В жизни церкви как организации с самого начала, с апостольских времен, существуют два главных принципа: иерархичность и соборность. Один утверждает, что в церкви нет равенства и взаимозаменяемости, другой — что в ней нет людей незначительных и лишних. Эти два начала, как и водится у христиан, существуют в антиномичном единстве и — в идеале — равновесии. Иерархичность без соборности рискует обернуться жесткой административной вертикалью, а соборность без иерархичности — демагогичной охлократией.
И если с иерархичностью у нас сейчас всё вполне хорошо, то с соборностью как-то не очень. Мы долго и упорно поднимали это слово как некое знамя именно русского православия, и международный журнал, посвященный православным церквам, так и называется: Sobornost. И звучит это слово на европейских языках по-русски наряду со sputnik и kolkhoz, ставится на обложки книг, посвященных русской церковной истории. А уж сколько раз мы его повторили по-русски…
А в реальности? В ней есть соборы как большие и богато украшенные здания. В эти здания приходят люди чтобы помолиться, а еще чаще — чтобы удовлетворить свои религиозные потребности: повенчать, покрестить, отпеть, водички крещенской набрать, куличи пасхальные освятить. В лучшем случае — послушать, что им там скажут о Боге, исповедаться и причаститься. Что там происходит внутри алтаря, что бывает помимо богослужения, их не особо интересует, и уж совсем неуместным им покажется предложение стать членами общины, ответственной за жизнь этого собора. Как это, теперь за коммуналку еще нам и в церкви платить?
Поместные соборы проходят, в общем то, по одному-единственному поводу: выборы нового патриарха; архиерейские тоже не сказать, чтобы собирались часто и становились местом активного обсуждения текущих вопросов. Не всем это нравится, но всех, если честно, в общем и целом устраивает. Когда принимался новый приходской устав, ставивший приход под прямое управление архиерея, голосов против практически не было слышно, и только один приход попробовал (правда, безуспешно) его не принимать — это была община о. Павла Адельгейма.
Такова реальность. Зато с конца восьмидесятых, с тех пор, как я в церкви, я не устаю слышать о поместном соборе 1917–18 годов, о принятом на нем уставе, об установленных там нормах приходской жизни — словом, о том идеале соборности, который был явлен на этом во всех отношениях замечательном соборе, самом ученом, самом деятельном, самом представительном за всю нашу историю. И рецепт прост: надо просто вернуться к его так и не отмененным решениям, начать их исполнять — и будет всем счастье.
На мой взгляд, это полнейшая утопия, по сути — мечта о строительстве машины времени. Устав, принятый этим собором — не столько программа на будущее, сколько идеальный образ традиционной церкви в традиционном обществе, ее мечта о себе самой (впрочем, то же самое можно сказать и о многих других церковных документах). Если внимательно вчитаться в описание приходской жизни по этому уставу, станет видна картина жизни небольшого доиндустриального города или села, где все соседи друг друга прекрасно знают, и храм — часть их единого социального пространства. А переезд на территорию другого прихода, не говоря уж епархии — из ряда вон выходящее событие вроде свадьбы или похорон.
Что общего у этой картины с нашим постиндустриальным и мобильным обществом, где соседи по лестничной площадке едва кивают друг другу, а в храм ездят на другой конец города, к любимому батюшке, или вовсе ходят в разные храмы по удобству и настроению? Не говоря уж о постоянных переездах… Пожалуй, самый яркий пример настоящей общинной жизни, который я видел — небольшой сельский храм в Карсаве на востоке Латвии, где настоятелем о. Виктор Мамонтов, совершенно удивительный священник и человек. Так вот, из людей, называющих себя членами карсавской общины, в самой Карсаве и ее окрестностях живут очень немногие — остальные иногда приезжают, многие из-за границы, и не только российской — раз или два в год. Но им там хорошо, а в остальные дни года расстояния сокращаются благодаря нынешним средствам коммуникации.
А впрочем, был ли этот устав реален для России столетней давности, даже если бы каким-то чудом в ней не случилось революции и гражданской войны? Готовы ли были наши крестьяне, составлявшие 9/10 прихожан, взять на себя ответственность за жизнь собственного прихода, выбирать и затем содержать своего священника? Способны ли были вынести авторитетное мнение по тонкому богословскому вопросу?
