Архимандрит Исидор (Игорь Владимирович Минаев) родился в 1961 году в Орле. Учился в Московском театральном художественно-техническом училище, в Высшем театральном училище им. Б. В. Щукина на актерском факультете. Работал в Омском академическом театре драмы, служил в армии, преподавал актерское мастерство в Щукинском училище, играл в различных московских театрах.
В 1991 году стал насельником Спасо-Преображенского Валаамского монастыря. В 1992 году пострижен в рясофор и рукоположен во иеродиакона, в 1993-м пострижен в мантию с именем Исидор и рукоположен во иеромонаха. Заочно окончил Московскую духовную семинарию. В 2001 году назначен настоятелем Коневского Рождество-Богородичного монастыря, в 2003 году возведен в сан игумена. В 2007 году определен служить в Русской Духовной Миссии в Иерусалиме. В 2008 году назначен настоятелем Свято-Николаевского подворья Русской Православной Церкви в Болгарии. В 2009 году — начальником Русской духовной миссии в Иерусалиме, в том же году возведен в сан архимандрита. В 2013 году освобожден от должности начальника Русской духовной миссии и направлен в клир Санкт-Петербургской епархии. В начале 2014 года назначен настоятелем храма Воскресения Христова у Варшавского вокзала.
Не получается уединяться
— Отец Исидор, вы были монахом на Валааме, настоятелем на Коневце, да и Русская духовная миссия в Иерусалиме — тоже, по сути, остров. И вот оказались настоятелем большого храма в центре города…
— Да, на островах только летом на службах многолюдно, а всё остальное время храм практически пустой. И в Троицком соборе Русской духовной миссии в Иерусалиме — на Всенощной храм полон, а на Литургии никого нет, потому что все паломники пошли в храм Гроба Господня. Ну а здесь собирается много народу, а я люблю, когда много народу, бабушки, дети… Здесь та атмосфера, к какой я привык еще прихожанином: и в московских храмах, и, в детстве, в орловских. Такая жизнь у меня, наконец, настала, — а это и есть полноценная церковная жизнь.
— А по уединенной монашеской жизни — не тоскуете?
— Да у меня не получалось никогда особо уединяться! На Валааме у меня было послушание приходского священника, преподавал в воскресной школе. На Коневце был игуменом — какое тут уединение? Половину недели в Петербурге по делам, приедешь на остров — там то стройка, то служба, то гости… Была мечта, когда я вернулся из Иерусалима, поехать на Валаам, пожить в скиту, но, во-первых, со здоровьем проблемы, а во-вторых, меня сюда назначил митрополит Владимир последним своим указом, так что мечта на какое-то время откладывается. Внутренняя решимость была, да она и сейчас есть. С возрастом амбиции становятся неактуальными, потому что всегда разыгрывается один и тот же сюжет. Самое время пожить тихо, спокойно…
— Не секрет, что приснопамятный протоиерей Василий Ермаков, с которым вы были дружны, предостерегал прихожан от бесед с монахами, говорил: «Хотите поехать в паломничество в монастырь — езжайте, поклонитесь святыням, но за духовными советами к монахам не обращайтесь».
— Правильно говорил. Вряд ли батюшка Василий относился плохо к отцу Иоанну (Крестьянкину). Это настоящий монах был, а мы — фальшивка. Монахом надо стать, надо заслужить это звание, лет двадцать пять пожить в монастыре. А тогда, в 1990-е, у нас «опыт» был — два-три года. У людей часто слишком восхищенное представление о монахах: «ой, клобук, длинная борода, отшельник… он, наверное, на все вопросы ответит». А он ответит не лучше приходского священника, а иногда и хуже. А если кто, не имея достаточного духовного опыта, начнет других наставлять — вообще беда.
Смысл Рождества
— Вы выросли в верующей семье?
