Студийский монастырь и древняя Русь

(Из истории русско-византийских церковных связей)

Перейти на главную страницу журнала «Альфа и Омега»

Влияние Византии на процесс христианизации Руси проявлялось во всех сферах жизни. По словам исследователя, “Древняя Русь <…> восприняла всю византийскую культуру как непосредственный источник и фундамент, на котором и стала воздвигать здание своей культуры”¹.

Обзор истории Студийской обители

Особое место в этом процессе принадлежало Студийскому монастырю святого Иоанна Предтечи, основанному в Константинополе около 463 г. при патриархе Константинопольском Геннадии (458–471) и императоре Льве Великом (457–474). Этот самый известный в истории Византии монастырь получил название “Студийского” по имени своего основателя — патриция и консула Романа Студиона, прибывшего в Константинополь из Рима в 454 году^².

Обитель была основана вне стен Константинополя; по её храму, воздвигнутому в честь святого Иоанна Предтечи, ближайшие ворота городской стены первоначально назывались воротами Иоанна Предтечи^³. Монастырь был расположен на берегу Пропонтиды в юго-западной части города; от Большого дворца по прямой до него было около четырёх километров^⁴.

С давних времён Студийская обитель была под непосредственным покровительством императоров. Студийские настоятели принимали активное участие в церковных делах; их имена занимали почётное место в грамотах и правительственных актах^⁵. Настоятель Студийского монастыря издревле считался первым из всех игуменов; ему усвоялось звание архимандрита и протосинкелла, что было даровано настоятелям лишь наиболее знаменитых византийских монастырей^⁶. Поскольку монастырь располагался сравнительно недалеко от дворца, он был особенно часто посещаем императорами. Императоры ежегодно присутствовали за богослужением 29 августа, в день усекновения главы святого Иоанна Предтечи^⁷. В конце VIII века в Студийском монастыре уже насчитывалось около 700 насельников; к этому времени обитель обладала большим духовным авторитетом и влиянием. В 790 г. студийские насельники активно протестовали против распоряжения императора Константина VI (780–797) об избрании на патриарший престол Никифора, заявив, что “не должно от мирян непосредственно возвышаться до епископства”^⁸; они порвали отношения с патриархом Никифором.

Период VIII–IХ вв. был временем высокого подъёма народных движений в Византии. Одним из самых крупных восстаний против императорской власти руководил Фома Славянин. Три года (821–823) длилась его борьба с правительством Льва V (813–820), а затем Михаила II (820–829). В рядах восставших были и воины из славянских общин, боровшихся против византийского ига и за возврат утраченной ими свободы и независимости^⁹. В декабре 821 г. восставшие осадили Константинополь, но силы противоборствующих сторон были примерно равны, и военные действия могли бы привести лишь к бессмысленному кровопролитию. Студийская обитель выступила за мирное разрешение вопроса; один из её насельников участвовал в переговорах в качестве посредника, в результате чего Константинополь был избавлен от ненужных жертв^¹⁰.

Расцвет Студийского монастыря пришёлся на годы игуменства в нём преподобного Феодора Студита (759–826). Будучи настоятелем этой древней обители с 798/99 по 826 гг., преподобный Феодор постоянно выступал за идею свободы и независимости Константинопольской Церкви от императорской власти. Известно, что со времён вступления на императорский престол Льва III Исавра (717–740) в Константинопольской Церкви начался период иконоборчества или, точнее, — борьбы между иконоборчеством и иконопочитанием. Студийский монастырь стал оплотом иконопочитания, за что и подвергался гонениям со стороны императорской власти. При императоре Константине V Копрониме (740–775) монахи были изгнаны из Студийской обители, она лишилась императорского покровительства, её святыни и иконы были осквернены иконоборцами. Но храм и другие монастырские здания уцелели, и когда иконоборческие гонения ослабли, монахи снова стали возвращаться в Константинополь. Студийский монастырь вновь начал населяться, но когда сюда прибыл преподобный Феодор Студит, общее число иноков здесь ещё не превышало 12 человек^¹¹.

В период иконоборчества большая часть столичного монашества, в том числе и многие студиты, была вынуждена бежать из Константинополя; одним из направлений эмиграции была Таврика — области Боспора, Херсонеса, Никопсиса по направлению к низменной Готии, то есть юго-западного Крыма^¹². Ко второй половине VIII в. относится возникновение ряда пещерных монастырей в юго-западном нагорье Крыма^¹³.

Прибывшие в Таврику в конце VIII — начале IX вв. монахи-иконопочитатели своим духовным наставником считали преподобного Феодора Студита. Об этом свидетельствует, например, направленное в 821 г. преподобным Феодором “письмо к епископам, сосланным ради Христа в Херсонес”^¹⁴. “Прибыв туда, — писал Преподобный, — вы явились светильниками для находившихся во мраке и заблуждении жизни, руководителями слепых, учителями добродетели, проповедниками благочестия”^¹⁵. Преподобный Феодор Студит обращается с напутствиями и к отправляющимся в Крым монахам^¹⁶. Таковы были связи Студийской обители с теми землями, где позднее довелось побывать святому равноапостольному князю Владимиру, просветителю Киевской Руси, которые спустя почти тысячелетие вошли в состав Российского государства.

В период ослабления иконоборческих гонений Студийский монастырь трудами преподобного Феодора быстро возрождался; были годы, когда здесь подвизалось около тысячи насельников. Сам же преподобный Феодор неоднократно подвергался ссылкам и гонениям. Ему пришлось жить вдали от Студийской обители — на о. Халки, и лишь смерть императора Никифора в 811 г. принесла ему временное облегчение. Затем последовала очередная ссылка в Малую Азию и, наконец, смерть в изгнании на Проти — одном из Принцевых островов в 826 году.

В 842 г. в Константинопольской Церкви окончательно восторжествовало иконопочитание; имя преподобного Феодора Студита — активного противника иконоборчества — заняло одно из почётных мест в сонме святых Православного Востока. В 844 г. его останки были перенесены в Студийскую обитель и, сопровождаемые торжественным шествием многочисленной братии, были положены в гробнице рядом с телом его брата — Иосифа, архиепископа Солунского (ум. в 825 г.), который также скончался в изгнании^¹⁷.

После 842 года, при императоре Михаиле III (842–867), в Константинополь начали возвращаться ближайшие ученики преподобного Феодора Студита. Один из них, преподобный Навкратий, стал игуменом в Студийском монастыре, и для обители снова наступило время расцвета. Монастырь продолжал процветать и при преемниках преподобного Навкратия (ск. в 848 г.) — Николае Студите и Софронии, трудами которых число братии по-прежнему увеличивалось^¹⁸. Влияние столичного монашества с этого времени стало постоянно возрастать: с 842 по 1204 гг. из 43-х Константинопольских патриархов 26 вышли из монастырей, причём среди них Антоний III (974–979) и Алексей IV (1025–1043) — из Студийской обители.

Студийский монастырь по-прежнему был вовлечён в общественно-политические события; как отмечал профессор Санкт-Петербургской Духовной академии Н. А. Скабаланович (1848–1918), “лица, удалявшиеся или удаляемые со сцены, если они до тех пор занимали высокое общественное положение или обладали большим богатством, поступали обыкновенно в знаменитый Студийский монастырь, находившийся в самом Константинополе. Цари считали этот монастырь самым приличным для себя местом после удаления с трона: Михаил V Калафат (1041–1042) искал в нём убежища, был в нём пострижен и только после ослепления насильно сослан в монастырь Элегмон; Исаак Комнин (Исаак I, 1057–1059 — а. А.) после отречения от престола и пострижения в монашество тоже нашёл приют в Студийском монастыре, где пробыл последнее время своей жизни; Михаил Парапинак (Михаил VII Дука, 1071–1078 — а. А.), вытесненный с престола Вотаниатом (Никифор III, 1078–1081 — а. А.), был отправлен после пострижения в Студийский монастырь и только впоследствии, после рукоположения в митрополиты, стал проживать в монастыре Мануила”^¹⁹.

Студийскому монастырю из века в век императорская семья поручала воспитание своих детей мужского пола. Так, сыновья императора Мануила I Комнина (1143–1180) Исаакий и Иоанн были отданы в Студийскую обитель на воспитание, “чтобы поучались добродетели подражанием жизни отличных мужей”^²⁰.

В домонгольскую эпоху русские паломники часто посещали Константинополь на пути в Святую Землю. Этому способствовало и укрепление русско-византийских государственных отношений, в частности, брак наследника византийского престола Алексея Комнина с дочерью киевского князя Мстислава (1125–1132); по сообщению Воскресенской летописи, “дщи Мстиславля ведена бысть во грекы за царевича”^²¹.

“Хождения” в Святую Землю после принятия христианства на Руси были основной формой путешествий русских на Восток. Рассказы паломников о Константинополе, Византии и Палестине начиная с XII века включались в русские летописи. Уже в ХI–ХII вв. в Константинополе существовал особый русский квартал (“обол”), в котором жили купцы, приезжавшие с Руси. Русские паломники издавна считали Студийский монастырь одной из самых больших святынь Царьграда: в нём хранились мощи святого Иоанна Крестителя, там находилась гробница преподобного Феодора Студита, который являлся для русских иноков идеалом исповедника веры, хранителя канонов и устроителя монашеского общежития. Поэтому в своих записях о “хождениях” русские паломники уделяли большое внимание и Студийскому монастырю.

В 1200 году один из русских паломников, архиепископ Новгородский Антоний, поклонялся в Студийском монастыре мощам святого Иоанна Крестителя и был у гробницы преподобного Феодора Студита. Записки Антония Новгородца о Студийском монастыре представляют большой интерес, поскольку уже в 1204 году Константинополь был разрушен крестоносцами. Русский паломник перечисляет святыни, увиденные им в Студийской обители: “Верх святаго Иоанна Крестителя главы его и перси и перст его и зуб лежат в Студийском монастыри у святаго Феодора; ту же лежат святый Феодор и брат его Иосиф, Селунский епископ, в монастыри Студиском во едином гробе <…> ту же и глава Захарии пророка и святаго Вавилы и иных святых мощи и лице святаго Иоанна Крестителя”^²².

Архиепископ Антоний сообщает также и о ежегодной монастырской традиции, связанной с памятью преподобного Феодора Студита: “Свитку же святаго Феодора, яже была от тела, в ней же мучен бысть, возлагают ея на гроб его на праздник его”^²³.

XIII век оказался временем поражения и Византии, и Руси, одной — крестоносцами, другой — татаро-монголами. При взятии Константинополя крестоносцами в 1204 году Студийский монастырь сильно пострадал. В числе прочих святынь крестоносцы похитили из обители и ту часть главы святого Иоанна Предтечи, которая хранилась в монастырском храме^²⁴. После нашествия крестоносцев территория Студийского монастыря превратилась в пустырь, заросла травой и служила пастбищем для скота. Студийские монахи нашли убежище в Манганском монастыре близ Большого дворца в Константинополе^²⁵.

Монастырь оставался в запустении в течение всего периода существования Латино-Константинопольской империи (1204–1261 гг.) и был снова восстановлен лишь в 1293 г. Константином Порфирогенитом (Багрянородным), братом императора Андроника II (Палеолога (1282–1328)^²⁶. Вплоть до падения Константинополя в 1453 году укреплялись и расширялись связи древнего центра византийской образованности с русскими княжествами.

Среди путешествий русских паломников в Царьград выделяются хождения новгородцев. Как в политическом, так и в церковном отношении Новгород, в силу общего уклада своей жизни, проявлял стремление к самобытности и самостоятельности, стремясь стать в прямые непосредственные отношения с Царьградом и его церковной иерархией. К числу свидетельств о таких хождениях относится описание Константинополя начала XIV в., принадлежащее перу новгородского автора. В рукописи под названием “Сказание о святых местех, о Констянтинеграде и о святых мощех” (ГИМ. Собр. Забелина. № 416. Л. 409–424 об.; в сборнике середины XVI в.) упоминается про “манастырь, рекомыи Студия: есть в том манастыри два тела нетленных: святыи Сава и святаа Соломонида, лежат на левой стороне в куте”^²⁷.

Русские христиане постоянно подвизались в Константинополе; наиболее ярко это отражено в Никоновской летописи, где под 1389 г. сообщается о посещении Царьграда русским митрополитом Пименом. Как отмечал один из паломников, находившихся в свите митрополита, “поидохом в монастырь святаго Иоанна, иже глаголется греческим языком Продром, русским же глаголется Предтеча; и ту поклонихомся и целовахом, и упокоиша нас добре тамо живущая русь”^²⁸.

В свою очередь, монахи из Константинополя приходили в русские земли и обосновывались здесь на временное или постоянное жительство; в самой Москве уже в XIV в. существовал греческий монастырь “Никола Старый”^²⁹. Можно предположить, что в этом монастыре подвизались и выходцы из Студийской обители.

О святых мощах, хранившихся в Студийской обители, сообщал Стефан Новгородец, посетивший Константинополь во время своего паломничества в 1348–49 гг. “В монастыре Студийском быхом и целовахом тело святого Саввы, — пишет он. — Ту лежит Феодор Студийский”^³⁰. Это описание святынь, хранившихся в Студийской обители, дополняет дьяк Александр, побывавший в Царьграде в конце XIV века: “Во Студийском монастыре святаго Феодора, — писал он, — есть миро от святаго великомученика Димитрия и мощей святых много”^³¹.

Около середины XIV века Россия (по преимуществу Северо-Восточная) начала более деятельно развивать отношения с Византией. Число русских паломников значительно увеличилось. Следствием усиления связей Северо-Восточной Руси с Византией были династические браки: сначала вышла замуж за сына императора Мануила дочь великого князя Василия Дмитриевича Анна (в 1414 г.), а потом Иван III (1462–1505) женился на Софье Палеолог. Русские паломники оставили ряд сообщений и о Студийской обители.

Особенно тесные связи установились между Студийским и Троице-Сергиевым монастырями. В 1419 г. один из насельников Троице-Сергиева монастыря — Зосима — на пути в Святую Землю посетил Константинополь; в своих записках он перечисляет священные реликвии, хранившиеся в то время в Студийском монастыре: “Ту стоит монастырь великий Студийский: ту лежит Евфимий патриарх; и ту миро Дмитриево в раце стоит, близ врат Студийских”^³².

Русские паломники и в дальнейшем посещали Константинополь и подолгу жили там; один из них, Нестор Искандер, составил обстоятельный рассказ о взятии Константинополя турками в 1453 году, поскольку он был очевидцем этого события^³³. 30 мая 1453 г. султан Мухаммед II совершил торжественный въезд в столицу покорённой Византии и приказал обратить в мечеть храм святой Софии. Падение Константинополя отразилось на судьбе многих других древних христианских храмов, в том числе и Студийской базилики.

