«Сейчас уже нет ни одного аргумента, чтобы не верить. Всё доказано», – пожимает плечами Сергей Чапнин в ответ на мой вопрос, верит ли он сам в подлинность находки в Поросенковом логе. После стольких проведенных экспертиз, исследований в России, Англии и США, рассекреченных архивов любой, кто потрудится сесть и прочитать заключения экспертов, сможет сам прийти к выводу, действительно ли останки царевича Алексия и великой княжны Марии были найдены под Екатеринбургом.
Но тогда, в 2007-м, когда только-только произошло это историческое событие, никаких «стопроцентных» доказательств не было. Наоборот, колоссальная исследовательская работа ещё только предстояла.
Первым журналистом, который получил задание приехать на раскопки и рассказать церковной аудитории о находке в Поросенковом логе, был Сергей Чапнин.
Об этом скромно, в виде сноски курсивом сообщается в фундаментальной книге «Царственные страстотерпцы: посмертная судьба». Но за этой сноской – раз в жизни выпадающий шанс: журналисту – поучаствовать в раскрытии настоящей загадки века; христианину – стать сопричастным к обретению мощей святых; гражданину – потрудиться для восстановления исторической правды.
Было ли оно – ощущение эпохальности происходящего? Как состоялось личное соприкосновение со святыней? Когда пришло понимание, что всё – правда? И, в конце концов, как принять, что до сих пор эта правда не восторжествовала? Об этом мы говорим с Сергеем Чапниным.
Страница первая. 1998 год
Сергей Чапнин. Фото Юлии Маковейчук
– Сергей, Вы помните, с чего именно началась для вас эта тема?
– Да. Для меня это началось в феврале 1998-го. В этот год, собственно, и было принято решение о захоронении (найденных в 1991 г. под Екатеринбургом останков 9 человек – царственных страстотерпцев и тех, кто был расстрелян вместе с ними – Ю.К.).
Я работал в Православном информационном телевизионном агентстве. Перед Синодом, на котором должны были быть представлены результаты правительственной комиссии и вынесено церковное решение о подлинности останков, Святейший Патриарх Алексий попросил съездить в Екатеринбург и сделать сюжет из Ганиной Ямы.
Это целая история… Я звоню в Екатеринбургскую епархию, спрашиваю, можно ли зимой добраться до Ганиной Ямы, есть ли дорога, какая погода. Всё хорошо, говорят, приезжайте, погода как в Москве, встретим, поселим, дадим машину, проводника. Насколько далеко Ганина Яма от города, никто из моих знакомых тогда не знал, так что ехали в полную неизвестность.
Действительно, в городе погода оказалась как в Москве, мы в зимних ботинках, в городской одёжке своей…
На второй или третий день выезжали на Ганину Яму. Первое, что насторожило, что не на «жигулях» или «волге», а на «газике». Садимся в машину – а наши спутники в унтах выше колена.
Едем. За городом дороги считай, что нет. Начало февраля, снега – по пояс. Машина пытается въехать в еле намеченную колею, продвигается по лесу метров на 200 и безнадежно вязнет.
Проводник говорит: «Ну, что поделать, пойдем пешком». А у нас камера, штатив – по тем временам всё тяжелое, и обычная городская одежда. Нашим спутникам привычно, ушли вперед так, что еле видны. Они-то в унтах, подошва широкая, уверенно идут по насту, а мы – то по колено, то по пояс в снег проваливаемся. У меня штатив на плече, оператор камеру несёт, позвоночник ноет, ноги насквозь мокрые.
Прошли километр, оба в «мыле». Иду и думаю: «Однозначно будет воспаление легких, потому что зима, мороз, а мы – нараспашку, нам жарко. Если и дойдём до Ганиной Ямы, какой сюжет будем в состоянии сделать…»
На каком-то участке леса вышли на дорогу. Выяснилось, что можно было подъехать с другой стороны, было бы ближе, но наши проводники не сообразили.
Приходим на место – лес, огромные сугробы. Большой крест, грубо сваренный из двутавровых балок. Оказалось, что крест из металла пришлось установить потому, что деревянный несколько месяцев назад кто-то сжег.
Начинаем с горем пополам записывать stand-up… И вдруг окутывает такая легкость! Первое, что поразило, – всю усталость как рукой сняло, будто по асфальтированной дорожке 300 метров прошли. Тут мышка какая-то выбегает, из-под ботинка у оператора выхватывает шишку и начинает её грызть прямо рядом с нами. Солнышко выглянуло, снег искрится – какое-то удивительное торжество жизни вокруг. Невероятное место!
