Статьи о Патриархе Тихоне

Статья I.

Последний замысел врагов церкви

Последний период жизни святого Патриарха Тихона был драматичен и исполнен скорбями. Против него затевался новый судебный процесс, после которого, по замыслу ГПУ, Святитель должен был быть расстрелян. Но смерть Патриарха, последовавшая 7 апреля 1925 г., не позволила осуществиться планам врагов Церкви.

Политика государства по отношению к Церкви в целом в этот период несколько смягчилась, так как из-за ущемления верующих по всей стране происходили волнения. В июле 1924 г. Тучковым была составлена “Сводка эксцессов на почве закрытия церквей и действия комсомольцев”¹. В этой сводке приводились вопиющие примеры массового закрытия церквей, хулиганства комсомольцев. Все это вызывало массовые протесты верующих по всей стране, что часто приводило к столкновению с милицией и избиению “воинствующих безбожников”². В 6-м отделении тогда же была составлена “Сводка о религиозном настроении верующей массы в губерниях охваченных неурожаем”. Здесь приводились многочисленные примеры подъема религиозного чувства среди народа, особенно в губерниях, где в это время была засуха³. Факты ущемления прав верующих вызывали беспокойство Калинина; так, 8 июля он направляет Сталину записку, где указывает на необходимость выполнения инструкций и распоряжений о корректном отношении к верующим⁴.

Летом 1924 г. Патриарх продолжал служить в московских храмах, совершал поездки за пределы Москвы. 22 августа он выехал в древний Николо-Угрешский монастырь под Москвой для свидания со старцем митрополитом Макарием (Невским), бывшим до 1917 г. митрополитом Московским. Беседа двух Святителей продолжалась полтора часа и успокоила Патриарха⁵. Возможно, именно визит Патриарха дал повод Тучкову начать агентурную разработку “группы крайне правых монархистов, объединяющихся вокруг бывшего Московского митрополита Макария, игумена Николо-Угрешского монастыря Аркадия, иоаннитки Матрены Филипповой, бывшей непосредственной сподвижницы Иоанна Кронштадтского. В Угрешский монастырь приезжают разные монахи и живут там продолжительное время. Недавно приезжала игуменья Семальского монастыря Августа (Ал­тайская область) и проживала в монастыре несколько месяцев. По имеющимся сведениям Филиппова имеет связь с заграничными монархическими организациями”⁶. Об этой агентурной разработке Тучков докладывал в числе прочих начальнику СО ОГПУ Дерибасу 10 ноября 1924 г.

О последнем периоде жизни митрополита Макария очень подробно повествует епископ Арсений (Жадановский). Из его воспоминаний следует, что к ноябрю 1924 г. “глава группы крайне правых монархистов” был 89-летним старцем, полностью разбитым параличом; он передвигался в коляске, никакими внешними делами не интересовался и жил ожиданием смерти⁷. К митрополиту Макарию часто приезжали его духовные друзья и почитатели. В монастыре проживал архиепископ Бийский Иннокентий (Соколов), к тому времени 78-летний старец. К митрополиту действительно, как указывает Тучков, приезжала игуменья основанного им Чемальского монастыря Людмила⁸. Августой же звали племянницу митрополита, которая также подолгу жила в монастыре, но никакого отношения к монархическим группам не имела. Названный Тучковым “игуменом монастыря” игумен Аркадий был келейником митрополита. Главой же монастыря был игумен Макарий. Таким образом, сведения Тучкова крайне неточны и недостоверны.

С осени 1924 г. начинается новый этап в противостоянии ГПУ и Русской Церкви. С этого времени Тучков приступает к подготовке нового дела против Патриарха. Начинает создаваться агентурное дело так называемой “Шпионской организации церковников”. На этот раз ГПУ пыталось сделать из Патриарха шпиона, обвинив его в связи с иностранными державами. Сбор агентурной информации шел до 20-х чисел марта 1925 г., когда ГПУ приступило к ликвидации группы. 17 марта 1925 г. в “Списке агентурных разработок, ведущихся 6-м отделением СООГПУ” Тучков первой агентурной разработкой назвал именно эту: “Шпионская организация церковников. Замешаны: Тихон, митрополит Петр, архиепископ Федор, профессор-церков­ник Попов и ряд других лиц из мирян и попов. Организация поставила целью собрать сведения о положении церкви в СССР и информировать заведомо недобросовестно заграницу путем печатных и даже личных выступлений. Последние предполагались на предстоящем вселенском соборе. Дело заканчивается следственной разработкой”⁹. Уже 27 марта после допросов Патриарха Тучков в документе, озаглавленном “Сведения об агентурных разработках на монархистов, имеющихся в 6-м отделении СООГПУ”, писал: “Группа правых церковников, подготовлявшаяся к новому антисоветскому выступлению церкви на Вселенском соборе. Участники в ней — патриарх Тихон, митрополит Полянский Петр, профессор церковник Попов, дочь б. адмирала Невахович, баронесса Мейендорф, графиня Олсуфьева, б. секретарь Синода Гребинский, графиня Бобринская и др. Группа приготовила ряд материалов для антисоветского выступления на предстоящем в мае месяце в Иерусалиме соборе. Имела отношения шпионского характера с АРА и с представителями Англии, которым передавала сведения о положении церкви в России, о репрессиях по отношению к духовенству, о состоянии религиозного фанатизма среди отсталых масс и т. д. В виду важности ударного характера группа ликвидирована. Следствие подтвердило все изложенное”¹⁰. Лишь смерть Патриарха спасла его от ареста и заключения, о чем будет сказано ниже.

