Приказ по армии и флоту, зачитанный в войсках Первой мировой 5 сентября 1915 года, гласил, что Верховным Главнокомандующим стал государь император. Любопытное совпадение: едва Николай II приступил к новым обязанностям, как северо-восточнее Вильны германцы организовали крупное наступление, названное Свенцянским прорывом.
Понятно, что командующий немецким Восточным фронтом генерал фон Гинденбург следовал принятым планам по проведению Виленской операции, начатой еще 22 августа, и играть с русским императором в психологические игры не собирался. Но вышло именно так: Свенцянский прорыв, ликвидированный русскими к 2 октября, стал краш-тестом на душевную устойчивость нового Главковерха и проверкой его авторитета в войсках.
Михаил Быков. Фото: pochta-polevaya.ru
Сначала о самом прорыве, иначе трудно понять, в чем, собственно, заключалась проверка. После потери нами крепости Ковна 22 августа 1915 года германским войскам в северо-западной Белоруссии и юго-восточной Литве противостояла ослабленная 10-я армия генерала Евгения Радкевича. Опрокинув или окружив ее, немцы могли выйти на ось Минск – Смоленск – Москва. В Первопрестольной уже всерьез обсуждали введение военного положения и подготовку к эвакуации.
Однако двухнедельные фронтальные атаки успеха не принесли, и тогда в рейд у городка Свенцяны на границе Литвы и Белоруссии отправилась кавалерия двух германских армий. Шесть дивизий, сведенных в корпус, возглавил один из лучших кавалерийских офицеров кайзера генерал Гарнье. Кавалерию поддерживала артиллерия, конно-егерские батальоны, авиация. На хвосте двигалось до шести пехотных дивизий.
Термин «прорыв» в данном случае не совсем корректен, так как прорывать кавалеристам Гарнье что-либо не пришлось. Сплошной линии фронта под Свенцянами не было, укреплений и даже окопов – тоже. Направление прикрывали разрозненные кавалерийские группы, маршевые роты, отряды белорусского ополчения.
В первую неделю наступления успех был на стороне немцев. Конные массы ворвались в тылы 10-й армии и, закручиваясь, будто ураган, двинули на крупный железнодорожный узел Молодечно. Оттуда до Минска – переход в 60 километров. Передовые разъезды германцев были замечены у Борисова на московско-минском шоссе и на Березине. 14 сентября немцы взяли города Вилейку и Сморгонь, через которые железнодорожные ветки вели на Полоцк – Псков – Петроград и на Вильну и Минск соответственно.
Положение Русской армии и ее нового Главковерха усугублялось еще тем, что на Юго-Западном фронте 8-ю армию генерала Алексея Брусилова, 9-ю армию генерала Платона Лечицкого и 11-ю армию генерала Дмитрия Щербачева немцы пытались выдавить из Галиции и Волыни. Шли тяжелые оборонительные бои за Луцк и Тарнополь.
Могло показаться, что кайзер Вильгельм и его генералы близки к выполнению стратегической задачи, поставленной ими перед своей армией на 1915 год: разгромить противника на Восточном фронте и вынудить Россию заключить сепаратный мир.
А теперь – о смене Главковерха, по поводу которой до сих пор идут споры. Причем точки зрения полярны. Одна заключается в том, что, приняв на себя обязанности Верховного, государь сделал роковую ошибку. Вернее, ошибку-матрешку, состоявшую из нескольких частей.
Первая – управленческая. Будучи вынужденным разрываться между столицей и Ставкой в Могилеве, император волей-неволей утрачивал полный контроль над ситуацией в тылу. Вторая – внутриполитическая. Процессы в едва народившихся политических партиях и в Государственной Думе, собравшейся на очередную сессию летом 1915-го и заседавшую почти год, вымывали каверны в государственном монолите, но влиять на них, как прежде, государь уже не мог.
Наконец, ошибка сакрального свойства. Народ верил, что помазанник Божий обречен на успех. Стало быть, любая неудача, любой просчет на фронте подрывали авторитет Николая, крушили харизму династии. Наконец, государь был никудышным военным.
Другая точка зрения заключается в том, что государь в сложнейшей для фронта ситуации середины 1915 года без всякого преувеличения спас армию от тотального поражения, взяв бразды правления ею в свои руки. Именно после того, как Николай возглавил войска, в тылу энергично взялись за ликвидацию снарядного, винтовочного и патронного дефицита и к концу 1915 года с этой проблемой, приведшей к Великому отступлению, справились.
В критической ситуации объединение гражданской и военной власти не просто желательно, а необходимо – вот главный тезис этой позиции. Что до офицерских качеств Николая II, то он получил отличную офицерскую подготовку, армию знал, понимал и любил. Пользовался ли взаимностью? Стали бы иначе ронять слезы в усы застывшие в строю фельдфебели и вахмистры при встрече с царем-батюшкой?
Прежде чем осуждать или аплодировать, стоит разобраться в том, что и когда подвигло Николая II принять решение о смене Верховного.
Летом 1915 года, когда Великое отступление Русской армии вовсю продолжалось, стало очевидно, что Главковерх великий князь Николай Николаевич с положением дел не справляется. Были тому объективные причины, главная из которых – уже упомянутый дефицит. Но были и сугубо личностные.
Император Николай II и великий князь Николай Николаевич
«Николаша», как звали великого князя в кругу Романовых, в традиционной обстановке производил впечатление человека-монумента. Но когда ситуация становилась нестандартной или того хуже – угрожающей, он терял самообладание и из кентавра превращался в страуса. Свидетельств, что главком не раз вел себя подобно этой самой африканской птице, более чем достаточно. Причем рассказывали об истериках князя люди его ближнего круга, а отнюдь не его враги.