Такой Ганина Яма мне и запомнилась. Наверное, мы были первой съемочной группой, которая там побывала…
Для меня было потрясением, что Синод не признал подлинность останков. Но внутренне я с этим решением согласился и даже что-то об этом писал. Правда, с результатами экспертиз в полном объеме я тогда знаком не был.
Екатеринбург конца 90-х произвел на меня очень тяжелое впечатление. Это был фантастически депрессивный город. Даже на эмоциональном уровне чувствовалось, что здесь преступники, которые без суда и следствия расстреляли царскую семью, долгие годы считались героями. Мне от Екатеринбурга и, в том числе от проблемы останков, тогда просто хотелось убежать.
Сергей Чапнин в Поросенковом Логе. Фото: chapnin.ru
Страница вторая: 2007-й
Посетив Екатеринбург через несколько лет совершенно по другим делам, я спросил своих знакомых об их отношении к останкам. Они мне без всякого интереса ответили что-то дежурное. Но когда через год я приехал снова, оказалось, что мои знакомые провели огромную работу – прочитали все экспертизы, познакомились с историками, археологами, краеведами, судмедэкспертами. И они сразу же повезли меня в Поросенков лог.
На Ганиной Яме уже с размахом шло строительство монастыря, а здесь мемориал выглядел очень скромно. Видно, что устроили его энтузиасты, у которых не было спонсоров, но двигала ими очень трогательная забота о сохранении места обретения останков.
И первые мои впечатления в Поросенковом логе были созвучны тому, что я испытал за несколько лет до этого на Ганиной Яме.
Я познакомился с местными историками, антропологами, археологами, геологами. Стало очевидно, что картина, вырисовавшаяся в результате первых исследований, очень близка к истине. Качество экспертиз не давало 100-процентной уверенности, но все другие версии выглядели просто несостоятельными, рассыпались в прах.
Были открыты новые воспоминания участников расстрела. Да, в этих воспоминаниях очевидны некоторые несоответствия, но это особенности человеческой памяти: каждый вспоминал «в свою пользу», что-то недоговаривал, пытался представить свои действия более значимыми…
Но реконструкция событий той трагической ночи была однозначна: попытка уничтожения тел в заброшенных шахтах на Ганиной Яме оказалась неудачной, и тела повезли в более глубокие шахты на Московском тракте. По дороге машина застряла, и уставшая расстрельная команда закопала тела под настилом из шпал в Поросенковом логе.
Тоже интересный вопрос: мы привычно говорим «Ганина Яма», но это один из терминов, который многие понимают буквально, и это вводит в заблуждение. В монастыре на Ганиной Яме главное мемориальное место – это «кратер», на краю которого стоит поклонный крест. Но, простите, тела членов царской семьи пытались уничтожить не в яме, а в заброшенном руднике в урочище Четырех Братьев. Рудник – это шахта, разделенная на две части: в одной находится механизм для подъема руды, а по второму, соответственно, руду поднимают на поверхность. Таким образом, мемориальное место должно выглядеть как колодец. Понятно, что за прошедшие десятилетия стены шахты обрушились, возник «кратер», вот все и говорят «Ганина Яма». Но это исторически неверно.
На мой взгляд, для сохранения памяти о царской семье важна достоверность во всем. Мы оказываемся невнимательными к географическим названиям, к историческим свидетельствам и экспертизам, в том числе генетическим. Невнимательность рождает недоверие, а недоверие ведет от исторической правды к странным, совершенно нелепым мифам.
Я предлагал одному из маститых архиереев хотя бы подумать о том, чтобы восстановить Четырехбратский рудник, вернуть этому месту первоначальный вид. Ведь это несложно: краеведы, историки прекрасно описали развитие горнодобывающей промышленности на Урале, по этим описаниям можно воссоздать заброшенный рудник. Но, к сожалению, ничего не изменилось. Привыкли к тому, что кратер, – и ладно, и хорошо, ничего делать не будем…
Но вернёмся к Поросенковому логу. Место это, как я уже сказал, удивительное. Если на Ганиной Яме может быть монастырь, и там, действительно, можно жить, молиться, совершать паломничества, то Поросенков лог не должен становиться торжественным, пусть он остаётся таким, как есть, очень личным. «Тела зарыты в лесу у дороги…» И этот лес у дороги необходимо сохранить, не потревожить.
Поросенков Лог. Фото: chapnin.ru
– Вы сами верили в то, что найденные останки принадлежат царским детям?
