Чувство изумления
Позвольте мне начать, рассказав о сне, который приснился мне много лет назад. Я был в Вестминстере, в школе-интернате, где я учился в молодости. Друг провел меня через комнаты, которые я знал наяву. Затем во сне мы входили в другие комнаты, которые я никогда не видел — просторные, изящные и наполненные светом. В конце мы оказались в маленьком, темном алтаре с золотыми мозаиками, которые мерцали во свете свечей. «Как странно, — сказал я своему приятелю во сне. — Я годами жил в этом доме и никогда не знал об этих комнатах». Мой друг ответил: «Так всегда и бывает». Я проснулся, и вот — это был сон.
Действительно, так всегда и бывает. В окружающем мире и в глубине нас самих всегда есть новые комнаты, которые мы для себя еще не открыли. В особенности это относится ко многим незнакомым комнатам в духовном доме, в котором мы все обитаем — в доме Церкви. «Начало истины, — заметил Платон, — чувство изумления»[1].
Мы собрались на эту конференцию, посвященную соборности и первенству, именно для того, чтобы обновить и расширить наше чувство изумления перед тайной Церкви, чтобы обнаружить комнаты, о существовании которых мы не подозревали. «Евхаристия — это непрерывное чудо», говорил святой Иоанн Кронштадтский, и то же самое можно утверждать о Церкви. Собравшись здесь вместе, давайте созерцать это непрерывное чудо новыми глазами.
Церковь и Евхаристия
Для начала было бы полезно представить тему соборности и первенства в более широком контексте. Давайте зададим несколько фундаментальных вопросов. Зачем нужна Церковь? В чем отличительная и уникальная функция Церкви, что она делает такого, что никто и ничто сделать не может? Какую задачу может выполнить Церковь, которую не может с тем же успехом выполнить молодежная группа, музыкальное общество, дом престарелых или фольклорный кружок? Что делает священник, чего не может сделать социальный работник, психотерапевт или консультант по семейным отношениям? Что удерживает Церковь вместе и делает ее единым целым? Когда мы думаем о Церкви, какой зрительный образ или «икону» мы должны мысленно себе представлять?
На подобные вопросы мы можем ответить: Церковь необходима, чтобы проповедовать спасение в Иисусе Христе распятом и воскресшем. Это ответ правильный, но он неполный. Дело в том, что Церковь существует не только для того, чтобы на словах проповедовать спасение, но и для того, чтобы утверждать спасение через действие. В чем же заключается важнейшее действие церковного сообщества? Чтобы ответить, давайте вспомним, что случилось сразу же после сошествия Святого Духа в день Пятидесятницы, когда три тысячи новообращенных были крещены. «Они пребывали, — святой Лука говорит нам, — в учении апостолов, в общении и преломлении хлеба и в молитвах» (Деян. 2:42). Именно в этом отличительная и уникальная функция Церкви — «преломлять хлеб», совершать предложение таинственной бескровной жертвы, праздновать Вечерю Господню, «доколе Он придет» (1 Кор. 11:26). Только Церковь на это способна, именно это ее отличает от любой другой общественной организации. Конечно, кроме совершения Божественной литургии Церковь совершает множество других действий. Но именно Евхаристия становится тем живоносным источником, из которого все они проистекают.
Именно Евхаристия сплачивает Церковь, и через нее она становится одним Телом во Христе. Единство Церкви не навязывается сверху юрисдикционной властью, а созидается в ней самой через причастие таинственных Тела и Крови воскресшего Господа.
Таким образом, вот что должно быть нашей «иконой» Церкви — стол, а на столе — блюдо с хлебом и чаша с вином, а вокруг стола — епископ и священники, диаконы — да, и диакониссы — иподьяконы, чтецы и алтарники, вместе со святым народом — лаосом, или мирянами, вместе совершающие евхаристическое таинство. Само название Церкви — екклесия — указывает на Евхаристию, оно означает «собрание», но не любое собрание, а собрание молящееся, «народ Божий», призванный и собранный для Божественной литургии. Не случайно выражение «Тело Христово» относится и к сообществу людей, и к таинству. Также не случайно, что слова communio sanctorum означают как общение святого народа, так и общение в Святых Дарах. Церковь есть прежде всего евхаристический организм, она становится тем, что она есть на самом деле, тогда и только тогда, когда она совершает Божественную литургию. Как настаивал кардинал Анри де Любак, «Церковь творит Евхаристию, а Евхаристия созидает Церковь»[2].
Фото: mospat.ru
Таков был ответ на вопрос «Зачем нужна Церковь?», данный в XX веке такими богословами, как протоиерей Николай Афанасьев и митрополит Иоанн (Зизиулас). Словами Аристотеля Папаниколау, «если нас спрашивают “где Бог?” и просят показать где — нам следует указать на личность Иисуса Христа. Если нас спрашивают “где Церковь?” и просят показать где — сложно подумать, на что еще мы можем указать, кроме Евхаристии»[3]. Я считаю, что евхаристическая экклезиология, несмотря на всю критику в ее адрес, без сомнения является самым творческим проявлением современного православного мышления. Именно от нее мы должны отталкиваться, приближаясь к теме соборности и первенства. Оба понятия должны осмысляться не просто в институциональных и юридических категориях, а, главным образом, в тáинственном и сакраментальном контексте.
