Страстотерпец князь Глеб, он ведь – один из первых канонизированных святых на Руси. Не мудрая прабабка его Ольга, не равноапостольный его отец, Владимир-Василий… Он и его старший и любимый брат, родной, единокровный, единоутробный. Они всегда вдвоем – Борис и Глеб, неразлучные воины, всадники на конях, защитники людей. Только Глеб остался из них последним – и осталось у него время для скорби о гибели родных.
Что такого героического в этом юноше? Юноше, который произносит буквально следующее:
«О, увы мне, Господи! Вдвойне плачу и стенаю, вдвойне сетую и тужу. Увы мне, увы мне! Плачу горько по отце, а еще горше плачу и горюю по тебе, брат и господин мой, Борис. Как пронзен был, как без жалости убит, как не от врага, но от своего брата смерть воспринял? Увы мне! Лучше бы мне умереть с тобою, нежели одинокому и осиротевшему без тебя жить на этом свете. Я-то думал, что скоро увижу лицо твое ангельское, а вот какая беда постигла меня, лучше бы мне с тобой умереть, господин мой! Что же я буду делать теперь, несчастный, лишенный твоей доброты и многомудрия отца моего? О милый мой брат и господин! Если твои молитвы доходят до Господа, – помолись о моей печали, чтобы и я сподобился такое же мучение восприять и быть вместе с тобою, а не на этом суетном свете».
Где тут благодарность за страдание, за то, что брат его Борис у Господа, где стойкость, где, наконец, та пресловутая «радость», радоваться которой нам повелевают суровые доморощенные аскеты, воспитывающие в других стоическую деревянность чувств и смиренную улыбку со словами «слава Богу за всё»?
Но Глеб был живой. Он был чистый, искренний, далекий от лицемерия. И неважно, что он не был героем-воином. Он был как дитя, что Христос поставил посреди, – словно уже выросшее это дитя, Христов крестник, растерявшийся богатый юноша, который всё-таки решил раздать всё бедным. И Христос возлюбил его…
Христос не пришел к героям-аскетам только лишь, Он не избрал в Свой удел самых стойких и самых умных. Он друзей Своих ищет, а друг – это тот, кто не лицемерит, кто показывает себя таким, как он есть.
Не-героический Глеб умоляет своих палачей не-героическими словами, полными детской любви – уж не помутился ли разум его от страха?
«Не трогайте меня, братья мои милые и дорогие! Не трогайте меня, никакого зла вам не причинившего! Пощадите, братья и повелители мои, пощадите! Какую обиду нанес я брату моему и вам, братья и повелители мои? Если есть какая обида, то ведите меня к князю вашему и к брату моему и господину. Пожалейте юность мою, смилуйтесь, повелители мои! Будьте господами моими, а я буду вашим рабом. Не губите меня, в жизни юного, не пожинайте колоса, еще не созревшего, соком беззлобия налитого! Не срезайте лозу, еще не выросшую, но плод имеющую! Умоляю вас и отдаюсь на вашу милость. Побойтесь сказавшего устами апостола: «Не будьте детьми умом: на дело злое будьте как младенцы, а по уму совершеннолетни будьте». Я же, братья, и делом и возрастом молод еще. Это не убийство, но живодерство! Какое зло сотворил я, скажите мне, и не буду тогда жаловаться. Если же кровью моей насытиться хотите, то я, братья, в руках ваших и брата моего, а вашего князя».
Но нет, это слова скорее человека, переполняемого и смертной тоской, и любовью… Кого она еще так переполняла? Кто молился о палачах своих ко Отцу, Кто принял Чашу Свою, хотя сначала молил, чтобы она прошла мимо?
Рисунок Евгения Подколзина
Глеб… Юноша, что гибнет в расцвете сил своих, – и неслучайно праздник его и брата решено было справлять на Руси в мае, когда язычники оплакивали юных гибнущих божеств растительности. Вместо мифа перед ними теперь встала сама история, недавняя, яркая, трагическая, которую передавали из уст в уста, и не на пашню и на луг ходили молиться – а в церковь, ко гробу святых юных братьев, неразлучных в смерти, неудачников в жизни, поступивших наоборот, вопреки здравому смыслу.
Наоборот? Вот это и привлекало в них! Героев уж слишком много было, не выдерживала земля – каждый князь уж что-что, а за честь свою постоять умел, будь он молод или стар. Месть кровная, месть великая, дело которой совершила Ольга, еще не будучи Еленой, подобно мужу ратному, была доблестью. Каждый мальчишка должен был мечтать о доблести – отомстить за своих.
Отомстить за своих…
И лилась кровь, и шли междоусобные войны, потому что никто не хотел признать себя слабаком, никто не хотел, чтобы его отвергла дружина и народ.
А тут – наоборот. Не может быть! Такого не бывает!
Небывалого – не бывает. Но Сам Христос – Небывалый. Он Тот, Кого доселе никогда не знала земля. И Он изменяет всё, Он творит всё новое. И чудеса, великие чудеса, радость исцеления льется на многострадальную Русскую землю.
Да, эти убитые юноши – не такие, как все. Не от мира сего.
Как Христос.
И убитый мальчик, «не волчонок, а крестник Христов» (прямо по Шмелеву!) стал апостолом славян – посмертно, со старшим братом своим любимым. Ведь славяне привыкли, что помощников людей – двое. В их памяти смутно ходили мифы о двух всадниках, тех, кого греки называли Диоскурами…
***
Один из самых трагичных мифов – миф о Диоскурах. Бессмертие одного брата и смертность второго разлучают их навек. Боги делят бессмертие одного на двоих – но прежнее братское дружество остается в прошлом и лишь касание рук при мгновенной встрече-разлуке – то, что остается от земной полноты человеческого бытия.