Предвосхитив опыт своих коллег 30-х гг., Тучков понял, что именно обвинения в шпионаже позволят наконец лишить Патриарха свободы и тем самым нанести серьезный удар Церкви.

В сентябре же Тучков только начинает это агентурное дело. 12 сентября он пишет служебную записку начальнику контрразведывательного отдела ОГПУ А. Х. Артузову, в которой указывает, что по его сведениям Патриарх “имеет письменную связь с русскими белогвардейцами за границей, в частности, в Сербии и Чехословакии, через находящегося в Финляндии и Латвии Русских архиереев Серафима¹¹ и Иоанна¹², которым вся корреспонденция из Москвы передается финским и латышским дипкурьерами, а также через лиц приезжающих и уезжающих заграницу”¹³. Тучков просил изымать всю подобную корреспонденцию, однако в следственном деле нет свидетельств того, что какие-то письма Патриарха за границу имелись и изымались.

К осени 1924 г., несмотря на то, что Патриарх был лишен Синода и канцелярии и поставлен в крайне тяжелые условия, ему удалось значительно укрепить Церковь. Обновленческое движение распадалось. 11 сентября публично принес покаяние за пребывание в обновленчестве митрополит Серафим (Меще­ря­ков). В Москве Патриарх имел очень большую поддержку в лице епископата, духовенства и верующих. В следственном деле имеется список и адреса всех епископов-“тихоновцев”, проживавших в Москве на 1 сентября 1924 г. В списке указаны следующие епископы:

Тихон (Оболенский) митрополит Уральский и Николаевский;

Серафим (Александров) митрополит Тверской и Кашинский;

Николай (Могилевский) епископ Тульский;

Иннокентий (Летяев) епископ Ставропольский и Кубанский;

Петр (Полянский) митрополит Крутицкий;

Гавриил (Красновский) епископ Клинский, викарий Московской епархии;

Гервасий (Малинин) епископ Рыбинский, викарий Ярославской епархии (Данилов монастырь);

Варлаам (Ряшенцев) епископ Псковский и Прохоровский (Данилов монастырь);

Вассиан (Пятницкий) епископ Егорьевский, викарий Московской епархии;

Сильвестр (Братановский) епископ Пермский;

Трифон (Туркестанов) архиепископ, бывший епископ Дмитровский;

Иоасаф (Шишковский-Дрылевский) епископ Малоярославский, викарий Калужской епархии;

Феодор (Поздеевский) архиепископ (Данилов монастырь);

Мелхиседек (Паевский) епископ Минский и Туровский;

Николай (Добронравов) архиепископ Владимирский и Суздальский;

Платон (Руднев) епископ Богородский, викарий Московской епархии;

Валериан (Рудич) епископ Смоленский;

Пахомий (Кедров) архиепископ Черниговский;

Иоанн (Василевский) епископ Бронницкий;

Варфоломей (Ремов) епископ Сергиевский;

Алексий (Готовцев) епископ Серпуховский;

Арсений (Жадановский) бывший епископ Серпуховский;

Филипп (Гумилевский) епископ;

Амвросий (Полянский) епископ Каменец-Подольский;

Серафим (Самойлович) архиепископ Углический;

Борис (Рукин) епископ Можайский, викарий Московской епархии;

Парфений (Брянских) епископ Ананьевский, викарий Одесской епархии;

Павел (Кратиров) бывш. епископ Старобельский, викарий Харьковской епархии, на покое;

Митрофан (Поликарпов) епископ Бугумильский, викарий Казанской епархии;

Стефан (Знамировский) епископ Шадринский, викарий Свердловской епархии;

Зиновий (Дроздов) архиепископ Тамбовский;

Иринарх (Синеоков-Андреевский) епископ Якутский¹⁴.

Сам факт одновременного (и, понятно, вынужденного) продолжительного нахождения такого количества правящих архиереев вне территории их епархий свидетельствует об отсутствии в этот период самых минимальных условий и хотя бы ограниченных возможностей для формальной деятельности церковного управления на местах, что значительно облегчало деятельность обновленцев в епархиях. Это обстоятельство необходимо учитывать в исследованиях изучаемого нами периода истории Русской Церкви.

В начале сентября 1924 г. АРК разрабатывает новую политику в отношении Патриарха. 3 сентября Комиссия принимает следующее: “б) Поручить т. Тучкову принять меры к усилению правого течения, идущего против Тихона и постараться выделить его в самостоятельную противо-тихоновскую иерархию. в) Поручить ему же начать подготовительную работу по соединению Тихона с Синодом (Евдокимом)”¹⁵. К этому моменту провал попытки внедрения Красницкого был уже очевиден. 9 сентября на публичном диспуте об этом заявил и сам Красницкий¹⁶.

