Я возлагал на кондуктора руку со словами: «Бог благословит»
Когда я только стал священником, меня охватил дух прелести. Мне казалось, что сан сделал меня таким человеком, к которому должно быть особое отношение. Когда заходил в автобус или в магазин, я сначала должен был перекрестить их и только потом зайти. Я даже бесплатно ездил в автобусе.
Ко мне подходил кондуктор (ходил я только в облачении, в подрясничке, с крестом), и я ему клал руку на голову со словами: «Бог благословит». И кондуктор отходил в сторону. Причем даже когда я предлагал денег, кондуктор говорил: «Не надо».
Однажды мне благочинный сказал: «Слушай, не делай так. Лучше я тебе буду давать деньги на проезд». Я тогда призадумался: «Может, правда что-то не то делаю?»
Потом был период, когда во мне шла духовная борьба, очень серьезная. Я сказал, что не думал быть священником, но я хочу быть им. Не таким, каким меня хотят видеть другие люди, а каким меня хочет видеть Господь.
Вообще все трудности – это не столько внешние, сколько внутренние проблемы. Все хорошо, но грехи давят.
Как удобно-то, в принципе, жить без Бога! Греши направо и налево, да и все, – и не задумывайся.
А если веришь – тяжело, постоянно задумываешься. Это внутренняя проблема не только священника, но любого верующего человека – когда грехи давят.
А все внешние вопросы можно решать. И в них все сложности, опять же, от нас. Мне поставили задачу, как я к ней отнесусь? Запаникую, начну раздражаться, негодовать, – значит, это, опять же, мои внутренние проблемы и надо их преодолевать. Внешних проблем не существует.
Больше «дурачков» соберется – что-то сдвинется с места
Наш город делится на три части. Поселок Пионерный – это микрорайон, который построен по московскому проекту, где есть высотные дома – девятиэтажки. Храм наш расположен в другой части города, в поселке Пристанционный. Этот район немного оторван от социального формата, у нас нет спортивных клубов и вообще ничего, чем можно было бы заняться молодежи.
Я очень много общаюсь с местными подростками. Они как-то подошли с предложением: «Батюшка, хотим спортзал, хорошо было бы его сделать!» Рядом с храмом – здание церковной лавки, а денег, чтобы его восстанавливать, особо нет. Я дал ребятам ключи. Они постепенно начали что-то там делать. А потом предложили: «Давайте в День Государственного флага проведем субботник, а заодно и дорогу починим – мы хотим, чтобы в нашем районе было красиво». Я решил поддержать их, вышел вместе с ними.
Фото: Дмитрий Сатанов / Twitter
Дорога не была «гвоздем программы», это уже потом местное телевидение подъехало, сделало акцент.
Я тогда сказал: «Наша Церковь законодательно отделена от государства, но не отделена душой от народа, и мы должны быть рядом, чтобы его поддерживать».
Город у нас маленький, лицо города – железнодорожный вокзал. Люди приезжают и видят неустроенность. Что я сам могу сделать, один? Качели, например, починю. Но это ж капля в море. Если бы каждый, начиная с чиновников, сделал что-то такое…
Один замечательный депутат предложил похлопотать о хорошей детской площадке, а над ним смеются: «Дурачок». А почему смеются? Потому, что на его фоне они начинают выглядеть не очень.
Я вот тоже такой «дурачок». Глядишь, больше «дурачков» соберется, и что-то сдвинется с места.
Фото: Дмитрий Сатанов / Twitter
Бог Сам привел ко мне священника
Моя самая первая профессия, по диплому – художник-оформитель. Во время учебы я, кстати, познакомился со своей женой.
Когда вернулся из армии – на дворе стоял 1991 год, и моя профессия оказалась тогда невостребованной. Стране было не до оформления магазинов, вывесок, не до оформления стендов и машин. Я занялся росписью самоваров, чайников, которые продавал в Москву.
Но на этом заработать не удалось. Много потраченных сил, времени и средств, а должного результата не было. Пошел на хлопчатобумажный комбинат, благодаря которому наш город и образовался. Там люди работали в три смены, и я был учеником мастера. Мне это тоже показалось не очень интересным, и я не стал больше по этой профессии продвигаться.
После этого пошел шлифовщиком на филиал ЗИЛа, завод двигателей. Интересная профессия. Но у меня был сын, надо кормить семью, а зарплату рабочим задерживали месяцев на восемь, и я, как многие тогда, ушел с завода.
Стал вахтенным методом работать монтажником, арматурщиком в Москве в тогда воссоздаваемом Храме Христа Спасителя. Восемь месяцев проработал, чувствую, что начинаю деградировать. Пытался ходить в музеи, в театры, но сил особо не было, хотелось спать после двенадцатичасовой работы. Да еще вдали от семьи…
Еще в Москве я увидел, как в специальных магазинах, да и в переходах продают иконы. И, вернувшись домой, решил заняться тем же.
