Сидит в запачканной, краской что ли, дубленке, в грязно-серой вязаной шапке, в теплых ватных штанах, чистенькая достаточно, не пропитая, не пахнет от нее. Читает какой-то яркий журнальчик – в нем фотографии новогодних елок в домах знаменитостей. Рядом с ней никто не садится, даже стоять рядом пассажиры не желают. Смотрят на нее настороженно. А она прочла и тоже стала смотреть на пассажиров – сначала как-то затравленно, а потом вдруг в ее взгляде появилась ухмылка. Она даже засмеялась тихонечко. Что, интересно, думает? Чему смеется? Тому, наверное, как, заходя в вагон, люди радостно торопятся к свободному месту, а потом замечают ее и резко сворачивают – не хотят сидеть рядом с «бомжихой». Боятся.
Я вообще тоже их побаиваюсь. Во-первых, понятно же, что заразиться можно чем-нибудь, вшей нахватать, ну и запах там, грязь… Во-вторых, не угадаешь же никогда, что в голове-то у них.
А они-то сами еще больше окружающих боятся. Ведь бездомные – они кто? Никто, пустое место, как большинство считает: видят одежду грязную, лица опухшие, волосы немытые, а человека за всем этим не видят. Потому можно на мороз выгнать из теплого предбанника метрополитена, можно ударить, толкнуть, убить даже можно безнаказанно.
А меня, знаете, один раз бездомный побил. Шла по переходу, спешила очень, скорее-скорее на лестницу сворачиваю, а он как раз по этой лестнице спустился, еще пара шагов – и мы столкнемся. Время траекторию сменить еще было, но – ногой в живот, и я уже лежу. Он еще что-то там крикнул мне грубое и ушел.
Его я понимаю: он от страха, он запуганный, он привык, что все вокруг враги. А вот объяснение поведению людей, которые в переходе были, найти почему-то никак не получается. Сквозь легкий шоковый туман в голове пробивались чьи-то голоса: «ужас какой!», но ни один из продавцов многочисленных палаток и прохожих не подошел, не помог, не поинтересовался, все ли в порядке. Зато, наверное, в своем мнении, что «бомжи – уроды», еще больше укрепились. Рады, что они не такие.
Вы извините, я не хотела осуждать-то никого. Просто обидно как-то, что все на этих и без того несчастных списывают. Просто от бездомного я один, слава Богу, раз получила, а вот толчков от прилично одетых мужчин в метро и грубого хамства от ухоженных и благоухающих дорогими духами женщин в магазинах встречала куда больше.
Недавно один бездомный попросил волонтеров помогающего ему движения снять его на видеокамеру. Он хотел рассказать, каково это – быть «бомжем». Так получилось, что снимать его поехали девушка-доброволец и мы с мужем – у нас есть простенькая любительская камера.
Где можно интервьюировать бездомного? Только на улице. Мы встали возле одного из подъездов жилого дома – там посветлее, и ветер не задувает. Наш собеседник рассказывал, камера снимала, а жильцы подъезда, за что им спасибо, тихонечко проходили мимо. Но вдруг откуда-то сзади издалека послышался истеричный крик: «А ну быстро камеру убрали! Быстро, я сказала, убери!» Междометья, вводные слова и тому подобные нецензурные вставки и оскорбления, пожалуй, стоит опустить. Подошедшей к нам девушке – как в последствии выяснилось, жене вполне вменяемого молодого сотрудника московской милиции, даже извинившегося за свою несдержанную супругу – не понравилось, что «ее снимают», хотя камера была направлена в другую сторону, и что «она тут живет, а мы этих бомжей водим». Никакие объяснения она принять не могла, потому что прервать ее крики и угрозы разбить камеру и позвать мужа-милиционера, который с нами в два счета разберется, не удавалось ни на секунду.
Она могла бы быть вполне симпатичной, если бы не эта истерика и злоба. А наш бездомный мог бы быть вполне представительным, если бы был одет по-другому. У него, кстати, высшее образование, он офицер Российской Армии, просто так жизнь сложилась, что сейчас он на улице. Верхний слой, одежду сменить можно, а вот внутреннюю черноту, которая в глаза не так часто бросается, уже сложнее.
Это я все к чему? К тому, что я, например, не знаю, кого надо больше бояться. Так получается, что всех. «Всех люби и всех бойся» (о.Павел Груздев). А мы бояться-то хорошо научены, а вот любить…?
У нас еще одна причина-то, почему мы «бомжей» побаиваемся, в том и заключается, что если мимо проходишь, можно и не заметить, но если в лицо им посмотреть, в глаза заглянуть, то мало у кого, мне кажется, сердце не кольнет, и от этого тоже страшно.
Они ж люди, со своей болью каждый. А мы говорим, зачем живут на свете? Может, затем и живут, чтоб в ком-то из нас хоть маленькое семечко сочувствия посеять. Но мы презираем их, не надо нам этого.
Не все и не всегда, конечно. Находятся те, кто в каждом из них – замызганном, опухшем, странном – видит человека. И любит его. Так, например, четыре года назад, также в крещенские деньки, появилось народное православное движение «Курский вокзал. Бездомные дети». Появилось потому, что нашлось несколько человек, которые заглянули в глаза каким-то брошенным, никому не нужным, грязным ребятам, болтающимся возле вокзала. И вот уже четыре года шесть раз в неделю они ходят к тем, кого мы привыкли не замечать. Потому что там, на улице, люди, а любому человеку и помощь нужна, и внимание.
Эти волонтеры у меня восторг вызывают, а для них это норма жизни – они просто не могут иначе. Слова всякие про то, что они добрые, неравнодушные, не подходят. Что-то другое. Потому что я знаю много добрых и неравнодушных людей, которые говорят: «фу, бомжи, терпеть не могу».
У «курских» это именно когда в любом человеке видишь образ и подобие Божие. И вот в этом с лицом от побоев синим, и в этом опухшем от водки, и в этом в грязь упавшем тоже – попранный, запачканный, но образ Божий. Вот она, любовь-то.
А боятся ли? Наверное. Заразиться, испачкаться, обворованным быть (что уж говорить, всякое от бездомных ожидать можно), естественно, никто не хочет. Поэтому правила есть – гигиены и поведения. Но они ведь и любят.
А везде как? Мы на бездомных исподлобья глядим, они на нас испуганно косятся. Все всех боятся. И никто никого не любит.