О своем детстве, о церковной жизни в конце 1980-ых и сейчас, о приходской жизни рассказывает настоятель храма Всемилостливого Спаса в Митино священник Григорий Геронимус.
Старооскольская церковная аномалия
— О. Григорий, расскажите о себе немного, пожалуйста. О своем детстве, о родителях?
— Я родился в семье священника, протоиерея Александра Геронимуса. Мои родители — и папа, и мама — оба математики, ученые, вышли из советских атеистических ученых семей. В сознательном возрасте они пришли к вере, крестились. Это было их самостоятельное независимое решение.
— Как так получилось, что математики приняли крещение? Обычно люди точных наук скептические относятся к вере.
— Да, такое мнение существует, но мой небольшой жизненный опыт показывает, что часто бывает ровно наоборот. Исследователи, которые занимаются наукой в гуманитарных областях, изучают то, что делают или делали люди — зачастую слабые, греховные. И это вызывает разочарование в человечестве и мировозренческий кризис. А те люди, которые имеют дело с точными науками: с математикой, с физикой, с тем, что Богом сотворено, потому что математика — это, в первую очередь, не дело человеческих рук, не человеческое творчество, — как раз очень часто обращены к Богу, часто являются людьми глубокой веры. Мои родители на вопрос: «Как получилось, что вы пришли к вере?», говорили: «И через занятия наукой тоже».
Размышления над какими-то математическими проблемами и шире — над наукой вообще, над философией науки — привели их к размышлениям о том, как вообще устроен наш мир. Все это, в конце концов, привело родителей к вере. Конечно, и через чтение литературы, через интерес к литературе, через встречи и общение с замечательными верующими людьми, со священником, который их крестил и стал духовным отцом, протоиереем Владимиром Смирновым, который тогда служил в храме Илии Обыденного, родители пришли к вере, крестились.
Постепенно папа оставил научную карьеру и стал священником. Это было очень непросто. В те годы Церковь, как сейчас все знают, преследовалась, и поступить в семинарию, тем более, рукоположиться и стать священником можно было только через согласование с представителями советской власти. И крайне не одобрялось, чтобы священниками становились люди образованные, тем более, выпускники мехмата, москвичи, петербуржцы, жители крупных городов.
Отец, исполняя благословение стремиться именно к священству, уехал из Москвы. Тогда еще была единая огромная Курская и Белгородская епархия. Эту епархию в то время возглавлял архиепископ Хризостом, впоследствии он был митрополитом Литовским, Виленским. Владыка Хризостом имел такое особое дерзновение, смелость рукополагать многих молодых ученых, москвичей, петербуржцев. Про город Старый Оскол, куда владыка направлял на служение многих таких священников молодых, даже говорили «Старооскольская церковная аномалия» — по аналогии с магнитной аномалией. Мол, в Старом Осколе, не таком уж большом городочке, открыто церквей больше, чем во многих крупных городах.
Отец начинал свое служение там, в городе Старый Оскол. Потом он служил в довольно далекой деревне на границе с Украиной, в Белгородской области. Мы жили фактически на два дома. Мы, дети, отца видели очень редко, потому что он был все время на приходе, а мы жили и учились в Москве.
Отец
— С кем вы жили?
— Конечно, лето, каникулы мы проводили с отцом. В остальное время жили с мамой, отец к нам приезжал. Я помню, что он, чтобы чуть-чуть больше времени провести с семьей и приехать не в семь утра, а в пять, мчался на перекладных, на разных поездах. И мы очень ценили часы и даже минуты, проведенные с отцом.
Тогда было мало священников, мало церквей, мало возможностей для духовного окормления, не было такой, как сейчас, церковной свободы. Поэтому, когда отец приезжал в Москву, тут же приходили исповедоваться и испрашивать какого-то духовного совета многие его духовные чада. Так что иногда получалось, что и в Москве мы с отцом практически не могли пообщаться. Такая жизнь у нас продолжалась в течение многих лет.
Потом, в 1991 году, когда времена изменились и появилась возможность перевестись ближе к Москве, и отец стал служить в Московской области, в селе Дуброво Наро-Фоминского благочиния. Там есть замечательный Дмитровский храм. Когда мы туда приехали, этот замечательный храм был в большой мере разрушен. С Божьей помощью храм был восстановлен, и до своей смерти в 2007 году отец служил в нем.
