В XV–XVI веках в древнерусской литературе появляется особый ряд памятников агиографической литературы, в которых описаны последние дни жизни, кончина и погребение отечественных подвижников благочестия, некоторые из которых позднее были канонизованы Русской Церковью. Хронологически первый такой памятник, который и был первым опубликован — это описание кончины преподобного Пафнутия Боровского (†1477; пам. 1 мая)1.
Насельники Волоколамского монастыря особо почитали своих духовных старцев2. 26 февраля 1563 года почил находившийся на покое в Волоколамском монастыре бывший архиепископ Феодосий (1542–1551). Описание его последних дней принадлежит его ученику старцу Евфимию (Туркову) и было опубликовано Г. З. Кунцевичем3. Он же опубликовал аналогичный памятник, посвященный святителю Макарию, Митрополиту Московскому (†1563; пам. 30 дек.)4. Нами были обнаружены новые, более ранние списки памятника и была сделана его атрибуция5. Завершает данный ряд агиографических памятников о подвижниках Повесть о кончине Тверского епископа Акакия (1522–1567)6. К этому же жанру относится также Повесть о кончине Великого князя Василия III (1505–†1533). Она неоднократно публиковалась7 и являлась предметом изучения8, но не было сделано атрибуции памятника.
В Повести описаны последние дни князя Василия III, начиная с 12 августа 1533 года и по 4 декабря. В ней говорится о набеге крымских татар, о богомольной поездке Великого князя в Троицкий монастырь, затем — о поездке в Волоколамск. В это время у князя начала развиваться болезнь, завершившаяся его отшествием в иной мир. Вернулся князь в Москву в тяжелом состоянии. В Повести говорится о давнем желании князя Василия III принять монашество и о том, как оно исполнилось перед его кончиной9. Напрашивается вывод, что автор был духовным лицом и был очень близок к великому князю.
Прежде чем говорить об авторе Повести, приведем некоторые высказывания, которые характеризуют данный жанр агиографической литературы: «Произведения этого жанра, в отличие от Житий святых, были написаны, как правило, людьми очень близкими к описываемым лицам, и причем сразу же после их кончины. Поводом для написания “Повестей” была горечь разлуки с дорогим духовным лицом, стремление письменно зафиксировать последние дни жизни того, к кому питалась особая любовь и почитание»10. «“Повесть о болезни и смерти Василия III” — один из интересных образцов изображения личности в средневековой русской литературе. Она была написана вскоре после смерти Василия очевидцем событий, человеком, близким великому князю, создавшим эту хронику болезни и смерти Василия III, по-видимому, как подготовительный материал для будущего жития»11.
В связи с определением авторства данной Повести необходимо обратить внимание на инока Мисаила (Сукина), имя которого неоднократно в ней называется. Находясь в Волоколамском монастыре, князь вызывает к себе из Москвы разных лиц. “Потом князь великий послал в Москву за старцем своим, за Мисаилом Сукиным: болезнь его была тяжелой. И послал за боярином своим, за Михаилом Юрьевичем. Старец же его Мисаил и боярин его Михаил Юрьевич быстро к нему приехали”12. Уже возвратившись в Москву, “начал совещаться великий князь с отцем своим, Митрополитом Даниилом, и с владыкою Коломенским Вассианом, и со старцем своим Мисаилом Сукиным, и с отцем своим духовным Алексеем протопопом о том, чтобы принять ему иноческий сан, ибо давно уже думал он о монашестве”. «И, когда еще был на Волоке, князь великий приказал старцу своему Мисаилу Сукину и отцу своему духовному Алексею: “Смотрите, старец Мисаил и протопоп Алексей, чтобы не случилось так, что вам меня в мирском платье придется в гроб положить. Даже если бы я был здоров, то и тогда сокровенное мое помышление и желание — постричься в иноки”» (С. 31). Затем, желая принять святое Причастие, “велел князь великий служить в церкви Благовещенья, в приделе Василия Великого, благовещенскому попу Григорию; а на обедне тут были: владыка Коломенский Вассиан, и Мисаил Сукин, и протопоп Алексей, и несли к великому князю Дары владыка Коломенский Вассиан и Мисаил Сукин” (С. 31). Когда князь соборовался первый раз “и не знал об этом никто”, то среди духовенства назван инок Мисаил (С. 31). В следующий раз “князь великий послал за владыкой Вассианом и за старцем Мисаилом Сукиным, и велел ему принести платье монашеское, и спросил про игумена кирилловского, ибо прежде еще думал он постричься в иноки у Пречистой в Кириллове монастыре. И сказали ему, что кирилловского игумена нет в Москве. И тогда послал он за игуменом троицким Иоасафом; Мисаил же пришел к нему и принес черное платье” (С. 39). Перед самой кончиной князя Митрополит Даниил (1522–1539) “послал за старцем Мисаилом, веле принести платье монашеское в комнату, а патрахиль и все необходимое для пострижения у Митрополита было с собой <…> И пришел старец Мисаил с платьем, а князь великий был уже при смерти” (С. 43). После кончины князя у его тела “остался игумен Троицкий Иоасаф и старец великого князя Мисаил Сукин” (С. 45). Особая близость к князю позволяет предположить, что “старец великого князя Мисаил” и является автором Повести, в которой описаны последние дни жизни, кончина и погребение Великого князя Василия III13.