На Руси о падении Константинополя стало известно от греков, бежавших из разрушенной столицы бывшей Византийской империи. В окружном послании Московского митрополита Ионы (1448–1461) ко всем русским православным христианам сообщалось: “Человек христианин православный, по имени Димитрий, гречин, пришёл до нас от великого Православия, от великого того царствующего Константина града, и поведал нам, что попущением Божиим, грех ради наших, тот, от толиких лет, никем не взятый и Богом хранимый Константиноград, взяли безбожные турки, святые Божии церкви и монастыри разорили и святые мощи сожгли, старцев и стариц, иноков и инокинь, и весь греческий род, многолетных мечу и огню предали, а юных и младых в плен отвели”^³⁴.

А вскоре на Руси стало известно и о том, что ряд древних христианских храмов Константинополя турки обратили в мечети. Об этом, в частности, сообщалось в послании великого князя Ивана III к Новгородскому архиепископу Ионе (1458–1470): “…большие церкви Божии соборные турецкий царь в мизгити (мечети — а. А.) починил; а которые церкви оставил патреярху, на тех крестов нет, ни звону у них нет, поют без звону”^³⁵.

Судьба опустевшей Студийской обители была решена после вступления на престол в 1481 г. сына Мухаммеда II — султана Баязида II (1446–1512). Воспитатель султана Баязида — эмир Ахор Ильяс — обратил церковь святого Иоанна Предтечи в мечеть^³⁶. Эмир Ахор в это время был начальником царских конюшен; он предоставил в пользу мечети доходы от ряда других зданий^³⁷. С тех пор древняя монастырская базилика стала называться Эмир-Ахор-джамиси (или Имрахор-джами)^³⁸.

Уничтожение турками Византийской империи не привело к гибели христианской культуры, потому что остался народ — носитель этой культуры, которая продолжала жить во взаимодействии с духовной культурой других народов. Древняя Русь, как и другие государства, получившие духовное просвещение из Византии, бережно сохраняла византийское христианское наследие, неотъемлемой частью которого были духовные традиции Студийской обители.

Студийский устав

Традиции Студийского монастыря оказали большое влияние на формирование монашеской и общецерковной жизни древней Руси. В те годы, когда Студийским монастырём управлял преподобный Феодор, здесь был составлен Студийский монастырский устав, который первоначально имел лишь местное значение. Обитель насчитывала тогда в своих стенах около 1000 иноков, и согласно уставу для каждого из насельников указывались его ежедневные послушания.

В деле упорядочения монашеской жизни Православного Востока преподобный Феодор был продолжателем традиций святителя Василия Великого. По оценке одного из западных исследователей, “все правила Афона, Студийского монастыря и других монастырей Востока от V до IX века опираются на правила святителя Василия Великого <…> (Однако) устав эпитимий, столь необходимый в монастыре, не имеет в творениях святителя Василия той подробности, которую позже сообщили ему другие законодатели: Иоанн Постник, святой Онисифор и особенно святой Феодор Студит”^³⁹.

Постепенно правилами Студийского монастыря стали руководствоваться многие другие монастыри Востока, поскольку преподобный Феодор Студит усовершенствовал общежительный (киновийный) устав применительно к условиям своего времени. “Преподобный Феодор Студит в своём уставе объединил монастырскую практику Константинополя и Иерусалима, установил внутреннюю связь между киновиями Византии и Святой земли, создал до известной степени общий типик для всего греко-восточного монашества”^⁴⁰, — отмечал один из русских авторов в начале ХХ столетия.

В течение нескольких десятилетий после кончины преподобного Феодора Студита (826) в его уставе не было значительных изменений. Константинопольский патриарх Мефодий (842–846) одобрил и утвердил этот устав, а его преемник патриарх Игнатий (846–877) основал на Принцевых островах несколько монастырей на началах Студийского устава^⁴¹. В дальнейшем Студийский устав, дополненный и видоизменённый в некоторых деталях, вошёл в общее употребление в Константинопольской Церкви и в зависевших от неё церковных областях. Это произошло в годы правления патриарха Константинопольского Алексия IV Студита (1025–1043), который был призван на патриарший престол с должности экклезиарха (главного блюстителя храма) Студийского монастыря^⁴².

Патриарх Алексий основал в Константинополе монастырь в честь Успения Божией Матери, насельники которого руководствовались видоизменённым Студийским уставом в “алексиевской” редакции^⁴³. В конце XI в. Константинопольский патриарх Николай Грамматик особенно активно настаивал на соблюдении Студийского устава^⁴⁴. Студийский устав был принят не только в Константинопольском Патриархате и некоторых областях Малой Азии; из Константинополя он перешёл на Афон, в южную Италию, а вскоре был введён и в русских монастырях.

Студийский устав входил в церковную жизнь Киевской Руси постепенно. Можно предполагать, что полного славянского перевода Студийского устава до XI в. на Руси не существовало, а были переведены лишь некоторые наиболее необходимые сведения в виде прибавления к другим богослужебным книгам — Октоиху, Минеям, Триоди и Часослову^⁴⁵. Под 1051 г. в Лаврентьевской летописи помещено “Сказание о начале Печерского монастыря”. Там отмечено, что преподобный Феодосий (†1074 г.), один из основателей иночества на Руси, ввёл в своей обители устав Студийского монастыря, который он списал у чернеца Михаила, монаха этого монастыря, прибывшего в Киев с митрополитом Георгием^⁴⁶.

Можно думать, что в это время были переписаны лишь какие-то фрагменты Студийского устава, поскольку в 1062 г. преподобный Феодосий послал (как отмечено в его “Житии”, написанном преподобным Нестором Летописцем) в Константинополь к проживавшему в Студийском монастыре иноку Киево-Печерской обители Ефрему каженику (скопцу) одного из монахов с просьбой “да весь Устав Студийского монастыря, списав (то есть переложив, переведя — а. А.) принесёт ему”^⁴⁷. Выражение “весь устав” показывает, что здесь речь шла не об извлечении из Студийского устава только лишь правил монастырской жизни, но о полном его списке. Ефрем незамедлительно исполнил просьбу преподобного Феодосия: он осуществил первый полный перевод на славянский язык Студийского устава и отправил его в Киев, где он вскоре был введён в обиходное употребление. “Приим же его (то есть полный текст Студийского устава — а. А.), — повествует летописец, — отец наш Феодосий повеле почести перед братиею и оттоле начат в своем монастыре вся строити по уставу святого монастыря Студийского”^⁴⁸. Отсюда Студийский устав быстро разошёлся в списках по всей Киевской Руси и был принят в других монастырях.

До настоящего времени дошла рукопись XII в., содержащая славянский перевод Студийского устава в “алексиевской редакции”; в отечественных рукописных собраниях имеется также несколько подобных списков XIII в.^⁴⁹. Древнейший список XII в. имеет следующее заглавие: “Уставник <…> уставлен убо не по писанию в монастыри Студийстем преподобным отцем нашим исповедником Феодором, предан же писанием от Алексея святаго и вселенскаго патриарха в поставленным им монастыри во имя Божественныя Матери”^⁵⁰.

То обстоятельство, что Студийский устав был введён преподобным Феодосием на Руси в середине XI века — в годы, когда уже имелся “алексиевский” вариант этого устава, даёт основание соглашаться с мнением русского исследователя, высказанным им в начале ХХ столетия: “Не зная другого письменного устава Студийского, и находя сей (алексиевский — а. А.) устав в русском списке XII в., мы имеем полное основание думать, что именно этот устав введён Феодосием в монастыре Печерском”^⁵¹.

Но в данном случае важно то, что как видоизменённый, так и первоначальный устав имеет тесную связь со Студийским монастырём, поскольку патриарх Алексий был выходцем из этой обители. О повсеместном следовании правилам Студийского устава в XIII в. свидетельствует древний рукописный памятник, содержащий “Ответы Константинопольского патриаршего собора на вопросы Сарайского епископа Феогноста” (1276 г.). На вопрос: “Аще не будет епископа во граде, лзе (можно) ли игумену крест въздвизати?” был дан следующий ответ: “Сего не бранят канони святаго Феодора Студийского”^⁵².

В середине XIV в. Студийский устав по-прежнему имел широкое употребление на Руси. Это явствует из записок Стефана Новгородца (1348/49 гг.), который сообщает, что из Студийского монастыря “на Русь посылали много книг: Устав, Триоди и иные книги”^⁵³. Характерно, что, говоря о Студийском уставе, новгородский паломник не даёт дополнительных объяснений, предполагая в русских читателях осведомлённых и образованных людей.

Текст Студийского устава был хорошо знаком русскому паломнику; можно даже предположить, что он мог читать его по древнейшему известному на сегодня славянскому списку XII в. (ГИМ. Синод. собр. № 330)^⁵⁴. Эта рукопись была написана в Новгороде и принадлежала Благовещенскому монастырю, основанному в 1170 г.; этот монастырь находился на левом берегу р. Волхов у озера Мячина и существовал до 1786 г. В 1652 г. этот список Студийского устава вместе с большим числом других книг был перевезён патриархом Никоном из Новгорода в Москву в Патриаршую библиотеку^⁵⁵.

Студийский устав был во всеобщем употреблении на Руси до самого начала XV в., и только с этого времени он стал постепенно заменяться Иерусалимским уставом святого Саввы. Это видно, например, из содержания “Повинной” Феодосия, архиепископа Ростовского, по случаю неправильного разрешения им поста в навечерие праздника Богоявления (1455 г.). В тексте этого интересного канонического документа имеется ссылка уже не только на Студийский устав, но и на правила, содержащиеся также “в святых уставех Иерусалимском же и в Святыя Горы <…> и в прочих иных уставех писанное”^⁵⁶.

Но у русских христиан сохранялось благоговейное отношение к древним византийским традициям; это выражалось, в частности, в том, что Студийский устав по-прежнему переписывался. Об этом свидетельствуют его списки, относящиеся к XV в. Авторитет Студийской обители был по-прежнему высок на Руси и в следующем, XVI столетии. Известно, что на Московском поместном соборе 1503 г. был поднят вопрос о монастырском землевладении. Великий князь Иван III настаивал на секуляризации церковных земель, в то время как игумен Троице-Сергиева монастыря Серапион и игумен Волоцкий Иосиф выступали за сохранение монастырских вотчин. Отстаивая свои позиции, сторонники церковного землевладения в 1505 г. подали Ивану III документ под названием “Вено Константиново”, где приводились свидетельства в пользу монастырских владельческих прав и, в частности, указывалось, что “Феодор Студийскый села имел”^⁵⁷. Этот и ряд подобных исторических примеров помогли отстоять монастырские земли, и Иван III не решился на проведение секуляризации.

В заключение следует отметить, что в некоторых русских монастырях студийские традиции сохранялись и после XV столетия. По словам святителя Димитрия Ростовского (1651–1709), в России были монастыри, которые соблюдали Студийский устав и в его время^⁵⁸.

Рукописные традиции Студийского монастыря

Студийский монастырь издавна был крупным духовным и культурным центром византийской образованности. Здесь имелась школа писцов, где книги переписывались не только для нужд обители, но расходились далеко за её пределами. В период игуменства преподобного Феодора Студита обитель переживала годы своего расцвета. В Студийском уставе имелся специальный раздел, регламентировавший порядок работы в скриптории. Устав предполагал наличие относительно крупной мастерской, где было несколько переписчиков, работу которых организовывал старейшина. Все каллиграфы студийского скриптория были поставлены под начало одного из них, который назывался протокаллиграфом. Его обязанностью было приготовлять пергамен и назначать каждому переписчику работу. На труд переписчиков преподобный Феодор Студит смотрел как на молитву, как на проповедование, как на молчаливое распространение слова Божия^⁵⁹.

На переписчиках лежала большая ответственность, о чём свидетельствуют епитимьи, налагавшиеся на тех из них, которые допускали в работе небрежение. Если каллиграф “не соблюдает параллельности линий, ударений и знаков препинания, то (налагается епитимия) в 30 и 100 поклонов, — постановил преподобный Феодор Студит. — Если кто пропустит из написанного в книге, с которой переписывает, тот должен быть отлучён на три дня”^⁶⁰.

Сам преподобный Феодор лично давал пример монахам, находя время заниматься перепиской книг. Биограф преподобного Феодора, упомянув о его трудах в этой области, сообщает, что в Студийском монастыре долгое время после кончины знаменитого игумена сохранялись некоторые манускрипты, написанные его рукой: “Из этих книг некоторые сохраняются у нас и доселе, как драгоценные и достойные всякого уважения”^⁶¹. То же самое сообщалось в тексте одной из древнерусских пергаменных рукописей XII в., содержащей житие преподобного Феодора в переводе с греческого. Здесь говорилось о том, что преподобный Феодор “рукама книгы пиша и свой труд рукодельный нося учеником. От нихъже и некыя книгы и еще суть у нас его рукою писана добра суть полезна”^⁶².

Среди выдающихся каллиграфов Студийского монастыря был и ученик преподобного Феодора — Николай Исповедник (793–868). Он сопровождал своего учителя в изгнание в Метопу, а затем провёл с ним тяжёлые годы в монастырях в Воните и Смирне. Он переписывал письма преподобного Феодора в целях их сохранения. В одном из греческих житийных списков отмечается, что Николай Студит “сделался скорописцем, чем обратил на себя внимание многих”. Позднее он был рукоположен во пресвитера, но продолжал переписывать книги “с такой быстротой, с какой бегал Асаил (см. 2 Цар 2:18 — а. А.)”^⁶³. По оценке одного из отечественных авторов, “Студийский скрипторий в IX веке был одним из крупнейших в Константинополе, с собственными прочными традициями в приёмах изготовления и оформления рукописной книги и своей школы письма, имевшей тесные связи с другими столичными школами”^⁶⁴.

Деятельность Студийского скриптория успешно продолжалась и в дальнейшем. Устав патриарха Константинопольского Алексия IV (1025–1043), выходца из Студийской обители, предписывал монахам “к божественным прилежати писанием”^⁶⁵. В Константинополе имелись скриптории и при других монастырях, где активно трудились переписчики рукописей^⁶⁶. Но к XI столетию ведущим среди них стал скрипторий Студийского монастыря, где сложились прочные традиции.