– До 2007 года, до обретения останков Алексея и Марии, можно было верить или не верить. Точнее, так: можно было честно не верить. Но после 2007 года…
Я узнал о находке буквально через пару дней и приехал на место раскопок в Поросенков лог через неделю. Перед поездкой я пришел к Святейшему Патриарху Алексию и взял благословение. Святейший попросил меня сразу по возвращении написать ему рапорт, и он примет решение о публикации моего репортажа в газете «Церковной вестник» (этот репортаж впоследствии был опубликован – Ю.К.).
То, что я увидел, вызвало трепет и благоговение. Практически осенний лес, золотые листья и совершенно свежий раскоп, очень неглубокий, в 70 метрах от первого захоронения. Сосредоточенные, простые, но в то же время какие-то торжественные лица участников поисковых работ.
После обретения в Поросенковом логе в 1991 году останков царской семьи (было найдено 9 из 11 расстрелянных – Ю.К.) поиски Алексея и Марии продолжались. Что такое поиски? Территория расчерчена на квадраты, на ней копают шурфы. Поскольку останки небольшие, разрушенные временем, шансов, что на этой площади ты найдешь место размером 1,5 на 1,5 метра, очень невелики. А площадь большая – несколько гектар.
Эти шурфы годами копали и ничего не находили. Логики в раскопках, кроме обычной схемы поиска, не было. Скорее, работала интуиция, и она постоянно подводила. В какой-то момент работы забросили – иссякло не только финансирование, но и надежда. Да и город со всех сторон наступает – там дорожный трест за забором, в двухстах метрах уже асфальт положили. Во время строительных работ могли всё перекопать, и останки даже не заметить…
И вдруг в 2007 году приходят Виталий Шитов и Николай Неуймин, которые предлагают совершенно иную логику реконструкции событий.
Они становятся на низинное топкое место, где в июле 1918-го застряла машина с телами, и начинают смотреть по сторонам. По воспоминаниям, тела жгли. Понятно, что на топком месте, на влажной земле или в луже разводить костер точно не будут. Значит, нужно искать возвышенность – ближайшее сухое место. Если на старой Коптяковской дороге стоять спиной к железнодорожному переезду, такой пригорок будет впереди слева.
Решили отказаться от традиционных, но крайне трудоемких шурфов и пригласить поисковиков со щупами. Всего в июне-июле 2007 года поисковики сделали шесть выездов, и 29 июля Леонид Вохмяков нашел останки! Это было невероятно. Несмотря на то, что была правильная логика поиска, хорошая локализация, использованы эффективные поисковые инструменты, все равно это было чудо. Потому что останков было совсем мало – во-первых, это были самые маленькие тела, во-вторых, их обрабатывали кислотой, а затем сожгли, и плюс ко всему они были неглубоко закопаны – колебания температур тоже повлияли, и даже то, что сохранилось, было очень сильно разрушено временем.
Когда я приехал, при мне нашли в корнях деревьев черепки от сосудов, в которых содержалась кислота. Черепки уникальные: кислота ведь из Японии, поэтому и керамика японская. То есть всё совершенно очевидным образом складывалось в единый комплекс.
Помню, какое воодушевление и вдохновение царило среди тех, кто работал. Вечером все собирались у костра, это было самое настоящее братство… И место удивительно тихое, хоть и пригород Екатеринбурга. Видно, Господь его сохранил, чтобы правда открылась.
Так Церковь убедилась, что останки есть. Все 11 расстрелянных в Ипатьевском доме теперь были найдены. Логика тех, кто прятал тела, понятна, воспоминания обнародованы. И после этого не признавать «екатеринбургские останки» уже не было никаких оснований.
Я впервые поклонился этим останкам – мощам, когда они были в Бюро судебно-медицинской экспертизы в Екатеринбурге. Кстати, у Николая Неволина в кабинете долгие годы стояла икона св. цесаревича Алексия, написанная сестрами Ново-Тихвинского монастыря.
– Это действительно историческая находка… Поучаствовать в подобном деле мечтает каждый, и, наверное, не всем так повезет. Как журналист, спрошу: когда вы писали об этом, сообщали подробности, были ли какие-то представления, что вот она – находка века, что теперь всё изменится? Ожидали ли резонанса, подъема в обществе, или не было ощущения эпохальности?
– Есть достаточно широкий круг мирян, священников, монахов и епископов, которые давно не сомневаются в подлинности останков. Для них обретение мощей Алексея и Марии было великой радостью.
С другой стороны, кто не хотел признавать подлинность, тот продолжает отрицать и сегодня. Разница лишь в том, что сейчас такое отрицание уже ничем не оправдано и даже абсурдно.
Недавно я прочитал интервью архимандрита Александра (Федорова), настоятеля Петропавловского собора в Санкт-Петербурге, где в Екатерининском приделе захоронены останки – святые мощи царственных страстотерпцев. Так он никак не верит! И приводит аргументы, которые в 2015 году уже стыдно приводить, они давно опровергнуты.
