Свет во тьме

1. Отец Александр Толгский

Суровая зима 1942 года. Помню себя одиннадцатилетней девочкой в храме св. Пророка Илии в Обыденском переулке: священник с изможденным лицом и светлыми голубыми глазами призывает людей помочь фронту посильными пожертвованиями. И до сих пор, полвека спустя, стоит перед очами этот вдохновенный пастырь, несущий свое сердце народу. Изгладилось из памяти содержание его проповедей и даже само звучание его голоса, но навсегда запечатлелась в душе основная черта его личности, сущность всей его жизни: органическое единство с паствой, нерасторжимо слившаяся любовь к Богу, к храму, к каждому прихожанину. О его вдохновенной молитве сужу по тому действию, какое она оказывала на меня. В военные годы храм был битком набит, и родители ставили своих детей на солее около левого клироса: там и я стояла вместе с другими девочками, не отрывая взора от иконы св. Иоанна Предтечи и Казанского образа Божией Матери. Никогда и нигде я не молилась так пламенно и всепоглощающе, как тогда, вместе с отцом Александром: весь мир переставал существовать, душа трепетала, охваченная огнем восторга, когда во время Великого Входа мы оказывались совсем рядом со св. Чашей.

Для о. Александра как бы не существовало “алтарной преграды”: он не только горячо молился у престола, но старался превратить весь храм в место усиленной благоговейной молитвы. В ту пору во многих приходах вошло в обычай нанимать физически крепких людей, которые сдерживали напор людского потока в храме и обеспечивали необходимый порядок. О. Александр отказался от этой практики и заставлял своих прихожан самих блюсти дисциплину, воспитывая в них благоговение и чувство ответственности за поведение народа в церк­ви. “Оставьте ваши нервы на пороге храма”, — внушал он, то есть: “не шумите, не распускайте себя, имейте страх Божий”. Ликуя, как достигший победы над хаосом, он любил повторять: “В нашем храме всегда порядок!”.

Неразрывная любовь к Богу и пастве сказывалась в том, как батюшка относился к совершению треб, к отдельному человеку, к нам, детям. Перенесение в наш храм иконы Божией Матери “Нечаянная Радость” (1944) стало подлинным торжеством всего прихода. Еженедельно по пятницам перед этим образом стали читать акафист. С каким высоким вдохновением читал его батюшка, какая умиленная молитва лилась из наших сердец, сколько народу из разных концов Москвы приезжало сюда в этот день! Вспыхнувшая тогда свеча сердечной молитвы не погасла пред ликом Богоматери и по сей день. Батюшка не был “требоисполнителем”, он был серьезным и ревностным служителем алтаря Господня.

После войны нередки стали венчания. Мы старались не пропустить этого торжества, стремились помолиться вместе с батюшкой за новобрачных, и венчание превращалось в праздник всего прихода, все радовались, все усердно молились. Батюшка венчал неспешно, внимательно, всегда обращался к молодоженам с отеческим приветствием, напоминая, что кольцо, не имеющее начала и конца, есть символ их любви, которая не должна никогда кончиться. Так же сочувственно и неторопливо совершал он чин отпевания, утешая скорбящих. Паства была для него подлинной, любимой семьей. Вот подходит ко кресту молодая чета¹, у которой родился первенец, и сияющий батюшка произносит только одно слово “Мать!”, но с такой любящей, торжествующей интонацией, что оно на всю жизнь врезалось мне в память. Нам, детям, было особенно приятно, когда во время полиелея выпадало счастье держать стаканчик с елеем, митру о. Александра или камилавку о. архидиакона Николая. И это были не “избранные дети”, не мальчики в стихарях, а любые мальчики, а чаще девочки, которые оказывались под рукой. О. Александр и о. Николай говорили ребенку “подержи”, и ребенок радовался доверию и приобщался к общему богослужению. Кульминацией нашего радостного общения с батюшкой бывала светлая пасхальная ночь, когда дети выстаивали заутреню и литургию на солее, а батюшка после службы подходил и христосовался с каждым ребенком. Уже очень старенький, как бы подводя итог своего служения, он, отвечая на приветствие, со слезами в голосе говорил: “Вы знаете, как я любил вас, моя паства!”.

В последние годы жизни батюшка был очень слаб, служил редко, я почти не бывала в этом храме, но сила его любви привела меня сюда вечером в пятницу пятой седмицы Великого поста (служба Похвалы Божией Матери, 1962 г.). Он встретил меня ласковыми словами: “И ты пришла!”; взгляд его был такой нежный, любящий, а через несколько дней в порядке общей очередности я до глубокой ночи читала в храме св. Евангелие у изголовья его гроба. Моли Бога о нас, родной наш отец!