Свою священническую, пастырскую деятельность отец совмещал с научной: хотя он и оставил карьеру математика, но, тем не менее, интерес к науке он никогда не оставлял и был в курсе всех достижений, общался со многими учеными, с математиками, с людьми других областей научного знания. Он интересовался философией, психологией. Научную и преподавательскую работу он совмещал со своей пастырской деятельностью.
— Он преподавал?
— Он преподавал — в различные годы по-разному — но, в основном, преподавал предмет «Основы православия» на Фаддеевских богословских курсах в Москве. В основе курса лежал катехизис, но в изложении отца это, конечно, было гораздо шире, чем катехизис. Он преподавал многие спецкурсы: «Богословие и поэзия», «Богословие и психология», где рассматривал достижения современной науки с точки зрения православного богословия. Вообще, для него это было, наверное, основным и самым важным в жизни делом — как-то осмыслить научные достижения, и в первую очередь математические достижения, с позиции православного богословия.
— А мама чем занималась?
— Мама тоже математик. Она входила в группу лиц, организовавших частную школу, в которой учились многие дети, в том числе, и со сложностями развития. Мама в этой школе занималась административной работой и также преподавала математику.
На дерево в стихаре
— Сколько вам лет было, когда они пришли в Церковь? Или вы позже родились?
— Когда я родился, отец уже был священником. Нас в семье шесть детей. Отец был рукоположен в 1979 году. Я родился в 1982. Так получилось, что с детства я был при храме, получал церковное воспитание.
— Какие самые яркие воспоминания из детства?
— Многое очень помнится. Помню, как я алтарничал в детстве, помогал отцу, для меня это было очень важно. В детстве мне всегда мечталось, что я тоже жизнь свою свяжу с церковью, что тоже буду служить Христу, Церкви.
Были разные случаи. Помню, один раз мне очень сильно досталось от родителей. Отец увидел через окно храма, как я вышел из храма в стихаре, да еще в стихаре залез на дерево, которое было во дворе храма. Но я считал, что со мной поступили ужасно несправедливо, так как всей истории отец не знал. Там, на дереве, на самом деле застрял ребенок, и мне показалось, что надо его срочно спасти, а ради такого дела можно и в стихаре полезть на дерево.
В той деревне, о которой я говорил, был замечательный древний храм, деревянный, который, к сожалению, полностью сгорел однажды. И отец на месте сгоревшего храма построил новый. Это было очень непросто. Это был самый конец 1980-х годов, очень тяжелые годы для страны. И мне особенно запомнилась первая служба в новом храме — это было на Преображение. Это было ощущение какого-то необыкновенного света…
Это единственный недостаток, который всегда проходит
— Когда росли, были ли у Вас минуты, в подростковом, может быть, возрасте, что вы сомневались бы, какие-то сомнения в вере или в церкви? Был какой-то протест? Это бывает, особенно в священнических семьях.
— Я в подростковом возрасте был большим хулиганом, меня даже выгнали из школы, в которой я учился.
— За что?
— За прогулы.
— А почему прогуливали?
— Мне всегда было не так интересно учиться, как интересно общаться со своими сверстниками. В общем, мне нравилось проводить время вовсе не за школьной партой. Протесты? Не было ни одного такого дня в моей жизни, когда я считал бы, что я не христианин, когда я отходил бы от церкви. Всегда я продолжал ходить в церковь, продолжал причащаться. Но был момент, когда я как будто вновь в церковь вошел, когда я осознал Евангелие, вновь открыл его для самого себя. И уже не по той инерции, которая мне была в детстве дана, вошел в церковь. Я понял, что это мое личное желание, личное стремление.
— Когда, какой это был год?
— Это было, когда я женился. Я очень рано женился, сразу же после окончания школы.
— Сколько же вам лет было?
— Мне было 16 лет тогда. Из одной школы меня выгнали. Другую школу я окончил экстерном, очень быстро, и сразу после школы у меня сложились хорошие отношения с моей будущей супругой, мы получили благословение нашего духовного отца и поженились, обвенчались.
— Как родители восприняли это?
— Мои родители восприняли хорошо. Вообще, родители всегда нам давали огромную свободу в действиях. Они своим примером и своей любовью давали нам такую в жизни опору, что, видимо, знали, что никуда нас не унесет, и действительно это так было.
— А родители жены?
— Родители жены немножко сложнее восприняли, но тоже смирились и, я надеюсь, что сейчас, когда мы уже 15 лет вместе живем, они полностью успокоились. Мой отец успокаивал родителей моей жены.