Возникла идея открыть иконную лавку. Мы открыли ее в одном из универмагов. Сейчас понимаю, когда вижу, что на рынках торгуют люди иконами или свечами будто бы из какого-то монастыря, фотографии храма показывают якобы за десять тысяч километров, что они пытаются пустить пыль в глаза.
Мы, конечно, не прикрывались каким-то монастырем, но я чувствовал, что мы делаем что-то не так, торгуя иконами, как просто товаром, пусть и необычным.
Хотя люди относились с уважением, даже за место денег не брали.
Но я думал, что вот, надо бы пойти, пообщаться со священником. Сейчас понимаю, что такое нужно начинать только с благословения.
И тут Бог Сам привел ко мне священника. Стою я на рынке и вижу: идет священник, в черном развевающемся облачении. Он сразу подошел ко мне, к моему полнейшему удивлению, спросил, как меня зовут, пригласил в гости. Это было мое первое знакомство с отцом Василием Мовчанюком. Я пришел, в доме при храме мы пили чай, разговаривали.
В итоге открыли иконную лавку уже от храма. Пока шло становление, было интересно, было движение, я ходил, что-то узнавал, что-то приносил, что-то делал руками. А когда надо было просто приходить и тупо сидеть за прилавком и потом уходить, я ощущал себя, как лев в клетке.
Тогда я ушел в газетный бизнес – мы занимались продажей газет и журналов. Журналы были разные (вспомним, были девяностые годы). Нет, ничего неприличного, но все-таки душа не лежала. Общение со священником давало свои плоды, заставляло смотреть на вещи по-другому. Хотя батюшка мне ни слова не сказал в упрек.
Через год я пошел просто грузчиком, но это только название, часто был экспедитором. Тоже проработал год, команда была хорошая. Но я купил аппарат по производству пончиков, сказал директору, что решил заняться таким бизнесом. Он ответил, что, если не получится, всегда ждет обратно.
Мы вставали в четыре утра, делали пончики и продавали их с чаем на рынке. Люди покупали с удовольствием. После рабочего дня все приходилось тяжело отмывать, ложились в двенадцать ночи. Деньги зарабатывали неплохие, но не хотелось всю свою жизнь и свои силы ради них тратить.
Я снова вернулся на завод. И все это время старался посещать храм.
«Увольняйся с завода и готовься в семинарию»
Как-то спросил батюшку, а нельзя ли поступить заочно в семинарию. Причем о священстве я никогда не думал, не предполагал, что могу быть священником. Просто хотелось получить духовное образование.
Батюшка ответил, что все возможно. Но все так и осталось на уровне разговора. Через год мне повысили на заводе разряд, за несколько дней до начала экзаменов. Мы с женой работали на огороде, копали картошку, и тут к нам подъехала машина, а в ней сидели священники – за рулем отец Василий, а на заднем сидении благочинный отец Вадим (Малиновский). И отец Вадим, прямо не выходя из машины, благословил поступать в семинарию. Для меня это было совсем неожиданно. «Только пока никому не говори, что будешь поступать, – добавил отец Вадим. – Увольняйся с завода и готовься». Причем все звучало так решительно, как будто вариантов уже не было. Как будто Господь призывает.
Но начались сомнения – вот, разряд повысили, а вдруг не поступлю. Я попросил: можно я пока не буду увольняться, а – работать и готовиться к экзаменам. «Смотри сам», – услышал я в ответ, и окошко машины стало закрываться.
Я продолжал работать и готовился. Меня снабдили соответствующей литературой, даже в помощь приставили семинариста, который тоже ходил в этот храм. Сейчас он уже священник.
Но я увидел, что не могу готовиться, не отходя от станка. И за две недели до поступления я подошел к мастеру и сказал, что хочу уволиться.
Когда шел поступать, думал, что там ангелы учатся. А там учились вчерашние школьники со всеми юношескими «сложностями». Потому, хоть я был и взрослым, зрелым человеком, но разочарования были, даже мысль была однажды, а не уйти ли. Но Господь, в конце концов, образумил.
Через год батюшка сказал, что в Ярцеве нужно открывать новый приход, а мне – переводиться на заочное и готовиться к рукоположению.
Сколько я сменил профессий, и мне везде было интересно. Но – до поры до времени. Пока шел творческий процесс этого поиска, интерес был. Как только я добивался какого-то результата, мне это переставало быть интересным. Для меня всегда процесс оказывается важнее результата. Надо заниматься только тем, к чему душа лежит.
Сейчас, в священническом служении, вместилось всё, все профессии. Я здесь и сантехник, и плотник, и милиционер, и даже в каком-то роде президент. Все в одном лице.
