Отвержение — страшнее рака. Наталья Лосева доказывает, что победить онкофобию можно, только перестав молчать. Читайте об этом в нашей статье!
Что может быть страшнее рака?
Однажды, когда ты выйдешь на улицу, минус пятнадцать килограммов веса. И может быть, едва ежик волос. И воздух покажется плотным, как сироп. И рассмеешься снегирям на снегу, и станешь чуть пьяным, то ли от этого избытка света и воздуха, то ли от того, что теперь мало что покажется в этой жизни страшным… Тебе будет важно как тебя назовут.
В России — ты будешь раковый больной или раковый ремиссионный. Во многих других странах — cancer survivor*. И эта разница определений станет жизненно важной, где жизненно — не фигура речи. Survivor — значит, ты победил. Ты справился. Ты — супер. Ты прошел все описанные онкопсихологом стадии: фазу отрицания, фазу гнева, фазу компромисса, фазу депрессии и фазу принятия ситуации. Ты возвращаешься в мир другой, изменившийся и измененный. Не важно, на сколько. Процент рецидивов не зависит от географии и возраста. Но миру следует тебя принять. Зачем? Чтобы миру выжить.
В России нет понятия cancer survivor. Зато есть онкофобы. Их много, очень. Это стало в очередной раз ясно по реакции соцсетей на показ, пожалуй первого в истории российской журналистики, трехсерийного фильма о раке.
Тем временем в западных медицинских университетах будущим онкологам советуют получить возможность стажировки в России — посмотреть четвертую, терминальную, стадию онкологических заболеваний. Между онкофобией и терминальным раком — прямая связь.
Главный пособник запущенной, уже почти неизлечимой онкологии — онкофобное общество. То, которое предпочитает бояться и не знать, быть инертным и парализованным собственными страхами.
Чем выше стадия — тем дороже лечение и выше смертность. Более трети случаев рака легких выявляются у нас только последней стадии.80% случаев рака желудка обнаруживают лишь в четвертой стадии, когда выживаемость не больше пяти процентов. В то время как в первой стадии рак желудка, как правило, легко и недорого излечим.
Онкофоб классический не пойдет обследоваться дважды в год, чтобы «поймать» первые признаки новообразований. А иногда — не пустит и близких. Ему страшно узнать. В то время как пункт номер один в профилактике рака — ранняя диагностика. Частые и подробные меры ранней диагностики должны бы стать модным, стильным трендом, показателем зрелости и интеллектуальности. Но только не в обществе онкофобов.
Онкофоб не просвещен и активен в своих заблуждениях. Ему многая знания — многая печали. Путь от диагноза до могилы в его представлении исчисляется часами. Свои фобии и ложное знание он раздает окружающим.
Онкофоб — испуганно беспощаден к терминальным больным. От предрассудочного страха заразиться до психологического бегства от того, что кажется неотвратимым и неизбежным. У западных же онкопсихологов есть чудесная заповедь: «к умирающему нельзя относиться как к умершему».
В обществе онкофобов нет запроса на психологическую реабилитацию для переживших рак и их семей. В то время как ведущие мировые университеты (Гарвард или, например, университет Пенсильвании) имеют масштабные и хорошо финансируемые заказы по разработке программ психологической, социальной и физиологической реабилитации cancer survivors.
Страх онкофоба деструктивен. Это ужас парализующий и ум, и мышцы. Онкофобное общество не будет инвестировать в исследования и развитие новых методов лечения. Не сможет противостоять институту знахарей, экстрасенсов и производителей псевдочудесных препаратов из третьего клыка пресноводной акулы. Не сделает профессию престижной и оплачиваемой так, чтобы в интернатуру по онкологии был конкурс выше, чем на стоматологический факультет.
Страна онкофобов не может воздействовать на собственные государственные институты, она предоставляет эту войну с мельницами безумцам. Хотя даже в этих битвах есть победители. Будем объективны, скоро ли бы Москва дождалась сверхсовременного детского онкоцентра на Юго-Западной, если бы не сумасшедшая, отчаянная деятельность Чулпан Хаматовой, Гали Чаликовой и еще сотни волонтеров, заставивших заговорить громко, больно, вопреки всем традициям об этой проблеме?
В США, любой европейской стране — сотни, тысячи сообществ cancer survivors и их близких. У нас реально действующих — единицы. Одна из причин — навязанная онкофобным обществом иллюзия ущербности. У нас ты — раковый больной, невольный носитель страха, ты — напоминание, социальный раздражитель. Там — знак надежды, закаленная личность, ориентир, прививка от отчаяния.
Онкофобия — вызов. Она страшнее рака. Это не проблема здравоохранения, это вопрос самоощущения, рефлекс. Ее нельзя отменить, с ней можно добровольно расстаться. Путь будет долгий, шаг первый — признать и заговорить. Не бояться лучше вслух и вместе.
*cancer survivor — человек, победивший рак
P.S. Да, кстати, автор колонки — cancer survivor и тоже латентный онкофоб;)