— Нет, в самой обычной. Бабушка была верующей… впрочем, что значит «верующей»? Она ходила иногда в храм и брала меня с собой. Уже потом, когда был подростком, знакомый парень объяснил мне, что такое Причастие. А раньше-то как было? «Подойди к священнику, скажи: „Грешен, батюшка“, свечки купи да поставь, вот тебе двадцать копеек. Потом тебе кагорчику дадут». Нет, отношение у меня было, несмотря ни на что, благоговейное, я всегда перед началом учебного года ходил причащаться — сам, без напоминаний. А уже потом, на третьем курсе института, познакомился с одним парнем из Украины, он был в Орловской епархии соискателем, собирался получить хиротонию. Он и рассказывал мне уже что-то посерьезнее, объяснял про церковные Таинства. Ну а дальше появились и книги, и пластинки, посвященные 1000-летию Крещения Руси, оттуда тоже что-то узнал. Но все эти знания были бессистемными. Честно говоря, я понял, что Рождество — это праздник, только когда уже был послушником на Валааме. А так думал, как и все советские люди, что главный зимний праздник — это Новый год.
— Первоначально вы избрали совершенно другую стезю: были актером, преподавали в театральном училище. Влияет ли это на ваше отношение к богеме, к творческим людям?
— Да нормальное у меня отношение: смотрю, кто талантливый, кто нет. Поскольку я был актером, у меня остались друзья-знакомые в этой среде. С талантливыми и дружить интересно. Драматический театр — это не шоу-бизнес, где у многих одни опилки в голове. Настоящий актер — думающий человек, с открытой душой. Многие восприимчивы к Слову Божию, но не все. Вот, Максим Суханов — мой однокурсник, он атеист. Мы на эти темы не говорим, но я всё жду, когда он… повзрослеет. Всё равно каждому человеку придется задуматься о том, что там, дальше.
Птичий рынок как лекарство от скуки
— Как чувствует себя в Иерусалиме православный, который постоянно там живет? В изоляции?
— Иерусалим — одна из мировых столиц, там есть все способы нормально развиваться; а люди тихие, забитые есть везде. Ощущать себя в изоляции или нет — зависит от человека. В Русской духовной миссии есть, например, диакон Роман Гультяев. Он из Петербурга, его отец служит в Андреевском соборе, он был духовным чадом приснопамятного отца Василия Ермакова. Его родной язык русский, при этом он знает иврит, арабский, водит экскурсии; у него четверо детей, жена из репатриантов. Он и наукой занимается, и служит в храме, и учится в России: окончил Московскую духовную семинарию, часто публикует статьи в российской периодике. Разве можно сказать, что он в изоляции?
— А религиозная рознь на Святой Земле ощущается?
— В Иерусалиме все живут в своих кварталах: иудейских, мусульманских, христианских. Есть, конечно, бытовая агрессивность, но не страшнее, чем у нас. Часто возмущаются, что религиозные иудеи могут в священника или в монахиню чем-то запустить. А вот, представьте, у нас мимо православного храма шли бы люди в хасидской одежде — не уверен, что ретивые прихожане вели бы себя вежливо и сдержанно. И зависит это, конечно, не от принадлежности к той или иной религии, а от внутренней культуры. Святейший Патриарх Кирилл встречался с религиозными лидерами ашкеназов, сефардов: встречи проходили в обстановке взаимной доброжелательности, обсуждались общие темы — борьба с секуляризмом, атеизмом… Вот всем бы так. А у нас, к сожалению, половину тех, кто умел себя культурно вести, в свое время просто ликвидировали: или расстреляли, или изгнали. Так до конца и не изжитое бескультурье проецируется на церковную жизнь. Даже в мелочах! Двадцать лет объясняю уборщицам, что нельзя оставлять швабру с тряпкой и ведро с грязной водой посреди храма: моешь пол, по каким-то причинам сделала перерыв — отставь ты это ведро куда-нибудь в сторонку!
— В храме Воскресения Христова традиционно сильное трезвенническое движение. Верите ли вы, что ситуацию с пьянством в России можно изменить?
— Плоды трезвеннической деятельности есть, но это индивидуальные победы. А масштабно бороться с пьянством должно государство. Вот, решили с курением бороться, и хорошо: теперь в любое кафе можно спокойно зайти, все курильщики на улице. Так и с алкоголем: нужна профилактика, ограничение продаж. Трезвый образ жизни должен постепенно стать «модным», да уже и стал: у меня много друзей среди бизнесменов, и они не пьют вообще, ни капли. Все спортсмены, все за рулем. Это новое поколение, им есть чем заняться, и поэтому не нужна ни головная боль с утра, ни проблемы в семье.