В следственном деле отсутствуют документы, свидетельствующие о том, как ГПУ осуществляло это указание Антирелигиозной комиссии. Вероятно, Е. Тучков, зная, что архиепископ Феодор (Поздеевский) никогда не пойдет на противостояние по отношению к Патриарху, отказался от идеи использовать его для этих целей.

В этот период Патриарх не оставляет попыток добиться легализации церковного управления. 18 сентября 1924 г. он обращается в Московский совет с просьбой о регистрации “Церковно-канонической Православной иерархической организации”. В Совет было направлено Положение и анкетные данные на Патриарха и митрополита Петра¹⁷. Уже 21 сентября Е. Тучков распорядился подшить эти документы к делу.

В этот период возобновляются попытки властей заставить Патриарха перейти на новый стиль. С этим вопросом связано Заявление Патриарха, направленное во ВЦИК 30 сентября 1924 г.¹⁸. Это заявление не было опубликовано при жизни Патриарха и представляет большой интерес в том отношении, что позволяет выяснить истинную точку зрения Патриарха на ряд вопросов, о которых говорится в “вынужденных” посланиях Патриарха, опубликованных в советской прессе, а также выявить фальсифицированные публикации слов Патриарха.

В своем Заявлении во ВЦИК Патриарх характеризовал положение Церкви следующим образом: “Церковь в настоящее время переживает беспримерное внешнее потрясение. Она лишена материальных средств существования, окружена атмосферой подозрительности и вражды, десятки епископов и сотни священников и мирян без суда, часто даже без объяснения причин брошены в тюрьму, сосланы в отдаленные области республики, влачимы с места на место; православные епископы, назначенные нами, или не допускаются в свои епархии, или изгоняются из них при первом появлении туда, или подвергаются арестам; центральное управление Православной Церкви дезорганизовано, так как учреждения, состоящие при Патриархе Всероссийском, не зарегистрированы, и даже канцелярия и архив их опечатаны и недоступны; Церкви закрываются, обращаются в клубы и кинематографы или отбираются у многочисленных православных приходов для незначительных численно обновленческих групп; духовенство обложено непосильными налогами, терпит всевозможные стеснения в жилищах, и дети его изгоняются со службы и из учебных заведений потому только, что их отцы служат Церкви”¹⁹. Эти слова резко контрастируют со словами, якобы сказанными Патриархом секретарю английского национального комитета “Руки прочь от России” В. Коутсу о том, что гонений на Церковь в России не существует²⁰. Это “интервью”, по всей видимости, либо полностью сфальсифицировано, либо до неузнаваемости искажено.

Как уже отмечалось, в 1924 г. значительные изменения произошли в тактике антицерковной работы ГПУ. Основной акцент был сделан на увеличение сети осведомителей и разработку агентурных дел на отдельные группы “церковников”. Как отмечал в своем докладе сам Е. Тучков, если в 1923 г. “общая осведомительная сеть по СССР выражалась в количестве 400 человек, то за 1924 г. она возросла до 2¹/₂ тысяч человек”²¹. Эта цифра охватывала и осведомителей, внедренных в среду не только православных, но и других религиозных групп. Только в Москве и Московской губернии за 6-м отделением числилось около 150 секретных осведомителей, для встреч с которыми были выделены 4 конспиративные квартиры²². Умелую деятельность Тучкова в деле организации осведомительной сети отмечал известный перебежчик, бывший сотрудник ОГПУ Георгий Агабеков: “Ра­бо­та по духовенству поручена шестому отделению СО, и руководит ею Тучков. Он считается спецом по религиозным делам и очень ловко пользуется разделением церкви на старую и новую, вербуя агентуру с той или с другой стороны”²³. Именно “аген­тур­но-осведомительная работа (разработка агентурных дел)” ста­вилась Тучковым на первое место среди перечня основных функций 6-го отделения. Среди других задач отделения выделялись следующие: “аресты и обыски; производство дознания и следствия по делам; изоляция контрреволюционного элемента (заключения в лагеря, ссылка и т.д.); работа по проведению церковной политики среди духовенства, сект, церковно-приход­ских советов, по директивам комиссии ЦК РКП”²⁴. Необходимо отметить, что подавляющее число осведомителей были обновленцами. Так, на обновленческом соборе мая 1923 г. из 476 делегатов 250 были секретными осведомителями ГПУ, на предсоборном совещании июня 1924 г. из 323 делегатов осведомами были 126 человек²⁵. Свои “успехи” отмечал и сам Тучков в докладе о деятельности отделения за период с 1 ноября 1924 г. по 1 февраля 1925 г.: “Одним из существенных достижений отделения является насаждение осведомления среди церковников и сектантов, на что в последнее время было обращено особое внимание. Число осведомов по всей Республике возросло за 1924 г. в шесть раз”²⁶.