Переписчикам Студийского монастыря принадлежит большая заслуга в формировании минускульного письма. Пришедший на смену унциальному письму, новый почерк — минускул, отличался от прежнего многими преимуществами. Будучи связным письмом, он позволял каллиграфу быстрее чертить литеры, занимая меньше места, чем при унциале^⁶⁷. По словам В. Д. Лихачёвой, “Студийский скрипторий оказывал большое влияние на художественную жизнь Константинополя XI в. Произведения, созданные в нём в эти годы, служили образцом не только в Византии, а также и в других странах даже через несколько веков по их создании”^⁶⁸. Греческий минускул оказал существенное влияние на приёмы изготовления и оформления русских рукописей^⁶⁹. Манускрипты Студийского монастыря служили образцами для русских, грузинских, болгарских переписчиков и миниатюристов^⁷⁰.

Об усилении духовных и культурных связей Студийского монастыря с Русью в XIV веке свидетельствует описание путешествия Стефана Новгородца, который посетил Константинополь в 1348–49 гг. Это время падает на период наиболее оживлённых связей Руси с Византией. После некоторого ослабления взаимных связей вследствие разгрома Руси татарами и временного господства крестоносцев в Царьграде связи эти возобновились с новой силой. Стефан Новгородец сообщает, что встретил в Студийском монастыре новгородцев Ивана и Добрилу, которые жили там, “списаючи от книг Святаго Писания, зане убо искусни были зело книжному списанию”^⁷¹. Имеется ряд данных, свидетельствующих о том, что в Константинополе в XIV в. жили колонии русских монахов, трудившихся над переводами и переписыванием книг.

В Студийском монастыре плодотворно потрудился митрополит Киприан (1376–1406), в 1389 г. ставший во главе Русской Церкви. Во время двукратного посещения Константинополя митрополит Киприан переписал Лествицу преподобного Иоанна Лествичника, и эта рукопись дошла до нашего времени (РГБ. Ф. 173. Собр. МДА. Фонд. № 152). Помета, сделанная им на одном из листов рукописи, гласит: “В лето 6895 (1387), априллия 24, съвръшишися сия книги в Студийской обители Киприаном, смиренным митрополитом Кыевскым и всея Руси”^⁷².

Можно предполагать, что митрополит Киприан при отправлении на Русь захватил с собой ряд греческих рукописей из Студийской обители; это косвенно подтверждается летописным сообщением, согласно которому, обосновавшись в Голенищеве под Москвой, он “многия святыя книги с греческаго языка на русьский язык преложи и довольна списания к пользе нам остави”^⁷³.

В Студийском монастыре в 1387–1395 гг. подвизался и игумен Серпуховского Высоцкого монастыря Афанасий. До нашего времени в позднем славянском списке дошёл “Сборник житий и поучений”, в котором сохранилась помета оригинала, написанного в 1392 г. в Константинополе, “в царстей обители святейшего <…> Крестителя Ивана (то есть в Студийском монастыре — а. А.)”, по благословению “честнейшаго во иноцех кир Афанасия, бывшего прежде стадохранителем общему житию <…> в монастыри, иже именуется на Высоком”^⁷⁴. Из Студийского монастыря могли быть привезены в Серпуховскую обитель и другие книги, написанные Афанасием Высоцким в Константинополе. Так, автор жития преподобного Афанасия упоминает о том, что книги, “писанные рукою преподобного Афанасия, хранятся в Высоцком монастыре до сего дня”^⁷⁵.

И в дальнейшем на Русь из Студийского монастыря посылали много книг; имеются сведения об одной рукописи, помеченной как дар игумена Студийской обители русскому царю^⁷⁶.

Рукописные традиции Студийского скриптория влияли на оформление древнерусских рукописей. К 1397 г. относится самая ранняя древнерусская Псалтирь, украшенная миниатюрами на полях; это Киевская Псалтирь (РНБ, ОЛДП, F 6), написанная протодиаконом Спиридонием. Почти каждый из листов кодекса иллюстрирован маргинальными миниатюрами (всего их около 300). Миниатюры Киевской Псалтири были выполнены художником, хорошо знакомым с искусством Византии. Об этом можно судить по тому, что многие из изображений имеют греческие надписи. Одной из особенностей иконографии Киевской Псалтири следует считать отражение иконоборческих событий, имевших место в Византии в период 726–843 гг.

Студийский монастырь в эти годы являлся почти единственным центром духовного противостояния иконоборчеству. Это обстоятельство позволило В. Д. Лихачёвой при скрупулёзном анализе древней рукописи сделать предположение о том, что миниатюры Киевской Псалтири “были созданы на Руси в конце XIV в. по студийским образцам конца XI века”^⁷⁷ и что “перед глазами миниатюриста был греческий образец, может быть, рукопись Псалтири, написанной в Студийском монастыре Константинополя”^⁷⁸.

Студийские рукописи в отечественных книгохранилищах

Падение Константинополя повлекло за собой упразднение Студийской обители и её скриптория. Очевидец падения Византийской империи, летописец Дука (ок. 1400 — ок. 1462) с прискорбием сообщает о том, что турки при разграблении города “продавали за одну мелкую монету десять рукописей платоновых, аристотелевых, богословских и других”^⁷⁹. Но всё же часть студийского рукописного наследия дошла до настоящего времени. На сегодняшний день в крупнейших европейских книгохранилищах имеется 12 рукописных сборников IX в., вышедших из скриптория Студийской обители^⁸⁰. Известен также ряд студийских рукописей более позднего времени: Псалтирь 1066 г. (Брит. музей, Аdd. 19352), написанная в Студийском монастыре по заказу настоятеля и синкелла этой обители Феодора; Евангелие XI в. (Парижская нац. библиотека, gr. 74) и некоторые другие^⁸¹.

Благодаря усилиям русских исследователей отечественные рукописные собрания также располагают древними манускриптами, вышедшими из-под пера студитов-переписчиков. В первую очередь следует сказать о “Порфирьевском Евангелии”, поступившем в императорскую Публичную библиотеку (ныне — РНБ, Петербург) в числе рукописного собрания епископа Порфирия (Успенского) (1808–1885), выдающегося представителя Русской Православной Церкви, в течение многих лет подвизавшегося на Ближнем Востоке. Епископ Порфирий вывез эту рукопись в 1884 г. из монастыря святого Саввы Освящённого в Палестине.

Это Четвероевангелие (РНБ, греч. 219) было переписано в Студийском монастыре ближайшим учеником и соратником преподобного Феодора Студита — Николаем Исповедником^⁸². На одном из листов этого кодекса (Л. 344 recto, 344 versо) Николай Исповедник оставил свой автограф и обозначил дату окончания рукописи — 5 мая 835 г.^⁸³. Это первая древнейшая точно датированная рукопись, текст которой написан минускулом.

Рукописи Студийского скриптория распространялись по всему православному Востоку. Одну из них епископ Порфирий (Успенский) обнаружил в книгохранилище Синайского монастыря (№ 356 (319)). Часть этой рукописи (находящаяся ныне в РНБ, греч., № 327) содержит сочинение Дионисия Ареопагита “О небесной иерархии” со схолиями преподобного Максима. На рукописи имеется помета епископа Порфирия с указанием, что данная рукопись изготовлена в 1048 г. при игумене Студийского монастыря Михаиле^⁸⁴.

Студийские рукописи привозились на Русь особенно часто в XIV веке, причём не только современные, но и созданные ещё в XI веке. Здесь их копировали, высоко ценя почитаемые образцы. Быть может, одна из них хранилась в рукописном собрании С.-Петербургской Духовной академии, откуда она впоследствии поступила в Государственную Публичную библиотеку. Это пергаменная минускульная рукопись XI в. (РНБ, собр. СПбДА, Б II, № 11), содержащая Житие преподобного Феодора Студита и его беседы^⁸⁵.

Особенно плодотворной для пополнения русских рукописных собраний была поездка на православный Восток Арсения Суханова, предпринятая им в середине XVII в. Среди многих книг, пожертвованных для России насельниками афонских монастырей, 2 рукописи имели студийское происхождение. Это послания Апостолов с толкованиями (IX в.) (ГИМ, № 93) из Дионисиата^⁸⁶ и “Аскетикон” святителя Василия Великого (880 г.) (ГИМ, № 117) из Ватопедского монастыря^⁸⁷. Обе рукописи были привезены в Москву в 1655 году.

В отечественных книгохранилищах имеются и другие константинопольские манускрипты, но их более детальная атрибуция затруднена тем, что после падения Византийской империи (1453 г.) они в своём большинстве потеряли связь с теми монастырями, для которых и в которых создавались, и в течение многих веков перемещались по разным странам. Тем не менее по косвенным данным среди них можно выделить те, которые предположительно были созданы в Студийском монастыре. Так, по мнению В. Д. Лихачёвой, в Студийском монастыре в первой половине IX в. могла быть исполнена Псалтирь, которая по фамилии своего бывшего владельца называется Хлудовской (ГИМ, 129 д)^⁸⁸. Эта рукопись с многочисленными миниатюрами на полях была вывезена русским учёным-славистом В. И. Григоровичем в 1847 г. с Афона, а к А. И. Хлудову (1818–1882) перешла из собрания А. И. Лобкова^⁸⁹.

Большинство исследователей хотели связать Хлудовскую Псалтирь со Студийским монастырём. Но следует отметить, что против этой гипотезы имеются возражения. Так например, в 1927 г. Н. В. Малицкий отметил, что если бы эта рукопись была исполнена в Студийском монастыре, то в её миниатюрах фигурировали бы изображения преподобного Феодора Студита, которых в ней в действительности не находится. Но всё же, по мнению Н. В. Малицкого, редакция Псалтири типа Хлудовской возникла в Константинополе^⁹⁰. Точку зрения Н. В. Малицкого разделяет и Е. Э. Липшиц. Отмечая, что в Хлудовской Псалтири отсутствует изображение преподобного Феодора Студита, она делает вывод о том, что “это вряд ли было возможно, если бы рукопись происходила из монастыря, где Феодор был так почитаем”^⁹¹.

Заслуживает внимания ещё одна греческая рукопись, принадлежавшая ранее архиепископу Псковскому Симону Тодорскому (†1754 г.). Этот манускрипт XI в., хранящийся в рукописном собрании Псковского краеведческого музея (№ 342), представляет собой сборник поучений и похвальных слов святителей Иоанна Златоуста, Афанасия Синаита и Григория Богослова^⁹². При изучении данной минускульной рукописи Е. Э. Гранстрем высказала предположение о том, что этот манускрипт мог быть написан в Студийском монастыре, “так как наблюдается характерный для студийских рукописей признак — написание каппы в два приема”^⁹³.

В. Д. Лихачёва предположительно относила к скрипторию Студийского монастыря ещё 3 рукописи. Это поступивший в императорскую Публичную библиотеку в 1911 г. из собрания А. П. Пападопуло-Керамевса свиток конца XI – начала XII вв. (РНБ, греч. 672), содержащий литургию святителя Василия Великого. В этой рукописи встречается самое раннее из известных ныне изображений редкого иконографического сюжета — “Собора архангелов”^⁹⁴. Вторая рукопись — это также литургический свиток конца ХI – начала XII вв. (собр. БАН, греч. I), содержащий последование вечерни в день Пятидесятницы и литургию Преждеосвященных Даров^⁹⁵.

И, наконец, необходимо сказать о рукописи так называемого Царского Менология, носящего такое название потому, что каждое его житиё заканчивается молитвой за императора^⁹⁶. Царский Менологий (ГИМ, греч. 183) был привезён Арсением Сухановым в 1655 г. с Афона. Рукопись содержит 55 житий на февраль и март месяцы, к которым добавлены тексты четырёх Слов на церковные праздники этих месяцев: Сретение, Усекновение главы святого Иоанна Предтечи, перенесение мощей архиепископа Константина Никифора, Благовещение. Как отмечала В. Д. Лихачёва, “вытянутые пропорции фигур, их подчёркнутая легкость заставляет некоторых исследователей полагать, что кодекс возник в Студиосе во второй половине XI в.”^⁹⁷.

В заключение можно отметить, что отечественные исследователи вносят свою лепту в изучение студийских рукописей, хранящихся и в зарубежных собраниях. Так, в конце 1977 г. Б. Л. Фонкич занимался изучением греческих рукописей итальянских книгохранилищ^⁹⁸. В рукописном собрании Ватиканской библиотеки он уделил внимание древнему кодексу, вышедшему из Студийского скриптория (Соd. Оttob., gr. 86), который долгое время датировался Х–ХI вв. На основании подробного палеографического анализа этой рукописи Б. Л. Фонкич доказал, что она может быть отнесена к первой половине IX в., и таким образом установил, что этот манускрипт — одна из древнейших дошедших до нашего времени книг Студийского монастыря^⁹⁹.

Литературное наследие Студийской обители

В течение ряда столетий Студийский монастырь был рассадником византийской образованности; здесь осуществлялось систематическое преподавание богословия, философии, догматики; насельники изучали святоотеческое Предание. Известен целый ряд имён студитов IХ–ХV вв., оставивших свои труды в различных жанрах церковной литературы: жития, похвальные слова и поучения, полемические трактаты, богословские, аскетические и другие произведения^¹⁰⁰.

Студийский устав предполагал грамотность всех монахов. Один из пунктов устава предписывал иметь в монастырях библиотеки. Для хранения книг рекомендовалось выделять особого послушника. “Должно знать, что в те дни, в которые мы свободны от телесных дел, ударяет книгохранитель однажды в дерево и собираются братия в книгохранительную комнату и берёт каждый книгу и читает до вечера. Перед клепанием же к светильничному ударяет опять однажды книжный приставник, и все приходят и возвращают книги по записи, кто же умедлит возвратить книгу, да подвергнется епитимии”^¹⁰¹.

В Студийской обители была большая библиотека и должность библиотекаря считалась ответственным послушанием. “Если библиотекарь не обнаруживает должной заботливости (о книгах), перетрясая, располагая в порядке и очищая от пыли каждую (из них), то он должен нести епитимию сухоядения”^¹⁰², — так было заведено в Студийском монастыре во время игуменства преподобного Феодора.

Перу преподобного Феодора Студита принадлежит значительное число сочинений, написанных на разные темы: о сотворении мира, о монастырской жизни, о достойном почитании икон, о почитании Богоматери и святых. Основными произведениями преподобного Феодора являются Огласительные поучения — Большой катехизис, состоящий из трёх книг, и Малый катехизис, составленный из 134 поучений. Огласительные поучения предназначались для чтения перед монашеской братией.

Рукописи, содержащие сочинения преподобного Феодора Студита, находятся во многих монастырских библиотеках и национальных книгохранилищах. Студийская обитель издавна щедро делилась с русскими иноками своим духовно-литературным наследием. Можно предположить, что уже в XI веке в Киево-Печерском монастыре были переведены важнейшие сочинения преподобного Феодора Студита. До нас дошли списки XII в. Жития преподобного Феодора, а в списках начиная с XV в. содержатся его катехизические беседы (Малый катехизис)^¹⁰³. В отечественных книгохранилищах имеется также ряд греческих рукописей ХVI–ХVII вв., содержащих 2-ю часть Большого катехизиса преподобного Феодора Студита^¹⁰⁴.

