Протоиерей Олег Батов: Хочешь, скажу, где взять Евангелие? — спросил сокурсник шепотом
Священник Олег Батов родился в 1969 году в Москве. В 1992 году окончил МИФИ, в 1998 – Свято-Тихоновский институт. Рукоположен в диакона и священника в 1999 году. В 2000-2010 гг. – настоятель Воскресенского храма в Цюрихе. С 2010 служит в храме Успения на Успенском вражке.
– Отец Олег, вы росли в неверующей семье?
– Да, в обычной советской семье. Правда, меня крестили в младенчестве, и мама на Пасху всегда освящала куличи. Относилась она к этому скорее как к народной традиции, соблюдала ее, и каждый год перед Пасхой мы с ней ходили освящать куличи в храм «Всех скорбящих Радость» на Большой Ордынке.
Несколько раз выбирались на кладбище, тоже, видимо, в пасхальные дни, но это я не очень хорошо помню. Особого впечатления эти краткие посещения церкви на меня не производили, никаких религиозных чувств не вызывали, я был обычным советским школьником.
– И верили, что живете в самой счастливой и справедливой стране?
– В общем, да. В старших классах я даже был комсомольским «катехизатором» (не помню, как называлась моя должность, но точно не комсорг) – готовил вступающих в комсомол, проводил с ними беседы, учил отвечать на каверзные вопросы, которые им могли задать в райкоме (например, где хранится комсомольский билет Павлика Морозова?)
Относился я к общественной работе без энтузиазма, проводил беседы спустя рукава, и довольно скоро это поручили кому-то другому. Но такой эпизод в моей биографии был.
– Про сталинские репрессии, про диссидентов вы ничего не слышали?
– Дома это никогда не обсуждалось, знакомств в диссидентской среде у нас не было. Вот в 9–10 классе я занимался в театральной студии – в двух шагах отсюда, на Центральном телеграфе, – и руководительница студии была в теме и что-то нам рассказывала.
Помню, на вечерних посиделках после репетиций мы читали Надежду Мандельштам. И когда в 10 классе проходили XVII съезд КПСС, я спросил о судьбе делегатов съезда. Учитель сказал: ну, мы-то с вами понимаем, но не надо об этом. 1985 год был, конец, апрельский пленум уже прошел.
Вообще студия много мне дала, я даже колебался, поступать в МИФИ или в театральный, сначала подал документы в оба вуза и даже прошел первый тур в Щукинском, но тогда нельзя было поступать в несколько вузов, пришлось выбирать, и перед вторым туром я забрал документы и поступил в МИФИ.
В студенческие годы естественно задумываться над вечными проклятыми вопросами, мое же студенчество пришлось как раз на начало перестройки, когда, как вы помните, многое из того, что обсуждалось на кухнях и читалось в самиздате, стало публиковаться в газетах и журналах.
– А о Боге когда вы впервые задумались?
– Это происходило постепенно, через расширение кругозора. Тогда ведь не только о репрессиях стали писать, но и печатали русских религиозных философов: Бердяева, Булгакова, Федотова. И такие произведения советских писателей, как «Плаха» Айтматова, «Белые одежды» Дудинцева тоже помогли многое переосмыслить.
Семинары по матанализу у нас вел очень интересный человек, внутренне свободный. Он вспоминал, что учился в МГУ во время оттепели, когда много было позволено, и часто отвлекался на темы, к математике не относящиеся.
И вот на одном из семинаров (я уже рассказывал «Правмиру» этот эпизод, но охотно повторю) то ли профорг, то ли комсорг потихонечку собирал взносы, преподаватель это заметил и говорит: «Был человек, который тоже собирал пошлины, а потом всё бросил и последовал за другим человеком. Кто-нибудь знает, как его звали?»
Никто не ответил, и я робко спросил: «Левий Матвей?» Он сказал: «Да». Я тогда еще не читал Евангелие, но недавно прочитал «Мастера и Маргариту», поэтому догадался.
