Оксана Головко
«Стыд – объясни, как ты понимаешь это слово. Приведи примеры» – Ольга наткнулась на домашнее задание четвероклассника по основам православной культуры. Отложила лист с вопросом и задумалась. Пример привести? Это запросто. От обжигающего, отчаянного чувства стыда Ольге не уйти никуда последние лет 35…
Ольгины родители развелись, когда ей было пять. И из трешки-хрущевки со всеми удобствами Ольга и ее мама переехали к маминой бабушке, в комнату коммуналки. Представляете, из квартиры с полированной стенкой, внутри которой в зеркале отражался всякий-разный фарфор и хрусталь, с коврами на стенах и на полу, с хрустальными люстрами (все – приобретенное бабушкой и дедушкой с отцовской стороны, педагогами со стажем) – в тесноту комнатушки с крашеными желтыми стенами, в тесноту, где вместо люстры – свисающая над столом «лампочка Ильича»…
Больше всего Ольгу испугало обилие соседей: идешь по полутемному коридору, а по обе стороны – двери, двери. За каждой дверью – семья. Люди, жившие за этими дверями, сталкивались на общей кухне или в «месте общественного пользования», одном на десять семей, которое периодически затапливалось, ломалось, и все обитатели коммуналки ходили для справления естественных нужд на улицу, во двор, в центре которого гордо белело деревянное здание с двумя отверстиями и глубокой выгребной ямой.
В трехкомнатной квартире бабушка и дедушка Ольгу любили, но на ее родственников с другой стороны, особенно на прабабушку, смотрели несколько свысока: деревенщина!
От отца периодически она вскользь слышала замечания – понятно, откуда у девочки такие манеры, такие просторечные выражения…
Да, прабабушка окончила четыре класса церковно-приходской школы, в тридцатые из деревни, спасаясь от голода, перебралась с мужем в город. Война отняла мужа, и ей одной пришлось растить четверых детей. У Ольги сейчас тоже четверо, только, слава Богу, рядом любящий муж, и время совсем другое, более комфортное, спокойное.
Это потом, с возрастом, Ольга поняла, что интеллигентность, ум – вещи, совсем не связанные с образованием. Что ее «необразованная» прабабушка – одна из интеллигентнейших людей, с которыми сводила жизнь, что именно прабабушка научила ее читать и любить книги (а до умения любить людей и принимать их Ольге, видимо, так и не дотянуться), а у дедушки – маминого папы – рабочего по специальности, причем рабочего высокого класса, был явный литературный талант и отличное чувство юмора. Это уже Ольга узнала из рассказов о нем и из нескольких сохранившихся четверостиший: дедушки не стало, когда Ольге был год. Прабабушка всегда могла найти поддерживающее слово для внучки, веселую игру для правнучки.
Мама старалась скрасить Ольгину жизнь, доставала импортные игрушки (Ольга до сих пор помнит огромного немецкого пупса в желтом комбинезоне и кошелек в виде головы мишки с той же надписью Made in DDR), водила в театры… Но Ольге все равно периодически их жизнь казалась бедной и убогой, и она мечтала вырваться туда, где зеркальная стенка, цветной телевизор и отдельный собственный санузел.
Она как будто попадала в другую жизнь, и хотя бы на некоторые выходные или каникулы ей хотелось забыть о той, коммунальной жизни, в том числе о «необразованной» прабабушке, которая всю пенсию в 45 рублей тратила на то, чтобы повкуснее накормить и порадовать. Реальная жизнь, в которой Ольга ходила в школу, периодически, как все дети, болела и прабабушка и мама ухаживали за ней, кормили лекарствами и заварными, по 22 копейки, пирожными, покупали и зашивали одежду, и «праздничная», у папы, не пересекались.
30 лет назад, когда Ольге было столько же, сколько сейчас ее старшему сыну – 10 лет, эти миры пересеклись. Ольга несколько часов была в квартире папы, точнее, его родителей, и вот в дверь позвонили.
Прабабушка! В своей темно-синей юбке, шерстяной коричневой кофте с круглым воротником и в деревенском платке – в современной квартире со всеми удобствами! На улице резко похолодало, и она на двух видах транспорта, с пересадками привезла правнучке куртку. Чтоб не замерзла, не заболела.
– Проходите! – предложила бабушка.
А Ольга стояла с пылающими от стыда щеками (она стыдилась прабабушки, такой, как ей казалось, неуместной здесь) и про себя повторяла – только б не прошла, только б не прошла! Отказалась. Поворот ключа в замке и мысленный вздох облегчения.
Но Ольга еще не знала, что то гаденькое чувство можно было назвать как угодно, только не стыдом. А стыд, страшный, тяжелый, когда не выдохнуть, она узнала позднее, когда прабабушки не стало. Вот за это все. Просто увидела и поняла. И уже не исправить, не попросить прощения, хоть и хочется кричать о нем во весь голос. Только остается надеяться, что прабабушка, всю жизнь отдававшая себя другим, простила еще тогда. Но от этого-то ничуть не легче, наоборот…