Студийский устав предписывал игумену обители систематически наставлять братию: “нужно знать, что в среду, пятницу и воскресенье, при предстоянии братии со всяким благоговением, после окончания утрени читается Катехизис богоносного отца нашего Феодора. Потом и от себя говорит игумен, наставляя братию”^¹⁰⁵. Преподобный Феодосий Печерский (ок. 1036–1076), инициатор введения Студийского устава на Руси, был талантливым писателем и проповедником. Он хорошо знал греческую богословскую литературу; наряду с такими книгами, как Скитский Патерик, сочинениями преподобного Мефодия Патарского, преподобного Иоанна Дамаскина, он был знаком и с Поучениями преподобного Феодора Студита^¹⁰⁶. Преподобный Феодосий либо сам поучал братию в церкви, либо поручал это великому Никону или Стефану доместику — “от книг почитающе, поучение творити братии”. В числе этих книг были, без сомнения, Огласительные поучения монахам преподобного Феодора Студита.

Поучения самого преподобного Феодосия имеют много общего с Огласительными поучениями преподобного Феодора Студита. Как отмечал в начале ХХ столетия один из русских исследователей, «не представляя дословных заимствований из поучений Феодора Студита, слова Феодосия Печерского представляют поразительное сходство с поучениями Феодора Студита по духу, по отдельным выражениям и вообще по форме. Даже самые заглавия у Феодосия напоминают таковые же у Феодора Студита: “О воздержании и о смиренномудрии”»^¹⁰⁷.

Другой русский исследователь, развивая эту мысль, отмечает: “Мы найдём это соответствие не только в поучениях, но и в жизни нашего подвижника, который во всём был проникнут духом великого подвижника Востока — этим объясняется сходство мыслей и даже выражений в поучениях Феодосия с катехизическими оглашениями и уставом Феодора Студийского”^¹⁰⁸. Но преподобный Феодосий творчески подошёл к духовно-литературному наследию Студийской обители, и можно согласиться с мнением о том, что “Слова Феодосия Печерского отличаются силой выражения, убедительностью наставления и краткостью формы. В этом отношении они даже превосходят переводные Слова Феодора Студита”^¹⁰⁹.

Благотворное влияние студийских традиций на развитие древнерусского духовного творчества ощущалось и в дальнейшем. По словам современного автора, “из стен Киево-Печерского монастыря вышло немало талантливых и высокообразованных для своего времени людей. Можно говорить о целой литературной школе, возникшей в Печерском монастыре и оказавшей значительное воздействие на литературу и культуру Руси ХI–ХIII вв.”^¹¹⁰. Определённая заслуга в этом процессе принадлежала и Студийской обители.

С середины XIV в., после возобновления церковно-литературных связей между Студийским монастырём и русскими княжествами, всё большее число произведений преподобного Феодора Студита становится известным на Руси. Поучения преподобного Феодора включались в состав так называемых “Златоустов” и “Торжественников”— сборников, содержавших проповеди и поучения, приуроченные к особо торжественным праздникам и принадлежавшие преимущественно восточным Отцам Церкви^¹¹¹.

На рубеже XIV–XV вв. в русской церковной литературе появилось не менее 20 сочинений, которых она ранее не знала, а если и знала, то в отрывках или извлечениях в сочинениях других авторов. Как правило, это были аскетические сочинения, связанные с монастырской традицией. К этим произведениям принадлежат аскетические сочинения святителей Василия Великого, Исаака Сирина, аввы Дорофея, Григория Синаита, Симеона Нового Богослова и других Отцов и учителей Церкви; полемические сочинения Григория Паламы, Нила Кавасилы, Никиты Стифата, Германа, патриарха Константинопольского и ряда других авторов^¹¹². Можно предполагать, что часть из этих сочинений в переводе с греческого языка вышла в Студийском монастыре из-под пера славянских переписчиков.

Византия в средние века была хранительницей просвещения, которое не угасало там до последних дней её самостоятельного существования, когда во время борьбы против турок ещё велась переписка книг и летописей. Гибель Византии имела всемирное значение; особенно сильный отзвук это нашло в русской литературе в силу традиционных тесных отношений, существовавших между Византией и русским государством. Но это событие не могло затормозить дальнейшее развитие духовно-литературного процесса на Руси, поскольку он уже давно приобрёл самостоятельный характер. В русских монастырях по-прежнему велась переписка творений святых Отцов Церкви, и отсюда рукописи широко распространялись как в Московской Руси, так и за её пределами. Например, из содержания описи книг Супрасльского монастыря 1557 г. можно видеть, что в нём сохранялись многие из тех книг, которые были распространены в Московской Руси. Оттуда книги, как следует из одной заметки в той же описи, приносились в Юго-Западную Русь; среди них — сочинения преподобного Феодора Студита, преподобного Иоанна Дамаскина и других авторов^¹¹³.

Студийские иконописные традиции

Авторитет Студийской обители — “знаменитого и преславного училища добродетели”^¹¹⁴ — особенно возрос в эпоху иконоборчества — период времени от вступления на престол императора Льва III (717–740) до торжества Православия на соборе 843 г. В 726 г. император Лев III обнародовал первый эдикт против иконопочитания, но настоящие гонения начались в 765 году. Иконы уничтожались, монастыри закрывали, монастырское имущество конфисковывали, монахов подвергали заключению и ссылке. В этот период Студийский монастырь вёл мужественную борьбу за сохранение традиции иконопочитания.

Некоторое облегчение наступило в сравнительно краткий период восстановления иконопочитания при императрице Ирине (780–802). Студийский монастырь снова стал получать дотации из императорской казны; в эти годы он имел даже пристань с собственной флотилией^¹¹⁵. С воцарением императора Никифора (802–811) начался второй период иконоборчества; в эти годы преподобный Феодор был уже игуменом Студийской обители. О том, какую энергичную деятельность преподобный Феодор Студит предпринял в защиту иконопочитания, можно судить по содержанию греческой рукописи XIII в. под названием “Синопсис Аристина” (РНБ, греч. № 208). В этом сборнике наряду с “Завещанием” преподобного Феодора (Л. 196–201) и его “Посланием” к духовному отцу Платону (Л. 201 об — 204 об) помещены его письма о почитании святых икон к разным лицам: к Навкратию (Л. 205–206), Афанасию (Л. 206–206 об), Севериану (Л. 207–208), а также “Послание о святых иконах к братьям, заключённым в различных тюрьмах” (Л. 208–211)^¹¹⁶.

В этот тяжёлый период времени из всех столичных монастырей практически лишь одна Студийская обитель поддерживала древние традиции иконопочитания и иконописи. Как отмечал в конце ХIХ века западный исследователь аббат Марен, “Студийский монастырь сохранял больше, чем всякий другой, предания монастырской иконографии Востока; правила, которым должен следовать живописец, были изложены в руководстве с не меньшими подробностями, чем постановления, касающиеся других монастырских обязанностей”^¹¹⁷. Студийские монахи подготовили то возрождение церковного искусства, которое началось с воцарением Македонской династии (877–1057), и надолго сохранили за собой главенство в византийской иконописи. Поэтому можно предположить, что первый русский иконописец Алимпий многое воспринял и из наследия студийского иконописания. В Киево-Печерском Патерике сообщается о том, как “во дни благоверного князя Всеволода Ярославича” (1078–1093) “блаженный Алимпий предан бывает родителема своима на учение писания иконам егда бо греци писци из Царяграда Божиим изволением и его Пречистыя Богоматере приведени быша нуждью с лодиею, писати церкве Печерскыя”^¹¹⁸.

Интересные сведения об иконах Студийского монастыря сообщает Стефан Новгородец. Его записки относятся к середине XIV в. — времени возобновления и расцвета Студийской обители после нашествия крестоносцев (1204 г.). Упоминая о Студийском монастыре, Стефан Новгородец пишет: “Таже идохом ко святому Иоанны в Студискы монастырь, много бо суть ту видеша — не возможно писати”. “Церковь же та велика вельми и высока, полатою сведена — продолжает новгородский паломник, — иконы в ней, аки солнце, сиают, велми украшены златом; много дивися, аки жемчугом изсажена, и писцу тако не мочно вписати”^¹¹⁹.

Духовные и культурные связи со Студийским монастырём и другими обителями Константинополя позволили новгородцам использовать лучшие византийские традиции. Многое в новгородской архитектуре и живописи было заимствовано из Византии, и немалая заслуга в этом принадлежит новгородским паломникам. По словам Д. С. Лихачёва, “новгородцы в Константинополе не были простыми зрителями, наивными путешественниками, попавшими в незнакомый город. Одна из самых поразительных черт новгородских путешественников — это их хорошее знакомство с историей Византии, с историей Константинополя, интерес к истории тех памятников искусства, которые они видели <…> Перед нами образованные люди, ассоциирующие увиденное с теми сведениями, которые они получили у себя в Новгороде”^¹²⁰.

В эти годы на Русь был привезён из Константинополя целый ряд икон. Так, митрополит Алексий в 1357 г. вывез икону Нерукотворного Спаса из Константинополя и поместил её в Андрониковом соборе в Москве^¹²¹. В 1381 г. по повелению епископа Дионисия были сделаны две копии с иконы Одигитрии в Константинополе и помещены в Богородице-Рождественском соборе в Суздале и в церкви Спаса в Нижнем Новгороде. В 1398 г. в Москву была прислана из Константинополя икона “Спас, и ангели, и апостоли, и праведницы, а вси в белых ризах”, а в Тверь — икона “Страшный суд”. Таковы некоторые факты, свидетельствующие об интересе к византийской живописи на Руси, отмеченные в письменных источниках, крайне скупых для этого времени^¹²².

Особый интерес представляет деятельность Афанасия Высоцкого (сконч. в Константинополе в 1401 г.), основавшего в 1374 г. Высоцкий монастырь под Серпуховым. В молодости Афанасий (в миру Андрей) подвизался в Троице-Сергиевом монастыре у преподобного Сергия Радонежского и был “любим зело старцу”^¹²³. В 1387 г. вместе с Киприаном он отправился в Константинополь, где поселился в Студийском монастыре и занимался переписыванием книг.

В 1387–95 гг. Афанасий Высоцкий прислал с иеромонахом Виктором из Константинополя в основанный им Серпуховский монастырь 10 икон для монастырского храма Пресвятой Богородицы — “Деисус поясной”, известный также под названием Высоцкий чин^¹²⁴. Об этом сообщается в “Житии преподобного Афанасия Высоцкого”, написанном в 1697 г. иеромонахом Чудова монастыря Карионом Истоминым^¹²⁵. Здесь говорится о том, что иеромонах Виктор должен был передать Высоцкой обители 7 икон поясных и 3 иконы — Спасителя, Богоматери и святого Иоанна Предтечи, а также грамоту с благословением (Л. 127 об –128). О трёх деисусных иконах Карион Истомин больше ничего не сообщает; о семи же других иконах он пишет, что в его время они были целы и стояли в соборном храме над царскими вратами (Л. 128)^¹²⁶.

Эти иконы сохранялись и в дальнейшем; во второй половине ХIХ века сообщалось о том, что преподобный Афанасий прислал из Константинополя “несколько икон византийского искусства, которые и теперь целы в Высоцком монастыре”^¹²⁷. В 1920–37 гг. все эти иконы были подвергнуты реставрации и в настоящее время хранятся в Третьяковской галерее и в Русском музее. Высоцкий чин состоит из семи икон; это изображения Спасителя, Богоматери, святого Иоанна Предтечи, двух архангелов, а также апостолов Петра и Павла^¹²⁸.

По мнению В. Н. Лазарева, “наиболее естественно предположить, что Афанасий заказал иконы мастеру, принадлежавшему к тому Студийскому монастырю, в котором он проживал. В этом случае мы имели бы работу художника, связанного с монастырской традицией”^¹²⁹. Студийские иконописные традиции оказали благотворное воздействие на развитие древнерусской школы иконописи. Борьба студитов за иконопочитание нашла своё отражение и в богослужебном круге Русской Православной Церкви, которая, как и другие Православные Церкви, в 1-ю неделю Великого поста празднует Торжество Православия в память восстановления иконопочитания, — чин, введённый по настоянию насельников Студийской обители.

Благодаря Студийскому уставу русское богослужение обогатилось традицией чтения и пения Акафиста Богородице, что также впоследствии нашло своё отражение в русской церковной живописи. Первоначально Акафист Богородице совершался только в Константинополе, но с IX века этот обычай был включён в уставы монастырей святого Саввы и Студийский, а затем распространился во всех Православных Церквах. В русской письменной традиции Акафист Богородице известен с ХI–ХII вв.

Эта практика нашла отражение и в русском церковном искусстве. В русской монументальной живописи первыми из сохранившихся изображений на тему Акафиста являются росписи Ферапонтова монастыря^¹³⁰. Однако эта тема в русском церковном искусстве могла появиться и раньше. Акафист мог быть представлен в церкви Ризоположения, воздвигнутой в Московском Кремле в 1451 г. в память того, что в день этого праздника татары “устремились на бег”. В 1469 г., при вторичном избавлении от татар, при Успенском соборе в Кремле был заложен придел Похвалы Богородицы, то есть того праздника, во время которого поётся Акафист. В этом приделе, возможно, также мог быть акафистный цикл^¹³¹.

В русских храмах акафистный цикл, как правило, занимает южную и северную стены, иногда и прилегающие к ним стороны западной стены (Смоленский собор Новодевичьего монастыря, Успенский собор Московского Кремля, Софийский собор в Вологде и ряд других).

Студийская гимнография

Студийская обитель занимает важное место в истории развития византийской гимнографии. Вскоре после основания монастыря его насельники стали известны как “неусыпающие”. Третья часть студийской братии всегда находилась на молитве. Разделившись на три хора, они попеременно день и ночь воспевали славословия Богу^¹³².

В годы игуменства преподобного Феодора Студита в обители процветала богословская школа, где в частности преподавалась и гимнография. Монахи упражнялись в составлении песнопений и в исполнении их при богослужении. Древний автор жития преподобного Феодора Студита так отзывался об этой школе: “Студийский монастырь, это прекрасное место, поистине было подобно разнообразному и цветущему саду, содержащему в себе всякого рода разумные растения, на которых красовались всякого рода познания, как бы зрелые плоды <…> Отсюда выходили умные певцы и чтецы, составители кондаков и других песнопений, и стихотворцы”^¹³³.