Приход св. Илии Пророка продолжает оставаться приходом о. Александра Толгского. Его “духовные внуки” — дети тех, кого он венчал, кого окормлял духовно, окормляются теперь у о. Александра “Младшего” (Егорова), который начинал свое служение “под крылышком” о. Александра “Старшего” (Толг­ского). Семя, брошенное батюшкой, попало на добрую почву, талант приносит свой плод: войдите в храм и вы непременно обратите внимание на благоговейную молитву прихожан, на усердие причта. Когда я покупаю свечку и слышу от старенькой кругленькой Елены Ивановны душевное “Танечка”, я снова ощущаю себя девочкой, которая полвека назад стояла вместе с Еленой Ивановной впереди у самого амвона, а батюшка поощрял нас: “Хорошо, всегда впереди!”. “Духовные внуки” батюшки несут в своем сердце тот огонь любви Христовой, который был затеплен в душах их родителей, свидетельство тому — их труд в библиотеке, в церковной воскресной школе, где дети окружены ласковой любовью. Из сослужителей о. Александра Толгского в храме остался, если не ошибаюсь, только о. Александр Егоров, и хочется от всей души поблагодарить “батюшку младшего” и низко ему поклониться за то, что он не дал погаснуть светильнику, возженному “старшим батюшкой”, за то, что он воспитал духовных чад, несущих в мир благовестие Христово².

* * *

От редакции. К воспоминаниям Т. А. Миллер мы присоединяем сокращенную запись слова, сказанного митрополитом Пименом 17 апреля 1962 г. на парастасе по отце Александре Толгском. Запись сделана Л. В. Каледой по возвращении с отпевания.

Сегодня мы собрались, чтобы проводить в последний путь нашего дорогого отца Александра. Ушел от нас всеми уважаемый протоиерей батюшка отец Александр “в путь всея земли”. В отце Александре мы потеряли доброго пастыря, замечательного священника, хорошего администратора, прекрасного духовника, любящего свою паству и способного разбираться в духовной жизни своих чад, и доброго, правдивого, отзывчивого и любящего всех людей христианина, но на небе пред Престолом Божиим зажегся еще один светильник. Жизнь отца Александра можно охарактеризовать двумя словами Священного Писания. “Духом горящи — о Господеви работающи”. Отец Александр всегда любил произносить слова архангельского приветствия Пресвятой Деве: “Радуйся” пред Ее чудотворным образом, столь приятное Богоматери, и не случайно он умер после праздника “Похвалы Пресвятой Богородице”. Если представить себе икону “Похвалы Пресвятой Богородице”, то Богоматерь пишется, окруженная теми, кто как-нибудь проповедовал или пророчествовал о Ней. И вот в этот венок Пресвятой Деве вплелся еще один цветок. Нам грустно, что отец Александр ушел “в путь всея земли”, но мы верим, что он не оставит нас своими молитвами — всех тех, кто был с ним связан в этой жизни. Нам остается в утешение пример его жизни — жизни доброго пастыря и хорошего христианина. Аминь.

2. К столетию протоиерея Иоанна Потапова

(*1897–†1972)

Нам хорошо известно, что главное в христианстве — это любовь к Богу и ближнему. Заучив эту формулу, мы мало вникаем в то, каков должен быть внутренний мир человека, исполняющего ее на практике. Понимаем, что любить человека — это делать ему добро, приходить на помощь в беде и болезни. А любить Бога? На это способны избранники Божии, святые. А мы, простые смертные? Мы уверены, что защищаем нашу веру, противостоя экстрасенсам, кришнаитам и им подобным, споря о языке, старославянском или русском, на каком следует обращаться к Богу, забывая, что Бог слышит только голос сердца, просвещенного Духом Святым. Мы стремимся уловить приметы пришествия антихриста, оставляя без внимания собственную душу, в которую стучится Христос. Многие из нас вообще отучились любить, охваченные эмоциями гнева, страха, волнения и житейскими заботами. Доступна ли нам вообще вера, действующая любовью? Да, доступна. Примером человека, воплотившего в себе такую веру, был отец Иоанн Потапов, клирик храма свт. Николая в Хамовниках, духовник московского духовенства.