История Повести о кончине князя Василия III связана с творческим наследием святителя Макария. “…не ранее 1539 г. был составлен сохранившийся в двух редакциях Новгородский летописный свод, который, как явствует из содержания, представляет собою владычный свод Макария”14. Повесть о кончине князя Василия III была помещена во владычный летописный свод 1539 года15, а затем, при составлении Успенского списка Великих Макарьевских Четьих Миней, она была внесена в Августовский том16.
Родственники старца Мисаила (Сукина) были государевыми дьяками17. Некоторые сведения об авторе Повести имеются в монастырских документах Соловецкого монастыря, в которых можно прочесть следующее: “Старец Мисаил Сукин далъ пятьдесять рублев”… Возможно, об этом Мисаиле повествуется в пятом из дополненных при Филиппе в 1548 г. чудес в Житии Зосимы и Савватия Соловецких18. В описи Кирилло-Белозерского монастыря указано “Евангелье в десть, писмяное <…> А дал то Евангелье Мисаило Сукин”19. В указателе к изданию он назван старцем Никитского монастыря в Переславле20. В кормовой книге Кирилло-Белозерского монастыря отмечена августовская память: “Того же месяца в 17 день: по старце Мисаиле Сукине дачи сродичев его, Федора да Бориса Сукиных, денег 200 рублев”21.
Судя по всему, старец Мисаил был близок в последующее время и к сыну Василия III. Озлобленный А. Курбский в “Истории о Великом князе Московском” пишет об обстоятельствах падения священника Сильвестра в 1560 году следующее: царь Иоанн Грозный собирает “соборище не токмо весь сенат свои мирскии, но и духовных всех, сиречь Митрополита и градских епископов призывает, и к тому присовокупляет прелукавых некоторых мнихов, Мисаила, глаголемого Сукина, издавна преславнаго в злостях, Васьяна беснаго, по истинне реченнаго, неистового, и других с ними таковых тем подобных, исполненых лицемерия и всякаго безстыдия диявола и дерзости; и посаждает их близу себя, благодарне послушающе их, вещающих и клевещущих ложное на святых и глаголющих на праведных беззаконие, со премногою гордынею и уничижением”22. Но, очевидно, со временем царь изменил свое отношение к иноку Мисаилу23.
Говоря же о Повести, следует сказать, что инока Мисаила, очевидно, можно отнести к числу авторов Древней Руси, который потрудился в агиографическом жанре. Помещение Митрополитом Макарием Повести о кончине князя Василия III во владычный летописный свод 1539 года, а затем и в августовский том Великих Четьих Миней позволяет предполагать о связях автора Повести со святителем Макарием. Несомненно, необходимы дальнейшие разыскания о жизненном пути старца Мисаила, о его книжных вкладах и интересах.
Остается добавить, что труд старца Мисаила не остался единственным в истории древнерусской литературы. Аналогичная “государева” Повесть, посвященная первому царю из династии Романовых, была известна еще исследователям XIX века, но, к сожалению, остается до сих пор неопубликованной. “Повесть о кончине царя Михаила Феодоровича” так же, как и все подобные произведения, была написана вскоре после его кончины (†1645). Однако в ней, судя по всему, очень сильно общественное звучание событий того времени. Вслед за царем вскоре скончалась и царица, а перед этим расстроился брак царевны Ирины Михайловны с датским королевичем Вальдемаром, так как он не стал принимать Православие. Автор Повести пишет: “Тот окаянный королевич жив и здоров остался и никакой тщеты не сотворилось ему, а нам, православным христианом, не благо явилось — царя и царицы лишились. Точно по смерть самодержца и самодержици приходил окаянный”24.