Соборность
Обращаясь к теме соборности, мы сразу же видим, каким образом церковный Собор следует рассматривать как евхаристическое событие. Повесткой дня большей части Соборов был вопрос о восстановлении евхаристического единства, которое было прежде разрушено, обсуждался вопрос о том, кто может, а кто не может приступать к таинству, и большая часть Соборов (если не все) завершались сослужением литургии всеми участниками Собора.
В чем заключается цель любого Собора? В том, чтобы совместным рассуждением[4] прийти к общему разумению. Однако это общее разумение не является суммой убеждений отдельных участников. Объединяясь в Собор, мы, грешные люди, становимся чем-то большим, чем обособленные личности, и это «нечто большее» — это и есть присутствие Самого Христа, который действует в нас благодатью Святого Духа, как и обещал Господь: «где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Мф. 18:20). Именно это утверждение Господне придает силу решениям любого законного Собора. Разве не показательно, что Утешитель сошел на первых апостолов в Иерусалиме не тогда, когда они молились по отдельности, а когда «все они были единодушно вместе» (Деян. 2:1)?
«Двое или трое», говорит Христос. Конечно, Он посещает нас и тогда, когда мы в одиночестве, когда в бдительном безмолвии мы изучаем внутреннее святилище нашего сердца и обнаруживаем там Его пребывающее присутствие. Уединение, которое не есть то же самое, что одиночество — это неотъемлемая часть нашей жизни во Христе. Однако, несмотря на великую ценность этого уединения, общность и близость — все, что обозначается русским словом «соборность» — еще более драгоценно.
Церковь — это не скопление самодостаточных единиц, а тело, которое составляют многие члены, взаимозависимые по природе.
Вот почему в Церкви каждый из нас говорит другому: «Ты мне нужен, чтобы я мог быть самим собой». Вот почему на каждом уровне церковной жизни и тем более на каждом Соборе члены Церкви говорят не «я», а «мы», не «мне», а «нам». «Угодно Святому Духу и нам», — объявили ученики на Апостольском Соборе в Иерусалиме (Деян. 15:28). «Нам» — это решающее соборное слово. Нельзя не поразиться тому, что в той молитве, которую оставил нам Христос (Мф. 6:9-13), слово «нам» встречается пять раз, слово «наше» трижды, и «мы» — однажды; но ни разу в Молитве Господней христианин не произносит слов «мне», «мой» или «я».
Таким же образом и в Евхаристии — действии, созидающем Церковь — во время епиклезиса (призывания Духа) к Богу обращены слова: «Еще приносим Тебе разумную эту бескровную службу, и просим и молим и умоляем, ниспошли нам Духа Твоего Святого на нас»[5]. Подобным образом, совершая Иисусову молитву, которая является моим спутником на протяжении более шестидесяти лет, я предпочитаю говорить не «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, грешного», а скорее «нас грешных». Понятно, что более привычная форма «помилуй меня» абсолютно приемлема, но когда мы говорим «нас», то подчеркиваем, что спасение, будучи личным, никогда не совершается в изоляции.
Не будем забывать о буквальном значении греческого существительного «синодос». Оно состоит из «син» (вместе) и «одос» (путь, или путешествие). Собор — это группа людей, главным образом епископов, но он может включать и священников, и мирян, которые совершают общее паломничество, которые странствуют по общему пути. Этот образ совместного путешествия, который передает ощущение движения и исследования, напоминает нам о том, что Соборы не статичны, а динамичны, через них совершается откровение, а не повторение. «Се, творю все новое», — возвещает воскресший Спаситель (Откр. 21:5). На каждом истинном Соборе мы переживаем новизну нашей неизменной веры.
Размышляя о соборности, давайте себе представим ее в широком смысле. Хотя это слово изначально относится к деяниям исторических Соборов, вселенских или местных, ее следует также понимать как свойство всей Церкви на всех ее уровнях — на епархиальном, приходском и на личном. О. Георгий Флоровский говорил о необходимости стяжания «святоотеческого разума», так же и мы можем говорить о необходимости стяжания «соборного разума».
Соборность предполагает то, что было определено как «духовность содружества»[6], открытость к другому, готовность услышать. Соборность означает не монолог, а диалог, не самодостаточность, а взаимообмен, не солипсизм, а общность.