В следственном деле имеются многочисленные доклады о наблюдениях за Патриархом за период ноября-декабря 1924 г., что говорит о том, что в этот период за Патриархом было установлено тщательное наблюдение в рамках ведения агентурного дела на него. Наблюдение велось и за всеми казавшимися подозрительными посетителями приемной Патриарха с целью найти хоть какие-нибудь доказательства его контрреволюционной или шпионской деятельности.

Сильнейшим ударом для Патриарха было убийство его любимого келейника Якова Полозова, которое произошло 9 декабря 1924 г. В следственном деле имеется целая подборка документов по этому убийству²⁷. Как следует из агентурной записки, направленной Е. Тучкову, 9 декабря в 19 часов 30 минут в приемную Патриарха проникли два человека, которые убили Якова Полозова двумя выстрелами в голову и грудь²⁸. По Москве сразу же стали распространяться слухи о том, что целью нападения был сам Патриарх, а келейник был убит, защищая его. Как вспоминала жена убитого, после убийства “моментально приехали сотрудники ГПУ во главе с Тучковым, который сразу же заявил, что здесь дело рук белогвардейцев”²⁹. На следующий день Патриарх направил Тучкову записку, в которой сообщал, что обнаружилась пропажа двух его шуб, и просил посодействовать похоронам келейника на кладбище Донского монастыря. Е. Тучков сам подготовил для “Известий” текст заметки под названием “Убийство в квартире Тихона”³⁰. Официальной версией случившегося стала версия ограбления, по слухам же объектом покушения был Патриарх.

Убийство любимого келейника, можно сказать, самого близкого к Патриарху человека, было чрезвычайно выгодно ГПУ. Как признавал в своих докладах сам Тучков, положение Патриаршей Церкви к этому времени чрезвычайно укрепилось, он называл ее “наиболее сильной и многочисленной из оставшихся в СССР антисоветских группировок”³¹. Как было показано выше, все возможные методы давления на Патриарха были использованы с целью добиться его дискредитации, но все они окончились неудачей, авторитет Патриарха был чрезвычайно высок. Единственной надеждой ГПУ оставалась смерть Патриарха. В цитированном выше докладе Е. Тучков после констатации силы Патриаршей Церкви отмечал: “Однако в связи с болезнью довольно серьезной патриарха Тихона и возможной его смерти, положение Тихоновщины может резко измениться”³².

Однако его убийство сделало бы его мучеником в глазах верующего народа, и это понимали в ГПУ, поэтому версия о том, что события 9 декабря были покушением на Патриарха, организованным ГПУ, на наш взгляд, не заслуживает доверия. Однако ускорение естественной смерти Патриарха было очень выгодно ГПУ. Зная особую любовь Патриарха к своему келейнику, ГПУ прибегало к репрессиям по отношению к нему с целью воздействовать на Патриарха. Когда 22 марта 1922 г. Яков Полозов был арестован, то в графе “мотивы обвинения” в документе ГПУ указывалось прямо: “Обвинительных материалов нет. Необходимо временное задержание (тактическое) в целях воздействия на Тихона”³³. Возможно, устранение келейника планировалось с целью оказать давление на Патриарха и подорвать его и без того слабое здоровье. Действительно, после убийства Якова Полозова у Патриарха резко ухудшилось состояние здоровья, обострились болезни почек (нефрит) и сердца (стенокардия). 30 декабря во время богослужения Патриарх упал в обморок и окружающие подумали, что он скончался³⁴. Патриарх страдал ишемической болезнью сердца в форме стенокардии или, как тогда говорили, грудной жабой. Эмоциональное перенапряжение вызывает приступы этой болезни, которые грозят смертельным исходом³⁵. После приступа 30 декабря состояние Патриарха продолжало ухудшаться.

7 января Патриарх составил завещание, в котором назначал себе преемника на случай своей кончины³⁶. 13 января Патриарх по настоянию врачей переехал в больницу Бакуниных на Остоженке. За несколько дней до этого консилиум врачей, осмотревший Патриарха, пришел к выводу, что помещение, занимаемое Патриархом в Донском монастыре, вредно отражается на его здоровье³⁷. 23 января Патриарх из больницы обратился к Тучкову с просьбой предоставить ему помещение в Богоявленском монастыре. Судя по пометам, сделанным на этом письме Тучковым, он должен был доложить этот вопрос на заседании АРК, но оставил документ без движения и 25 февраля распорядился подшить документ в дело.

Доклады начальника 6-го отделения СО ГПУ Е. Тучкова показывают, что в начале 1925 г. в ГПУ были серьезно озабочены усилением положения Патриаршей Церкви. Тучков признавал, что без влияния ГПУ церковный раскол мог бы ликвидироваться. Однако болезнь Патриарха и его возможная смерть давали надежду ГПУ на то, что “лишенная авторитетного руководящего лица, эта группа окажется состоящей из враждующих за власть больших и маленьких групп”³⁸.

