— На самом деле я не удивлен, — комментирует ситуацию Александр Гезалов . — Я говорил жене Анне Бородиной, когда она только решила пойти в школу приемных родителей, что система может приготовить нам массу сюрпризов. И вот — результат работы опеки, для которой не важно, найдет ли ребенок семью или не найдет. Судя по конкретному случаю, им важны не люди, им интересны непонятные, законодательно не обоснованные, ими придуманные нормативы. И это пугает. Ведь, казалось бы, целью работы органов опеки и попечительства должно быть стремление помочь ребенку найти семью, а семье найти ребенка.
Но вместо этого внимание обращается на духовку, которая находится высоко – ради безопасностей наших детей, и жене задается вопрос, не будут ли на голову детям падать пирожки. Они пишут в заключении, что в квартире недостаточно места для ребенка-инвалида, но им и в голову не приходит поинтересоваться, какое заболевание у ребенка, передвигается ли он на коляске или нет.
У девочки, которую мы думали взять, с которой познакомились и которая не раз спрашивала Анну, когда она поедет домой – расщепление позвоночника (спина Бифида). В той форме, когда человек может самостоятельно передвигаться и ему не нужно инвалидное кресло, не нужно каких-либо специальных приспособлений в квартире (специального места для инвалидной коляски, подъемника). То есть это не глубокий инвалид, а просто ребенок с ограниченными возможностями. Она медленно ходит.
Если бы сотрудники опеки были заинтересованы в том, чтобы дети попадали в семью, они бы вникли в детали, и поняли, что для конкретного ребенка нет никаких препятствий чтобы жить в нашей семье, в нашей квартире. А детали как раз важны в такой работе.
Почему с нами не побеседовали, не расспросили о намерениях, не попытались разобраться, что мы за люди? В принципе, у них даже не возникло желания увидеть нас женой вместе, посмотреть на климат в семье, оценить нашу готовность стать приемными родителями. Они со мной вообще не виделись — отчитывали одну Анну. Что за ребенок, что за семья – их нисколько не интересовало.
Не понравилось опеке, что у нас небольшая квартира, хотя мы продумали, где будет спать девочка, где будет стоять ее кровать, стол, за которым она будет делать уроки.
— Опека приходила не один раз?
— Да, первый раз заключение было хорошим. Приходившей даме понравилось, что в семье уделяется большое внимание творческому развитию детей. Анна радостно выдохнула и – вот еще один визит, уже других «специалистов». Причем после того, как они узнали, что я помощник депутата Государственной Думы.
Они как раз придрались к духовке, к тому, что у нас не так установлена плита, хотя я им объяснил, что устанавливал не я, а газовщики. Но они все-таки попросили справку, что установка безопасна. Мы обратились в Мосгаз и нам выдали такую справку. И уже после мы получили отказ. То есть складывается ощущение, что сотрудники опеки искали к чему бы придраться. Если бы наша квартира сразу показалась им столь тесной, почему они потребовали справку из Мосгаза?
Еще один наш якобы «недостаток» — нехватка материальных средств, хотя мы подали все необходимые справки, подтверждающие наш доход. Кроме того у семьи, кроме квартиры, есть машина и хорошая дача. На этом основании нам, кстати, нельзя встать в очередь для улучшения жилищных условий. Получается, для расширения жилплощади мы слишком обеспечены, а для того, чтобы взять ребенка в семью – нет.
К тому же на приемного ребенка государство выплачивает деньги, чтобы они как раз тратились на его обучение и реабилитацию, в том числе социальную. А медицина у нас, как известно, бесплатная.
Вообще от работников опеки логично было бы услышать вопросы, в какую школу планируем отдавать девочку, в какой реабилитационный центр; заявления, что если будут сложности, они подскажут, куда обратиться. Это в идеале. В реальности мы имеем другую картину. Обычно работники органов опеки не имеют никакого профессионального отношения к детям с ограниченными возможностями здоровья. Те, что пришли к нам с визитом, даже не были в курсе, что значит аббревиатура ДДИ, пришлось Анне рассказывать, что это – детский дом-интернат, где размещаются как раз дети с ограниченными возможностями здоровья.