Мы, православные, привыкли говорить о себе как о соборной Церкви, о Церкви семи Святых Соборов. Тем не менее, мы вынуждены признать, трезво и смиренно, что, утверждая соборность на словах, слишком часто мы пренебрегали ей на практике. Действительно, со времени Вселенских Соборов были и другие — Собор в Святой Софии в 879-880 гг., Паламитские Соборы в Константинополе в четырнадцатом веке (1341, 1347, 1351 гг.), Соборы в семнадцатом веке, в частности здесь в Яссах (1642 г.) и в Иерусалиме (1672 г.), утвердившие церковное учение о Церкви и таинствах, Константинопольский Собор 1872 г., осудивший этнофилетизм[7] (к сожалению, его решения не соблюдаются в современной православной диаспоре), и, в недавнюю эпоху, Московский Собор 1917-1918 гг. Последний Собор, в котором духовенство и миряне участвовали вместе с епископатом и который был трагически прерван большевистской революцией, был во многом таким же или даже более радикальным и новаторским, чем II Ватиканский Собор.
Не принижая важность всех этих и других Соборов, не приходится ли нам признать, что Православию в особенности трудно действовать соборно? Сколько лет ушло на приготовления и отсрочки перед тем, как Святой и Великий Собор, наконец, собрался на Крите в 2016 году! В Римо-Католической Церкви 25 января 1959 г. Папа Иоанн XXIII ко всеобщему удивлению объявил о созыве Вселенского Собора, и действительно, менее чем через четыре года, 11 октября 1962 г., Собор начал работу. Я боюсь, что в Православной Церкви события не происходят таким же образом. Еще в 1902 г. Вселенский Патриарх Иоаким III разослал окружные послания ко всем Православным Церквям, призывая к более тесным связям и сотрудничеству. Они получили благосклонный отклик. В частности, Русская Церковь ответила в 1903 г.[8], подчеркивая необходимость «нарочитых собраний православных епископов», представляющих все Патриархаты и Автокефальные Церкви, для обсуждения лицом к лицу и «усты к устом» общих забот[9].
Это зерно, которое со временем привело к Великому и Святому Собору 2016 г., но прошло долгое время, прежде чем это семя принесло плод. В 1923 г. Вселенский Патриарх Мелетий IV (Метаксакис) созвал то, что должно было стать Всеправославным съездом в Константинополе, но некоторые Православные Церкви не приняли участие, некоторые же решения Собора привели к разделению, в особенности введение нового календаря. После этого в 1930 г. Межправославная комиссия встретилась в монастыре Ватопед — среди делегатов не было женщин! — имея целью подготовить то, что было названо «Предсобором», который, в свою очередь, был должен предшествовать полному Всеправославному Собору. В конце концов не только предложенному Всеправославному Собору, но и Предсобору не было суждено увидеть свет.
В 1965 г. Вселенский Патриарх Афинагор, собрав Всеправославную конференцию на Родосе, воскресил идею Великого и Святого Собора. Тогда же возник исчерпывающий список его возможных тем. Всеправославные конференции на Родосе и в Шамбези также готовили будущий Собор. Тем не менее, более полувека прошло до той поры, когда Великий и Святой Собор, наконец, собрался на Крите в 2016 г. Постоянное откладывание Собора напоминает о воздушных путешествиях в 1940-е и 1950-е годы. Пока мы ждали на взлетной полосе, двигатель увеличивал обороты, вертелись пропеллеры, но казалось, что самолет никогда не поднимется в воздух. В этом смысле самое важное в Критском Соборе 2016 г. — это то, что в конце концов он состоялся.
Печально, что решения Собора оказались в известной мере разочаровывающими. Он был далек от всеправославного. Из четырнадцати Церквей, образующих всемирное всеправославное сообщество, приняли участие десять. Антиохийская, Грузинская, Болгарская и Русская Церкви по разным причинам приняли решение не участвовать. ПЦА (Православная Церковь в Америке) не была приглашена. Отсутствие Русской Церкви нанесло особенный ущерб; кроме того, оно было неожиданным, так как Московский Патриархат до последнего момента принимал деятельное и положительное участие в приготовлениях.
До созыва Критского Собора некоторые официальные православные представители высказывали предположения, что он не станет Восьмым Вселенским Собором. Оглядываясь назад, никто не считает его таковым. Действительно, Критский Собор был проведен значительно иначе, чем семь Вселенских Соборов. Может быть, этот принцип не всегда соблюдался на практике, но на Вселенские Соборы приглашались все епископы христианского мира, так как в сакраментальной перспективе все они получили одинаковое посвящение, а потому им всем были даны одни и те же благодатные дары. Кроме того, на Вселенских Соборах каждый епископ голосовал отдельно, и решения принимались большинством голосов. Несогласное меньшинство обычно было крайне немногочисленным — на I Никейском Соборе оно состояло всего лишь из двух человек — но, тем не менее, несогласное меньшинство существовало.
На Крите порядок проведения Собора был иным. Вектор, его вдохновлявший, был скорее не сакраментальным и харизматическим, а административным и бюрократическим. На Собор были приглашены не все епископы, а лишь по двадцать четыре от каждого Патриархата и Автокефальной Церкви. Если бы все четырнадцать Православных Церквей направили по двадцать четыре епископа, на Крите их собралось бы 336; в действительности их было не более 150 (конечно, не во всех Православных Церквях наберется двадцать четыре епископа, как например в Церквях Кипра, Албании, Польши, а также Чешских земель и Словакии).