В начале 1925 г. 6-е отделение приступило к ликвидации “шпионской организации церковников”, которую якобы возглавлял Патриарх Тихон. Как отмечалось выше, Патриарха планировалось обвинить в том, что он возглавлял группу, которая “приготовила ряд материалов для антисоветского выступления на предстоящем в мае месяце в Иерусалиме соборе, имела отношения шпионского характера с АРА и с представителями Англии”³⁹. Уже к 1 февраля 1925 г. 6-м отделением был арестован церковный историк профессор И. В. Попов, который по домыслу ГПУ входил в группу, возглавляемую Патриархом. Об этом сообщал Тучков в своем докладе о деятельности 6-го отделения за период с 1 ноября 1924 г. по 1 февраля 1925 г.: “Как пример можно привести дело профессора-церковника Попова и группы лиц с ним работавших. Эта группа собирала сведения для антисоветского выступления представителей русской православной церкви на предстоящем в мае месяце 1925 г. соборе, в частности о репрессиях карательных органов Соввласти по отношению к епископату и церковникам и вообще, причем предполагалось придать этим репрессиям характер гонений на религию. В течении месяца со дня начала работ этой группы она была выявлена и ликвидирована”⁴⁰. Арест И. В. Попова был первым этапом новой кампании против Патриарха. Он был арестован 9 (или 11) декабря 1924 г. по обвинению в том, что собирал сведения о репрессированных епископах для передачи их на Запад (ст. ст. 58 п. 10–11, 59 и 73), и позднее был приговорен к 3 годам концлагеря и в 1925–1927 гг. находился в Соловецком лагере⁴¹. По данным, которые приводил Тучков в списке агентурных разработок, ведущихся 6-м отделением СООГПУ, к 17 марта, когда был составлен список, дело так называемой “шпи­он­ской организации церковников” заканчивалось следственной разработкой.

На завершающем этапе следствия, после допросов “членов шпионской организации” арестованных архиепископа Феодора (Поздеевского) и профессора И. В. Попова, 21 марта был впервые допрошен и сам Патриарх. К этому времени он уже вышел из больницы и довольно часто совершал богослужения в различных храмах Москвы. Но в этот день Патриарх впервые после достаточно длительного перерыва был вызван на Лубянку и допрошен помощником Тучкова М. Д. Соловьевым⁴². Допрос был оформлен на бланке протокола допроса СО ГПУ самим Соловьевым. Обвинения, которые планировалось предъявить Патриарху, уже были выработаны Тучковым и отражены в цитированных выше докладах.

Первый вопрос касался подготовки “к 8 вселенскому собору”. Патриарх ответил, что не считает этот собор Вселенским, и подготовки к нему не было. Состоялось всего одно заседание комиссии по подготовке к Собору. На Собор Патриарх предполагал послать И. В. Попова и поручил ему подготовиться по всем вопросам, которые будут обсуждаться на Соборе. По словам Патриарха, он встречался с Поповым всего один или два раза, но ГПУ было достаточно того, что Патриарх признал, что поручил Попову подготовиться к Собору, а, значит, можно было представить Патриарха как организатора якобы планировавшегося на Соборе “антисоветского выступления”.

Второй вопрос касался списков архиереев, которые попали в руки ОГПУ, где были отмечены репрессии, которые применялись к этим епископам. Часть этих списков имеется в следственном деле. Списки составлены в алфавитном порядке и включают имена 65 епископов, последним в той части списков, которая имеется в следственном деле, значится имя епископа Григория (Козырева)⁴³. Остальная же часть списков в деле отсутствует. Соловьев спросил у Патриарха, кто ему принес эти списки. Патриарх ответил, что списки ему принес Николай Кирьянов⁴⁴. Следствие интересовало, давал ли Патриарх согласие на опубликование этих списков в заграничной прессе, — именно это пытались ему инкриминировать. Следствие также пыталось связать Патриарха с митрополитом Американским Платоном (Рождественским), который был известен как автор ряда антисоветских заявлений. По мысли ГПУ, шпионскую связь с заграницей Патриарх осуществлял через представителей Американской секции Европейской Студенческой Помощи Колтона, Чарнеля и Кинея. Именно визитам последних был посвящен последний вопрос, заданный Патриарху на этом допросе. Патриарх ответил, что они посетили его всего два или три раза.