Тут один из сокурсников потихонечку достал из-под парты книжечку в оранжевой мягкой обложке и спросил: «Хочешь, скажу, где можно купить?». Это был Новый Завет, изданный к 1000-летию Крещения Руси общиной Тэзе миллионным тиражом. В тот же день я поехал в храм Иоанна Воина на Якиманке, купил Новый Завет и начал его читать.
А в 1991 году я пришел в Общедоступный православный университет, основанный отцом Александром Менем. Он был убит в 1990 году, многие СМИ сообщили об убийстве, меня эта новость потрясла, вскоре мне попалась на глаза его книга «Сын Человеческий», я ее прочитал, и когда узнал, что есть основанный им университет, пришел туда на лекции и там увидел людей, за которыми хотелось идти.
Георгий Петрович Чистяков, тогда еще не священник, читал лекции по Новому Завету, отец Владимир Лапшин – по литургике, Владимир Николаевич Лихачев – по Ветхому Завету. Это люди, которые сыграли решающую роль в моем приходе к Богу.
Часть занятий проходила в храме Космы и Дамиана в Шубине, и это тоже помогло войти в церковную жизнь – сначала ходил в храм на занятия, а потом пришел на службу, исповедовался и причастился. Это было на Рождество 1992 года. Стал прихожанином храма, а вскоре алтарником.
– Обсуждали это с однокурсниками?
– Я к тому времени уже закончил институт. С коллегами по работе это почти не обсуждали.
– Вы успели поработать по специальности? Ведь тогда по всей стране в институтах шли сокращения, молодые ученые и выпускники самых лучших вузов оказывались не у дел.
– Я успел немного поработать в Институте иммунологии. В лаборатории физических методов. Потом эта лаборатория отделилась, стала самостоятельным предприятием, которое благополучно развалилось. Но ведь перемена мировоззрения подразумевает перемену в жизни, и эта перемена часто бывает всеобъемлющей.
Да, в моей жизни это совпало с эпохой развала старых советских институтов, но к тому времени, как наше предприятие развалилось, у меня уже созрело решение связать свою судьбу с Церковью. Я алтарничал, одновременно работал в храме сторожем и участвовал в реставрации – надо было соскоблить семь слоев краски до живописи, и для этого не требовалось ни художественное образование, ни какое-то особое умение.
Подумывал о поступлении в Свято-Тихоновский институт. С одной стороны, глядя на священников, которые нас окружали – отца Александра Борисова, отца Георгия Чистякова, отца Владимира Лапшина, – я понимал, что недостоин стоять рядом с ними у Престола. Но желание было, как и у многих, кто поет на клиросе или помогает в алтаре.
Кроме того, были внутренние события, о которых невозможно рассказать, но в какой-то момент я почувствовал призвание и подал документы в Свято-Тихоновский.
– Ваша жена с пониманием отнеслась к этому? Как вы познакомились?
– Мы познакомились на евангельской группе. Мария училась в консерватории и была прихожанкой храма Космы и Дамиана. Она крестилась в 1987 году, крестилась сознательно, то есть у нее стаж церковной жизни был больше, чем у меня.
Всего через два месяца после нашего знакомства я сделал ей предложение, получил согласие, и еще через два месяца отец Александр Борисов нас обвенчал. В 1993 году.
– Она уже знала о вашем желании стать священником? Отец Глеб Каледа в своей книге «Домашняя церковь» писал, что крест жены священника тяжелее монашеского. К подвигу нельзя принуждать. Далеко не каждая даже очень благочестивая женщина, мечтающая о семье, готова стать матушкой.
– Не думаю, что жена священника обязана быть матушкой, то есть занимать какое-то особое положение в приходе. Прежде всего, жена священника, как и любая жена, призвана поддерживать уют и тепло там, где священник отдыхает от своих пастырских обязанностей. В этом ее служение.
– И почему к такому служению неприменимо слово «матушка»?