Так что, получается, задача опеки не помочь детям и родителям, а выявить, где стоит плита и горяча ли горячая вода. Да, в заключении было написано, что в квартире потемнели потолки и что в ванной оторвана клеенка. Это самое главное для них. Остальное – не важно. Грустно, что в руках специалистов такого уровня – судьбы детей.
— Как перспективы у девочки, которую вы думали взять, если она вообще не попадет в семью?
— У нее нет перспектив – ее ожидает ПНИ — психоневрологический интернат, где она проведет всю свою жизнь – за забором.
Сейчас она живет в хорошем с материальной точки зрении ДДИ. Но она совсем не знает окружающего мира, каких-то элементарных вещей, известных любому домашнему ребенку, пусть даже с ограниченными возможностями здоровья (овз).
Мы планировали провести девочке различные медицинские обследования. А еще – отвезти на море — она его никогда не видела. Ну, конечно, не только это. Понятно, что я, как человек, знающий систему изнутри и работающий в ней, хорошо представляю, что принесет с собой ребенок из ДДИ. Поэтому и не подталкивал жену к этому шагу – мне важно было, чтобы она сама приняла решение. Она долго думала, советовалась с другими специалистами, с приемными родителями, воспитывающими детей с овз…
— По каким причинам по закону людям могут отказать взять ребенка в семью?
— Если у человека есть определенные заболевания; если человек был лишен родительских прав; имеет судимость по какой-либо «суровой» статье; если не имеет никаких доходов; если жилищные условия совсем ужасные – антисанитария и так далее. Сегодня даже зарплата как таковая уже не показательна и нужна совокупность дохода семьи в целом.
Все продумано в этой системе принятия ребенка. Так что в нашем случае работники опеки действовали ни в рамках законодательства, ни в рамках новых постановлений правительства Российской Федерации.
Вместо того, чтобы опираться на законодательство, органы опеки и попечительства в данном случае исходят из каких-то личных убеждений, представлений.
Можно представить, сколько родителей останавливаются на своем пути и не доходят до приемного родительства!
Но я не собираюсь сдаваться! Вообще, получается анекдотическая ситуация – семья известного общественника, который помог многим детям и родителям найти друг друга, признана неспособной взять ребенка. Это было бы забавно, если бы речь не шла о конкретной судьбе конкретного ребенка.
Рродился 3 декабря 1968 года в поселке Тума Рязанской области. С момента рождения – в системе детских сиротских учреждений.
В 1984 году учился в ПТУ, а в 1987г был призван на флот; с 1987 года по 1990 год служил на атомной подводной лодке торпедистом; с 1990 по 1994 годы учился в Петрозаводском училище культуры по специальности актер и режиссер народных театров; в 2007 году окончил Петрозаводский государственный университет по специальности «социальная работа».
В 1999 году создал общественную организацию «Равновесие», которая по сей день оказывает помощь детям-сиротам, бездомным, осужденным, многодетным.
В 2000 году начал строительство в Петрозаводске храма Иоанна Богослова для духовного окормления детей с нарушением речи школы-интерната №22, принимал участие в строительстве храма Серафима Саровского в деревне Машезеро, часовни свв. Иулии и Анны на кладбище в поселке Сулажгора, часовни Всех Скорбящих Радость в СИЗ No 1, часовни Георгия Победоносца в деревне Педасельга.
Под его руководством были реализованы сотни проектов поддержки детей-сирот, бездомных, заключенных, в их числе:
- общественная столовая для бездомных Москвы и Петрозаводска;
- проект по усыновлению детей-сирот «Ищу маму»;
- проекты по адаптации воспитанников и выпускников детских домов;
- ремонт камер в исправительных учреждениях, открытие учебных классов для подследственных подростков;
Женат, отец четверых детей. Старшая дочь – совершеннолетняя и живет отдельно.
Фото Анны Гальпериной