Список сокращений
|
ЖМП |
— |
Журнал Московской Патриархии. |
|
ПСРЛ |
— |
Полное собрание русских летописей. |
|
РИБ |
— |
Русская историческая библиотека. |
|
ТОДРЛ |
— |
Труды Отдела древнерусской литературы Института русского языка и литературы (Пушкинский дом). |
|
SdO |
— |
Stimme der Orthodoxie. |
1Ключевский В. О. Древнерусские жития святых как исторический источник. М., 1871. С. 439–453. В 1988 году, в год 1000-летия Крещения Руси, труд знаменитого историка был репринтирован. Данный памятник был издан в серии “Памятники древнерусской литературы: Вторая половина XV века” (М., 1982. С. 478–513). Л. А. Дмитриев написал статью с характерным названием «Записка ли “Записка о последних днях Пафнутия Боровского?» // Исследования по древней и новой литературе. Л., 1987. С. 59–64.
2Дмитриева Р. П. Волоколамские четьи сборники XVI в. // ТОДРЛ. Т. 28. Л., 1974. С. 205.
3Кунцевич Г. З. Феодосий, архиепископ Новгородский (1491–1563). СПб., 1900. Этот памятник был нами переопубликован: Архимандрит Макарий. Московский Митрополит Макарий и его время. Сб. статей. М., 1996. С. 87–95; Он же. Новгородский архиепископ Феодосий (1542–1551; †1563) // Альфа и Омега. 2000. № 3(25). С. 201–208.
4Кунцевич Г. З. Сказание о последних днях жизни Митрополита Макария (15 сент. — 31 дек. 1563). СПб., 1911.
5Игумен Макарий. IIoвесть o кончине Bcepoccийского Mитрополита Maкария // Wissenschaftliche Zeitschrift. Martin-Luther-Universitat. Halle-Wittenberg. Gesellschafts- und sprachwissenschaftliche Reihe. Halle, 1985. Bd. 34. G. H. 3. S. 74–93; Архимандрит Макарий. Святитель Макарий, Митрополит Московский и всея Руси (1482–1653). М., 1996. С. 84–98; Макарий митрополит Московский и всея Руси. История Русской Церкви. Кн. 4. Ч. 1. М., 1996. С. 561–567.
6Goltz Hermann, Makari Abt (Weretennikow). Unvergessener Lehrer des Glaubens in bischoflichen Amt. Die letzten Tage und Taten des Twerer Bischofs Akaki // SdO. 1985. № 9. S. 8–11, 48; Игумен Макарий. Памятники древнерусской литературы, содержащие описание последних дней земной жизни подвижников XV–XVI веков // ЖМП. 1986. № 11. С. 72–75; Архимандрит Макарий. Епископ Тверской и Кашинский Акакий — подвижник XVI века // Герменевтика древнерусской литературы. Сб. 7. Ч. 2. М., 1994. С. 349–355; Он же. Московский Митрополит Макарий и его время. Сб. статей. С. 96–102.
7ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. Вып. 3. Л., 1929. С. 552–564; ПСРЛ. Т. 4. М., 2000. С. 552–564; Памятники литературы Древней Руси. Сер. XVI века. М., 1985. С. 18–47; Библиотека литературы Древней Руси. Т. 10: XVI век. СПб., 2000. С. 20–47.
8Морозов С. А. Повесть о смерти Василия III и русские летописи // История и практика источниковедения и археография отечественной истории. М., 1978. С. 61–77; Он же. Опыт литературоведческого анализа “Повести о болезни и смерти Василия III” // Вопросы источниковедения и историографии истории досоветского периода. М., 1979. С. 88–98; Лурье Я. С. Повесть о смерти Василия III // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2: (вторая пол. XIV–XVI в.). Ч. 2: Л–Я. Л., 1989. С. 277–279.
9Из Повести можно заключить, что болезнь князя продолжалась примерно три с половиной месяца. В Повести подробно описывается течение болезни — созревание фурункула, начавшееся гноеотделение, наконец, видимо, развитие обширного некроза, о чем свидетельствует появление зловонного запаха (“дух от нее тяжек”). Попытки традиционного местного лечения (прикладывание печеного лука, мазей) давали временный и неполный эффект. Довольно быстро появились признаки общей интоксикации организма: нарастающая слабость, отсутствие аппетита, боли в груди (как возможное проявление заболевания сердца). Незадолго до смерти у князя отмечался паралич правой руки (“рука правая не начала подниматься”), что могло быть следствием нарушения мозгового кровообращения. — Благодарю за консультацию по данному вопросу доктора медицинских наук, профессора А. В. Недоступа.
10Игумен Макарий. Памятники древнерусской литературы, содержащие описание последних дней земной жизни подвижников XV–XVI веков. С. 69.
