Стратегический хирург России

Храм во имя святой великомученицы Елизаветы Феодоровны, Великой княгини, расположен на территории 25-го Центрального военного   клинического госпиталя в Одинцово. Накануне праздника, дня РВСН, я встретилась с главным хирургом Ракетных войск стратегического назначения, Заслуженным врачом России, полковником медицинской службы, замечательным человеком Ютаниным Сергеем Николаевичем.

«Самая дорогая награда – это моя любимая семья»

— Сергей Николаевич, Вы главный хирург Ракетных войск стратегического назначения, войск секретных, наверное поэтому   я нигде не нашла о Вас никакой информации. Давайте нашу беседу начнем с вопроса: где и когда Вы родились?

  — Родился я в 1952 году, в городе Кондрово Калужской области. Это было место, куда после окончания Института иностранных языков в   городе Горьком (теперь Нижний Новгород) был направлен работать мой отец. Там он проработал около года, за этот период родился я и через несколько месяцев мы перебрались в город Богородск Нижегородской области. Там я рос, там прошли мои школьные годы. Поэтому, когда меня спрашивают о том, где я родился, то у меня возникает двоякое впечатление. Родился я в Кондрово, а родиной считаю Богородск. Папа всю жизнь проработал учителем, был завучем, потом директором школы. Мама закончила в Богородске фельдшерско-акушерское училище, сначала работала фельдшером, потом медсестрой и на пенсию уже уходила с должности фельдшера – лаборанта.

— Какие картинки из детства остались в Вашей памяти?

— Родители и бабушка с дедушкой относились ко мне с братом по- доброму. Хотя они и были заняты по работе и домашние дела были, но нам всегда уделялось внимание. На первом месте была учеба, много времени уделялось спорту, было время и на Оке порыбачить, сварить уху, картошечку испечь. За грибами ходили. Это было полезно и познавательно для нас с братом и для родителей было отдохновением от работы. У нас была неплохая библиотека и родителями предлагалось и, порой, заставлялось, что надо почитать. Мы получили   хорошее воспитание.

— Кем работает Ваша жена?

— Она закончила химико-фармацевтический институт в Ленинграде. Работала провизором. Сейчас на пенсии, занимается внучкой. Я часто консультируюсь у нее по поводу тех или иных препаратов, новинок фармацевтики.

— Как Вы с ней познакомились?

— Это было третье ноября семьдесят третьего   года, я тогда учился в Ленинграде на четвертом курсе. У меня был день рождения, мы с друзьями выпили бутылочку вина, и пошли на танцы в «химфарм». Получилось так, что меня пропустили, а мои друзья не успели пройти. Вышел декан и сказал, что народу и так полно и никого больше не пустят. Друзьям пришлось идти в пединститут на танцы, а я остался. Смотрю, сидит девушка в красной кофточке. Пригласил на один танец, другой. Потом пошел провожать. Так мы стали встречаться, а в июле следующего года мы поженились. У нас двое детей, дочь и сын. А еще любимая внучка.

— А Вы так же старались уделять своим детям внимание, как и Ваши родители Вам?

— Когда жили в закрытых военных городках, мы им много внимания уделяли. На лыжах вместе катались, на природе много были. Меня отец к рукоделию приучил. Я могу и плотничать, и слесарничать, и столярничать, и кирпич класть. Много чего могу своими руками сделать, а вот своему сыну я этого не привил. Другая эра пришла: лучше нанять кого – то, чем делать своими руками.

Профессия – военный врач

— Почему Вы выбрали именно эту профессию?

— В школе я больше увлекался математикой, физикой, химией. У меня было такое ощущение, что я буду учиться в политехническом институте. Но, в тоже время, привлекала и профессия врача. Врачевать начал в пятом классе, однажды, курице лапу переломанную вылечил. Отец посоветовал мне поступать в Ленинградскую Военно-медицинскую академию им. Кирова. Он аргументировал это тем, что это знаменитое медицинское учреждение, расположено в самом центре Ленинграда. На вопрос: почему так далеко от дома, он отвечал, что, так я буду сам развиваться, у меня будет больше самостоятельности. Вот так он навел меня на этот путь. Ведь молодому человеку всегда сложно определиться с профессией.

— Какие качества характера Вы приобрели в этой профессии?

— Меня научили, и я стараюсь передавать младшим коллегам, что одной из главных черт врача должно быть милосердие.

— Куда Вас направили после академии?

— После окончания академии меня направили по распределению на Южный Урал, в военный городок Карталы на должность старшего врача поликлиники, но, так как на эту должность у командования были свои выдвиженцы, то я решил вплотную заняться хирургией. Интернатуру по хирургии закончил на полигоне Байконур. Потом работал ординатором военного госпиталя в Пермской области, где получил хорошую практику, а затем, после усовершенствования в 25-м Центральном военном клиническом госпитале в Одинцово, мне предложили должность ординатора. Через месяц я получил назначение в Одинцово и с тех пор работаю здесь. С 1983 года прошел все хирургические должности от ординатора торакального отделения до главного хирурга РВСН.

