Священник Максим Вараев
«Мы проповедуем Христа распятого – иудеям соблазн, для эллинов безумие» – заключает апостол Павел в Первом послании к Коринфянам. Справедливы ли эти слова сегодня? Вне всякого сомнения.
В свое время Христос принес в мир то, что оказалось ненужным подавляющему большинству Его соплеменников, и непонятным или маловразумительным для большинства Его современников. Он не оправдал их многих сокровенных надежд и ожиданий. Господь проигнорировал политические чаяния иудеев, которые ждали Мессию, в обязанности которого вменялось «поднятие с колен» Израиля, велегласно заявив, что Его Царство имеет надмирный характер.
Тем более непонятен смиривший Себя до смерти крестной Христос эллину. Согласно общекультурной установке эллинизма, уже само Боговоплощение – абсурдно. Зачем существу совершенному понижать свой онтологический статус, становясь существом менее совершенным. Оплеванный и растерзанный Бог эстетически и метафизически не самое привлекательное богословское построение для строгого и надменного ума афинского или александрийского интеллектуала.
«Если существует всемогущий и всеблагой Бог, то почему в мире столько страдания» – вот что продолжает вопрошать уже современный эллин. Целый сонм христианских мыслителей от Василия и Августина до Лейбница и Лосского пытались объяснить природу и происхождение зла, и непричастность ко всему этому Бога. И надо признаться, им мало кого удалось убедить. Не убеждает человека в первую очередь сам аргумент Креста, ведь смерть Спасителя – это в каком-то смысле легитимизация страдания, оправдание того, чего человек боится больше всего.
Бог не упразднил страдание и человеческую боль, но сделал их Своими, приняв смерть и поругание. Христос не упраздняет зло внешней силой, и человек не может простить Богу этот отказ от возможности воспользоваться Своим всемогуществом. В конечном счете это означает, что мы не можем простить Ему своей свободы. Большинству людей не понятен Бог, сила которого являет Себя в Жертве. Хотя одна из важнейших интуиций восточной патристики – это идея Самоумаления Бога (кенозиса). Ведь логика Креста прослеживается на протяжении всей истории взаимоотношения Бога и человека.
Творение мира – это уже самоограничение единственности и абсолютности Своего Бытия. В сотворении человека по Своему образу и подобию мы видим ограничение божественного всемогущества, Создатель вынужден уже считаться со свободной волей человека. Дальнейшие этапы Самоумаления нам известны из библейской истории: грехопадение, божественное долготерпение, Воплощение в рабский образ, позорная смерть, Воскресение, Вознесение, Пятидесятница, второе Пришествие. И всё это для того, чтобы спасти тех немногих, кто позволил Христу войти в их жизнь, в их смерть, в их боль и страдание.
Неоплатоник Порфирий, один из блестящих умов поздней античности, критикуя христианство, негодует, восклицая – «этого не может быть, поскольку это противоречит естественному ходу вещей». Человеку дорог мир, где всё привычно и объяснимо, поэтому сама наша вера – это крест для разума. Вера в смерть и воскресение Христово заключает в себе риск преодоления этого мира «естественного хода вещей». Мира, который понятен и отчасти предсказуем, где можно просчитать всё на несколько ходов вперед. Это мир, к которому мы привязаны умом и сердцем, и даже иногда здесь мы бываем немножко счастливы.
Но обретая веру, доверяясь Богу, мы попадаем в область непредсказуемого, где нет ни гарантий, ни уверенности, ни того всего, чем мы привыкли довольствоваться в повседневности. Ведь вера в Распятого – это призыв к сораспятию. Взыскуя Царства Небесного, мы поднимаем ставки, увеличиваем риск потерять то, что имеем здесь на земле, свою маленькую и, как кажется, гарантированную радость. Человек почти всегда предпочитает синицу в руке. Мало кто готов жить вопреки стихии мира сего, ради того, что вообще невозможно выразить словами.
Отсюда и желание приблизить Бога к нам, редуцировать Его образ до прагматично земного, сделать полезным для обыденной повседневности. Поставить Его на службу морали, культуре, государству и т.д. А еще нужно подстраховаться защитить себя от того, что на глубине своей доступно каждому человеку, – от подлинной жизни. Поэтому номинальная религиозность нашего современника всё более походит на форму бегства от Бога.
Фото: believeinplace.com
Христос приносит Себя в жертву, но дар этот человеком не востребован, он оказался нам не нужным. Это уже иное измерение Креста – своего рода «напрасность» искупления. Большинству нужен не Христос, а Дед Мороз, выполняющий желания тех, кто себя хорошо ведет в течение года. Кому-то импонирует образ бога-громовержца, стоящего на защите различных общественных устоев и ценностей, принятых в том или ином социуме. Очень многим вообще нужен Бог, который совсем бы не лез в их жизнь.
К сожалению, в историческом предании Церкви нас привлекают второстепенные вещи, евангельское христианство не становится частью нашего мировоззрения. Крест Христов остается соблазном и безумием для большинства тех, кто именует себя православными. Хотя признаемся, что любовь вообще нелогична и, как известно, подобна солнцу, которое, несмотря ни на что, светит на всех людей, не спрашивая их на то согласия.