Студийские монахи в свободное время занимались сочинением богослужебных песнопений, священных гимнов и духовных псалмов. В числе студийских гимнографов были певцы, поэты, композиторы. Имена многих из них известны: это Климент, Стефан, Афанасий, Епифаний, Василий, Михаил, Исидор, Филипп, Прокопий, Мефодий, Димитрий, Никодим, Даниил, Феодот, Киприан, Герман, Гавриил, Симеон и др.^¹³⁴. Известны имена около 30 студитов-гимнографов, живших с X по XV вв.^¹³⁵. Один из них — монах Симеон, ученик преподобного Феодора Студита, составивший множество духовных песнопений; некоторые из них помещены в Постной Триоди, правда, без указания его имени^¹³⁶.

Известный русский литургист И. Карабинов процесс формирования Постной Триоди делит на три периода: “первый из них простирается до святого Феодора Студита (759–826) и соответствует первой эпохе византийской церковной поэзии. Второй период должен обнять собой деятельность святого Феодора, подражателей и продолжателей его труда и других песнописцев IX в.”^¹³⁷. С деятельностью преподобного Феодора Студита связано дальнейшее развитие гимнов типа контакиев (кондаков) и канонов. Как гимнограф преподобный Феодор был во многом близок творчеству Романа Сладкопевца, жившего в годы царствования Анастасия I (491–518). В период иконоборчества произведения Романа Сладкопевца и его предшественников были повсеместно преданы забвению, но возродились в гимнографическом творчестве Студийской обители.

Здесь преподобный Феодор слагал церковные песнопения вместе со своим братом Иосифом. Оба гимнографа известны своим покаянным стилем; они составили службы Великого поста, присоединив к покаянным песнопениям прежних времён множество собственных. Главная деятельность студийских песнотворцев “проявляется в составлении песнопений для будничного богослужения Четыредесятницы и для приготовительных к ней дней, — пишет И. Карабинов. — Больше и раньше других, по преданию, в этой работе потрудились братья Студиты — святители Феодор (†826) и Иосиф, впоследствии архиепископ Солунский (ум. в 835)”^¹³⁸. “Из находящихся в печатной Постной Триоди песнопений, — продолжает русский литургист, — святому Феодору приписываются следующие: полные каноны на субботу и неделю мясопустные, на сырную субботу и на неделю Крестопоклонную, затем 30 трипеснцев, 4 четверопеснца (в субботы, за исключением первой, святого Феодора, и 2-й — Лазаревой), 30 подобных стихир и 30 таких же седальнов на будничные дни Четыредесятницы и ряд других”^¹³⁹.

В житии преподобного Феодора говорится о том, что “тотчас после его кончины студиты стали песненно изображать его подвиги”^¹⁴⁰. В IX в. Феофаном Начертанным и Иосифом Песнописцем были составлены каноны в его честь; с этого времени, вероятно, начали слагаться кондаки и стихиры преподобному Феодору Студиту.

Можно предположить, что студийская гимнография стала известна на Руси впервые в Киево-Печерском монастыре, так как преподобный Феодосий вместе со студийским уставом монастырского общежития ввёл в обители и студийский устав богослужения^¹⁴¹. В это время в Киев прибыли и носители певческой византийской традиции. По свидетельству Степенной книги, в 1053 году “приидоша веры ради христолюбивого Ярослава из Царяграда богоподвизаемии трие певцы гречестии с роды своими. От них же начат быти в русстей земле ангелоподобное пение: изрядное осмогласие, наипаче и трисоставное сладкогласование, и самое красное демественное пение”^¹⁴².

Приблизительно с 1065 г. в Киево-Печерской обители был введён студийский устав алексеевской редакции, который регулировал и монастырское богослужебное пение как со стороны литургической, уставной, так и со стороны церковно-певческой, практической. Как отмечал русский специалист в области истории богослужебного пения Русской Православной Церкви священник В. М. Металлов, «если Ефрему поручено было списать “весь устав Студийского монастыря” и прежде всего “как воспевают песнопения”, то должно думать, что усердия иноков печерских стало и на то, чтобы исполнить и указанные певческие предписания и обычаи»^¹⁴³.

При изучении наиболее древних русских списков студийского устава, дошедших до настоящего времени, священник В. М. Металлов обратил внимание на подробное перечисление должностей тех лиц, которым надлежало исполнять церковные песнопения^¹⁴⁴. Русский исследователь пришёл к выводу о том, что студийские традиции нашли широкое применение в области церковно-певческой жизни Древней Руси. «В церковно-певческом отношении, — пишет он, — правила студийские, с одной стороны, устанавливали чин, размеры и порядок осмогласного пения с точным указанием, — что, когда и как должно исполняться при богослужении по осмогласию, и таким образом вводили в русскую богослужебную певческую практику определённую стройную и законченную систему церковного осмогласия, “осмогласие изрядное”, — с другой давали место певческому исполнению песнопений не по осмогласию, а музыкально-художественным способом, по законам и приёмам музыкально-певческого искусства»^¹⁴⁵.

Можно с уверенностью предполагать, что студийские церковно-певческие традиции были приняты и введены в обиход не только в Киево-Печерском, но и во многих других русских монастырях и приходах. Об этом можно судить на основании сведений, приводимых автором жития преподобного Феодосия, который повествует: “Потом от Печерского монастыря все русские монастыри приняли тот же преданный преподобным Феодосием устав. И так начали содержать совершенный иноческий устав, какого прежде не было в России, и во всём смотрели на пример Печерского монастыря и чтили его за верховный монастырь”^¹⁴⁶.

Студийская гимнография распространялась на Руси и через внебогослужебное исполнение некоторых песнопений. Отдельные студийские стихословия переходили в устную традицию, превращались в духовные стихи. Издавна, например, существовал обычай в монастырях во время еды петь тропари, стихиры. Некоторые тропари были специально приурочены к тому моменту, когда выпивались разрешённые монастырским уставом “три чаши” (отсюда их название “тропарные чаши”). За этими “чашами” пели стихиру из канона Иосифа Студита, известную на Руси в списках с ХII в. Эта стихира содержала плач Адама, сетующего на своё изгнание из рая. Уже Даниил Заточник (XII в.) ссылался на этот плач как на пример особенно горького сетования, когда он обращался к князю: “Да не восплачуся аз, лишен милости твоея, аки Адам рая”^¹⁴⁷.

Студийское песнотворчество как составная часть византийской гимнографии бытовало и за пределами монастырских стен; по свидетельству епископа Ростовского Кирилла (†1362), при нём в Ростове в церкви Пресвятой Богородицы “левый клирос гречески пояху, а правый русскы”^¹⁴⁸.

Студийские гимнографические традиции сохранялись на Руси в рукописном виде, а с развитием книгопечатания начали распространяться в церковной среде более широко. Так, в старопечатных Постных Триодях помещались синаксари под первым воскресеньем Великого поста. Известен один из таких печатных старинных сборников: “Триодион си есть Трипеснец о святой великой Четыредесятницы от еллинского исследован благословением и повелением в Бозе его милости господина отца Иосифа Грыдни, архимандрита Печерского киевского, в лето <…> от Рождества Христова 1648”. Здесь помещено “Последование в Неделю Православия” и сказано следующее: “Подобает ведати, яко по отпусте утрене молимся обще со святыми древы крестными и честными иконы и отходим на место отделенное, идеже подобает чести съборное. Идущим же и возвращающимся нам, поем настоящий канон, творение святого отца Феодора Студита”^¹⁴⁹.

Русские паломники, бывавшие на Православном Востоке, могли знакомиться с тем, как студийское песнотворчество сохраняется в современной им греческой традиции. Один из них, Василий Григорович-Барский, в 1744 г. побывал на Афоне и, будучи в Лавре святителя Афанасия, отметил, что там “начинается Феодор Студит честися, от Недели мытаря и фарисея, и чтется точию в неделы, по первом часе, даже до Четыредесятницы <…> Вся же постная чтения святого Феодора Студита чтутся языком греческим, не художным еллинским, но померным гражданским, да вси обще ползуются”^¹⁵⁰.

Епископ Порфирий (Успенский) в ходе своих изысканий на Православном Востоке также уделял место исследованию древневизантийской гимнографии. В своих записках он упоминает о рукописном профитологе Х в., принадлежавшем Влантионскому монастырю в Фессалониках, который он изучал в течение одного года и “сличил его со своим греческим профитологом 1054 г., а о читально-певческих знаках или нотах, коими он испещрён, написал рассуждение почти до конца”^¹⁵¹. “Каждый знак тут имеет своё название и показывает чтецу повышение голоса, понижение его и разные тоны”, — писал епископ Порфирий, отмечая далее, что он “в библиотеке Синайского монастыря нашёл и списал названия оных знаков” и что “об этом ещё никто в Европе не написал ни одной строчки”^¹⁵².

Известны труды епископа Порфирия, по инициативе которого в некоторых церквах Киевской епархии было возрождено древнее византийское пение времён, близких ко времени Крещения Руси. Поэтому интересно проследить ход его рассуждений о “читально-певческих знаках” фессалоникского профитолога Влантионского монастыря, в ходе которых он связывает их употребление со студийской традицией. “Соответствие этих знаков голосовым тонам разгадано мною, — сообщал епископ Порфирий, — но кто и когда придумал их и ввёл в церковное употребление, этого ещё не дознал я совершенно. Требуются дополнительные палеографические сведения о профитологах или так называемых лекционариях: а их-то у меня и нет пока. Однако археологическое чутьё, возбуждённое историей греческого пения и греческой просодии, которая стала надписываться на священном тексте с IV века, внушает мне, что оные знаки введены либо святителем Иоанном Златоустом, либо монахами Студийского монастыря, известными страстной охотой к пению”^¹⁵³.

Студийский монастырь в Оттоманскую эпоху

После обращения Студийской базилики святого Иоанна Предтечи в мечеть Имрахор-джами (XV в.), паломники, посещавшие Стамбул на пути в Святую землю, по-прежнему уделяли внимание этому древнему монастырскому центру. В первой половине XVI в. французский путешественник Пьер Жиль отправился в Царьград по приказу короля Франциска I (1515–1547) для поиска греческих рукописей. Он видел Студийский монастырь лежащим в развалинах, сохранились только остатки колонн древней базилики, о которой он сообщил некоторые сведения^¹⁵⁴.

В это время в бывшей столице Византийской империи ещё существовала монашеская жизнь. Трифон Коробейников, совершивший путешествие в Константинополь в 1593 г. для раздачи пожертвований по случаю рождения царевны Феодосии (1592), дочери царя Феодора Иоанновича и царицы Ирины, упомянул только три монастыря в Царьграде^¹⁵⁵. А монах Саровской пустыни Игнатий, посетивший Царьград в середине 1767 г., вообще ничего не говорит о монашеской жизни в Константинополе, отмечая лишь, что “ныне обретается в Цареграде православных церквей только двадесят и то в крайнем великом утеснении и большие дани греки дают султану”^¹⁵⁶.

К этому времени Студийская базилика была восстановлена турками в качестве мечети, и монах Игнатий смог её посетить. “Увидех прекрасный монастырь святого Феодора Студита, весьма возрадовахся на красоту его, — пишет русский паломник. — Он состроен на пригорке в прекрасном месте. Стены имеет каменные из различного мрамора. Жилье состоит о четырех покоях. Прекрасная церковь была, которая ныне обращена в мечеть, також и все покои сообщены в турецкое жительство”^¹⁵⁷.

В первой половине XIX в. позиции России в Средиземноморье существенно усилились, и русские исследователи начали посещать Константинополь всё чаще и чаще. Одним из них был Н. С. Всеволожский (1772–1857), известный типограф и издатель, впоследствии ставший губернатором Твери (1817–1826). В 1836 г. он побывал в Константинополе во время своего путешествия вокруг Европы и смог осмотреть бывший Студийский монастырь. “Студиева церковь и доныне существует, — писал он. — Это мечеть Имрор-Джами, между Семибашенным замком и Псаматийскими вратами. Преддверие её украшено четырьмя мраморными колоннами, на которых довольно красивый архитрав. Ещё недавно можно было видеть в ней два ряда коринфских колонн; но после последнего пожара осталось их только 14, и то по одну сторону мечети”^¹⁵⁸.

Подробное описание Студийской базилики в Оттоманскую эпоху принадлежит известному в своё время русскому писателю А. Н. Муравьёву, посетившему Ближний Восток в 1849–50 гг. Он побывал в Константинополе в феврале 1850 г. и “был вознаграждён зрелищем знаменитой обители студитов, столь близкой нашему сердцу, потому что отселе почерпнул преподобный Феодосий Печерский монашеский устав, распространившийся на всю Россию <…> Но обитель сия, — продолжает автор, — где процветали Феодоры и Иосифы, теперь обращена в текэ или монастырь дервишей, под именем Эмир-Ахор джамиси, от главного конюшаго султанского, отнявшего её у христиан”^¹⁵⁹.

Далее А. Н. Муравьёв сообщает, что ранее, когда он летом 1849 г. “объезжал лодкой стены Византии”, он намеревался осмотреть интерьер древней Студийской базилики, но не смог этого сделать, так как не имел фирмана от турецких властей. “Теперь же, вооружённый фирманом, взошёл я в заветную внутренность, — вспоминал русский писатель. — Недавно она (базилика — а. А.) опять пострадала от пожара и тогда уничтожились все её мозаики и вся правая сторона мраморных зелёных столбов <…> Уцелели неприкосновенными семь зелёных колонн с левой стороны, стоящих вдоль храма, и другие 7 малых над ними, на хорах <…> На боковом дворе монастырском, подле церкви, видны развалины обширного здания и под ним цистерна с 24 великолепными столбами коринфского ордена: потому что все древние обители необходимо имели при себе дождевые хранилища вод, по совершенному недостатку источников в Константинополе”^¹⁶⁰.

Во второй половине XIX века всё больше русских христиан совершало паломничество в Святую землю и на своём пути многие из них останавливались в Константинополе. При осмотре местных христианских святынь они могли пользоваться “Путеводителем по Константинополю”, изданным в Одессе в 1884 г. В этой книге содержались некоторые дополнительные сведения о тогдашнем состоянии Студийской базилики. Здесь упоминалось о Девлет-Гирее — одном из знаменитых крымских ханов, который долго жил в Константинополе и снискал расположение султана Сулеймана; в 1551 г. с его помощью он и овладел Крымом. Именно Девлет-Гирей и обратил мечеть Имрахор-джами в мусульманский монастырь, “доходами которого и в настоящее время заведуют потомки Девлет-хана”^¹⁶¹.

