– Существует ли вообще проблема самоубийств среди тяжелобольных?
– Проблема суицида существовала всегда. Количество самоубийств растет в зависимости от тяжести состояния общества. В 90-е годы количество суицидов было процентов на 30 выше. Но и сейчас в нашей стране, насколько я знаю, четыре человека каждый час уходят из жизни таким путём.
Конечно, среди тяжелобольных это особенно актуально. Потому что человек, который страдает и не знает, ради чего эти страдания переживаются, да еще плюс к этому не получает достаточной медицинской помощи – адекватного обезболивания и лечения антидепрессантами, – иногда решает вопрос облегчения страданий таким вот способом.
Но самая большая проблема – это проблема недостатка веры: ради чего эти страдания несутся. Тот крест, ради которого верующий человек готов терпеть. И Господь дает ему радость преодоления этих страданий.
В сознании неверующего человека всё иначе. А человек, который озлоблен и который не знает, ради чего у него эти страдания вообще, к сожалению, может задуматься о самоубийстве.
Количество самоубийств у нас в стране по статистике самое высокое среди стран Европы. Это комплексная проблема.
– Отче, Вы сами – врач-терапевт. В чём заключается медицинский аспект этой проблемы?
– Путь от обращения к врачу до получения лекарства, которое необходимо пациенту, у нас очень затруднён. Во-первых, сами врачи боятся выписывать наркотические анальгетики, а, во-вторых, большей частью, не имеют возможности выписывать необходимые лекарственные средства, так как этот вопрос еще не определен на законодательном уровне.
На Западе, например, тактика ведения тяжёлых больных рассчитана на опережение. То есть, любому пациенту, у которого есть показания для лечения сильными обезболивающими, врач буквально за пять минут может выписать рецепт, по которому он тут же в аптеке получает необходимый препарат.
То есть больной, который в связи со своим заболеванием нуждается в обезболивании, должен получить лекарства в необходимой дозировке как можно раньше, чтобы боли у него были как можно меньше. А когда пациент уже испытывает сильные боли, чтобы хоть как-то компенсировать его состояние, требуется намного больше времени и лекарств.
Среди наших медиков такая превентивная тактика, точнее, философия выписывания лекарств еще даже не сформировалась. Это дело времени и, конечно, усилий врачебных и законодательных коллективов.
Облегчить выписывание сильнодействующих обезболивающих и антидепрессантов – это самый простой путь для того, чтобы облегчить страдания.
Конечно, большая проблема ещё и в том, что в нашем обществе в принципе наблюдается дефицит любви, и эти люди чувствуют себя брошенными. Они часто не ощущают заботы о себе врачей, социальных работников, а порой – и своих ближних.
– Влияет ли на ситуацию наша традиция, когда больному не говорят, что его диагноз смертелен? Правильно ли это, и как к этому относиться?
– Я думаю, дело в патерналистской традиции в нашей медицине, которая не терпит диалога с пациентом. У нас врач как бы диктует свою точку зрения и, соответственно, пациент в диалог не включен. Его порой даже и не спрашивают.
Практически во всех странах Европы подход к этой проблеме примерно одинаковый: пациенту о диагнозе говорят. Но при этом говорят в доверительной обстановке, не оставляют это на выходные, чтобы пациент не впал все-таки в депрессию и не сделал с собой что-то. То есть, учитывается состояние пациента. И, конечно, разговор происходит в соответствии с теми обстоятельствами, которые видит врач.
Ещё одна проблема: пациент боится услышать правду о диагнозе.
В разных странах – разные традиции. В большинстве европейских стран живут люди с сохранившимся христианским мировоззрением. У нас, к сожалению, это мировоззрение очень сильно подорвано гонениями на Церковь в советском периоде истории, утерян христианский взгляд на жизнь. Поэтому наш человек боится оказаться перед перспективой, что ему придется скоро покинуть этот мир.
В советской традиции это было не принято. И сейчас ситуация особо сильно не изменилась, не изменилась и философия всей медицины. Хотя благодаря православному влиянию на некоторых врачей этот вопрос рассматривается по-другому.
С христианской точки зрения для пациента нет ничего лучше, чем знать заранее, что он уже должен усерднее готовиться к переходу в вечность, к возвращению в Отчий дом, в Царствие Божие.
Здоровье – это дар бесценный, потому что его за деньги не купишь, а болезнь, особенно тяжелая болезнь – это дар Божий. Потому что в этом состоянии человек думает уже не о том, что завтра он будет планировать и делать, – а о том, как ответ перед Богом держать и как подготовиться к переходу в вечность.
– Может ли решение уйти из жизни быть принято «из лучших побуждений»? Например, человек понимает, что он сейчас обременит родственников – дорогим лечением или собственным тяжёлым состоянием?
– В суициде мало рассудочного компонента. Большей частью, суицид – это вызов Богу, давшему дар жизни. Не по нашей воле мы приходим в мир и не по нашей воле должны его покинуть.
А человек, который решает так поступать, не ориентируется на своих родственников, это лишь отговорка, так как родственникам он причинит ещё большее горе. Ведь таких людей даже нельзя отпевать и поминать в Церкви. И он не обижен на медицину, он, в принципе, просто дезориентирован в смысле жизни. И все заявления, которые делаются, конечно, очень субъективны.
На самом деле, в этой ситуации нет ничего полезнее для родственников, чем сопроводить своего родного человека до момента перехода в жизнь вечную. И, на самом деле, они будут только рады тому, что смогли ему послужить. Ухаживать за своими больными – это благое дело, которое относится к добродетелям, – это служение Христу. «…был болен, и вы посетили Меня» (Матф. 25:36). И бояться кого-то обременить своим состоянием – это, я считаю, совершенно обманчивое, неправильное мнение.
– Тяжёлый больной поступает, может быть, не очень рассудочно. Но есть ещё проблема его родственников, которые, узнав о том, что диагноз их родного человека смертелен, некоторое время пребывают как бы «между мирами». Как им поступать? Как привыкнуть к смерти?
– К смерти в принципе привыкнуть невозможно, потому что это неестественное состояние для человека, который создан быть вечным. Из-за того, что он отпал от Источника вечности, от Первоисточника жизни – от Бога, – он стал смертным.
Но если больной и его близкие начинают восстанавливать свою веру, он получает ничем не заменимый личный опыт Богообщения. А начинается такое общение с первой молитвы.
Обращаясь к Богу, многие люди умиротворяются, протестные настроения их души проходят, они могут стать совершенно другими. Может и чудо произойти, неисцелимая болезнь может даже пройти – не для того, чтобы человеку продлить жизнь, а для того, чтобы человека укрепить в Вере. Бог устраивает и такие чудеса, и я немало слышал о них и знаю таких людей.
Болезнь – это время самопроверки, время размышлений, время покаяния. Ведь все дано нам от Бога: и болезнь, и здоровье. А все, что от Бога, то нам во благо. А ропот, протест, озлобленность на всех и вся разоряют внутренний мир, усугубляют страдание, а главное – умаляют или уничтожают тот духовный плод, ради которого оно посылалось.
Плод этот – наше спасение. Понять и осознать это нам порой мешают маловерие, беспечное отношение к себе и тому подобное. Поэтому тут просто нужно начинать с позитива и думать о том, что дает человеку общение с Небом.
Конечно, невозможно объяснить такие вещи, потому что это личный опыт. Но к богообщению можно прийти каждому, кто ищет Царствие Небесное.