– Многие слова, изначально имевшие глубокий духовный смысл, из-за частого и не всегда уместного употребления этот смысл утрачивают, становятся просто дежурными, этикетными. Например, обращения к прихожанам «братья и сестры».
О нашем храме могу сказать, что это действительно так – наш приход давно стал общиной, семьей. Но не везде сложилась община, однако каждый священник начинает свою проповедь с этого обращения. Монахов называют отцами, а монахинь матушками, хотя они скорее братья и сестры.
– Если монах без сана, то и по церковному этикету к нему правильнее обращаться «брат», но теперь почему-то стали всех называть отцами.
– Более того, в семинарии студенты друг друга отцами называют, как бы привыкая и примериваясь к званию, которое не может быть просто званием. Вероятно, пошло это обращение от слов апостола Павла: «Я родил вас во Христе» (1 Кор., 4, 15). Вот когда человека можно называть отцом – когда он во Христе тебя родил! А когда это просто этикет, такое обращение лишено глубокого смысла.
То же самое и с матушками. Много мифотворчества вокруг них есть в современной церковной литературе, и многие православные девушки мечтают выйти замуж за будущего священника и примеряют на себя роль матушки.
В одной из книг я читал, как 20-летняя девушка только вышла замуж за вчерашнего семинариста, его рукоположили, и вот она говорит, как станет матерью всем прихожанам. Извините, но это как-то комично звучит.
– Дело не в том, называть или не называть матушкой, а в готовности женщины быть женой священника. Епископ Василий (Родзянко) рассказывал, что несколько лет не рукополагался, пока жена не сказала ему, что готова. Но неофиты, видимо, не задумываются над тем, как тяжел этот крест?
– Наверное. По крайней мере, у нас перед свадьбой такого вопроса даже не возникало. Мария знала о моем решении, была ему рада и готова разделить мой путь. Сейчас, по прошествии двадцати с лишним лет, иногда говорит: «Если б я тогда знала…»
Поступил на вечернее в Свято-Тихоновский. К тому времени я прослушал все лекции в Общедоступном православном университете, лекции блестящие, поэтому институт только помог мне структурировать знания, которые у меня уже были. Работал, как я уже говорил, алтарником, сторожем, реставратором, а еще курьером на почте, в группе творческой реабилитации детей-инвалидов.
Потом пригласили в ОВЦС, я поддерживал первый официальный православный сайт. Когда получил диплом, пришел к митрополиту Кириллу, председателю ОВЦС, и сказал, что теперь хотел бы послужить на приходе, просил отпустить меня в Московскую епархию – меня готовы были принять в одном подмосковном приходе.
«Не отпущу, сам рукоположу», – сказал митрополит Кирилл. И рукоположил в Смоленске, а вскоре после рукоположения я был направлен в Цюрих в Воскресенский храм. Тогда как раз стоял вопрос о существовании этого небольшого прихода. До меня там недолго служил игумен Венедикт (Кантерс), он возвращался в Петербург, а до этого пару лет в храме не было постоянного священника, приезжал служить иеромонах Косма (швейцарец!) из Берлинской епархии.
В Цюрихе я прослужил 10 лет. В школе и институте учил английский язык, немецкий начал учить, уже собираясь туда в командировку, но Цюрих город международный, и я со своим не очень совершенным английским чувствовал себя достаточно свободно, а примерно за год и немецкий освоил так, что мог на нем нормально общаться.
– Кто были прихожане: русские эмигранты, швейцарцы?
– Поколение эмигрантов первой волны уже уходило, хотя, например, барон Эдуард Александрович Фальц-Фейн – прихожанин цюрихского прихода – еще жив, ему недавно исполнилось 102 года. Он в буквальном смысле эмигрант первой волны. Но это уникальный случай, а в основном прихожанами были дети и внуки эмигрантов первой волны, эмигранты второй волны, третьей, швейцарцы.