— Что он им говорил?
— Они говорили: «Ну, как же? Они же такие молодые». Отец отвечал им, что это не недостаток, а мама добавляла: «Молодость — это единственный недостаток, который всегда проходит».
Юля правила мне ошибки в заявлении в ЗАГСе
— А где вы познакомились со своей женой будущей?
— Я в школе был очень общительным, как сейчас сказали бы, тусовочным человеком, и через своих друзей из 57-й школы, в которой я учился, я познакомился с будущей женой. В 17 лет у нас родился первый ребенок. В 19 лет было двое детей. Сейчас мы уже ждем четвертого.
— Ничего себе! Но вы не жалеете, что так рано на этот путь встали семейной жизни? Тяжело все-таки, наверное?
— Были разные моменты. Были, конечно, какие-то моменты, которые тяжело было переживать, но при этом не было ни одного дня или часа, когда я пожалел бы. Нет, я очень благодарен Богу за свою судьбу.
— Как вы делали предложение?
— В старших классах школы у нас как-то сложилась довольно большая компания из подростков, единомышленников, объединенных какими-то общими интересами. Потом для меня и для моей будущей жены очень важными стали именно наши отношения. Мы даже на какое-то время отдалились от всех остальных наших друзей и знакомых. Мы все время проводили с ней вдвоем. Уже все знали, что так мы близко с моей женой общаемся. Вместе мы были в Петербурге, потом были в Москве, вместе гуляли, и как-то это был не один момент, а разные разговоры, когда мы вместе мечтали, что мы поженимся, что у нас будет семья. Потом так и случилось.
— Чтобы в 16 лет расписаться, надо согласие родителей?
— Да, я должен был написать заявление от себя, по-моему, какая-то такая формулировка была: «Мы просим разрешить нам вступление в брак, так как ведем совместное хозяйство». Жена мне правила ошибки в заявлении в ЗАГСе. У меня с правописанием было не очень хорошо… С 16 лет разрешается в том случае, если родители не возражают. Родители подписались, что они не возражают.
— А дальше? Вы учиться стали или как? Где стали жить?
— Я, конечно, сразу же пошел работать, потому что появилась семья и, конечно, необходимо было как-то задуматься о том, что семье надо существовать. В течение двух лет я работал, а потом поступил…
— Где работали?
— В коммерческой организации, которая торговала компьютерным оборудованием для создания компьютерных сетей. Потом я пошел учиться в Свято-Тихоновский институт, который, когда заканчивал, уже назывался университетом. Потом рукоположился, и сейчас уже светской работой не занимаюсь.
Мы ни разу не поссорились так, чтобы не помириться вскоре
— А супруга чем занимается? Только домом и детьми или чем-то еще?
— Супруга — художник, она училась в художественном колледже. Потом она занималась золотым лицевым шитьем. В общем, она художник, и в различных формах это проявляется. Большую часть времени она находится дома, занимается детьми и домашним хозяйством. У нас три мальчика.
— А жена не просит передышки? Не говорит, что устала или хочет на работу выйти?
— Бывает по-всякому.
— А вы вообще ссоритесь?
— Мне не знакомы такие семьи, в которых, вообще, никогда бы не было никаких ссор. Бывает по-всякому, но ни разу мы не поссорились так, чтобы не помириться вскоре. Это самое главное.
Мы начали с того, что стали молиться
— Сколько вы уже служите в Церкви?
— Я был рукоположен в 2005 году в сан диакона, служил сначала в храме иконы Божией Матери «Живоносный источник» в Царицыно под руководством отца Георгия Бреева, который в то время был настоятелем этого храма.
Потом я был командирован в Покровский монастырь, который известен тем, что там покоятся мощи Блаженной Матроны Московской. В Покровском монастыре прослужил пять лет почти, а потом был направлен сюда, в Митино. В 2011-м году был рукоположен в сан священника. Еще до этого, мне было поручено организовывать здесь строительство храма и богослужебную и приходскую жизнь. По рукоположении в сан священника мне было дано послушание, возглавить здесь новый создающийся приход в качестве настоятеля.
— С чего вы начали организовывать жизнь прихода?
— Мы начали с того, что стали молиться. Мы развесили в районе объявления, что такой-то участок выделен под строительство храма, а с такого-то дня будут совершаться регулярные молебны. Первый молебен будет тогда-то, пригласили жителей района прийти, вместе с нами помолиться. С этого все и началось.
— Первый раз, сколько пришло человек?
