Современность: миссия и контекст

Каков тот контекст, в котором ныне проповедуется Слово Божие? Какие выводы из свойств этого контекста следуют для миссионера? Об этом действительно нужно говорить, причём именно конкретно и подробно, потому что сейчас происходят глобальные изменения такого рода, что старые, привычные модели проповеди перестают быть действенными.

У Церкви есть постоянная, неустаревающая новость — Хрис­тос. Попробуйте заговорить о Нём всерьёз и так, чтобы человек почувствовал близость Бога, — и он будет шокирован в самых разных (и подчас неожиданных для собеседника) смыслах этого слова и потрясён не меньше, — а то и гораздо больше — чем любой светской сенсацией. И это навсегда, — ведь мы не укладываемся с нашей верой в рамки обыденности, никогда не укладывались и не уложимся; для иудеев соблазн, а для эллинов безумие (1 Кор 1:23) — это будет справедливым до конца времён, то есть до тех пор пока будут существовать эллины и иудеи. Евангелие бытийствует вне времени и истории, но оно же и актуально для каждого времени.

В своё время одним из журналистов был поставлен вопрос, на который мы в нашей деятельности всё время пытаемся отвечать: как рассказывать о новости, которой 2000 лет? Ведь информационная среда привычным образом оперирует новостями, а новость — это по определению то, чего раньше не было¹, что возникло и требует новой реакции.

Прежде чем ответить на этот вопрос, я хотел бы поделиться с вами несколькими соображениями, как кажется, небесполезными для осознания того, что такое миссия сегодня. Чтобы миссия была успешной и эффективной, следует совершенно отчётливо и совершенно конкретизированно понять, насколько сильно изменился мир с момента, когда он впервые услышал Благую Весть — Евангелие Христово. С одной стороны, природа человека, сотворённая и падшая, сохраняет эти свои особенности, то есть продолжает быть сотворённой и падшей. А с другой стороны, мир (также не переставая быть сотворённым и падшим), действительно изменился, и поэтому мы пытаемся понять: каким образом в этих изменённых условиях действовать миссионеру. И мне кажется, что в наших стремлениях искать и находить какие-то технологические решения (не только в области миссии, но и в любой другой информационной области) мы, может быть, не всегда ищем там, где надо.

То, что в современной терминологии можно было бы назвать базовым методологическим принципом, в своё время было следующим образом сформулировано апостолом Павлом (1 Кор 9:22): Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых. Но вот как это нужно было делать и тем самым что это означало 2000 лет назад, 1000 лет назад, 50 лет назад — и как это делать и что это означает сегодня? Меняется среда, меняется отношение и соответственно должны меняться слова и образы, которыми мы оперируем. Другими словами, мы постоянно должны размышлять о тех усилиях, которые необходимо предпринять для актуализации христианского послания, — Священного Писания и наследия святых Отцов, в конечном итоге — о поиске таких слов, которые были бы способны переворачивать человеческие жизни, самым кардинальным образом менять представления человека о мире, — точно так же, как их изменило христианство, придя в мир. И такое состояние ослепительной² актуальности Евангелия сохранялось в течение долгих веков, поскольку время текло не так быстро, как сейчас. Вспомните, каким был наш мир 20–30 лет назад, — не правда ли, с тех пор произошли более радикальные изменения, чем прежде происходили за сотни лет?…

Когда в прошедшие давние — да и не очень давние — времена христианские миссионеры попадали в Африку и говорили о том, что Бог — это Отец (а это говорилось язычникам, которые подвергались страшным мучениям во время ритуалов инициации, чтобы они запомнили, что есть главный Бог, далёкий, загадочный, добрый и грозный одновременно, и что об этом главном, едином Боге даже говорить нельзя, а нужно старательно поклоняться кишмя кишащим вокруг духам), — то были случаи, когда воин, который с голыми руками бесстрашно выходил на дикого зверя, слыша эти слова, терял сознание от ужаса. Потому что он помнил этот обряд инициации, знал, как всё непросто в невидимом мире и понимал, что ему предлагают что-то, что переворачивает его жизнь. И дерзание его, обусловленное тем, что всё это он воспринимал совершенно всерьёз, имело своим следствием то, что он шёл за миссионером³.