11Памятники литературы Древней Руси. Сер. XVI века. С. 570.
12Там же. С. 25. Далее русский текст данной повести цитируется с указанием страницы на строке.
13Подобная Повесть свидетельствует о личном почитании того, кому она посвящена. Можно привести пример, согласно которому почитание князя имеет более выраженный церковный характер. Духовный писатель XVII века, соловецкий инок Сергий (Шелонин) в каноне всем русским святым говорит о князе Василии: “Иже мужеству тезоименитый — свет в мире, царствию же тезоименитый, терпением и незлобием якоже Давыд, звезда явися вселеннеи, князь Василий, преименованный же Варлам” (Инок Сергий (Шелонин). Канон всем русским святым // Альфа и Омега. 2002. № 2(32). С. 174). Издатель канона высказывает такое предположение: «Возможно, в “Каноне” инока Сергия (Шелонина), человека весьма близкого к Патриарху Иосифу, была выражена некоторая “канонизаторская программа”, связанная с прославлением целого ряда святителей и благоверных князей» (Панченко О. “Канон всем русским святым” соловецкого писателя XVII в. (Из археографических разысканий) // Там же. С. 163).
14Насонов А. Н. История русского летописания XI — начала XVIII века. Очерки и исследования. М., 1969. С. 467.
15ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. Вып. 3. С. 552–564.
16Протасьева Т. Н. Описание рукописей Синодального собрания М., 1970. Ч. 1. С. 206.
17Шмидт С. О. Россия Ивана Грозного. М., 1999. С. 111.
18Лобакова И. А. “Устав о монастырском платье” 1553 г. — один из неучтенных источников по истории Соловецкого монастыря времен игуменства Филиппа (Колычева) // Книжные центры Древней Руси: Соловецкий монастырь. СПб., 2001. С. 326.
19Опись строений и имущества Кирилло-Белозерского монастыря 1601 года. СПб., 1998. С. 154.
20Там же. С. 349. Это утверждение составителей основано на послании Иоанна Грозного Кирилло-Белозерскому игумену Косьме (1572–1581), см. ниже прим. 5.
21Сахаров И. П. Кормовая книга Кирилло-Белозерского монастыря // Записки Отделения русской и славянской археологии. СПб., 1851. Т. 1. Источники русской археологии. С. 86. 12 января указан корм по Феодоре Ивановиче Сукине (Там же. С. 61). С его именем связано важное царское распоряжение: “Лета 7067-го апреля в 25 день память царя и великого князя казначеем Федору Ивановичю Сукину да хозяину Юрьевичу Тютину. В которой день живет болшая понахида, Митрополит государя за столом, а государь перед ним стоит, и в тот день смертною и торговою казнью вам в своем приказе казнити не велети никого” (Законодательные акты Русского государства второй половины XVI — первой половины XVII века. Тексты. Л., 1986. С. 52. № 33). Давали вклады Сукины и в Троице-Сергиев монастырь (Вкладная книга Троице-Сергиева монастыря. М., 1987. С. 102–103), но старец Мисаил в них не отмечен.
22РИБ. СПб., 1914. Т. 31. Стб. 263.
23В 1578 году он писал в послании Кирилло-Белозерскому игумену Косьме (1572–1581): “Пригоже ли так в Кирилове быти, как Иасаф Митрполит у Троицы с крылошанами пировал, или как Мисайло Сукин, в Никитцком и по иным местом, якоже велможа некий жил” (Акты исторические. СПб., 1841. Т. 1. С. 383; Послания Ивана Грозного. М.–Л., 1951. С. 178).
24Каган М. Д. Повесть о кончине царя Михаила Феодоровича // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 3: (XVII в.). Ч. 3: П–С. СПб., 1998. С. 139. В этом контексте необходимо также назвать “Писание о преставлении и о погребении князя Михайла Васильевича Шуйскаго, рекомаго Скопина” (Памятники литературы Древней Руси: Конец XVI— начало XVII веков. М., 1987. С. 58–73. См. также: Енин Г. П. Писание о преставлении… // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 3: (XVII в.). Ч. 3: П–С. СПб., 1998. С. 36–38). В целом можно сказать, что Повести подобного жанра, относящиеся к государям, могут явиться предметом особого изучения (См. Демкова Н. С. Летописная агиографическая “Повесть” о смерти князя как жанровая модель средневекового повествования // Чтения по истории и культуре Древней и Новой России. Материалы конференции (Ярославль. 7–9 октября 1998 года). Ярославль, 1998. С. 53–57).