Очевидно, в этот день М. Соловьев начал оформлять и постановление об избрании меры пресечения Патриарху. Ему вменялось в вину то, что он якобы “составлял сведения о репрессиях, применяемых Соввластью по отношению церковников, пользуясь сведениями из недостаточно верных источников, имел целью дискредитировать Соввласть”. Это “преступление” якобы было “установлено следствием”⁴⁵. Абсурдность этого обвинения очевидна. Вся вина Патриарха заключалась в том, что у него имелись списки архиереев, проживающих в России, где рядом с именами некоторых епископов было обозначено, в каких местах лишения свободы находился или находится тот или иной епископ. В имеющихся в деле списках, где обозначено 65 епископов, подобные сведения приведены только о 27, причем сведения приведены в порядке констатации и никакой антисоветской информации в них не содержится. Сведения о том, что тот или иной епископ сослан или находится в тюрьме, не были секретом для верующих. Все сведения, которые приводятся в списках, совпадают с теми, которые сообщаются в сборнике “За Христа пострадавшие”, составленном на основе достоверных архивных данных. Наличие таких списков у Патриарха не могло являться преступлением. Между тем Патриарх обвинялся по 73 ст. УК СССР “Измышление и распространение в контрреволюционных целях ложных слухов или непроверенных сведений, могущих вызвать общественную панику, возбудить недоверие к власти, дискредитировать ее”. Каралось подобное преступление лишением свободы на срок не менее 6 месяцев. В постановление не были внесены обвинения в сотрудничестве с заграницей, очевидно потому, что М. Д. Соловьев понимал недоказанность подобного “преступления”. Постановление не было датировано, проставлено только “марта 1924 г.”. Не заполнена и графа об избрании меры пресечения. М. Д. Соловьеву предстояло согласовать эти вопросы с руководством. Постановление не было подписано, очевидно, потому, что преступление, которое предусматривалось 73-й статьей УК, обозначенной в постановлении, было незначительным. ГПУ необходимо было обвинить Патриарха в преступлении, наказание за которое предусматривало бы смертную казнь. Как уже отмечалось, 15 марта в списке агентурных разработок Тучков назвал группу, которую якобы возглавлял Патриарх, “шпионской организацией церковников”, а уже после допроса Патриарха 27-го он же писал о том, что следствие подтвердило, что эта группа “имела сношения шпионского характера с АРА и с представителями Англии”⁴⁶.

В следственном деле не имеется материалов, на основании которых Патриарх мог быть обвинен в шпионаже. Однако из постановления Особого Совещания при Коллегии ОГПУ от 19 июня 1925 г. известно, что существовало “дело № 32530 по обвинению гр. Белавина Василия Ивановича по 59 и 73 ст. ст. УК”. Этим постановлением названное дело было ввиду смерти Патриарха прекращено и сдано в архив⁴⁷.

59-я статья УК, по которой обвинялся Патриарх, включала в себя “сношение с иностранными государствами или их отдельными представителями с целью склонения их к вооруженному вмешательству в дела Республики, объявлению ей войны или организации военной экспедиции”. Наказанием за подобное преступление служила высшая мера наказания с конфискацией имущества.

Материалы дела № 32530 были включены в 23-й том следственного дела Патриарха. Судя по старой пагинации, которая была изменена в 1935 году при формировании нынешнего комплекса следственного дела, дело начиналось протоколом допроса от 21 марта (л. 1–4) и заканчивалось выпиской из протокола о прекращении дела (л. 15). Но документов, согласно которым Патриарху инкриминировалась бы 59-я ст. УК, среди документов следственного дела нет. В деле отсутствует постановление о привлечении Патриарха в качестве обвиняемого по ст. ст. 59 и 73, без которого дело не могло быть заведено, ведь прекращение дела постановлением Особого Совещания при Коллегии ОГПУ предполагало наличие официальных документов о его заведении. Однако эти документы не отложились в следственном деле, что говорит о том, что в деле представлен далеко не полный комплекс документов, связанных с Патриархом Тихоном.

Дело № 32530 было заведено, по всей видимости, в период с 21 марта по 27 марта 1925 г. и содержало какие-то “доказатель­ст­ва” якобы шпионской деятельности Патриарха, которые позволили Тучкову в докладе от 27 марта утверждать, что следствие подтвердило связь так называемой “группы правых церковников” с иностранными организациями. Разумеется, никакой шпионской деятельности Патриарх не вел, и документы эти не могли быть достоверными, возможно, поэтому они были впоследствии изъяты и не сохранились в следственном деле.

Таким образом, в конце марта — начале апреля 1925 г. ГПУ готовилось предъявить Патриарху обвинения в шпионаже, которые могли иметь трагические последствия для Предстоятеля Русской Церкви. Согласно действующему на тот момент Уголовному законодательству, это преступление в качестве меры наказания предполагало расстрел. Именно этого и добивалось ГПУ. Святейший Патриарх Тихон не дожил до второго суда над ним, он умер 7 апреля 1925 г. и не был расстрелян, однако это ни в коей мере не умаляет его мученического подвига за Церковь Христову.

Статья II.

Был ли патриарх тихон сторонником
введения нового стиля?

Празднование Рождества Христова, а также Нового года всегда сопровождается в СМИ комментариями на тему о старом и новом стиле. Но никогда прежде эти комментарии не были столь тенденциозны. Во многих телерепортажах о праздновании Рождества Христова особенный акцент делался на том, что от юлианского календаря уже отказались во всем мире, в том числе и Православные Церкви, и только Русская Церковь отказывается идти “в ногу со временем” и упорно придерживается юлианского календаря. В этой связи еще раз был озвучен миф о том, что Святитель Патриарх Тихон был сторонником нового стиля и пытался ввести его в Церкви. Эту точку зрения можно было бы отнести к ставшей уже нормой абсолютной невежественности в церковных вопросах большинства тележурналистов, но аналогичное убеждение высказывают и некоторые верующие.

В связи с этим нам представляется необходимым, обратившись к историческим источникам, исследовать вопрос о том, каково же было реальное отношение Патриарха Тихона к введению нового стиля.

ГПУ предприняло целую серию мероприятий для того, чтобы скомпрометировать Патриарха в глазах верующих. Одним из требований к Патриарху было начало возношения молений в церквях за советскую власть и введение нового стиля летоисчисления.