Универсальность какая-то получается.
Жалею только, что я, наверное, плохой руководитель. Иногда нужно проявлять жесткость и настойчивость. Я в этом плане малодушный человек. Мне лучше быть подчиненным. Но я еще и плохой подчиненный, наверное, потому что «плох солдат, который не мечтает быть генералом». А я – не хочу.
Раньше я считал, что вера – удел стариков
Крестили меня в детстве, но, скорее, просто потому, что «так нужно». Верующей в семье была только бабушка. Часто вспоминаю, как она молилась. У нас была двухкомнатная квартира, в одной комнате жили родители, в другой – мы с бабушкой и братом. У меня хранится принадлежавшая ей икона святителя Николая. Я помню, как она часто преклоняла колени перед этой иконой. Приносила просфорки из храма. Я не понимал тогда ничего, считал, что подобная вера – удел стариков.
Бабушка нам веры никогда не навязывала, если иногда говорила что-то, то мягко, корректно.
А потом оказалось, что вот такая настоящая спокойная вера запала мне в душу. В трудные минуты жизни, когда я уже стал взрослым человеком, я часто вспоминал бабушку, ее молитвы – разговор с Богом.
Было и курение, и вино, и девчонки
Как и многих советских детей, у которых хорошие, любящие родители с утра до вечера были на работе, а после – занимались бытом, меня воспитывал двор.
Одно из ярких воспоминаний детства – середина осени, я после болезни и не могу ходить в детский сад. Гуляю по двору, старательно наступая в подернутые первым льдом лужи. Вокруг тишина: никого нет, взрослые на работе, дети в саду или в школе. Только эхо разносит по всему двору треск ломающегося под моими ботинками льда. Этот момент я почему-то часто вспоминаю.
Хотя в детстве, как и положено, было и много шума, беготни, развлечений. Мы играли в лапту, в «чижика-пыжика». Но все-таки мне больше нравилось быть одному, размышлять, погружаться в свой внутренний мир, жить воображением. Я и сейчас это люблю.
А потом, когда я стал старше, меня окружали такие же подростки – не какие-то прямо отморозки-хулиганы, но и не «домашние ребята». Мы разговаривали на разные темы, но кроме разговоров было и курение, и вино, и девчонки. Сейчас сожалею об этом напрасно потерянном времени.
Возможно, какие-то основополагающие вещи могли бы в свое время донести до меня родители. Я их ни в коем случае не осуждаю. Время было безбожное, время атеизма и отрицания.
Я, кстати, всерьез не воспринимая веру бабушки, все-таки никогда не был атеистом, никогда не сомневался, что Бог есть. Мне всегда был интересен духовный мир, я пытался как-то анализировать свою жизнь с этой точки зрения.
Причем интересно, что, хотя мы росли и воспитывались в мире, где царил атеизм, я постоянно натыкался на какие-то несостыковки. Вроде бы говорили о том, что не надо верить в Бога, но сами же себе противоречили.
Например, в шестом или седьмом классе я слышал, как руководитель музея говорил, что «икона оживает тогда, когда перед ней зажигают свечки или лампаду». Я потом зашел в храм, чтобы проверить это. И действительно, икона оживала. Перед ней хотелось молиться. Я не знал, как это нужно делать (бабушкин пример для меня еще не был примером), но душа трепетала.
Мне вот интересно с бомжами общаться
Как уже сказал, я плохой начальник. Я плохое материальное лицо, не могу вести хозяйство. Мне это не интересно.
Я не противник того же интернета, но он мне не интересен. Мне сын показал информацию, этого достаточно. Я даже не умею эсэмэски отсылать. Пару раз попробовал, у меня не получилось, и не хочется заморачиваться. Хотя можно научиться. Да кому это интересно, Бога ради. Для меня есть много других очень интересных вещей.
Мне интересно, например, с бомжами общаться. Вот они приходят, и ты их слушаешь и видишь в человеке, выпавшем из социального поля, Христа. Это Сам Господь пришел под его личиной.
Живой человек, душа – это же все, весь мир, вся вселенная. Это интересней гораздо, чем все технологии.
Хотя они нужны, наверное. Но мне все-таки интересно другое – грибы пособирать, походить в лесу. С женой почаще бывать, с сыном пообщаться. С прихожанами поговорить.
С прихожанами после крещения
Люди хотят положить батюшке голову на плечо и пожаловаться
Всякому известно: от тюрьмы и от сумы не зарекайся. А уж от грехов – тем более. Человек подвержен пороку. Мы же не безгрешные. Но суть не в этом. Главное – как человек борется с этим пороком, противостоит ему. Все люди грешные. А у священника еще больше искушений, в плане того, что люди его берут за образец. И он постоянно должен быть в напряжении, чувствовать себя как на ладони у всех, осознавать, что все на него смотрят. Должен стараться быть образцом и примером, понимая при этом, что он самый грешный человек. Важно стараться не давать поводов для тех, кто ищет повода. Быть очень осторожным.