Фото: Ecumenical Patriarchate / Flickr
Другим отличием между Критом и Вселенскими Соборами было то, что, согласно заранее принятому решению, решения принимались не большинством голосов, а единогласно. Имеется в виду, что в каждой делегации из двадцати четырех человек могли быть несогласные участники, но каждая делегация должна была принять решение большинством голосов. В противном случае одного несогласного епископа было бы достаточно, чтобы парализовать деятельность Собора.
В соответствии с решениями Всеправославной конференции 1976 года — заседавшей за целых 40 лет до Собора! — шесть тем были выбраны для обсуждения на Соборе, и по всем темам Собору были представлены подготовительные документы.
1. Миссия Православной Церкви в современном мире. Вклад Православной Церкви в достижение мира, справедливости, свободы, братства и любви между народами и устранение расовой и прочих дискриминаций.
2. Православная диаспора.
3. Автономия в Православной Церкви и способ ее провозглашения.
4. Таинство брака и препятствия к нему.
5. Важность поста и его соблюдение сегодня.
6. Отношения Православной Церкви с остальным христианским миром.
На ум приходят сразу несколько замечаний. Конечно, этих шести тем было слишком много, чтобы собрание, которое продолжалось чуть больше недели, могло их обсудить с достаточной глубиной. В Римо-Католической Церкви Тридентский Собор заседал шестнадцать лет, а II Ватиканский Собор продолжался четыре года, в то время как сами заседания продолжались в общей сложности девять месяцев. Из-за недостатка времени и множества тем Критский Собор не смог сфокусироваться достаточно ясно.
В случае со Вселенскими Соборами каждый из них был собран для того, чтобы разобраться главным образом с каким-то одним вероучительным вопросом, который вызывал острое противоречие во всем христианском мире. В случае с Критским Собором такой горячей темы не было. К примеру, в конце Божественной литургии в Оксфорде, где я живу, я не обнаруживаю себя окруженным возбужденными прихожанами, которые кричат: «Владыка, мы прошлую ночь глаз не могли сомкнуть. Мы так переживаем о способе провозглашения автономии!»
Очевидно, что не все шесть тем одинаково важны. Первая тема — «Миссия Церкви» — чересчур общая, и как следствие, текст, впоследствии принятый Собором, едва ли содержал что-то волнующее или неожиданное. Что касается третьей темы, то очевидно, что вопрос, заслуживающий обсуждения в современном Православии — это вопрос о провозглашении автокефалии, а не автономии. Однако он не был включен в повестку дня и не обсуждался. Я не помню, чтобы на Крите было сказано что-то о статусе ПЦА, чью автокефалию признаёт Московский Патриархат, но не признаёт Константинопольский Патриархат — тема, которая остается подвешенной в воздухе на протяжении более пятидесяти лет.
Также ничего не было сказано о печальной неразберихе на Украине и возможности провозглашения автокефальной украинской Церкви. Я снова спрашиваю сам себя: действительно ли нужно, чтобы Святой и Великий Собор принимал решения относительно поста? Очевидно, что этот вопрос лучше обсуждать на местах и лично с пастырями, с приходским священником или духовником.
Тем не менее, две темы из шести являются чрезвычайно важными — каноническая ситуация так называемой диаспоры и отношения Православной Церкви с неправославным миром. Что касается диаспоры, к примеру, то подготовительные документы прежде всего отметили несоблюдение канонической нормы служения одного епископа в одной области. Ведь это то, о чем мы все скорбим на протяжении последних ста лет. Было справедливо рекомендовано создать собрание православных епископов в каждой области диаспоры, но это уже было решено еще раньше, на Всеправославной конференции в 2009 г. Кроме всего этого, подготовительный документ и последующая резолюция, принятая на Крите, не содержали ничего нового.
В общем, можно сказать, что шесть предварительных «позиционных документов», которые обсуждались на Крите, по своему духу были достаточно консервативными, и исправления, внесенные на Соборе (а их было не слишком много) — лишь подчеркивали консервативный характер документов.
Несмотря на то, что критская повестка была перегружена, Собором не было сказано ничего о большом количестве острых проблем в современной Православной Церкви.
Как уже было сказано, не обсуждался вопрос об автокефалии. Не был поднят вопрос о календаре. Возможно, это было мудрым решением, так как маловероятно, что Церкви, следующие старому календарю, как Русская Церковь, перешли бы на новый. Любая подобная попытка привела бы к расколу.