А интеллигенция, которая, конечно, рвалась выносить мнения по спорным вопросам и выбирать себе вождей, была в массе своей далека от церкви, и ее роль в расцерковлении России оказалась ничуть не более славной, чем роль крестьянства. Так где же те прихожане, которые могли бы тогда жить по этому уставу?
Мы знаем, что те же самые люди, которые ходили в храмы при царе, позволили закрыть или разрушить эти же самые храмы при советах. Продразверстка и затем коллективизация вызвали в деревне яростный протест, вплоть до бунтов — но много ли примеров, когда прихожане встали грудью на защиту своего собственного храма? Люди привыкли, что все за них решает власть — и переменить это их настроение одним указом власть не смогла бы, даже если бы и захотела.
Не сможет и впредь, потому что так это не делается. Приведем пример из политики: в устойчивых парламентских демократиях парламентаризм складывался столетиями, начиная со средних веков — у нас его попытались ввести с завтрашнего дня указом президента, и очень скоро получили «не место для дискуссий». А ведь соборность — принцип намного более тонкий и сложный и куда менее формализуемый, чем всеобщие выборы народных представителей. Так что нелепо сетовать, что наши иерархи не ввели соборности: если бы они это сделали, на приходах сидели бы теперь «ответственные за соборность» и подавали бы в епархии ежеквартальные отчеты, да и только.
Нужен, говорите, регулярный созыв поместного собора, который решал бы все важнейшие вопросы церковной жизни после всестороннего, открытого и честного обсуждения? Да, хорошо бы. Но кто, простите, приедет на этот собор? Делегаты, избранные приходами? Но у нас практически нет приходов с фиксированным членством (пусть и не по территориальной принадлежности), а если наделить правом голоса всякого, кто назовется православным — будет на таком соборе то же, что в православном рунете. Или на собор поедут те, кого назначит епархиальный архиерей? Но тогда зачем эти лишние люди, тогда пусть архиереи меж собой и решают все вопросы…
Соборность может появиться не по указу сверху, она может только прорасти снизу, если только мы говорим о живом явлении, а не о его имитации. Собственно, ведь сам этот принцип возник когда-то не потому, что его специально решили создать, а естественным образом: христиане просто так жили и долгое время не думали, каким словом это назвать. И дальше выскажу мысль, может быть, крамольную: соборное устроение не обязательно должно быть привязано к административной структуре церкви: приход — благочиние — епархия — митрополия. Точнее, такая привязка будет достаточно искусственной.
По моим наблюдениям, подлинная соборность возникает там, где христиане собираются ради общего дела. Это может быть и ремонт приходского храма, но есть вещи не менее важные: дела благотворительности, социальные и информационные проекты, в которых просто необходимо тесное и деятельное сотрудничество, без соборного начала они неосуществимы (равно как и без начала иерархичного). Проектный подход, как называется это в бизнесе, да и не только там.
Особенно много дают сегодня сетевые технологии. Наверное, каждому человеку, регулярно ходящему в храм, знакомо это состояние: видишь человека годами, иногда знаешь даже его имя (перед чашей ведь называют), но кто он, чем он живет — тайна за семью печатями. Однажды я так познакомился в интернете с тем… кого прекрасно знал в лицо по богослужениям в нашем храме.
Но если такова реальность, отчего бы не обернуть ее себе на пользу? Да уже и пользуемся — очень многое в интернете обсуждается, а кое-что и делается по итогам таких обсуждений. В том числе и теми, кто ходит в один храм, и кто пока ни в какой постоянно не ходит — дело же совсем не в том, в какой именно точке пространства ты окажешься в это воскресенье.
Какие именно формы может принять такая «новая соборность», пока неясно — видимо, это будет путь проб и ошибок, и даже не один путь, а много разных. Церковь живет в обществе, входящие в нее люди не прилетают с луны, не конструируются в каких-то закрытых лабораториях — они в целом такие же, как и их неверующие соседи. Так и соборность невозможно вырастить в пробирке или вычитать из книг — зато ей можно учиться на практике прямо здесь и сейчас, не дожидаясь ни приказу сверху, ни какой-то особо благоприятной погоды.
Потому что соборность — это или мы с вами, или ее нет.