Да, принципиальные основы нашей деятельности не должны меняться. Но можем ли мы по-настоящему надеяться, что те же слова, что говорились века назад, смогут сегодня что-то кардинально изменить в человеке? Я думаю, что нет, потому что нужно же понимать, каким образом мы должны обращаться к современнику так, чтобы его сердце почувствовало, что речь идёт об иной жизни, причём даже не загробной, а вообще иной, — и здесь и сейчас в том числе тоже? Мы должны очень тонко и остро чувствовать и наше время, и обстоятельства, в которых мы вступаем во взаимодействие с людьми, и то слово, с которым мы к ним обращаемся, и не в последнюю очередь душевное устроение тех, с кем говорим. Существует интересная статья митрополита Сурожского Антония по поводу эволюции образа Отца⁴. Да, мы привычно прибегаем к этому образу, мы не можем, естественно, к нему не прибегать, поскольку это один из основных Евангельских образов, потому что Сын Божий открыл нам истинное имя Бога, и имя это — Отец. Но мы должны понимать, что сегодня для многих наших молодых современников образ отца — это образ либо достаточно далёкий, либо далеко не всегда положительный.

В языческом представлении о мироустройстве потусторонний мир, мир духов, мир сверхъестественных сил был очень близок человеку, и поэтому оказывалось возможным, говоря, допустим, о посмертной жизни, переворачивать сознание людей. Насколько сегодня это эффективно и успешно? Я думаю, что никакого миссионерского эффекта это не даст; даст эффект скорее антимиссионерский, — ведь, к сожалению, мы знаем, что иногда дети, в том числе и после занятий в воскресных школах, ночью просыпаются в слезах, потому что им черти снятся, о которых они в общем-то не очень знали и думали, а тут их просветили. Это тоже серьёзная проб­лема, от которой мы не имеем права отмахнуться.

Апостол Павел говорил афинянам про Бога, Которого они, не зная, чтут (см. Деян 17:23). Вот опять принцип, который совершенно точно применим сегодня и не потерял своей актуальности: нужно отыскать в жизни человека, к которому мы обращаемся, то, что связывает его с Богом, — а такое обязательно есть в жизни каждого. Он может считать себя неверующим, может считать себя безбожником и врагом веры, может считать себя сомневающимся, но в его жизни в любом случае есть нечто. Это может быть помощь детям, это может быть сострадание к больным и старикам, это может быть даже интерес к науке, если он диктуется не тщеславием, не праздным любопытством, а чистым стремлением к истине. И вот, задача миссионера — найти то, что связывает человека с Богом, и через это рассказать ему о Христе, то есть найдя связь, рассказать ему об источнике, о том, что делает его жизнь наполненной смыслом.

Что касается информационной составляющей, то здесь действуют те же самые принципы. Мы живём в информационном обществе и поэтому миссия в информационном поле самим этим фактом предельно актуализируется. И здесь залог успеха — это уникальность информации, новизна информации. И я глубоко убеждён в том, что Евангельская весть, Благая весть христианства предельно актуальна в любое время. Да, Евангелие существует вне времени, вне истории. Но ведь тем самым оно и актуально в любое время и в любом обществе, и если мы не способны это актуализировать, то это наша вина, наша проблема. Каким образом? Я думаю, что через верующего человека. Как можно другим рассказать? Показать, как вера меняет жизнь человека, как становится новой жизнью в человеке. Это единственный возможный вариант — максимально приблизить те ценности, о которых мы говорим, к жизни.