Не было ничего сказано о способе принятия обращенных в Православие. В современной православной практике существуют курьезные противоречия[10]. С XVIII века Русская Церковь, как правило, принимала римо-католиков через исповедание веры и отпущение грехов, не требуя ни миропомазания, ни тем более повторного крещения. С другой стороны, Русская Православная Зарубежная Церковь (РПЦЗ), которая с 2007 г. находится в полном евхаристическом единстве с Московским Патриархатом, часто совершает повторное крещение над обращенными, в том числе из римо-католичества. Такая же практика существует в других местах в Православной Церкви, прежде всего на Афонской горе. Когда требуется совершить крещение, оно не совершается по «условной формуле»[11].
Очевидно, речь идет не просто о применении определенной практики, а о вероучении. Вопрос стоит так: есть ли в неправославных Церквях действительные таинства? В Православии есть люди, как в греческих, так и в славянских Церквях, которые настаивают, что вне видимых границ Православной Церкви нет ни Божественной благодати, ни действительных таинств. Они апеллируют к решению, принятому восточными Патриархами (кроме Антиохийского) в 1755 г.[12] Однако в православии это мнение далеко от общепринятого. Есть другие люди, как о. Георгий Флоровский, который в своей статье «Границы Церкви», впервые опубликованной в 1933 г.[13], утверждал, что харизматические и канонические границы Церкви не совпадают в точности.
Лично я не могу себе представить, что Римского Папу следует считать даже не мирянином, а некрещеным язычником.
Конечно, много зависит от значения слова «действительный». Я надеялся, что Критский Собор формально отзовет решение 1755 г. и постановит, что все обращенные, над которыми было совершено крещение водой во имя Троицы, должны быть приняты не через перекрещивание и не через исповедание веры с отпущением грехов, а через миропомазание. Таким образом была бы утверждена общая практика во всем православном мире. Но, к сожалению, в отношении этого вопроса участники Собора были, словами акафиста, «яко рыбы безгласныя». Вопрос не обсуждался.
Другие темы, проигнорированные на Крите, несмотря на горячее обсуждение на неправославном Западе — служение женщин в Церкви и практика так называемых «однополых браков».
Как же мы можем оценивать Критский Собор? После таких длительных приготовлений, чего нам удалось достичь? Возможно, лучше рассматривать Критский Собор не как единичный случай и отдельное событие, а как начало процесса, первое в последовательности подобных встреч. На Крите Патриарх Румынский Даниил предложил проводить Святой и Великий Собор раз в семь лет и от имени Румынской Церкви предложил принять следующую подобную встречу. Последний вопрос является жизненно важным, так как Великие и Святые Соборы — это затратные мероприятия, и у нас нет христианского императора для покрытия этих расходов. Удивительно, что Критский Собор завершил работу, не приняв решения о том, где и когда пройдет следующий Великий и Святой Собор, и комиссия по его подготовке не была сформирована. Нам нужно начать работу над новым Собором, который, как мы надеемся, будет в полной мере всеправославным. Мы видим, что приготовления к Критскому собранию длились 114 лет с 1902 по 2016 год. Нужно ли нам ждать еще 114 лет, чтобы дождаться продолжения?
К счастью, на Крите не было или почти не было политического вмешательства. На будущее давайте приготовим транспарант: «Политикам вход воспрещен!» Общеизвестно, что в византийскую эпоху христианские императоры играли важную роль во Вселенских Соборах. Но Путин — не император Константин, и Порошенко — не император Юстиниан.
Самым главным в Критском Соборе, как мы уже сказали, был сам факт того, что он состоялся. Надеемся, что последующие Соборы смогут разобраться с вопросами, которые не были рассмотрены на Крите. То, что удалось сделать Критскому Собору — это утвердить синодальный дух Православия, его соборную природу. И этим мы обязаны прежде всего руководству и настойчивости Его Святейшества Вселенского Патриарха Варфоломея.
Заседание Собора. Фото: Ecumenical Patriarchate / Flickr
Первенство
Приближаясь к вопросу о первенстве, который имеет центральное значение в нынешнем православно-католическом диалоге, первое, что необходимо сказать — это то, что соборность и первенство друг друга дополняют и друг от друга зависят. Между ними есть, как справедливо настаивал митрополит Иоанн (Зизиулас), «неразрывная связь»[14]. «В православной экклезиологии, — пишет он, — как первенства нет без Собора, так и Собора не может быть без первенства»[15]. Это следует из самой евхаристической природы Церкви. Во время любого сослужения Евхаристии всегда есть кто-то в качестве литургического предстоятеля, и похожим образом на любом церковном Cоборе — а Cобор, как мы увидели, — это евхаристическое событие — есть кто-то, кто действует как предстоятель и первоиерарх.
Между первоиерархом и его собратьями-епископами, как следует из 34-го апостольского правила[16], есть взаимные отношения. Епископы не могут действовать без первоиерарха, но и он не может действовать без них. Между ними есть то, что можно сформулировать как взаимоответственность и дифференцированная взаимозависимость. В чем основная функция предстоятеля? Способствовать совместному обсуждению и охранять единство Церкви. Предстоятель, прежде всего, строит мосты. Словами о. Иоанна Мейендорфа, «основной задачей первоиерарха является обеспечение постоянного совещательного процесса между всеми Православными Церквями и защита церковного порядка (в особенности, единства православных людей на местном и региональном уровне)»[17]. Так, Исагога IX века, описывая Константинопольского Патриарха как «живую и одушевленную икону Христа», говорит, что его задачей является «возвращение всех еретиков к Православию и единству Церкви», в то время как 102-й канон Трулльского Cобора говорит о том, что его призвание — «возвращать заблудших овец»[18].
