку — схватит поводок»
Кинолог Илья берет собаку на поводке и вместе с ней бежит к большому вольеру на улице. Сейчас будет тренировка. После того, как собака попадает в приют и отходит от стресса на реабилитации, ее нужно, по словам кинолога, «протестировать».
— Протестировать — это что значит? Как машину?
— Найти фобии, тараканов в голове и понять, насколько сейчас собака готова ехать домой. Есть коммуникабельные, есть некоммуникабельные. Есть с обсессивно-компульсивными расстройствами.
— А я думала, такое только у людей бывает…
— Так это от собак и перешло к людям, — шутит Илья. — Пассивное расстройство выглядит так: например, собака пытается себя вылизывать. Активное — когда пытается что-то трепать. Поводок, игрушку, цепь все что угодно. Отбери игрушку — схватит поводок.
Занимаемся всем: и коррекцией агрессии, и игротерапией — ее не существовало в принципе для собак, мы ее только начали обкатывать, а между тем у нас есть собака, которая через игротерапию начала считать! Сколько пальцев покажешь, столько обозначит, пролает.
— Все таланты раскрываются, — продолжает Илья. — Вот у нас сотрудник один… Не мог долго фрамугу прикрутить. Пообещали дать ему на машине покататься. Пять минут — фрамуга на месте. Так что кинолог найдет подход к любому, не говоря уж о собаке-убийце (смеется).
Фото: Людмила Заботина