Люди хотят видеть в лице батюшки не строителя, не предпринимателя, не администратора. Они хотят положить голову ему на плечо и пожаловаться в каких-то нуждах. И чтобы священник не был таким суетливым: «Ой, все, уже надо бежать туда, сюда». Им важно, чтобы он посидел и выслушал их. К сожалению, сейчас обстоятельства к этому не располагают.
Вот мне кажется важным у каждого прихожанина посидеть дома, чайку попить, обсудить волнующие духовные (и не только) вопросы. Но не получается, в силу того, что много бумаг надо заполнять, не всегда могу послушания выполнять, как требуется, хотя и стараюсь.
У меня друг в Москве, и он просил приехать, освятить квартиру. Я говорю: «Пригласи московского священника, чего мне ехать так далеко, чтоб квартиру освятить. Посидите с ним потом, чаю попьете, поговорите».
Он пригласил, потом звонит, рассказывает с обидой: «Какой чай, он даже кадилом не помахал. Забежал, выбежал, сел в машину и уехал».
«Не обижайся на него, – говорю. – Такой большой город, батюшек не хватает. Ему нужно еще куда-то ехать или какие-то вопросы решать». Но на самом деле так не должно быть! Священникам нужны условия, чтобы они могли нормально работать с людьми. Это же самое главное.
Не учел, что между людьми должна быть любовь
К любому священнику часто обращаются за советом, как быть в той или иной житейской ситуации. Тут можно помочь разобраться, но не навязывать своего мнения. Думаю, каждый проходит в своем служении искус навязать. И я не избежал этого и потом – каялся.
Вижу – незамужняя женщина и неженатый мужчина, оба верующие, не юные, – общаются, ездят друг к другу в гости, он помогает ей. Не более того, никаких более личных отношений. Я говорю: «Слушайте, ну чего вы мучаетесь! Женитесь! Нужно же, чтобы стакан воды вам подали в старости. Вы же общаетесь». И они поженились.
Чуть ли не через неделю он пешком пришел обратно. Любовь я не учел, упустил самое главное: что обязательно между людьми должна быть любовь. Я раскаялся в своем совете.
Но все-таки не хочу всю вину возлагать на себя. Я просто дал совет, а они взрослые люди, сами принимали решение. Но каюсь в том, что вообще эту тему затронул с ними. Не надо было лезть. Вот она сейчас вышла замуж за другого, детей нарожала, а он живет один.
Стараюсь, чтобы в общении с молодежью было больше позитива
Когда чувствуешь, как пробежала собака в отношениях с кем-то, они выстраиваются в другом формате и не могут быть прежними. Тогда надо начинать с себя, над собой больше работать. Ты сам допустил. Ведь бес искушает ровно настолько, насколько мы позволяем ему себя искушать.
Поэтому, когда при мне ругаются матом, я сам позволяю этому быть. Или когда при мне курят. Я могу сказать: «Мне это не нравится, прекрати» или просто уйти. А я сижу, терплю этого человека. И он делает то, что считает нужным.
Я прошу Бога, молю, чтобы, даже находясь в подобных компаниях, не заразиться этим духом. Я просто сам был таким, прошел эту школу, знаю все. Я родился в привокзальном районе, и – сколько потерянного времени! Не попался на жизненном пути мне человек, который еще тогда бы направил, куда нужно. А может, попался, да я был невнимательным.
Сейчас общаюсь с молодежью, думаю: «Вы – счастливые дети, вас слушают, вам говорят о том, что такое хорошо, что такое плохо». Хотя было у нас в храме и воровство. Я знаю, кто это сделал. Поговорили: «Я не полицейский, чтобы отводить тебя в полицию. Ты просто сам подумай, какая жизнь будет потом».
Или идут подростки и бьют окна в бараках, которые почти уже все расселены. Подзываю. Боятся подходить. Говорю: «Чего боитесь? Я не пойду за милицией. Смотрите: вот старый барак разбитый, окна – без стекол. И ваша жизнь будет такая же, как этот барак, если станете продолжать.
Всякий человек, который разрушает что-то, разрушает свою жизнь».
Но все-таки стараюсь, чтобы было больше позитива. Как с теми же спортзалом и дорогой. Мы же не стали критиковать чиновников, а – просто чинили дорогу. То есть – заявление о проблеме со знаком плюс. Важно энергию тратить не на критику и раздражение, а на доброе и созидательное.
Фото: Анна Чугунова