Первенство, как замечает о. Александр Шмеман, в современном Православии имеет «большое количество самых разных форм — от почти абсолютной “монархии” русского Патриарха до более или менее номинального первенства афинского архиепископа»; «это «показывает отсутствие общего понимания первенства [в Православной Церкви], или же его устойчивого канонического толкования»[19]. Как признает архидиакон Иоанн Хрисавгис, «на самом деле у нас нет развитой доктрины, или, точнее, четкой апологии в защиту понятия первенства»[20].
В то время как Московский Патриархат согласен с Вселенским Патриархатом, что Константинополь занимает первое место в таксисе, или каноническом порядке Православной Церкви, нет полного согласия относительно пределов, к которым относится это «первое место», и какие у него практические последствия. Великий логофет Феодор Метохит сказал в четырнадцатом веке, что великие люди в древности все выразили так ясно, что не оставили нам ничего, что мы сами могли бы сказать. Однако это никак не относится к вопросу о первенстве в Православной Церкви. Последнее слово еще не сказано.
Отсутствие согласия относительно первенства Вселенского Престола может наблюдаться, среди прочего, в противоречиях относительно предоставления автокефалии (возможно, нам следует говорить скорее о признании автокефалии, чем о ее предоставлении). Константинополь рассматривает автокефалию как прерогативу Вселенского Патриархата, Москва считает, что она лежит в сфере ответственности Матери-Церкви. Это несогласие стало очевидным в 1970 г. в вопросе о ПЦА. Москва, будучи Церковью-Матерью русской митрополии в США, предоставила ей автокефалию, но Константинополь отказался ее признавать. К счастью, в этом случае не было прервано общение в таинствах. Удивительно, что почти полвека спустя не было найдено никакого решения в этом споре.
Более серьезным является конфликт, возникший на Украине в 2019 г. Константинопольский Патриархат предоставил томос об автокефалии двум раскольническим группам[21] на Украине — так называемому «Киевскому Патриархату», возглавляемому Филаретом Денисенко, и так называемой «Автокефальной Церкви», возглавляемой митрополитом Макарием. Будучи несогласной с этим решением, Москва сохраняет свою юрисдикцию над частью украинского Православия, которую возглавляет митрополит Онуфрий и в которую входит значительно больше приходов, чем в две другие группы вместе взятые. Как следствие, Москва приняла решение разорвать евхаристическое общение с Константинополем, хотя сам Константинополь не ответил тем же и пытается удержать полноту литургического общения с Россией. Некоторые другие Православные Церкви потребовали, чтобы преодоление этого разрыва произошло на межправославном уровне, путем либо нового созыва Критского Собора, или же особого синаксиса всех Православных Церквей.
Вручение томоса. Фото: Ecumenical Patriarchate / Flickr
Отдавая должное уважение обоим Патриархатам, многие из нас встревожены действиями обеих сторон в этом сложном и печальном споре. Хотя Вселенский Патриархат видит себя Матерью-Церковью по отношению к Украине, следует признать, что более 330 лет Украина была нераздельной частью Русской Церкви. Это исторический факт, и, как замечает Аристотель, «даже Бог не может изменить прошлое»[22]. Можно выражать сомнения в политике Константинополя, но в то же время есть причины для беспокойства и в решении Москвы разорвать общение с Вселенским Патриархатом.
Словами архиепископа Албании Анастасия, которые были сказаны именно относительно кризиса на Украине, «немыслимо, чтобы святая Евхаристия — наивысшее таинство безграничной любви и глубочайшего смирения Христа — использовалась в качестве оружия против другой Церкви… Насколько серьезными ни были бы накопившиеся вопросы юрисдикций, они никоим образом не могут становиться причиной схизмы в православном мире, где бы это ни происходило»[23].
Увы! Произошло именно то, что архиепископ Анастасий назвал «немыслимым».
Отцы говорили, что инициировать раскол — хуже, чем совершить убийство. Раскол легко спровоцировать, но трудно исцелить. На протяжении семидесяти пяти лет, с 1870 по 1945 год были разорваны отношения между Вселенским Патриархатом и Болгарской Церковью; и причиной был именно вопрос об автокефалии. Давайте молиться, чтобы нынешний разрыв между вторым и третьим Римом не продлился три четверти века.