В Цюрихе с 1947 года служил тогда игумен, потом архимандрит, а с 1971 года епископ и затем архиепископ Серафим (Родионов). В начале 90-х он понял, что поскольку поколение эмигрантов первой волны уходит, единственная перспектива сохранить приход – привлечение швейцарцев. Он был человек очень открытый к западной культуре…
В молодости он вместе с будущим митрополитом Антонием Сурожским был прихожанином Трехсвятительского подворья, потом викарием владыки Антония. Вообще их судьбы во многом похожи. Архиепископ Серафим стал апостолом для Швейцарии, многих швейцарцев привел в Воскресенский приход, и многие из них до сих пор прихожане этого храма.
Кроме того, в храм приходило немало сербов, румын, грузин. У румын тогда еще не было своего прихода, сербский приход был переполнен. Швейцария во время войны в Югославии принимала беженцев, и сейчас только в Цюрихе проживает 30 тысяч сербов. Теперь там уже два сербских прихода.
– Сложилась в Цюрихе община или в таком международном приходе это невозможно?
– Мне кажется, что сложилась. Ситуация в диаспоре чем-то напоминает ситуацию в русской деревне, где все друг друга знают и тесно общаются. Конечно, разница русского и швейцарского менталитетов иногда приводила к недопониманию и даже конфликтам.
Швейцария – страна с давней демократической традицией, идущей от истоков народной жизни, когда все жители деревни собираются на центральной площади и обсуждают разные актуальные вопросы (у нас аналогия – вече).
В соответствии с этой традицией и швейцарским законодательством устроена и приходская жизнь – в приходском собрании участвует не двадцатка, а все прихожане, и обсуждают все вопросы церковной жизни. Проверяют бюджет – на что потрачены церковные деньги? Потом еще неделю бухгалтерские книги лежат в открытом доступе, и каждый прихожанин может их почитать и задать свои вопросы.
– Многие ли швейцарцы перешли в православие за годы вашего служения и с вашей помощью?
– Трудно сказать, помог я кому-то или, наоборот, стал препятствием на пути в Церковь. Скорее я унаследовал и не растерял прихожан, которые пришли до меня, при владыке Серафиме. Цюрих – город протестантский, поэтому переходили преимущественно из протестантизма. У католиков есть и таинства, и почитание святых – то, чего многим не хватает в протестантизме, – но перейти из протестантизма в католичество швейцарцам мешает исторический груз.
Религиозные войны шли в Швейцарии на протяжении двухсот лет, и до середины XX века напряженность в отношениях между католиками и протестантами была заметна даже на бытовом уровне. Поэтому тем швейцарцам, которые ищут таинств, легче перейти в православие.
– А насколько вообще религиозно швейцарское общество?
– По статистике протестантов в Швейцарии чуть больше, чем католиков, а в общей сложности это около 60 процентов населения. Около 20 процентов не заявляют о конфессиональной принадлежности – условно их можно назвать атеистами, – а остальные принадлежат к другим конфессиям. Но 60 процентов, которые принадлежат к официальной Церкви – протестантской и католической, – платят церковный налог.
При поступлении на работу необходимо указать, принадлежишь ли ты к Церкви, и люди, индифферентные к вере, естественно, указывают, что не принадлежат. Но 60 процентов заявляют о своей вере.
– Швейцария – одна из самых благополучных западноевропейских стран. И уровень жизни там высокий, и социально люди защищены, и экология хорошая. Последнее время в России всё чаще стали говорить, что и хорошо, что бедно живем, так как стабильность и благополучие мешают задумываться о вечном. Но судя по тому, что вы рассказываете о швейцарцах, это не так?
– Наверное, можно согласиться, что высокий уровень жизни снижает накал жизни религиозной. Церковная жизнь у швейцарцев размеренна и регламентирована.
В этой размеренности, может, и не видно христианского горения, безумия веры, тем не менее, швейцарцы очень отзывчивы на беды всего мира. Каждым Великим постом и перед Рождеством в церквях собирается огромная сумма на различные благотворительные проекты: и Африке помогают, и России, когда мы нуждаемся в помощи. И делается это не формально, а от сердца.