В материалах следственного дела Патриарха Тихона имеется целый ряд документов, которые позволяют пересмотреть устоявшееся в литературе представление о том, что Патриарх Тихон шел на большие уступки властям и был сторонником компромисса с советской властью. Очень точно охарактеризовал положение Патриарха митрополит Петр (Полянский) в сентябре 1924 г. в частной беседе с одним из священников, который представлялся сторонником Патриарха, будучи обновленцем, и через которого эти слова стали известны ГПУ: “Что касается перехода нашего на новый стиль, то ваша тревога совершенно напрасна, передайте умненько всем своим товарищам и прихожанам, что на новый стиль мы никогда ни за что не перейдем, потому что этого не желает народ. Но нас может заставить перейти гражданская власть, и мы тогда подчинимся и выпустим соответствующее послание. Но вы не обращайте на это внимание и считайте такие вынужденные (выделено мною — Д. С.) наши послания необязательными. Секретно на ушко через надежных лиц вы разъясните верующим, что Святейший в настоящее время находится в ужасных условиях, именно между молотом и наковальней. С одной стороны, нужно подчиниться гражданской власти, а с другой — в церковных делах ей никак нельзя подчиняться, ибо она безбожна и ведет к разрушению Церкви, да и с массами мы в конфликт вступать не будем, иначе они уйдут к обновленцам. А ведь вы сами знаете, что эти красные — те же безбожники-большевики. Итак, не смущайтесь, положение наше прочное, обновленцы с каждым днем все слабеют и слабеют”⁴⁸. Эти слова, передающие мнение Святителя Тихона, очень важны для понимания его действий в этот период. В равной мере они касаются и всех других посланий Патриарха, которые он выпустил в ответ на требования властей. Тактика Патриарха состояла в том, что он в ответ на угрозы репрессий по отношению к Церкви выпускал необходимые властям послания, в которых, как правило, требования властей отражались лишь частично, но на деле Святитель не собирался исполнять эти требования и в частных беседах сообщал о вынужденном характере этих посланий, что, впрочем, верующие понимали и без объяснений. Как говорил один из ближайших к Патриарху людей архимандрит Алексий, наместник Донского монастыря, о послании о новом стиле: “Все равно народ не пойдет на это, потому что мы скажем кому нужно из своих, что Патриарх разослал послание не по своей воле, а под давлением, и благословим всех совершать праздники по старому стилю. Мы уже здесь обдумали так: во все церковные праздники по старому стилю мы будем служить без звона или будем звонить по-будничному, и народ все равно к нам пойдет и нас за это не осудит, потому что поймет, в каких тисках мы находимся”⁴⁹.

Введение нового стиля в богослужебную жизнь было одним из основных требований начальника “церковного” отдела ГПУ Тучкова. 18 сентября 1923 г. Антирелигиозная комиссия на своем заседании постановила: “Признать целесообразным, чтобы Тихон и К-о в первую очередь фактически провели в церкви новый стиль, разгромили приходские советы и ввели второбрачие духовенства, для чего разрешить им издание журнала”⁵⁰. Введение нового стиля, по замыслу Тучкова, смогло бы внести серьезный раскол в Патриаршую Церковь, так как новый стиль в сознании верующих прочно ассоциировался с обновленчеством. Одним из аргументов Тучкова было то, что в 1923 г. в Константинополе состоялся “Всеправославный церковный конгресс” под председательством тогдашнего Патриарха Константинопольского Василия, на котором большинством голосов было принято решение ввести новый стиль в богослужебную жизнь Православной Церкви. Копию этого постановления вручили Патриарху, однако от него скрыли то, что фактически это постановление не было принято восточными Патриархами и Патриархатами. Власти аргументировали введение нового стиля в богослужение хозяйственными нуждами: многие рабочие отмечали церковные праздники по новому стилю официально и по старому неофициально, из-за этого имели место массовые прогулы.

24 сентября 1923 г. совещание епископов под председательством Патриарха постановило неотложно принять новый стиль в церковной жизни, но ввести его так, чтобы предстоящий Рождественский пост фактически обнимал полностью законный срок — 40 дней, и поэтому фактически начался 15 ноября уже по новому стилю (2 ноября по старому стилю). Было составлено послание о переходе на новый стиль, в котором он обосновывался единством с Православными Церквами Востока. Послание было прочитано 14 октября по новому стилю во время патриаршего служения в московском Покровском монастыре. Однако указы о введении нового стиля были разосланы только благочинным Москвы, а епархиальные архиереи их не получали, так как архиепископом Иларионом было испрошено у Тучкова разрешение этих указов в провинцию не посылать, пока не будет отпечатано Патриаршее послание, объясняющее указ. Протопресвитер В. Виноградов отмечает, что новый стиль был официально объявлен и введен только в церквах города Москвы и нигде больше.