Неспособность Православной Церкви по всему миру достичь соглашения по вопросу о ПЦА, а теперь и по украинскому вопросу, наводит некоторых — преимущественно римо-католиков — на мысль о том, что Православие нуждается в усилении первенства на вселенском уровне. Лично у меня это предложение не вызывает энтузиазма. Если мы хотим продвинуться в нашем понимании первенства, то оно не должно быть продиктовано отрицательными причинами, такими как решение отдельных проблем, а должно вдохновляться положительным видением реальности Церкви. Давайте опережать события, а не реагировать на них.
Прежде чем завершить обсуждение первенства, давайте обратим внимание на одну особо важную тему, которая имеет отношение не только к первосвятительским полномочиям, но и ко всем уровням церковного служения. Когда апостолы спорили о том, кому надлежит занять первое место, Иисус укорил их: «Вы знаете, что князья народов господствуют над ними, и вельможи властвуют ими; но между вами да не будет так: а кто хочет между вами быть бóльшим, да будет вам слугою; и кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом» (Мф. 20:25-26). Христос говорит абсолютно недвусмысленно: «между вами да не будет так».
Начальствование в Церкви должно быть принципиально другим, чем в светских организациях. Как Царство не от мира сего — евхаристическое, духоносное, эсхатологическое — Церковь уникальна. Она никогда не должна приспосабливаться к образам власти и правления, которые господствуют в падшем мире, окружающем нас. Епископ — это не феодальный господин и не представитель в парламенте. Первоиерарх или предстоятель не является ни диктатором, ни конституционным монархом, ни председателем совета директоров.
Сказав о том, чем церковная власть не является, Иисус говорит о том, что она есть. «Между вами да не будет так: а кто хочет между вами быть бóльшим, да будет вам слугою… так как Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих» (Мф. 20:26-28). Таков истинный смысл первенства. Первый станет последним. Власть, говорит Христос, есть служение: эксусия означает диакония. Перспективу нужно перевернуть, пирамида должна стоять на своей вершине. Среди именований Папы есть одно, которое наиболее понятно для православных людей — servus servorum Dei, «слуга слуг Божьих».
Это именование можно применить к любому первенству в Церкви. И если призвание предстоятеля в том, чтобы служить другим, тогда его служение предполагает жертвенность и даже мученичество, внешнее или внутреннее; он может быть призван «отдать свою жизнь» по подобию Христову. Прежде всего, предстоятель совершает служение в духе любви. Как о. Иоанн Бер и архидиакон Хрисавгис справедливо заметили, «первенство главенствует в кенотической любви»[24].
Старица и недостроенная башня
Среди обильных символических образов в «Пастыре» Ермы есть два, которые ярко выражают два контрастирующих образа Церкви. Во-первых, Ерма видит Церковь в образе почтенной старицы. «Почему же она стара?» — спрашивает он и получает ответ: «Так как сотворена она прежде всего, и для нее сотворен мир». После этого Ерма видит великую башню, которая непрерывно достраивается новыми камнями[25].
Таков парадоксальный характер тайны и чуда Церкви. Словами о. Александра Шмемана, «Церковь, которая принадлежит по своей природе новому эону, Царству будущего века, пребывает в истории, во времени, в “мире сем”. Она находится in statu patriae, но и in statu viae[26]. Она есть и полнота, и миссия»[27].
Церковь стара, но она молода, она неизменна, но всегда она новая.
Она есть полнота и совершение, вечное, предвечная и изначальная, но в то же время она находится в движении, будучи вовлеченной в непрерывное течение истории, неразрывно переплетенной с процессом адаптации, обновления и роста. Она и надмирная, и хрупкая. Подчеркивая оба эти образа — старицы и недостроенной башни — и цитируя Платона[28], о. Георгий Флоровский описывает Церковь как «живой образ вечности внутри времени»[29]: она есть «образ вечности», но она есть «живой образ», «образ во времени».
Если мы, рассуждая о соборности и первенстве, не потеряем из виду эти два образа Церкви, то не собьемся с правильного пути.
Перевод протоиерея Андрея Кордочкина специально для «Правмир»
[1] Платон. Теэтет. 155d.
[2] См. Paul McPartlan, The Eucharist Makes the Church (2nd ed., Fairfax, VA: Eastern Christian Publications, 2006).
[3] Aristotle Papanikolaou, ‘Primacy in the Thought of John [Zizioulas], metropolitan of Pergamon’. B: John Chryssavgis (ed.), Primacy in the Church: the Office of Primate and the Authority of Councils, vol. 1.Historical and Theological Perspectives (Yonkers, NY: St Vladimir’s Seminary Press, 2016), p. 267.
[4] Слово discernment (греч.) здесь используется не в современном значении последовательных умозаключений, а в том значении, в котором оно используется в православной аскетической традиции: «особый дар Божий, дающий исполнителю заповедей Божиих способность познавать: как лучше и душеспасительнее делом совершить ту или другую добродетель, совершить дело доброе возможно согласнее с волею Божией» (архиеп. Никон (Рождественский). Прим. пер.
[5] Пер. Анри Волохонского. Прим. пер.
[6] Paul Valliere, ‘The Ethical Reality of Councils’. В: Chryssavgis, Primacy in the Church, vol. 1, p. 159.