Один идет вверх к свету, другой спускается в безвидность Аида – только мимолетный, жадный взгляд, только тоска по неисполненному бессмертию и жизни осталась у них. Боги не могут дать большего – они уже и так дали слишком много. Смертный не навсегда в Аиде – потому что бессмертный не навсегда на Олимпе.
Будучи Сам исполнением мифов – и разрушением их, подобно тому, как Он исполнил и разрушил до основания Закон, – Бог во Христе приходит, становясь бессмертным Братом для брата смертного.
Бог Сильный, Бог Крепкий делает то, что не может сделать «новоявленный вождь», Зевс, всё время боящийся за свою власть мучитель Прометея, который так и не отвечает на его вопрос – «Кто его свергнет?». Круг олимпийских богов пуст – настает час, и посреде его становится Бог Израилев – и Его враги расточаются, подобно дыму.
Он, Брат Божественный, делится Своим бессмертием – бессмертием Святого Крепкого и Святого Бессмертного. «Бог, Крепкий и Бессмертный» – звучит имя Его для небесных, земных и подземных, на все глубины, на все высоты, на всю широту – сила братства Его. И бессмертие Его не иссякает – как не зарастают и раны на теле – от гвоздей и копия, и не иссякают кровь и вода от ребра.
Жизнь Его – одна на двоих, но она не умаляется. Он – и в безвидном Аиде, и во гробе с братом своим умершим, и Авелем, и Каином, и в раю прохладном, и над крыльями и очами-звездами страшных небесных быков, Он – Сын человеческий. И с ним – они, каждый – единственный, каждый – родной, каждый – со-смертный и совоскресший. Жизнь неистощимая, жизнь, бьющая неиссякающим потоком, жизнь живущих, жизнь с Жизнью всех в земле живых… «Аз Брату моему и Брат мой – мне».
Рисунок Евгения Подколзина
***
Глеб не один, с ним – Христос, Брат Его и Бориса. И в Нем они снова встречаются и живут и, живые во Христе, творят чудеса новые, исцеления Руси, раздираемой междоусобицами и языческими героическими предрассудками.
«Да избавятся от вечных мук и любимый отец мой, и господин Василий, и мать госпожа моя, и ты, брат Борис, – наставник юности моей, и ты, брат и пособник Ярослав, и ты, брат и враг Святополк, и все вы, братья и дружина, пусть все спасутся! Уже не увижу вас в жизни сей, ибо разлучают меня с вами насильно». И говорил, плача: «Василий, Василий, отец мой и господин! Преклони слух свой и услышь глас мой, посмотри и узри случившееся с сыном твоим, как ни за что убивают меня. Увы мне, увы мне! Услышь, небо, и внемли, земля! И ты, Борис, брат, услышь глас мой. Отца моего Василия призвал, и не внял он мне, неужели и ты не хочешь услышать меня? Погляди на скорбь сердца моего и боль души моей, погляди на потоки слез моих, текущих как река! И никто не внемлет мне, но ты помяни меня и помолись обо мне перед владыкой всех, ибо ты угоден ему и предстоишь пред престолом его», – так молился святой Глеб перед смертью своей.
И грек-митрополит не хотел признавать святым убитого юноши Глеба и брата его, потому что это было совсем не по-гречески, не героически. Ведь святости заслуживали только герои-мученики, которые с пением псалмов переносили бичевание и огонь, и уж, конечно, не умоляли о пощаде. И еще святости заслуживали монахи-аскеты, которые, в отличие от этих мальчиков, выросших в роскоши, не имели масла, чтобы в зерна положить, и стояли на столпе, и молились денно и нощно…
Но Христос был не согласен с греком-митрополитом и явил Свое чудо от мощей святого юноши Глеба и Бориса, брата его.
И как Христос решил, так и стало.
Ведь это Ему решать – кто Его друг.
***
…Знал ли греческий митрополит, что прославленные им – после падения ниц и раскаяния – страстотерпцы-братья через тысячу лет станут примером в долгом и тяжелом споре – канонизировать ли Царственных Страстотерпцев?..
«В богослужебной и житийной литературе Русской Православной Церкви слово «страстотерпец» стало употребляться применительно к тем русским святым, которые, подражая Христу, с терпением переносили физические, нравственные страдания и смерть от рук политических противников». (митрополит Ювеналий)
Пошли нам, Господи, терпенье
В годину буйных, мрачных дней
Сносить народное гоненье
И пытки наших палачей.
Дай крепость нам, о Боже правый,
Злодейства ближнего прощать
И крест тяжелый и кровавый
С Твоею кротостью встречать.
И в дни мятежного волненья,
Когда ограбят нас враги,
Терпеть позор и униженья,
Христос, Спаситель, помоги!
Владыка мира, Бог вселенной!
Благослови молитвой нас
И дай покой душе смиренной
В невыносимый, смертный час…
И, у преддверия могилы,
Вдохни в уста Твоих рабов
Нечеловеческие силы
Молиться кротко за врагов!
Сергей Бехтеев
(Стихотворение «Молитва» было послано в октябре 1917 г. через графиню А.В. Гендрикову Их Императорским Высочествам в г. Тобольск)
Читайте также:
- «Сказание о Борисе и Глебе»: что имел в виду автор?
- Борис и Глеб: «Легли и ждали, пока убьют»?
- Почему были канонизированы Борис и Глеб?