Послание Патриарха о введении нового стиля было таким же “вынужденным посланием”, как и предыдущие. Материалы следственного дела подтверждают то, что Патриарх реально не собирался переходить на новый стиль и лишь ждал удобного момента для его официальной отмены. В “Докладе о деятельности тихоновской группы за октябрь месяц 1923 г.”, составленном Московским отделом ГПУ, говорилось о том, что Патриарх “служит по приглашению церковные праздники и тогда, когда они служатся по новому стилю и по старому стилю”⁵¹. Служения Патриарха в дни праздников по старому стилю были бы невозможны, если бы он последовательно стремился провести новый стиль. Об этом же говорит и то, что не было разослано послание Патриарха о переходе на новый стиль, об этом же говорят и цитированные выше слова митрополита Петра (Полянского) о том, что Патриарх на новый стиль никогда не перейдет. Кроме того, протопресвитер В. Виноградов указывает на то обстоятельство, что Патриарх поручил прочитать свое послание в храме Покровского монастыря именно ему, обладавшему тихим голосом, с тем, чтобы оно не было услышано⁵². С пояснительными проповедями выступал в московских храмах и архиепископ Иларион (Троицкий); в одной из сводок “Заметки по религиозникам” ГПУ отмечалось, что в конце октября 1923 г. он произнес проповедь в храме Рождества Богородицы на тему: “Новый стиль. Неизменность впредь веры православной”. После службы, как сказано в документе, “тащили его до извозчика на руках”⁵³. Такая восторженная реакция была бы невозможна, если бы архиепископ показал себя сторонником нового стиля. Патриарх понимал, что для того чтобы ввести новый стиль в провинции с 15 ноября нового стиля (а это было необходимо для того, чтобы Рождественский пост сохранил свои 40 дней), необходимо уже 1–3 ноября разослать на места послания о введении нового стиля. Этого сделано не было, с одной стороны, потому что типография не напечатала послание к началу ноября, с другой — потому что сам Патриарх делал все возможное, чтобы это послание не было разослано.

Между тем в этот период по инициативе Тучкова в печати появляется сообщение о том, что “Всеправославный Конгресс”, вынесший решение о введении нового стиля, носил обновленческий характер. Это было сделано для того, чтобы выставить Патриарха обновленцем и скомпрометировать его.

Пользуясь тем, что к началу ноября послание отпечатано не было, Патриарх 8 ноября 1923 г. выпустил распоряжение отложить введение нового стиля⁵⁴. Однако неверным представляется мнение протопресвитера В. Виноградова, что только это обстоятельство повлекло отмену нового стиля. Как было показано выше, Патриарх делал все для того, чтобы новый стиль фактически не был введен. Активным помощником Его Святейшества в этом был священномученик архиепископ Иларион (Троицкий), святые мощи которого находятся ныне в Сретенском монастыре.

Отмена решения о введении нового стиля была неприятной неожиданностью для Тучкова; возможно, это послужило одной из причин ареста и отправки в концлагерь архиепископа Илариона (Троицкого), который был арестован 15 ноября. Фактически мужественное отстаивание юлианского календаря в жизни Церкви стоило священномученику Илариону жизни.

20 ноября Антирелигиозная комиссия, у которой возвращение к старому стилю вызвало понятное недовольство, принимает решение: “А). Поручить тов. Тучкову провести через Тихона новый стиль и отменить введение старого Б). Поручить ему же срочно расклеить и распространить Тихоновское воззвание о введении им нового стиля”⁵⁵. Тучков попытался распространить воззвание, но оно не имело надлежащего эффекта.

В декабре 1923 г. Тучков опубликовал подложное послание от имени Патриарха, в котором сообщалось, что Патриарх объявленного им нового стиля не отменял, но что разрешается на местах с согласия местных советских властей праздновать наступающий праздник Рождества Христова и по старому стилю. Как свидетельствует протопресвитер В. Виноградов, ему не удалось установить происхождение этого документа, так как через Патриаршее Управление он не проходил, никому не рассылался и известен только по газетам. Никакого практического применения в церковной жизни этот документ не имел. Протопресвитер В. Виноградов предполагал, что “этот документ, составленный кем-то и как-то наспех, понадобился Тучкову, чтобы затушевать перед какими-то высшими советскими органами полную неудачу своих махинаций при попытке навязать Патриаршей Церкви новый стиль”⁵⁶. Документ интересен тем, что это первая публикация подложного документа, предпринятая ГПУ от имени Патриарха.

К этому времени Патриаршей Церкви удалось значительно укрепиться. Как отмечалось в докладе “Деятельность тихоновцев”, подготовленном вторым отделением секретной части московского городского отдела ГПУ, “в Москве тихоновщина более или менее успешно расправилась с обновленчеством”⁵⁷. Все попытки ГПУ дискредитировать Патриарха окончились неудачей, поэтому с середины ноября 1923 г. ГПУ меняет тактику и переходит к политике репрессий, не оставляя тем не менее попыток дискредитировать Патриарха.

Таким образом, из вышеизложенного очевидно, что Патриарх Тихон не только не был сторонником введения нового стиля в Церкви, но и вместе со священномучеником Иларионом (Тро­иц­ким) сделал все для того, чтобы, несмотря на колоссальное давление властей, новый стиль не был введен в Русской Православной Церкви.