[7] Этнофилетизм — предпочтение национальных интересов общецерковным. Прим. пер.
[8] «Ответное послание Святейшего Правительствующего Синода ко Вселенской Патриархии» было опубликовано в журнале «Церковные ведомости» (№ 24, 1903 г.), стр. 250-257. Прим. пер.
[9] Об окружном письме Иоакима III 1902 г. см.Constantin G. Patelos (ed.), The Orthodox Church in the Ecumenical Movement: Documents and Statements 1902-1975 (Geneva: World Council of Churches, 1978), pp. 27-33; о русском ответе см. Athelstan Riley (ed.), Birbeck and the Russian Church (London/New York: SPCK/Macmillan, 1917), pp. 247-57, особенно p. 248.
[10] См. Kallistos Ware, ‘The rebaptism of Heretics in the Orthodox Canonical Tradition’, in Andrew P. Roach and James R. Simpson (ed.), Heresy and the Making of European Culture: Medieval and Modern Perspectives (Ashgate: Fernham, 2013), pp. 31-50.
[11] «Крещается…, аще не крещен». Прим. пер.
[12] См. ‘A Constitution of the Holy Church of Christ [A.D. 1756] defending the Holy Baptism given from God, and spitting upon the Baptism of the heretics which are otherwise administered’, in William Paimer, Dissertations on Subjects Relating to the «Orthodox» or «Eastern-Catholic» Communion (London: Joseph Masters, 1853), pp. 199-202. Правильная дата этого постановления — 1755 г.
[13] Впервые статья была напечатана в Church Quarterly Review, vol. 117, no. 233, pp.177-31; затем перепечатана под названием The Boundaries of the Church’, в Richard S. Haugh (ed.), The Collected Works of Georges Florovsky, vol. 13. Ecumenism I, A Doctrinal Approach (Vaduz: Buchervertriebsanstalt, 1989), pp. 36-45. Хо соединил оригинальный текст из Church Quarterly Review с дополнительными материалами Флоровского, переведенными с русского языка.
[14] В: John Chryssavgis (ed.), Primacy in the Church. The Office of Primate and the Authority of Councils, vol. 2. Contemporary and Contextual Perspectives (Yonkers, NY: St. Vladimir’s Seminary Press, 2016), p. 447.
[15] ‘Primacy, Ecclesiology, and Nationalism’. В: Chryssavgis, Primacy in the Church, vol. 1, p. 301.
[16] 34-е апостольское правило целиком приводится в Равеннском заявлении, принятом на десятой сессии совместной международной комиссии по богословскому диалогу между Римо-Католической Церковью и Православной Церковью (8-14 октября 2007 г.): см §24, в Chryssavgis, Primacy in the Church, vol. 1, p. 314.
[17] ‘The Ecumenical Patriarchate in the Twentieth Century’. В: Chryssavgis, Primacy in the Church, vol. 1, p. 403.
[18] Оба текста цитируются в книге Alexander Rentel, ‘The Canonical Tradition: Universal Primacy in the Orthodox Church’. В: Chryssavgis, Primacy in the Church, vol. 2, pp. 573 and 583. О роли Папы как «видимого знака и гаранта единства» см.: Bishop Dimitrios [Salachas] of Gratianopolis, ‘The Ministry of the Bishop of Rome: From Doctrine to Modes of Exercise’, in Chryssavgis, Primacy in the Church, vol. 2, pp. 587-610, особенно pp. 588, 590-2. То, что говорится там о Папе, может быть применено mutatis mutandis ко Вселенскому Патриарху.
[19] ‘The idea of Primacy in Orthodox Ecclesiology’, in Chryssavgis, Primacy in the Church, vol. 1, p. 340.
[20] ‘Reflecting on the Future’, Primacy in the Church, vol. 2, p. 454.
[21] Букв: schismatic groups. Прим. пер.
[22] Аристотель, Никомахова этика, книга 6 (1139 b 10-11), цитируя поэта Агафона.
[23] Письмо архиепископа Албанского Анастасия Патриарху Московскому Кириллу от 7 ноября 2018 г.
[24] Contemporary Ecclesiology and Kenotic Leadership: The Orthodox Church and the Great Council’, Primacy in the Church, vol. 2, p. 914.
[25] Видение II, lV, 1; III, II, 4-9.
[26] Лат. «и у себя дома, и в странствии». Прим. пер.
[27] ‘The Idea of Primacy in Orthodox Ecclesiology’, in Chryssavgis, Primacy in the Church, vol. 1, p. 354.
[28] Платон, Тимей. 37d.
[29] ‘Sobornost: the Catholicity of the Church’. В: E. L. Mascall (ed.), The Church of God (London: SPCK, 1935), p. 63; reprinted in Richard S. Haugh (ed.), The Collected Works of Georges Florovsky, vol. 1, Bible, Church, Tradition: An Eastern Orthodox View (Belmong, MA: Nordland, 1972), p. 45.