Что касается внутреннего вида обители, то на нём лежала печать запустения. “Весь небольшой церковный двор завален грудами разбитого византийского мрамора, единственными свидетелями прошлого величия. Внутренний храм, кроме своей древней формы, также ничего не сохранил <…> Потолок в храме, сделавшийся жертвой великого пожара, бывшего в 1782 году, заменён деревянным <…> С задней стороны храма сохранилась цистерна с 23 колоннами коринфского стиля из белого мрамора и гранита, служащая в настоящее время складом для соломы”^¹⁶².

Большое внимание бывшей Студийской обители уделил известный специалист в области церковного искусства Н. П. Кондаков, посетивший Константинополь весной 1884 г. в составе научной экспедиции, в которую кроме него входили также профессор Новороссийского университета Ф. И. Успенский и профессор Петербургского университета В. Г. Васильевский. К этому времени двор мечети был, по-видимому, приведён в надлежащий порядок, и описание Н. П. Кондакова заметно отличается от текста “Путеводителя по Константинополю”. “Войдя внутрь двора мечети, — пишет Н. П. Кондаков, — наслаждаешься одной из наиболее живописных картин Стамбула; двор весь окружён стенами и постройками, имеет посреди фонтан и покрыт растительностью <…> От фонтана помост из больших мраморных плит ведёт к внешнему портику, сохранившему свой древнехристианский стиль; над ним подымается широкий, но невысокий второй этаж фасада, уже турецкой постройки”^¹⁶³. Дальнейшее повествование Н. П. Кондакова отчасти совпадает с теми описаниями, которые оставили русские паломники-исследователи, побывавшие здесь ранее, а отчасти дополняет их. “Три двери, уже турецкого происхождения, ведут внутрь церкви, — продолжает Н. П. Кондаков. — Войдя, вы поражаетесь величавым видом обширной базилики, по ширине своей не уступающей большим древним базиликам Рима. Но сохранился только левый ряд больших колонн из vеrdе аntiсо; правый же ряд, уничтоженный пожаром, заменён размалёванными под порфир кирпичными столбами <…> Стены давно лишены всех украшений, но средняя часть пола ещё хранит мозаичный штучный набор позднейшей эпохи, состоящий из восьмисторонних плиток”^¹⁶⁴.

Общий вывод, сделанный Н. П. Кондаковым в результате осмотра древней Студийской базилики, гласил: “От древней церкви сохранились в собственном смысле лишь схема древнехристианской базилики, удержанная монастырём отчасти по любви к своей древности, а главным образом потому, что он долго не имел сильных покровителей, был в опале и когда уже снискал себе таковых во времена последних Комнинов и Палеологов, то было уже поздно для сооружения новых и больших купольных церквей”^¹⁶⁵.

Члены научной экспедиции, в состав которой входил Н. П. Кондаков, не имели возможности предпринять здесь какие-либо широкие исследования, и были вынуждены ограничиться лишь внешним осмотром и описанием увиденного. Новая страница в истории изучения Студийской обители была открыта в конце XIX — начале XX вв., и это было связано с учреждением Русского Археологического института в Константинополе, которое состоялось в 1895 г. трудами выдающегося византолога Ф. И. Успенского (1845–1928)^¹⁶⁶. С самых первых месяцев работы Института его немногочисленные сотрудники старались использовать любые благоприятные возможности для осуществления практического изучения столицы бывшей Византийской империи. В русской печати деятельность Института получила благоприятную оценку. “Константинопольский Археологический Институт, находящийся в ведении Министерства народного просвещения, имеет целью производство археологических исследований на Ближнем Востоке, — писал один из авторов того времени. — Штат этого учреждения не велик и состоит из профессора-директора (Ф. И. Успенского), двух секретарей и художника. Институтом деятельно производятся раскопки. Археологический Институт помещается в наёмной квартире на улице Сакиз-Агач (Пера)”^¹⁶⁷.

Большое внимание Русский Археологический институт уделил исследованию бывшего Студийского монастыря, которое было начато в 1906 году. Работа сотрудников Института в мечети Имрахор-джами продолжалась с 1906 по 1909 гг.; был снят план внешних частей базилики, уточнена топография Студийского монастыря; в 1908 г. здесь были обнаружены остатки древней мозаики.

Ещё при своём посещении Константинополя в 1884 г. в составе научной экспедиции Ф. И. Успенский обратил внимание на то, что в правом нефе базилики находится плита от древней христианской гробницы а по мнению другого члена экспедиции — Н. П. Кондакова, “местность около церкви должна скрывать в своих недрах массу остатков древней византийской старины”^¹⁶⁸. Поэтому вполне понятным было желание сотрудников Института провести в Студийской базилике археологические исследования. В 1909 г., благодаря неоднократным ходатайствам перед великим визирем Хильми-пашой, Институт получил разрешение на раскопки. До этого времени ни одному иностранному научному учреждению не удавалось получить разрешение на производство раскопок в Константинополе, не говоря уже о раскопках христианских древностей внутри мечети.

Раскопки носили целенаправленный характер. Ещё в середине XIX в. А. Н. Муравьёв обратил внимание на то, что у стены правого нефа базилики “есть неведомая гробница, быть может, кого-либо из великих студитов или обновителя кесаря”^¹⁶⁹. Тот же автор отмечал далее, что в Студийской базилике есть “ещё одна обширная мраморная плита, с двумя изваянными крестами, которая прислонена теперь к стене внутри мечети и, как нам говорили дервиши, вынута была из средины помоста церковного, когда устрояли они сверху возвышенный пол для своих безумных плясок. Семь гробниц покрывала сия доска”^¹⁷⁰.

Задавшись вопросом: “Кто сии бессмертные почившие, над коими пляшет теперь неистовая нога дервишей внутри бывшего храма Предтечи, как плясала некогда, ради главы его, неистовая Иродиада?”^¹⁷¹, А. Н. Муравьёв сделал смелое предположение, высказав мысль о том, что здесь, возможно, погребены “сам блаженный Феодор или Иосиф песнописец, или Патрикий Студий”^¹⁷².

Через несколько десятилетий догадка А. Н. Муравьёва блестяще подтвердилась. В 1909 г. при раскопках, проведённых сотрудниками Института в восточной части правого нефа базилики, были обнаружены мраморные гробницы игуменов Студийского монастыря, а в гробницах — останки игуменов, облачённых в чёрные монашеские одеяния; среди них находились и мощи преподобного Феодора Студита^¹⁷³. Был найден также склеп, в который складывались кости простых насельников обители; он был сооружён уже после того, как в начале XIII в. монастырский храм разграбили крестоносцы^¹⁷⁴.

Духовное наследие преподобного Феодора Студита в новое время

В России “Поучения” преподобного Феодора Студита издавна включались в различные сборники духовно-назидательного характера. Имеется 18 русских списков ХIV–ХVII вв., содержащих перевод 2-й книги Большого катихизиса преподобного Феодора, включающего 124 поучения^¹⁷⁵. В XVI в. в том же составе и переводе эти Поучения были включены в ноябрьскую книгу Макарьевских Четьих-миней^¹⁷⁶.

В первой половине XIX в. в церковной печати начали появляться публикации, содержащие некоторые произведения преподобного Феодора Студита. Так, в журнале “Христианское чтение” в 1834 г. были помещены 4 главы “Об аскетической жизни”, а в 1838 г. — “Слово на поклонение святому Кресту”^¹⁷⁷. В журнале “Воскресное чтение” с 1842 по 1852 гг. периодически печатались письма преподобного Феодора Студита, а также некоторые его огласительные поучения.

Со второй половины ХIХ столетия число публикаций, посвящённых преподобному Феодору Студиту, стало заметно увеличиваться. В 1853 г. в Москве были изданы “Огласительные поучения” Преподобного в переводе, осуществлённом архимандритом Нямецкого монастыря (в Молдавии) преподобным Паисием Величковским (издание Козельской Оптиной пустыни). Этот славянский перевод был сделан по новогреческому тексту венецианского издания “Огласительных поучений” 1770 г. В нём содержалось 95 поучений из Малого и Большого катихизиса преподобного Феодора^¹⁷⁸.

Оптинские насельники предприняли очередное издание творений преподобного Феодора Студита в 1872 г. В Москве была издана книга под названием: “Преподобного и богоносного отца нашего Феодора, игумена Студийской обители и исповедника, Огласительные поучения и завещание” (Изд. Козельской Введенской Оптиной пустыни. М., 1872). Здесь были опубликованы те же 95 поучений преподобного Феодора, а также его “Завещание”. К этому времени в церковной периодической печати был опубликован ряд статей, посвящённых жизни и деятельности Преподобного^¹⁷⁹.

Большой вклад в публикацию произведений преподобного Феодора Студита внесла С.-Петербургская Духовная академия. В 1867 г. здесь были изданы “Творения святого отца нашего преподобного Феодора Студита, переведённые с греческого языка при С.-Петербургской Духовной академии” (Ч. I–II. СПб., 1867). В первом томе этого издания было помещено в русском переводе Житие преподобного Феодора, усваивавшееся студийскому монаху Михаилу, жившему во второй половине IX столетия (С. 3–97), а затем следовала публикация писем преподобного Феодора к разным лицам (Т. I–II).

В начале ХХ столетия в С.-Петербургской Духовной академии было осуществлено новое издание творений преподобного Феодора Студита в русском переводе. В основу этого капитального издания были положены уже опубликованные греческие списки его творений. В первом томе этого издания, вышедшего под названием “Творения преподобного отца нашего и исповедника Феодора Студита” (СПб., 1907–1908), кроме исторического очерка о церковно-общественной и богословско-литературной деятельности преподобного Феодора Студита, были помещены два древних его жития, догматические творения святого Отца, его Малое оглашение, а также первая и вторая части Большого оглашения. Во второй том творений преподобного Феодора Студита вошли третья часть Большого оглашения, слова, письма, его канонические и литургические творения. Основной перевод 3-й части Большого оглашения был осуществлён с греческого рукописного кодекса конца Х — начала XI в., находившегося в библиотеке монастыря святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова на о. Патмос (№ 111).

Некоторые произведения преподобного Феодора Студита публиковались не только отдельными изданиями, но и в виде приложений к разного рода церковно-историческим исследованиям. Так, например, в качестве приложения к книге И. Мансветова “Митрополит Киприан в его литургической деятельности” (М., 1882) был издан русский перевод объяснений преподобного Феодора Студита на литургию Преждеосвященных Даров (С. VII–Х). “Святого отца нашего и исповедника Феодора игумена Студийского, речь против иконоборцев” (С. 3–10) была опубликована в брошюре, составленной преподавателем Вифанской семинарии Н. Виноградовым и содержащей краткую биографию преподобного Феодора (Сергиев Посад, 1894).

В 1889 г. для широкого распространения среди православных читателей вышло в свет краткое “Житие преподобного отца нашего Феодора Студита” (М., 1889), которое выдержало несколько изданий (7-е издание — М., 1915 г.). Некоторые произведения Преподобного появлялись в виде небольших брошюр, издававшихся трудами насельников русского Пантелеимонова монастыря на Афоне. Такова, например, брошюра под названием: “Преподобного и богоносного отца нашего Феодора Студита три слова (5-е, 8-е и 29-е) о важном достоинстве общежития” (М., 1884). В 1889 г. в издании афонского Пантелеимонового монастыря вышел в русском переводе очередной, 4-й том “Добротолюбия” (М., 1889). Этот том наряду с кратким очерком жизни преподобного Феодора Студита (С. 9–24) содержал его поучения из Большого (205) и Малого катихизиса (130).

До середины 1880-х гг. древнейшей краткой записью Студийского устава, известной науке, считалась запись Студийского монастыря под заглавием “Ипотипосис” (изображение состояния — греч.), появившаяся в IХ–Х веке. Полный перевод этой записи был сделан профессором Московской Духовной академии Е. Е. Голубинским в его “Истории Русской Церкви” (Т. 1. Ч. 2. М., 1881. С. 671). Этот перевод был сделан по тексту “Патрологии” Миня (PG 99, 1704). Во втором издании “Истории Русской Церкви” Е. Е. Голубинского был помещён в русском переводе текст студийского устава (С. 776–785) и Завещание преподобного Феодора Студита (С. 785–790)^¹⁸⁰.

В 1887–88 гг. русский литургист А. А. Дмитриевский совершил научную поездку по Востоку. Во время этой поездки он сверил “Ипотипосис” Студийского монастыря в известной до этого времени редакции по пергаменной и древнейшей, близкой ко времени появления самой записи, рукописи 1028 г. библиотеки Синайского монастыря (№ 401) и открыл некоторые варианты к ней. Затем в рукописи ХIII–ХIV вв. библиотеки Ватопедского монастыря на Афоне (№ 323 (133)) он открыл новую редакцию этого “Ипотипосиса” с весьма значительными и важными вариантами^¹⁸¹. Через несколько лет, в 1895 г. А. А. Дмитриевский опубликовал новую редакцию устава Студийского монастыря на греческом языке по найденной им рукописи Ватопедского монастыря^¹⁸², а в 1901 г. он впервые издал “Схиматологион” с именем преподобного Феодора Студита на греческом языке по рукописи афонского Пантелеимонового монастыря (№ 604, XV в.)^¹⁸³.

Кроме того, А. А. Дмитриевский предпринял поиски полного списка Студийского синаксаря (или типика), который употреблялся в богослужебной практике, как об этом говорится в “Завещании” преподобного Феодора Студита. Он не смог обнаружить ни одного экземпляра этой рукописи в книгохранилищах Православного Востока, и его поиски были направлены после этого в западные рукописные собрания. В библиотеках Италии он смог обнаружить 9 списков так наз. ктиторских, или студийских типиконов, но все они оказались компилятивными^¹⁸⁴.

Поучения преподобного Феодора Студита по-прежнему публиковались в Четиих-Минеях. В 1897 г. Археографической комиссией под редакцией В. Васильевского были изданы Макарьевские Четии-Минеи. В ноябрьской Минее под 11 ноября было помещено 124 поучения преподобного Феодора Студита (2-я часть Большого катихизиса)^¹⁸⁵. В 1904 г. 2-я книга Большого катихизиса преподобного Феодора Студита была издана И. Пападопуло-Керамевсом по древней патмосской рукописи (№ 111-а, из библиотеки монастыря святого Иоанна Богослова на о. Патмос, XI в.)^¹⁸⁶.

В конце ХIХ — начале XX вв. появились обстоятельные монографии, посвящённые жизни и деятельности преподобного Феодора Студита. В 1896 г. была издана книга священника В. Преображенского “Преподобный Феодор Студит и его время” (М., 1896. 356 с.); в 1907 г. появился труд Н. С. Гроссу под сходным названием: “Преподобный Феодор Студит. Его время, жизнь и творения” (Киев, 1907). “Творения преподобного Феодора Студита долго не служили предметом издания в русском переводе, — отмечал Н. С. Гроссу. — Все русские издания его творений, сделанные в прежнее время, состояли в переводе или даже в более или менее близком к греческому подлиннику переложении лишь отдельных трудов святого Отца или извлечений из них. Между тем творения Феодора Студита представляют большой источник богословского знания”^¹⁸⁷.