— Кого Вы считаете своим главным учителем?

— Сказать, что у меня есть один учитель, будет неправильно. Как и многие, я всегда стараюсь взять от каждого человека, встречающегося на моем жизненном пути, что – то хорошее, важное, научиться чему – то. Работая ординатором, я многому учился у своих старших товарищей. Это Валерий Гаврилович Вагин и Юрий Сергеевич Жуков. Они помогали мне освоить специальность хирурга, понять все тонкости этой работы. В Одинцовском госпитале примером во всем для меня были такие люди, как Народный врач СССР, известный хирург Федун Арнольд Антонович, а также мой начальник отделения — Халилов Абу Закиевич. И вот вчера мы ходили поздравлять с восьмидесятилетием Ольгу Андреевну Юдаеву, первоклассного хирурга и замечательную женщину. Этих людей я считаю своими   учителями.

— Сергей Николаевич, Вы помните свою первую операцию?

— Конечно, помню. Это был четвертый курс. Поступил пациент с аппендицитом и наш преподаватель, Стукалов Владимир Владимирович, дал мне возможность быть оперирующим хирургом, а сам стоял рядом, придавая мне уверенности.

— Сколько всего операций на Вашем счету?

— Давайте посчитаем. Ежегодно приходится выполнять около ста операций (это те, которые фиксируются). За тридцать лет хирургической практики получается около трех тысяч операций.

— Продолжаете ли Вы волноваться перед операцией?

— Каждый человек волнуется перед выполнением любой работы. Перед операцией я и мои коллеги, которые меня учили и те, которых теперь учу я, открываем книжку, все просматриваем, прокручиваем в голове всю предстоящую операцию. Мы делаем это не от того, что чего – то не знаем, можем уже на «автомате» все делать, это необходимо для определенного настроя. А волнение всегда существует, для этого   медиаторы страха и выделяются.

— Вы всегда знакомитесь до операции с человеком, кому эта операция предстоит? Вам важно знать, кого Вы оперируете?

— Я работал в отделении грудной хирургии, где реже поступают пациенты в коме, без сознания. Это в травматологии, нейрохирургии есть такие случаи. Обязательно с каждым пациентом общаюсь до операции, и так получается, что практически со всеми контакт нахожу. После этого человек уже с положительным настроем идет на операцию.

— Заядлые рыбаки часто хвастаются: «Я во-о-о-т такую рыбу поймал!». И каждый хирург, наверно, имеет в арсенале историю, которая может начинаться, к примеру, так: «Вот у меня был пациент!». У Вас есть такая история?

— Когда собираются в компании врачи, то меньше всего бывает разговоров о лечении пациентов. Когда же врач попадает в компанию, где люди не имеют никакого отношения к медицине, то тут начинаются все разговоры о лечении, о болезнях. В такой компании эти байки очень хорошо распространены, но я в таких разговорах стараюсь не участвовать.

— Были ли в Вашей практике случаи чудесного исцеления, когда, как врач Вы знали, что человек должен был умереть?

— Это было в первый год работы в Бершети. Поступил прапорщик с тяжелой травмой живота суточной давности. Помощников хирургов нет, оперировал с окулистом. Когда открыли живот, там оказался гнойный перитонит. Первая мысль была, что я его не вытяну. Был у нас очень хороший анестезиолог-реаниматолог Борис Александрович Хлебников, очень умный, эрудированный, классный специалист. Вот вместе с ним и окулистом сделали немножко нетипичную операцию. Больной поправился. После этого лет пять на праздники присылал мне открытки, потом пропал с поля зрения.

Был пациент, которого я оперировал в восемьдесят пятом году. У него была большая опухоль и   когда его супруга спросила, сколько ему осталось жить, то сказал, что месяца три-четыре. А он, слава Богу, до сих пор живет! Когда я его увидел по телевизору года три назад в передаче «Поле чудес», я, мягко говоря, широко открыл глаза. Каждый раз, когда встречаешь таких пациентов, то прибавляется радость в нашу жизнь.

— Сергей Николаевич, какие у Вас есть награды, и какая награда для Вас самая дорогая?

Я считаю, что если человека награждают, то награждают за дело. Все награды, начиная со школьных похвальных листов, должны оставлять определенный след в душе человека, ведь это   достигнуто его трудом. Когда надеваю парадный мундир с наградами, то испытываю чувство гордости. У меня есть орден «За службу Родине» третьей степени, медали, почетные знаки. Была благодарственная грамота от президента Путина В.В.. Три года назад получил звание Заслуженного врача Российской Федерации. А самая дорогая награда – это моя любимая семья.

Погоны делают человека более ответственным

— Военные врачи отличаются от гражданских?