— Пришло, я думаю, порядка 70 или 80 человек, по нашим оценкам. Мы очень боялись, переживали: а вдруг придут какие-то люди, которые будут недовольны тем, что кто-то решил здесь молиться. Мы слышали, что в других районах бывали какие-то такие возмущения, но все обошлось. Пришли люди, которые, как раз, оказались заинтересованы в строительстве, и не меньше половины этих людей с нами до сегодняшнего дня. Они пришли не только на первый молебен, но приходили вновь и вновь.
Потом мы построили — это было нашей такой первой целью, первой задачей — временный малый храм в честь Покрова Пресвятой Богородицы, тот храм, в котором до сегодняшнего дня у нас совершаются богослужения. Первая литургия у нас была на Рождество 2012 года. Приход, конечно, стал быстро расти и множиться.
О приходе
— Приход сложился?
— Да. Для меня, конечно, очень важно не просто построить церковное здание. Самое главное на приходе — это люди, которые его составляют. Должна быть крепкая община, должна быть приходская семья, когда люди нужны друг другу, когда люди имеют молитвенное общение и знают друг друга, могут как-то поддерживать друг друга и после того, как мы вместе помолились. Есть две фразы в Евангелии, которые, первое время я повторял в каждой своей проповеди. Господь сказал: «По тому узнают, что вы мои ученики, если вы будете иметь любовь между собою» и «Где двое или трое собираются во имя Мое, во имя Христово, там Я Сам, Господь, присутствую посреди» Вот это я старался положить в основу того, что у нас здесь строится. Это та духовная основа, на которой я стараюсь строить наш приход.
— В жизни прихода, кроме совместной молитвы, еще что-то есть?
— Да. Сегодня у нас уже полноценный, состоявшийся приход большого города. У нас есть все те службы, которые работают сегодня в каждом московском приходе и вообще в большинстве приходов Русской Православной Церкви. У нас есть молодежное служение. Есть различные мероприятия, в рамках которых происходит такое общение нашей приходской молодежи. Есть у нас и социальное служение. Есть воскресная школа, которая первый учебный год отработала и, я думаю, уже сейчас можно говорить о тех хороших и добрых плодах, которые принесены.
Мы пока существуем в довольно тесных условиях: у нас еще только строится храм, строится дом причта, помещение для воскресной школы. Пока мы ютимся в маленькой двухкомнатной квартирке на первом этаже соседнего многоэтажного дома, которую арендуем.
Мы в течение всего учебного года проводили регулярно беседы для взрослых прихожан нашего храма, чаепития. На эти беседы мы приглашали замечательных людей, богословов, специалистов в той или иной области церковного знания. Сами тоже, по мере сил, старались рассказывать прихожанам о каких-то основах православной веры, дать какие-то катехизические знания. Отец Леонид, наш диакон, рассказывал о Священном Писании. Он преподаватель Священного Писания Ветхого и Нового Завета.
— Сколько у вас сейчас человек на приходе?
— Сегодня у нас причастилось 130 с лишним человек.
— Уже не помещаются в храме. Храм маленький уже.
— Да, в храме, а временный храм у нас всего 50 кв.м., к сожалению, не помещаются. Но я надеюсь, что с конца лета, с осени, мы сможем уже переселиться в большой храм, который рассчитан уже на 500 прихожан.
— Мне очень понравилось, что у вас слышно молитвы, которые вы читаете в алтаре. То есть все, кто в храме находятся, слышат и участвуют в богослужении. В большом храме тоже так же будет?
— Само слово литургия означает «общее дело». Конечно, когда мы вместе собираемся на богослужение, это не то, что все зрители, а священники за алтарной преградой что-то такое магическое делают, а обычные люди, прихожане, миряне ждут, пока священник совершит священнодействие, потом смогут только воспользоваться плодами этого священнодействия. Нет, конечно! Все люди участвуют вместе в молитве, это очень важно. Поэтому я, в соответствии с тем, как меня мои духовные отцы воспитывали и родной отец, стараюсь читать, евхаристические молитвы вслух. Думаю, что если кто-то их слышит, то это неплохо, скорее, даже хорошо.
— Что самое тяжелое для Вас сейчас в Вашем служении?
— Очень не хватает времени, и иногда не хватает сил. Порой, кажется, что просто невозможно объять все то, что нужно сделать, все то, что нужно успеть, для того чтобы приход развивался гармонично и правильно. Много административной нагрузки по стройке.