Промыслом Божиим в двенадцатилетнем возрасте, в 1943 году, я провела несколько месяцев в семье Потаповых на их даче на ст. Отдых под Москвой. Иван Ефимович был тогда преподавателем математики³, его супруга, Нина Никаноровна, — художница, член Мосха. Детей у них не было. Сейчас, более чем через полвека, трудно восстановить в памяти все подробности нашей с ними тогдашней совместной жизни. Одно несомненно: эти месяцы навсегда остались райским временем моей жизни, открыли мне воочию, что значит быть христианином. Самое поразительное, пожалуй, что запечатлелось в душе девочки военных лет, было полное отсутствие у супругов Потаповых отрицательных эмоций. Я ни разу не слышала, чтобы они повышали голос, жаловались, осуждали, выговаривали, упрекали, сердились. Атмосфера в доме была легкая, радостная, открытая. И. Е. и Н. Н. в полном единодушии жили общими интересами, постоянно заботясь друг о друге, ни в чем не противопоставляя себя другим людям. Со мной, ребенком, они обращались на равных, доверяя мне несложные хозяйственные заботы по дому и делясь духовными переживаниями. В гости они не ходили, но никогда не тяготились теми, кто их посещал. Сами глубоко религиозные, они не запирались от тех, кто этой религиозностью не обладал. Их вера была столь твердой и крепкой, что общение с людьми не нарушало их внутреннего равновесия и покоя. К ним то и дело заходили соседи по даче, и Н. Н. их внимательно выслушивала. На следующий год после меня у них гостила еще одна девочка, потом стала приезжать Е. А., однокашница Н. Н., далекая от религии, но материально нуждающаяся. Само собой разумеется, что когда знакомые потеряли хлебную карточку, Н. Н. тотчас же принесла им свой хлебный паек, а когда другие знакомые лишились кормильца, Потаповы стали постоянно поддерживать их деньгами. Внутреннее устроение Потаповых хочется назвать “отсут­ствием самости”. Отсюда постоянно светлое, радостное, приветливое выражение лица у обоих. Я не помню, чтобы они когда-либо настаивали на своем, кому-либо навязывали свою волю, кого-нибудь стыдили, кому-то себя противопоставляли. Их наполняло чувство не разлада, а единства со всеми. Сокровенная жизнь их души выражала себя в совместном молитвенном пении, льющемся из самой глубины сердца. В их отношении к Богу и людям не было ничего формального, во всем была искренность и одухотворенность. Летом день начинался с работы в саду. Донская казачка, уроженка станицы, Н. Н. любила землю, и болотистый участок земли был превращен супругами в цветущий сад, где в изобилии росли самые разнообразные цветы, овощи, ягоды, фрукты. Затем наступал час совместной молитвы. Заканчивался день также совместной молитвой.

Судить о том, каков был путь духовного развития И. Е. и Н. Н., я могу только по их отрывочным воспоминаниям. Молодость их прошла в Таганроге под руководством духовного отца старца Иосии, кончина которого была огромным горем для обоих. В 1927 г. супруги посещали Саров и Дивеево, где Н. Н. получила исцеление от туберкулеза. И вся последующая жизнь их проходила как бы под знаком этих двух обителей: они беззаветно полюбили преп. Серафима и монастырскую жизнь Дивеева, до самой кончины своей поддерживали материально дивеевских монахинь, принимали их в своем доме. 1 июля 1950 г. Святейший Патриарх Алексий I рукоположил И. Е. Потапова в сан диакона, 4 ноября — в сан иерея. Первым местом священнического служения о. Иоанна был Успенский храм Новодевичьего монастыря, оттуда через несколько лет он был переведен в Богоявленский кафедральный собор. Последним местом его служения стал храм свт. Николая в Хамовниках. Незадолго до своей кончины о. Иоанн рассказывал мне, что вскоре после рукоположения его вызвали в здание на Лубянской площади, и там пять человек в течение трех часов (или три человека в течение пяти часов — память мне может изменять) склоняли его к сотрудничеству. На мой вопрос: “Чего они от Вас добивались?” — о. Иоанн ответил: “Не знаю, я только твердил «Не буду»”. Теперь та любовь к Богу, которой был полон о. Иоанн, изливалась в его вдохновенных проповедях, в его заботах о духовных чадах, о будущих служителях св. Церкви. С его благословения приняли священный сан о. Владимир Смирнов, клирик храма св. Пророка Илии в Обыденском пер., которому о. Иоанн передал эстафету попечения о Дивеевских сестрах, и о. Кирилл Чернецкий.

В 1967 г. о. Иоанн перенес инфаркт, на следующий год, в день свв. первоверховных апостолов Петра и Павла, от рака молочной железы скончалась Нина Никаноровна, переносившая свою тяжелую болезнь с привычным ей кротким благодушием. После кончины своей матушки о. Иоанн еще несколько лет служил в храме, пока инсульт не вывел его из строя. Немощный, лишенный возможности совершать богослужение, о. Иоанн не унывал и не роптал, предавая свою жизнь в волю Божию. 20 апреля 1972 г. его пришел навестить о. Кирилл Чернецкий и принял последний вздох своего духовного отца. О. Иоанн и матушка Нина погребены рядом на Пятницком кладбище. Вечная им память!

О любви о. Иоанна к людям может судить каждый, кто испытал теплоту и радость общения с ним, о его любви к Богу лучше всего свидетельствует он сам своими словами.