В этот период аховое положение на фронтах усугублялось тем, что в Ставке принимались порой решения если не преступные, то, по меньшей мере, абсурдные. А с Петроградом у Ставки отношения сложились самым причудливым образом.
С разными министрами и политиками поддерживал тесные отношения Николай Николаевич и его помощники. А вот с тем, с кем, как говорится, сам Бог велел – только что не дрался. Речь о военном министре Владимире Сухомлинове, которого великий князь невзлюбил задолго до войны. О каком нормальном взаимодействии фронта и тыла можно говорить, если их начальники ровно кошка с собакой?
В конце июня 1915 года «Николаша», потратив изрядное количество сил, добился отставки Сухомлинова. Но назначенному взамен генералу Алексею Поливанову, в 1912 году пострадавшему от Сухомлинова, требовалось время, чтобы переменить министерство на свой лад и понимание. Усилило интригу то обстоятельство, что спустя месяц после назначения Поливанов, ставленник «Николаши», жаловался в кабинете министров на то, что Ставка не утруждает себя присылкой данных о положении в боевой линии.
Все это государь наблюдал не один месяц. Решение вовсе не было скоропалительным, как кажется после некоторых исследований и комментариев на тему. В доказательство проще оперировать датами.
Первое документальное свидетельство того, что решение принято – запись заседания кабинета министров от 19 августа. Военный министр Поливанов сказал буквально следующее: «Вообще, господа, хотелось бы быть оптимистом, но впереди перспективы рисуются самые мрачные. Как ни ужасно то, что происходит на фронте, есть еще одно гораздо более страшное событие, которое угрожает России. Я сознательно нарушу служебную тайну и данное мною слово до времени молчать. Я обязан предупредить правительство, что сегодня утром на докладе Его Величество объявил мне о принятом им решении устранить Великого Князя и лично вступить в верховное командование армией».
Из дальнейших выступлений выяснилось, что государь доверил эту тайну председателю кабмина Ивану Горемыкину и что разговоры о смене Главковерха вовсю идут в придворных салонах.
23 августа кавказский наместник граф Илларион Воронцов-Дашков получил от Николая II письмо, в котором прямо говорилось о переводе великого князя на Кавказ. 29 августа император имел на эту тему разговор с дворцовым комендантом Владимиром Воейковым, который наряду со многими другими попытался переубедить Николая II. Но в ответ услышал, что решение принято еще в начале войны, а теперь откладывать его исполнение крайне нежелательно, «с одной стороны, из-за неудачных действий и распоряжений великого князя на фронте, а с другой — из-за участившихся случаев его вмешательства в дела внутреннего управления».
Алексей Поливанов
Формально о своем смещении великий князь узнал 3 сентября, когда принял в Ставке прибывшего с письмом от государя генерала Поливанова. Впоследствии военный министр вспоминал, что после прочтения послания Николай Николаевич «широко перекрестился». То есть – от души. Стало быть, ждал и, не исключено, надеялся именно на такой исход. «Тяжела ты, шапка Мономаха» – не ради красного словца сказано.
Впрочем, в том, что Верховный знал о своей замене загодя, у меня сомнений нет. Потому как загодя об этом знало достаточно людей, среди которых не могли не найтись «нарушителей служебной тайны» помимо Поливанова. Тем более что добрая половина правительства высказалась категорически против царского решения.
По этому поводу среди министров началась банальная буза, завершившаяся коллективным обращением к Николаю II и отставкой ряда бузотеров. Другое дело, что Николай Николаевич рассчитывал на несколько иную комбинацию. Царь возглавит армию скорее для подъема духа, а начальником штаба Ставки станет он, великий князь. В случае успеха лавры будут поделены, а вот тернии носит только один – самый главный…
Расстались царственный племянник и дядя «Николаша» без претензий. По крайней мере, так оценил встречу в Ставке сам Николай II в дневнике. В списке людей, чей допуск в Ставку был разрешен в любое время, имя великого князя стояло на первом месте.
Офицерство и генералитет на смену Верховного отреагировали спокойно. В последние месяцы неудач и огромных потерь их настолько измучили невнятные приказы Ставки, что большинство было радо любым переменам. А когда в войсках стало известно, что штаб Ставки возглавил весьма уважаемый генерал Михаил Алексеев вместо малокомпетентного Николая Янушкевича, так все и вовсе успокоились. Да и некогда уже было нервничать и обсуждать что-либо. Требовалось во что бы то ни стало остановить немцев.
И – остановили! На северо-западе к концу сентября загнали германцев в свенцянский проход, туда, откуда они так эффектно выскочили. Отбили Вилейку и Сморгонь. На юго-западном фронте спустя два дня после вступления императора в должность Главковерха войска генерала Щербачева под Тернополем перешли в наступление и захватили 7 тысяч пленных. Чуть позже – еще 8 тысяч.
Постепенно противник угомонился под Луцком. К концу сентября захлебнулось германское наступление на Ригу. Фронт стабилизировался по линии Рига – Двинск (Даугавпилс) – озеро Нарочь – Барановичи – Пинск – река Днестр.
Армия вновь почувствовала уверенность в своих силах, пошли разговоры о том, что в кампании 1916 года войска пойдут вперед. В Петрограде оппозиция ясно ощутила, что в новых реалиях победа в войне вполне возможна и тогда смена государственного строя в России отложится на неопределенное время.