Это замечание свидетельствовало о том, что требования, предъявлявшиеся к исследованиям, посвящённым деятельности преподобного Феодора Студита, постоянно возрастали. Своеобразным ответом на высказанные пожелания явилась обширная монография А. П. Доброклонского “Преподобный Феодор, исповедник и игумен Студийский”, вышедшая в Одессе в 1913–1914 гг. (Т. I. 1913 г. 972 с.; Т. II. Вып. 1. 1914. 569 с.). Эта монография явилась венцом русских дореволюционных исследований о преподобном Феодоре Студите.

В эти годы публиковались и другие исследования, сравнительно меньшего объёма. К их числу относится монография Х. М. Лопарёва “Византийские жития святых VIII и IX вв.” (Петроград, 1914)^¹⁸⁸. 3десь в главе под названием “Студийский монастырь” (С. 153–202) автор уделил большое внимание жизни преподобных Платона, Феодора Студита, Феофана Сигрианского и Николая Студита.

В новейшее время в отечественной богословской науке по-прежнему появляются труды, посвящённые преподобному Феодору Студиту и его обители. Так, в Московской Духовной академии в 1954 году иеромонах Тихон (Агриков) написал курсовое сочинение на тему: “Преподобный Феодор Студит как организатор общежительного монашества”. В последующие годы в стенах Академии “у преподобного Сергия” был представлен к защите целый ряд курсовых сочинений, посвящённых преподобному Феодору Студиту.

В Ленинградской Духовной академии ряд её выпускников для написания кандидатских сочинений избирал темы, связанные с деятельностью преподобного Феодора^¹⁸⁹. Это такие работы, как “Преподобный Феодор Студит как песнописец” (ЛДА. 1962, автор Я. Гольд. 292 с.); “Преподобный Феодор Студит: его личность и деятельность по его письмам и посланиям к монахам” (ЛДА. 1965, автор иеромонах Иероним (Карпов). 213 с.); “Преподобный Феодор Студит и его религиозно-нравственное учение” (ЛДА. 1980, автор иеромонах Ионафан (Елецких). 132 с.).

Особо следует отметить фундаментальное исследование, выполненное иеромонахом Феодосием (Коротковым) на тему: “Первоначальный общежительный Устав русских монастырей (дисциплинарная часть Алексеевского Студийского устава по рукописи Синодального собрания Государственного Исторического Музея (ГИМ. № 330 (380). XII в.)”. Эта работа, состоящая из 4-х томов машинописи (Т. 1–4. ЛДА. 1986), включает следующие разделы: Т. 1. Исследовательская часть (347 с.); Т. 2. Текстологическая часть (213 с.). Славянский текст и русский перевод дисциплинарной части Устава; Т. 3. Источники и материалы для сравнения. Студийский и ктиторский уставы (161 с.); Т. 4. Приложение: ксерокопия рукописи.

Из данного обзора явствует, что русские исследователи и в настоящее время продолжают труды своих многочисленных предшественников, внося посильный вклад в восстановление памяти о славном прошлом Студийского монастыря. Этим они исполняют свой исторический долг перед знаменитой обителью, традиции которой оказали большое влияние на развитие духовной культуры Древней Руси.

Список сокращений

ВВ	—	Византийский Временник.
ГИМ	—	Государственный исторический музей.
ИРАИК	—	Известия Русского Археологического института в Константинополе.
РГБ	—	Российская государственная библиотека.

1Бычков В. В. Византийская эстетика. М., 1977. С. 171.

2Мансветов И. Д. Церковный устав, его образование и судьба в Греческой и Русской Церкви. М., 1885. С. 84; Кондаков Н. П. Византийские церкви и памятники Константинополя. Одесса, 1886. С. 143.

3Кодин Г. О древностях Константинополя. Ч. 2. Киев, 1902. С. 190.

4Пселл М. Хронография. М., 1978. С. 276. Примечание.

5Мансветов И. Д. Указ. соч. С. 87.

6Соколов И. Состояние монашества в Византийской Церкви с половины IX до начала ХIII века. Казань, 1894. С. 380–381.

7Чин императорского посещения Студийской обители см. в: Путеводитель по Константинополю. Одесса, 1884. С. 56–58.

8Путеводитель по Константинополю. С. 58.

9О славянском присутствии в Византии см. Попруженко М. Славяне и Византия // ВВ. Т. XXII. Пг., 1917. С. 251–280; Брайчевский М. Ю. К истории расселения славян на византийских землях // ВВ. Т. XIX. М., 1961. С. 120–137.

10Липшиц Е. Э. Очерки истории византийского общества и культуры VIII — первая половина IX века. М.–Л., 1961. С. 221.

11Творения преподобного отца нашего и исповедника Феодора Студита. Т. I. СПб., 1907. С. 78 (предисловие).

12Шестаков С. П. Очерки по истории Херсонеса VI–Х вв. М., 1908. С. 38–39. См. также: Якобсон А. Л. Средневековый Крым. М.–Л., 1964. С. 32.

13Якобсон А. Л. Указ. соч. С. 32.

14Творения преподобного Феодора Студита. Т. II. СПб., 1908. С. 454–455 (РG 99, 1344). Письмо 99.

15Там же. С. 454.

16Там же. С. 553–555. См. также: Талис Д. Л. Некоторые проблемы истории раннесредневековой Таврики и литература последних лет // ВВ. Т. XIX. С. 249. (В VIII в. в Таврике возникло 2 новых епархии — Готская и Сугдейская. См. Кулаковский Ю. К истории готской епархии (в Крыму) в VIII веке // ЖМНП. 1898. Февраль. С. 173–202).

17Гроссу Н. Преподобный Феодор Студит. Его время, жизнь и творения. Киев, 1907. С. 161.

18Соколов И. Указ. соч. С. 46–47.

19Скабалланович Н. Византийское государство и Церковь в XI веке. СПб., 1884. С. 428.

20Цит. по: Путеводитель по Константинополю. С. 60.

21Цит. по: Пападимитриу С. Брак русской княжны Мстиславны Добродеи с греческим царевичем Алексеем Комнином // ВВ. Т. XI. СПб., 1904. С. 73. По Ипатьевской летописи: “ведена Мстиславна в грекы за царь”. — Там же. С. 73.

22Путешествие Новгородского архиепископа Антония в Царьград в конце 12 го столетия / Предисловие и примечания П. Савваитова. СПб., 1872. С. 102–104.

23Там же. С. 103. Текстологический анализ памятника см. Белоброва О. А. “Книга Паломник” Антония Новгородского. (К изучению текста) // ТОДРЛ. Т. XXIX. Л., 1974. С. 178–185.

24По некоторым сведениям, эта реликвия была вывезена в Амьен. См. Панченко Б. А. Латинский Константинополь и папа Иннокентий III. Одесса, 1914. С. 46.

25Там же. С. 47.

26Путешествие Новгородского архиепископа Антония в Царьград. С. 103. Примечание. По другим сведениям Студийская обитель была восстановлена Михаилом, сыном Андроника II, см. Сперанский М. Н. Из старинной новгородской литературы XIV в. Л., 1934. С. 71; см. также: Путеводитель по Константинополю. С. 56.

27Цит. по: Сперанский М. Н. Указ. соч. С. 135.

28ПСРЛ. Т. XI. СПб., 1897. Никоновская летопись под 6897 (1389) г. С. 99.

29Тихомиров М. Н. Средневековая Россия на международных путях. М., 1966. С. 148.

30Цит. по: Сахаров И. Сказания русского народа. (Путешествия русских людей). Кн. 8. СПб., 1849. С. 53.

31Там же. С. 72.

32Там же. С. 62.

33См.: ПСРЛ. Т. XII. СПб., 1898. С. 83–93; Памятники древней письменности. Вып. 62. СПб., 1886; “Повесть о Царьграде” (его основании и взятии турками в 1453 г.) Нестора Искандера XV в. (по рукописи Троице-Сергиевой Лавры начала XVI в. № 773). Сообщил архимандрит Леонид (Кавелин). СПб., 1886.

34Из сборника грамот митрополитов всероссийских XVI века. Л. 188. Акты. Т. 1. С. 426. — Цит. по: Муравьёв А. Н. Сношения России с Востоком по делам церковным. Т. I. СПб., 1858. С. 2–3.

35Цит. по: Русский исторический сборник. Т. VI. СПб., 1880. С. 711. Послание великого князя Ивана Васильевича к Новгородскому архиепископу Ионе. 1465–70 гг.

36Петросян Ю. А., Юсупов А. Р. Город на двух континентах. М., 1977. С. 234.

37Путеводитель по Константинополю. С. 61.

38Кондаков Н. Л. Указ. соч. С. 143.

39Аббат Марен. Константинопольское монашество. Кн. I. СПб., 1899. С. 89.

40Творения преподобного отца нашего и исповедника Феодора Студита. Т. I. С. III (предисловие) (автор указал лишь свои инициалы — И. И. С.).

41Аббат Марен. Указ. соч. С. 92.

42Соколов И. Указ. соч. С. 405.

43Архимандрит Леонид. О славянских переводах церковного богослужебного устава // ЧОИДР. 1867. Кн. 2. Отд. I. С. 4.

44Аббат Марен. Указ. соч. С. 88.

45Архимандрит Леонид. Указ. соч. С. 4.

46См. подробнее: Приселков М. Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси Х–ХII вв. СПб., 1913. С. 202–204.

47Цит. по: Архимандрит Леонид. Указ. соч. С. 4.

48Там же. С. 4.

49См. их перечень: Протоиерей М. Лисицын. Первоначальный славяно-русский Типикон. СПб., 1911. С. 199–202.

50ГИМ. Синод. собр. № 330. XII в. Цит. по: Казанский П. С. История православного русского монашества. М., 1855. С. 29.

51Там же. С. 30.

52Цит. по: РИБ. Т. VI. СПб., 1880. С. 135. Обряд воздвижения святого Креста (14 сентября ст. ст.) является собственно архиерейским священнодействием. Но в древних монастырях Византии, таких как Студийский, этот обряд совершался игуменами, см.: Там же. С. 135. Примеч. 3.

53Цит. по: Сахаров И. Указ. соч. С. 53.

54Рукопись на пергамене, в лист, уставного письма, 281 л. Описание рукописи приводится в: Горский А. В., Невоструев К. И. Описание славянских рукописей Московской Синодальной библиотеки. Т. V. М., 1869. С. 239–270. См. также: Ищенко Д. С. Старейший русский список Студийского устава // Исследования источников по истории русского языка и письменности. М., 1966. С. 140–161.

55Попов Н. П. О возникновении Московской Синодальной (Патриаршей) библиотеки // Сборник статей, посвящённых академику А. С. Орлову. М., 1933. С. 37.

56Цит. по: РИБ. Т. VI. С. 597.

57Цит. по: Терновский Ф. Изучение византийской истории. Вып. II. Киев, 1876. С. 145.

58Мансветов И. Д. Указ. соч. С. 127.

59Аббат Марен. Константинопольское монашество. Кн. I. СПб., 1899. С. 114.

60Творения преподобного отца нашего и исповедника Феодора Студита. Т. II. СПб., 1908. С. 842. О епитимьях в отношении переписчиков см. Аббат Марен. Указ. соч. С. 89–92.

61Цит. по: Лопарев Х. М. Византийские жития святых VIII и IX вв. Пг., 1914. С. 169. См. также: Аббат Марен. Указ. соч. С. 114.

62Цит по: Терновский Ф. Изучение византийской истории. Вып. II. Киев, 1876. С. 36.

63Лопарев Х. М. Указ. соч. С. 188.

64Каврус Н. Ф. Студийский скрипторий в IX веке (По материалам рукописей Москвы и Ленинграда) // ВВ. Т. 44. М., 1983. С. 111.

65Цит по: Соколов И. Состояние монашества в Византийской Церкви с половины IX до начала ХIII века. Казань, 1894. С. 446.

66Один из них — скрипторий в монастыре святого Иоанна Предтечи (Петрийском). Здесь ещё в VI веке был создан знаменитый кодекс Диоскорида (сейчас в Венской национальной библиотеке, grаес, I), см. Лихачёва В. Д. Искусство книги. Константинополь XI век. М., 1976. С. 33.

67Гранстрем Е. Э. К вопросу о византийском минускуле // ВВ. Т. XIII. М., 1958. С. 226.

68Лихачёва В. Д. Указ. соч. С. 33.

69Сперанский М. Н. “Греческое” и “лигатурное” письмо в русских рукописях ХV–ХVI вв. // Византинославика. Т. IV. 1932. C. 58–64.

70Лихачёва В. Д. Указ. соч. С. 8.

71Цит. по: Сперанский М. Н. Из старинной новгородской литературы XIV в. Л., 1934. С. 56. Ради объективности следует отметить, что, по мнению А. И. Соболевского, то место “Путешествия” Стефана Новгородца, где говорится о его встрече с новгородцами Иваном и Добрилой, — поздняя вставка, см. Соболевский А. И. Южнославянское влияние на русскую письменность в ХIV–ХV вв. СПб., 1894. С. 11. Примеч. 2.

72Цит. по: Архимандрит Леонид (Кавелин Л. А.). Киприан до восшествия на Московскую митрополию // ЧОИДР. 1867. Кн. 2. Отд. 1. С. 31. См. также: ТОДРЛ. Т. XIX. М.–Л., 1963. С. 223–224.

73“Книга Степенная царского родословия” // ПСРЛ. Т. XXI. Ч. 2. СПб., 1913. С. 441.

74Цит. по: Доброклонский А. П. Преподобный Феодор, исповедник и игумен Студийский. Ч. I. Одесса, 1913. С. 947. См. также: Соболевский А. И. Указ. соч. С. 24; Дуйчев И. Центры византийско-славянского общения и сотрудничества // ТОДРЛ. Т. XIX. С. 118.

75Тренев Д. К. Серпуховский Высоцкий монастырь. М., 1908. С. 23.

76Кондаков Н. П. Византийские церкви и памятники Константинополя. Одесса, 1886. С. 144. Перечень книг второй половины XIV в., списанных русскими в Константинополе и привезённых затем в Москву, приводится в: Волков Н. В. Статистические сведения о сохранившихся древнерусских книгах ХI–ХIV веков и их указатель // Известия общества любителей духовного просвещения. Т. СХХIII. СПб., 1897. С. 37.