— В мирной обстановке мы ничем от гражданских врачей не отличаемся. Только тем, что форму носим. Правда, сейчас многие форму постоянно не носят. Был период в нашей стране, когда военнослужащим рекомендовали в форме вне службы не появляться. Период прошел, но многие так ее и не   носят, одевают уже на работе. Но ведь это не униформа, для врача униформой является халат. Я считаю, что это плохо, неправильно.

— Многие военные врачи могут скоро лишиться погон. Что Вы об этом думаете?

— Пока это все на уровне слухов, давайте дождемся конкретных директив. Начальству виднее   и я надеюсь, что оно все очень хорошо обдумало, прежде чем принимать такое решение.   В армии военные врачи были, есть и, надеюсь, что будут. Когда человек в погонах, он всегда более ответственно подходит к выполнению тех или иных задач.

— Недавно я прочитала, что военная медицина в пять раз беднее, чем гражданская.   

— Центральные военные медицинские учреждения оснащены не хуже, чем гражданские, а вот за врачей дальних гарнизонов обидно. Грешно говорить, что там совсем ничего нет, в последние годы по–тихоньку обеспечение идет. Но, конечно, средств не хватает. Опять же, если поставить хороший аппарат в помещение, где течет крыша, то толку и от хорошей аппаратуры будет мало.

— Сергей Николаевич, каково Ваше отношение к термину «врачебная ошибка»?

— Ошибка человека любой профессии может привести к травмам души и тела. От ошибок дрессировщика животных может пострадать он сам и те люди, которые смотрят на его работу. От ошибки слесаря, если, допустим, прорвало трубу с горячей водой, тоже могут пострадать люди. Все врачебные ошибки имеют какие–то причины. Есть ошибки, которые связаны с недостаточным укомплектованием аппаратуры, а есть ошибки по халатности, но за любую из них должно быть наказание.

Начиная операцию, мы говорим: « С Богом!».

— Вы верующий человек?

— Я крещеный (улыбается). Крестился я в девяносто пятом году, в день памяти моего святого, преподобного Сергия Радонежского. В течении трех лет меня убеждала это сделать одна из наших санитарочек. Она говорила, что по тому, как я настроен, как больных настраиваю на лечение, видно, что вера то у меня существует.

Раньше приобщали к вере человека с младенчества. Наше поколение было воспитано в эпоху материализма и атеизма. Поэтому, когда я вижу крестящихся и молящихся людей нашего поколения, то кому – то верю, а на кого – то смотрю и думаю: «Вот поменяется обстановка, как ты будешь себя вести дальше?». Конечно, у каждого свой путь к Богу, к вере. И свой срок. Моя мама крестилась после смерти отца. У меня был один хороший друг, на много младше меня. Так случилось, что я его оперировал, после чего мы с ним сдружились. Он бывал у нас дома и на даче чаще, чем наши дети. Помогал нам   с женой во всем. И когда он решил покреститься, то попросил, чтобы я был его крестным. Так мы породнились, для нас с женой он был, как сын. Говорю «был», потому что тринадцатого декабря два года, как он погиб. Шел с работы вечером, на пешеходном переходе его сбил автомобиль. Насмерть, сразу.

Сказать, что после крещения я стал истинно верующим человеком, я не могу. Но, начиная какое – то дело, операцию, мы говорим: «С Богом!».

— Мужчины не плачут, мужчины огорчаются. Вы плакали когда-нибудь?

— Я так считаю, что если у кого-то есть ружье, то оно должно стрелять. Если у человека есть слезные канальца, то могут бежать и слезы. Мы видим плачущих мужчин. Это жизнь. А с возрастом человек становится сентиментальным, более слезливым. В некоторых ситуациях может и хотелось бы поплакать, но сдерживаешь себя. Плакать могут все. Когда показывали по телевидению церемонию отпевания Святейшего Патриарха, то во время прощания один из священников рыдал. Хотя это священник и знает, что душа почившего Патриарха с Богом, но ему было больно. Я разделяю чувства этого священника, потому что сам очень хорошо относился к Святейшему Патриарху. Это был человек удивительно чистый и глубоко порядочный.

Можно быть человеком, у которого «семь пядей во лбу», но если ты при этом один, то, что это за жизнь?

— Врач чаще других сталкивается со смертью. Вы привыкли к смерти?

— Я бы не сказал, что хирурги чаще других сталкиваются со смертью. Скорее это относится к реаниматологам.

Переживаешь всегда. Особенно, если умирает твой пациент. Каждый случай смерти – это травма для человека. Она заставляет оглянуться назад, подумать о том, что это может случиться с каждым.

— Вы хирург, запросто режете людей, значит, крови точно не боитесь. Есть что-то, чего Вы действительно боитесь?

— Запомните, хирург людей не режет, он их оперирует. А страшно всегда за то, чего можешь лишиться. Страшно терять близких, страшны болезни, страшно потерять то, что своими руками сделано. (задумался) Высоты боюсь. Мне снятся сны, в которых я забираюсь на гору, при этом появляется ощущение: как бы ни упасть. Может это вещие сны, мол, не забирайся высоко, а то падать будет больно? (смеется)