Святейший Патриарх Кирилл говорил, что христианство — это не теория, не мифология, не идеология и не ритуал, а в первую очередь жизнь в многообразии её проявлений. Жизнь, в которой есть место и горю, и радости, и кропотливому труду, и светлому празднику. Жизнь, исполненная высочайшего смысла. И Церковь в целом и каждый её член в отдельности призваны свидетельствовать об этом смысле и о полноте этой жизни. Вот это и есть программа действия миссионеров — свидетельствовать о жизни. И в информационной среде мы тоже ничего другого предложить не можем. Никакие современные технологии не наполнят нашу жизнь смыслом.

Это не отменяет поиска технологий, но мы должны понимать, что доминантой здесь является не способ, а содержание, особым образом актуализированное.

Наша жизнь изменилась за последние 20 лет, и это мы тоже должны понимать. Мы уже не в начале 90-х годов; изменилось общество, изменилась Церковь, но изменилось и отношение к Церкви, и не только в положительную сторону. В начале 90-х годов Церковь по большей части воспринималась положительно, поскольку говоря плохо о советском прошлом, волей-неволей говорили хорошо о Церкви, потому что Церковь была гонима. Воспринимает ли сегодня общество Церковь как гонимую? — Определённая часть общества очень часто её так не воспринимает, и я боюсь, что эта тенденция будет нарастать. И если мы хотим продолжать “ехать” на неком запасе, подразумевающем, что нам ничего делать не надо, потому что есть наши отцы, которые страдали, мучились и вот поэтому-то сегодня нам всё положено… эта логика уже почти не действует и скоро не будет действовать совсем. Безусловно, нельзя забывать о прошлом, но мы и сами должны что-то делать для того, чтобы нас начали воспринимать по-дру­гому — более серьёзно, что ли. А делать здесь можно только одно: рассказывать о новой жизни во Христе.

Мне кажется, что одна из главных наших внутрицерковных проблем — то, что почитание новомучеников не стало повсеместно органичной частью нашей повседневной церковной жизни. Увы, но это знак того, что мы недостаточно глубоко восприняли в своей духовной жизни их подвиг как потрясающее свидетельство истины Христовой. Но ведь мы и сами должны являть пример свидетельства, и по-другому ничего не получится. А каким образом мы можем это делать при таком, прямо скажем, поверхностном восприятии подвига новомучеников? В этой связи представляется правильным и своевременным то, что последний Архиерейский Собор обратил внимание на эту ситуацию и соответственным образом на неё отреагировал, так что теперь мы можем надеяться на то, что положение дел изменится.

Сегодня непосредственно в информационной среде очень много ярких людей, которые занимаются и миссией, и свидетельством. Они свободны, они говорят о разных вещах. И это хорошо. Но мне кажется, что всем этим людям очень важно понимать две вещи. Первое — что энтузиазм не является оправданием неподготовленности к диалогу, к спору, к дискуссии. А второе — что ни в коем случае нельзя выносить какие-то внутренние, простите меня за стилистическое снижение, разборки во внешнюю среду⁵. Синд­ром блогера, как мне кажется, таит в себе опасность: в какой-то момент он об этом забывает. Когда знакомые друг с другом люди начинают решать какие-то вопросы путём взаимной переписки в ЖЖ, — это какая-то почти клиническая картина: ведь они могут друг другу позвонить или написать, а они совершенно забывают, что есть же кто-то третий (четвертый, пятый…), который может воспринять всё это их словопрение вообще по-другому. Я несколько раз сталкивался с ситуацией, когда знакомый мне человек видит какое-то событие и срочно пишет в блоге, что дескать всё так плохо, а потом мы с этим человеком встречаемся, и я спрашиваю: а почему ты меня попросту не спросил, ведь было-то так-то и так-то. — О, если б я знал, я бы не писал… А это просто сработал блогерский зуд. А так можно принести очень много вреда, при этом оправдывая свои действия благими намерениями.

И в заключение — ещё раз: мне кажется, что единственное что мы можем принести в это общество, в этот мир — это рассказ о жизни во Христе, свидетельство об этой жизни. И очень важно, чтобы мы не сделали своей целью стремление к профессионализму, который безусловно очень важен, но всего лишь как средство. Этой вот ясности я всем нам от всей души желаю.