О финансах
— Отец Григорий, я посмотрела, у вас в храме свечки за пожертвования, книжки за пожертвования. Где вы берете средства? Потом, я думаю, пожертвованиями не собрать на строительство, наверное?
— И наш маленький храм построен таким образом, и большой тоже храм строится за счет нашего прихода. У нас среди прихожан есть люди и очень бедные, и скромного достатка и среднего достатка. Есть люди, довольно обеспеченные, которые имеют возможность…
— Вы хотите сказать, что большой храм тоже за счет прихода строится?
— Есть у нас среди наших прихожан люди, которые имеют возможность значительными суммами поддерживать строительство. Такими, общими усилиями, кто понемножку, кто побольше, строится.
Главное, что сегодня Церкви нужно — чтобы люди больше узнавали бы о Христе
— Вы, в общем-то, можно сказать, что всю жизнь в Церкви. Видите какие-то изменения? Что изменилось за время, так скажем, вашего сознательного пребывания в Церкви, сегодня по сравнению с тем, как было, например, 20-25 лет назад.
— Разумеется, жизнь поменялась за это время кардинально вместе с теми тектоническими сдвигами, которые произошли вообще в жизни всей нашей страны. Многое поменялось и в жизни церковной. Когда я ребенком прислуживал в алтаре отцу, то даже создать при приходе воскресную школу было делом почти невозможным. Выйти куда-то за пределы прихода было совершенно немыслимо и невозможно. Церковная жизнь сосредотачивалась на совершении богослужений. Это центр, это самое важное, особенно, когда совершается литургия, но вокруг этого центра тоже должно что-то расти.
Сейчас у нас ситуация кардинально другая, сейчас трудно себе представить приход, в котором не было бы воскресной школы. Сейчас приходы активно участвуют в жизни очень многих учреждений. Приходят туда, где действительно это очень нужно, где есть нужда в этом: в тюрьмы, в больницы, к тем людям, которые нуждаются в евангельском слове, в утешении, в поддержке, в помощи.
В то же время, радуясь о таких огромных возможностях, которые сейчас имеет церковь, иногда сталкиваешься с тем, что среди того большого количества людей, которые пришли в церковь, некоторые принесли туда кое-что из своего нецерковного прошлого. Когда церковь переживает гонения, то она очищается, закаляется. И те немногие, которые верны Христу, как правило, верны до конца, верны во всем. Сейчас среди некоторых верующих как-то чувствуешь, что не хватает такого горения.
— Какие, по-вашему, самые насущные вопросы церковной жизни, церковного общества сегодня перед Церковью стоят, перед верующими?
— Святейший Патриарх Кирилл очень заботится о том, чтобы в церкви люди были не просто захожанами и не просто по названию христианами, а о том, чтобы люди действительно узнавали бы Христа, узнавали бы евангельскую истину. Недавно было распоряжение Святейшего Патриарха, чтобы перед тем, как крестить ребенка или взрослого человека, обязательно проводилось бы минимум две огласительные беседы. Это минимум, который необходим. Если это взрослый человек, то еще и третья беседа со священником, такого покаянного характера, чтобы человек имел возможность свою жизнь переосмыслить. Очень многие приходят, говорят: «Можно без беседы? Можно мы как-то быстро покрестим, и всё?» — это показывает, что люди не вполне правильно подходят к этому таинству, что они не хотят действительно узнать Христа, не хотят узнать учение церкви, не хотят по-настоящему быть христианами, а просто хотят какой-то красивый обряд совершить, сами себя успокоить, что у нас, вроде, ребенок теперь крещеный, все нормально, и дальше про церковь забыть, и в церкви не жить.
Я думаю, это самое главное, что сегодня Церкви нужно — чтобы люди больше узнавали бы о Христе, Евангелии и о церковном учении. Бывает, что люди даже и ходят в церковь, ходят на богослужения, но тоже, к сожалению, очень мало знают о Евангелии, о Предании Церкви, святоотеческом учении. Хочется, чтобы таких знаний становилось бы больше и больше. Вместе с этими знаниями появляется и крепкая вера, открытость, ответственность, а какие-то нехорошие явления, как нездоровый фанатизм, обрядоверие, суеверия уходят, когда люди получают здравое церковное образование.
P.S. Пока интервью готовилось к публикации у отца Григория и матушки Юлии родился сын. Поэтому вместо «Сейчас мы уже ждем четвертого» следует читать «Сейчас у нас уже четверо».