— Важно, чтобы люди были чем-то заняты…
— Найдет себе человек занятие или нет — во многом зависит от него самого. Я в советское время говорил: как можно спиться, когда существует птичий рынок? Приходишь туда — а там и ящерицы, и морские свинки, и птички, и рыбки: заведи, к примеру, аквариум — и тебе будет некогда спиваться. Во времена моего детства люди собирали марки, значки. А сейчас — как можно спиться, когда такие прекрасные книжные магазины? Это раньше книги надо было «доставать», а теперь — пожалуйста, бери любую и читай. Там не только книги, но разные игры, для взрослых и детей.
— Отец Исидор, а сами-то вы играете в эти игры? И вообще — как отдыхаете?
— Я теперь «отдыхаю» больше по больницам… но посещаю музеи, когда могу, путешествую, хожу в театр, читаю, смотрю хорошее кино. В общем, ничто «земное» архимандриту не чуждо. Раньше играл в простые игры, чтобы разгрузить голову после компьютерной нагрузки: «кормил» коров в «Веселой ферме», крокодила «мыл» в айпаде… Теперь сил и времени стало меньше, теперь главное хобби — больницы… хотя недавно завел два небольших аквариума и акватеррариум. Без таких простых хобби — для успокоения и отдыха — совсем никак.
Вульгарное богословие
— Какие вы видите сегодня проблемы у православных?
— Для очень многих Бог — это что-то вроде собеса: чтобы работа была, деньги водились, дети радовали. А чуть что не так — неудача, болезнь, сразу думают: «А есть ли Бог?» Как будто Небеса только и призваны удовлетворять их потребности. Многие считают, что если они на храмы жертвуют или батюшке машину подарили, будет им счастье. Часто приходится слышать: «Я столько денег на храм пожертвовал, а у меня сын погиб». Это что, торговля, что ли? Я называю это вульгарным богословием.
Как-то вез своему крестнику арбуз, ехал в метро. Поскреб зеленую кожуру ногтем, там беленькое оказалось. Я подумал тогда: если арбуз — это земной шар, то зеленое — это наш культурный слой. Он такой тонкий! И сам шар ведь не лежит на одном месте, а носится в пространстве, и внутри у него еще всё кипит. Что тут можно урегулировать, спрогнозировать? А нам обязательно нужны какие-то гарантии — политические, экономические, социальные.
Если осознать свой статус песчинки бытия, то ты либо сойдешь с ума, либо успокоишься. Наши предки — Суворов, Ушаков, Пушкин, богатые купцы, известные актеры (кстати, до 1917 года многие актеры жертвовали на храмы) — все они строили свою жизнь с ощущением «Бог дал — Бог взял», без всякого страха смерти. Говорят, что раньше было здоровых больше… это потому, что жило здоровых больше: чуть приболеешь — и на тот свет. У всех было чувство бренности бытия, и жить оно не мешало: люди строили прекрасные здания, писали стихи, делали научные открытия — как, например, Дмитрий Иванович Менделеев, глубоко верующий человек.
— Ну, наверное, надежда на какие-то «гарантии» свойственна всем людям, вашим прихожанам в том числе.
— Конечно, и я их в этом всё время разочаровываю. Кто-то может вместить, кто-то не может. А кого-то просто нужно поддержать, поплакать с ним… Люди забывают историю праведного Иова. А Авраам? Бог дал ему сына на старости лет, а потом приказал его убить. И Авраам сказал: «Ты дал мне сына, когда мне было уже сто лет, значит, если будет нужно, Ты дашь мне и другого сына». Такое отношение к жизни с детства надо воспитывать.
— Может быть, наше поколение, жившее при советском строе, вымрет, и всё будет хорошо?
— Нет, это иллюзия. Моисей водил народ израильский сорок лет по пустыне, вымерло поколение рабов, и что дальше? Всё равно были отступления от веры: золотому тельцу поклонялись, просили поставить над ними царя… Надо не надеяться, что новое поколение само собой вырастет, а воспитывать его. Для этого другие нужны книги и фильмы, и конечно, чтобы школа вернулась к функции воспитания, от которой отказалась в 1990-е. Если человека не воспитывать, он сам воспитается — по низшему разряду, по принципу «поменьше затратить и побольше получить».