Для меня это тайна: почему некоторым оказалось так сложно признать то, что очевидно. Почему гораздо менее очевидные «мощи» прп. Александра Свирского признаны безоговорочно, а против царских мощей идет такая война? Я не могу найти ответа на этот вопрос. Мне вообще кажется, что это не про аргументы, а про людей. С этой темой оказались связаны люди, которые не ищут правды и даже не ставят перед собой такой цели. Напротив, они много лет воюют против правды. Их позиция – всё время быть против. Бог им судья.
И здесь один из главных уроков я вижу в том, что мы призваны к исповеданию личной веры. Наша вера – это не вера толпы. Наша вера – это не вера отрицания. Наша вера – это вера алчущих и жаждущих правды. В том числе и исторической. И если эта правда открывается через научные исследования, мы не имеем морального права отрицать их только потому, что результаты нам не нравятся.
Мы часто говорим: между Церковью и наукой нет конфликта, наука подтверждает библейскую картину мира. Но в случае с останками мы видим прямо противоположное: глубочайший конфликт Церкви и науки есть. Есть! Мы видим неверие Церкви в исследования ученых с мировым именем, ученых, которые, дорожа своей репутацией, никогда не пойдут на подлог, которые публикуют подробные результаты экспертиз в международных научных журналах, где любые подтасовки будут тут же обнаружены и опровергнуты.
Я помню, как в 2008 году в Москву приехал Первоиерарх Зарубежной Церкви митрополит Иларион. У него на руках было заключение лаборатории генетических исследований Пентагона, он показывал документ и радостно говорил: «У нас нет никаких оснований не верить!»
Первые генетические исследования конца 1990-х вошли в учебники по генетике, потому что это были первые успешные исследования ДНК из образцов значительного срока давности. Это стало яркой страницей истории науки ХХ века – есть повод для гордости, в том числе, и за российскую науку.
Со стороны критиков от имени Церкви перед правительственной комиссией по исследованию царских останков были поставлены 10 вопросов. На 9 из них ответы были даны практически сразу. На 10-й – про останки царевича и великой княжны – был получен ответ через 10 лет, в 2008-м.
На мой взгляд, проблема находится не в научной плоскости, и не в исторической. Это исключительно вопрос доверия – недоверия. Почему-то страшно оказалось доверять.
Есть ещё такой аргумент: мол, от мощей нет чудес. Пусть Господь возьмёт ответственность на Себя, явит чудо, говорят, тогда мы поверим, что это подлинные мощи. Ребята, а как в Евангелии? Что сначала, и что потом? – Сначала вера, потом чудо. Вы сначала поверьте в останки, признайте их, а потом, если Господь сочтет нужным, пошлет вам уверение – явит чудо. Но сначала действуете вы, а потом уже просите действовать Господа.
Поросенков Лог. Фото: chapnin.ru
– Вы помните, когда вы сами поняли, что всё – правда?
– Вскоре после канонизации царственных страстотерпцев передо мной снова встал вопрос об останках. Я вернулся к исследованию документов, погрузился в результаты экспертиз и разговоры с теми, кто в них тоже внимательно вчитывался. Состоялось несколько важных встреч: с Николаем Ивановичем Неволиным в Екатеринбургском бюро судебно-медицинской экспертизы, с замечательным духовником отцом Василием Ермаковым (его признание подлинности останков сохранилось на видео), с несколькими епископами из Зарубежной Церкви.
Думаю, Господь ведет. Я не зря начал свой рассказ с первых впечатлений: как иду по зимнему лесу, проваливаясь по пояс в снег, не зная, сколько ещё идти, чего ждать, боясь заболеть; вокруг все чужое, и кажется, что даже природа против тебя. И вот я у цели – и здесь солнце и покой. Навсегда запомнил то пронзительное чувство. И думаю, Господь привел к этому месту через такой труд неслучайно, но чтобы открыть ценность того, что я там увидел.
Поросенков лог – такое же святое место, как и Четырехбратский рудник. И там, и там земля полита кровью царственных страстотерпцев. Я молюсь о том, чтобы Господь сохранил Поросенков лог нетронутым. Здесь не место для пафосных мемориалов. Два креста, дорога и деревья… Больше ничего не нужно.
Читайте также:
- Сергей Мироненко: Не по-человечески, что кости столько лет лежат не захороненные
- Протоиерей Всеволод Чаплин: Христианский долг – установление правды о царских останках
- Люди не поверят любой экспертизе, если она противоречит их точке зрения
- «Мир никогда не узнает, что мы с ними сделали»