77Лихачёва В. Д. Указ. соч. С. 152. См. также: Лихачёва В. Д. Иконографические особенности миниатюр студийских рукописей во второй половине XI столетия // Культура и искусство Византии. Тезисы докладов научной конференции. Л., 1975. С. 25.

78Лихачёва В. Д. Миниатюры Киевской Псалтири и их византийские источники // Книга и графика. М., 1972. С. 47.

79Цит. по: Базили К. Константинопольские библиотеки // ЖМНП. 1843. Ч. 40. С. 144.

80Их перечень см. в: Каврус Н. Ф. Указ. соч. С. 99.

81Лихачёва В. Д. Миниатюры Киевской Псалтири. С. 44.

82Описание этой рукописи см. Каврус Н. Ф. Указ. соч. С. 99–102.

83Гранстрем Е. Э. Каталог греческих рукописей ленинградских книгохранилищ. Вып. 1 // ВВ. Т. XVI. М., 1959. № 71. Там же см. библиографию работ, посвящённых изучению этой рукописи.

84Гранстрем Е. Э. Указ. соч. Вып. 3. Рукописи XI в. // ВВ. Т. XIX. № 200. С. 201–202.

85Там же. С. 218–219. № 233.

86Архимандрит Владимир. Систематическое описание рукописей Московской Синодальной (Патриаршей) библиотеки. Ч. 1. Рукописи греческие. М., 1894. С. 83–84. См. также: Каврус Н. Ф. Указ. соч. С. 104–106.

87Архимандрит Владимир. Указ. соч. С. 111–112; Каврус Н. Ф. Указ. соч. С. 102–104.

88Подробнее см. Лихачёва В. Д. Искусство Византии IV–ХV вв. Л., 1981. С. 94.

89Факсимильное издание: Щепкина М. В. Миниатюры Хлудовской Псалтири. М., 1977.

90Малицкий Н. В. Черты палестинской и восточной иконографии в византийской Псалтири с иллюстрациями на полях, типа Хлудовской // Seminarium Kondakovianum. Рrаguе, 1927. P. 49.

91Липшиц Е. Э. Очерки истории византийского общества и культуры VIII — первая половина IX века. М.–Л., 1961. С. 397.

92Малышев В. И. Собрание рукописей Псковского областного краеведческого музея // ТОДРЛ. Т. XI. М.–Л., 1955. С. 478.

93Гранстрем Е. Э. Греческие рукописи в собраниях Советского Союза // ВВ. Т. XI. С. 291.

94Лихачёва В. Д. Искусство книги. Константинополь XI век. С. 144.

95Там же. С. 79–80. см. также: Известия Русского Археологического Института в Константинополе. Т. VI. Вып. 2–3. София, 1901. С. 264; Гранстрем Е. Э. Каталог… Вып. 4 // ВВ. Т. XXIII. М., 1963. № 309.

96Лихачёва В. Д. Искусство книги. Константинополь XI век. С. 122.

97Там же. C. 123.

98Фонкич Б. Л. Палеографические заметки о греческих рукописях итальянских библиотек // ВВ. Т. 41. М., 1980. С. 212–213.

99Фонкич Б. Л. Греческие рукописи итальянских библиотек // ВВ. Т. 40. М., 1979. С. 249.

100Перечень имён см. Доброклонский А. П. Указ. соч. С. 950.

101Цит. по: Голубинский Е. Е. История Русской Церкви. Т. I. Ч. 1. М., 1880. С. 781. См. также: Буслаев Ф. И. Историческая хрестоматия церковнославянского и древнерусского языка. М., 1861. С. 388–389.

102Творения преподобного отца нашего и исповедника Феодора Студита. Т. II. С. 842. См. также о студийском книгохранилище: Преподобного отца Феодора игумена Студийского о останцех церковных канон. (Из Кормчей, библ. МДА, рук. № 54). В: Казанский П. С. История православного русского монашества. М., 1855. С. 200, приложение 2.

103Древнейшие списки русские Малого катехизиса: ГИМ. Собр. Чудовское. № 36/238. XV в.; дальнейший перечень см. Ищенко Д. С. Огласительные поучения Феодора Студита в Византии и у славян // ВВ. Т. 40. М., 1979. С. 168–170.

104РГБ. Собр. МДА. № 51. XVI в.; РГБ. Собр. Егорова. № 1117. XVI в., БАН. № 34. 5. 29. XVII в.; БАН. Собр. Архангельское (бывш. Архангельской семинарии). С. 184. ХVII в.

105Цит. по: Владимиров П. В. Древнерусская литература киевского периода ХI–ХII в. Киев, 1901. С. 27.

106Митрополит Макарий. История Русской Церкви. Т. II. Изд. 3. СПб., 1889. С. 97–201.

107Владимиров П. В. Указ. соч. С. 146.

108Чаговец В. А. Преподобный Феодосий Печерский. Киев, 1901. С. 125.

109Владимиров П. В. Указ. соч. С. 145. Сравнительный анализ поучений преподобного Феодора Студита и преподобного Феодосия Печерского см. Чаговец В. А. Указ. соч. С. 153–177.

110Сапунов Б. В. Книга в России в ХI–ХIII вв. Л., 1978. С. 121.

111Гудзий Н. К. История древней русской литературы. М., 1966. С. 95.

112Соболевский А. И. Переводная литература Московской Руси ХIV–ХVII вв. Библиографические материалы. СПб., 1903. С. 5.

113Истрин В. М. Очерки по истории древнерусской литературы домосковского периода (ХI–ХIII вв.). Пг., 1922. С. 42.

114Путеводитель по Константинополю. Одесса, 1884. С. 58.

115Липшиц Е. Э. Указ. соч. С. 84. Пристань Студийского монастыря находилась у ворот “гранатовых яблок”, при турках — “Нарликапи”, см.: Путеводитель по Константинополю. С. 57.

116Гранстрем Е. Э. Греческие рукописи ленинградских хранилищ. Вып. 5. Рукописи XIII века // ВВ. Т. XXV. М., 1964. С. 190. № 456.

117Аббат Марен. Указ. соч. С. 125.

118Из Киево-Печерского Патерика по рукописи XV в. (Уваровск. собр. № 965) “Слово о Спиридоне проскурнице и о Алимпии иконописце”. Цит. по: Владимиров П. В. Указ. соч. С. 5–6. Приложение 2.

119Цит. по: Сперанский М. Н. Указ. соч. С. 56; см. также: Сахаров И. Сказания русского народа. (Путешествия русских людей). Кн. 8. СПб., 1849. С. 53.

120Сборник “Новгород”. М., 1964. С. 54.

121Лихачёв Д. С. Некоторые задачи изучения второго южнославянского влияния в России. М., 1958. С. 8.

122Там же.

123Голубинский Е. Преподобный Сергий Радонежский и созданная им Троицкая Лавра. М., 1909. С. 77.

124Лазарев В. Н. Новые памятники византийской живописи XIV века. 1. Высоцкий чин // ВВ. Т. IV. М., 1951.

125Рукописный список (РГБ. Ф. 310. Унд. № 288. Л. 83 сл).

126Тренев Д. К. Серпуховский Высоцкий монастырь. М., 1902. С. 31–32. См. также: Лазарев В. Н. Византийская живопись. М., 1971. С. 357.

127Книга, глаголемая “Описание о российских святых” // ЧОИДР. 1887. Кн. IV. М., 1888. С. 237.

128Банк А. В. Византийское искусство в собраниях Советского Союза. М., 1966. Иллюстрации № 273–275.

129Лазарев В. Н. Новые памятники византийской живописи XIV века. С. 129. Примеч. 4. Это мнение разделяет и И. Дуйчев в статье “Центры византийско-славянского общения и сотрудничества” // ТОДРЛ. Т. XIX. С. 116.

130Михельсон Т. Н. Живописный цикл Ферапонтова монастыря на тему Акафиста // ТОДРЛ. Т. XXII. М.–Л., 1966. С. 148.

131Там же. С. 153. Примеч. (Здесь перечисляются древнерусские иконы со сценами Акафиста на клеймах).

132Барт А. Царьград и окрестности. Пг., 1915. С. 97.

133Цит. по: Лебедев А. П. Очерки внутренней истории Византийско-восточной Церкви в IX, X и XI веках. М., 1902. С. 175.

134Аббат Марен. Константинопольское монашество. Кн. I. СПб., 1899. С. 166.

135Доброклонский А. П. Преподобный Феодор, исповедник и игумен Студийский. Ч. I. Одесса, 1913. С. 949.

136Протоиерей Н. И. Флоринский. История богослужебных песнопений Православной Восточной Церкви. Киев, 1881. Изд. 2. С. 188.

137Карабинов И. Постная Триодь. СПб., 1910. С. 77.

138Там же. С. 122–123.

139Там же. С. 123.

140Цит. по: Доброклонский А. П. Указ. соч. С. 928.

141Голубинский Е. Е. История Русской Церкви. Т. 1. Ч. 2. М., 1904. С. 371.

142Степенная книга. Т. I. Ст. 2. Гл. 2. С. 244. Цит. по: Терновский Ф. Изучение византийской истории. Вып. II. Киев, 1876. С. 37.

143Священник В. М. Металлов. Богослужебное пение Русской Церкви. М., 1906. С. 160.

144Там же. С. 161–162.

145Там же. С. 162.

146Киевопечерский Патерик. Русский перевод. М., 1897. С. 97.

147История русской литературы. Т. 1. М.–Л., 1941. С. 181.

148Терновский Ф. Указ. соч. С. 13. См. также: Буслаев Ф. Русская хрестоматия. М., 1898. С. 151; см. также о “Поучении о чашах тропарных” // Чаговец В. А. Преподобный Феодосий Печерский. Киев, 1901. С. 127–147.

149Успенский Ф. Очерки по истории византийской образованности. СПб., 1891. С. 51. Примеч. 1.

150Странствования Василия Григоровича-Барского по святым местам Востока с 1723 по 1747 гг. Ч. III. СПб., 1887. С. 87.

151Цит. по: Материалы для биографии епископа Порфирия Успенского. Т. II. Переписка. СПб., 1910. С. 914. Письмо архимандриту Антонину от 8 декабря 1862 г.

152Там же. С. 914.

153Там же. С. 915.

154Мансветов И. Д. Церковный устав, его образование и судьба в Греческой и Русской Церкви. М., 1885. С. 88.

155Соколов И. И. Патриархия и храмы в Константинополе от второй половины XV века до настоящего времени. Пг., 1916. С. 39.

156Хитрово В. Н. Описание хождения отца Игнатия в Царьград, на Афонскую гору, Святую землю и Египет (1766–1776) // Православный Палестинский сборник. Т. XII. Вып. 3. СПб., 1891. С. 4.

157Там же. С. 4.

158Всеволожский Н. С. Путешествие через южную Россию, Крым и Одессу в Константинополь, Малую Азию, Северную Африку, Мальту, Сицилию, Италию, Южную Францию и Париж в 1836–1837 гг. М., 1839. С. 188–189.

159Муравьёв А. Н. Письма с Востока в 1849–1850 гг. Ч. II. СПб., 1851. С. 355.

160Там же. С. 355–356.

161Путеводитель по Константинополю. Одесса, 1884. С. 61. См. также: Барт А. Указ. соч. С. 97–98.

162Путеводитель по Константинополю. С. 61.

163Кондаков Н. П. Византийские церкви и памятники Константинополя. Одесса, 1886. С. 145.

164Там же. С. 146.

165Там же.

166Подробнее о РАИК см. Архимандрит Августин (Никитин). Русский Археологический Институт в Константинополе // Богословские труды. Сб. 27. М., 1986. C. 266–293.

167Рейхельт Н. Н. (Н. Лендер). Константинополь, Афон, Македония и уголки России. СПб., 1905. C. 27–28.

168Кондаков Н. П. Указ. соч. С. 146.

169Муравьёв А. Н. Указ. соч. С. 355.

170Там же. С. 355.

171Разумеется, имеется в виду Саломея, дочь Иродиады, жены Ирода Антипы. — Ред.

172Там же. С. 356.

173ИРАИК. Т. XV. София, 1911. С. 250–251. Отчёт за 1909 г.

174Панченко Б. А. Рельефы из базилики Студия в Константинополе // ИРАИК. Т. XVI. София, 1912. С. 1–359.

175Старейший из этих списков — РГБ. Собр. МДА. № 52. Конец XIV в.

176См., например: ГИМ. Собр. Синод. №№ 988 и 176.

177Христианское чтение. 1834. Ч. III. С. 139–143; 1838. Ч. I. С. 245–257.

178В Оптиной пустыни имелся и свой русский рукописный сборник конца XVII в., содержавший 124 поучения преподобного Феодора Студита из 2-й книги его Большого катихизиса (РГБ. Собр. Козельск. Опт. пустыни. № 480. 1697 г.).

179Перечень журнальных статей о преподобном Феодоре Студите см. в: Доброклонский А. П. Указ. соч. С. 272–273.

180Голубинский Е. Е. История Русской Церкви. Т. 1. Ч. 2. Перевод “Завещания” был выполнен по PG 99, 1813.

181Дмитриевский А. А. Путешествие по Востоку и его научные результаты. Киев, 1890. С. 50–51.

182Дмитриевский А. А. Описание литургических рукописей, хранящихся в библиотеках Православного Востока. Т. 1. Киев, 1895. С. 224–238.

183Дмитриевский А. А. Описание литургических рукописей, хранящихся в библиотеках Православного Востока. Т. 2. Киев, 1901. С. 557–565.

184Труды Киевской Духовной академии. 1895. Декабрь. С. 633–679; ВВ. Т. 3. СПб., 1896. С. 177–178.

185Великие Минеи Четии, собранные всероссийским митрополитом Макарием. Ноябрь. Дни 1–12. СПб., 1897. Стб. 482–800.

186Там же. Ноябрь. День 11. Вып. 7. Приложение. Преподобного Феодора Студита Большой катихизис. Книга вторая. СПб., 1904.

187Гроссу Н. С. Преподобный Феодор Студит. Его время, жизнь и творения. Киев, 1907. С. 3.

188Ранее опубликовано в: ВВ. Т. ХVII. СПб., 1910. С. 153–202.

189Так, в 1894/95 учебном году была для написания предложена следующая тема: “Значение Студийского монастыря в истории православного богослужения” // ВВ. Т. II. СПб., 1895. Отд. III. С. 315.

Поскольку вы здесь...

У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей.

Сейчас ваша помощь нужна как никогда.

ПОМОЧЬ

Перейти на главную страницу журнала «Альфа и Омега»

Подпишитесь на Правмир

Перейти в Дзен Google Новости