Как я уже говорил, когда приехал в Цюрих, немецкий язык только начал изучать, и с нами – со мной и женой – занималась пожилая швейцарка. Бесплатно.
Первая женщина, избранная в Церковный совет Цюриха, в 80 с лишним лет она каждый день читала отрывок из Нового Завета на греческом и из Ветхого Завета на иврите, посещала как вольнослушатель лекции на теологическом факультете Цюрихского университета, начинала изучать арабский, чтобы читать в подлиннике Коран, и бескорыстно учила немецкому языку православного священника. При владыке Серафиме она даже приходила в храм и пела в хоре, поэтому сохранила с приходом дружеские связи. Для меня это живой пример настоящей протестантской праведности. Она действительно жила Священным Писанием.
– Поддерживали ли вы в те годы связь с отцом Александром, отцом Георгием, отцом Владимиром? Кого из них вы считали своим духовником?
– Я исповедовался у всех троих, но никакого «договора» мы не подписывали и на словах никого не просил быть моим духовником. Отец Георгий, мне кажется, вообще избегал духовничества. Об этом хорошо говорила Анна Ильинична Шмаина-Великанова: он был не столько священник-отец, сколько священник-брат. Всегда сам подчеркивал, что он старший коллега.
Каждый год, а иногда и два раза в году, мы с женой приезжали в отпуск, всегда встречались со всеми. За несколько месяцев до смерти отец Георгий был проездом в Цюрихе, заходил к нам. Мы, знали, что он тяжело болен, поэтому его смерть не стала для нас полной неожиданностью, но всё равно это был удар.
– А в Швейцарии кто-то из священников стал вам так же близок?
– Дружеские отношения у меня сложились со всеми священнослужителями. Владыка Серафим, кроме всего прочего, успел перед смертью основать монастырь в Домпьере. Это французская деревушка в двух часах езды от Цюриха – по швейцарским меркам очень далеко. Нечасто удавалось туда вырваться, но по возможности приезжал.
Там служит архимандрит Мартин (де Кафлиш). Он швейцарец, сын старо-католического священника, дружившего с владыкой Серафимом и перешедшего в православие. Кроме него, там живет его сестра, монахиня Оттилия, и монах Силуан из Германии. Замечательное место и люди замечательные! (О нем как-то прекрасно рассказала Мария)
– Вы знали, что предстоит возвращаться в Россию? Наверное, тяжело было после 10 лет жизни в стабильном обществе вновь окунуться в нашу действительность?
– Возвращение не стало для меня полной неожиданностью. В ОВЦС нет определенного срока командировки, но мы говорили о возвращении с архиепископом Иннокентием, тогда правящим архиереем Корсунской епархии. Все связи оставались в России, в 2008 году у нас родился сын.
Возможности дать русское образование в Цюрихе есть, но мы сомневались, что хотим видеть его русским швейцарцем. Да и не в нашей власти было остаться на всю жизнь в Швейцарии.
Как-то приезжал в Цюрих корреспондент, спросил меня о планах, и я ответил, что мои планы – служить там, где поставит Господь. Вернувшись в Россию, я попросился в родной приход, и мое прошение удовлетворили.
В 2010 году, когда мы вернулись, СМИ утверждали, что и у нас стабильность, и она проглядывалась. Турбулентности начались недавно. Кроме того, мы же не безвылазно жили в Швейцарии, а раз или два в год приезжали сюда, всё время общались с друзьями, поэтому не чувствовали себя оторванными.
А культурный шок бывает при любом переезде, но он быстро проходит. Прежде всего, первое время бросалась в глаза неухоженность, неубранность. Например, у нас в подъезде стоит корзина для бумаг, куда люди выбрасывают ненужную рекламу из ящиков. Всегда хотя бы несколько листочков валяется рядом с ней. Мой сын с самого приезда и до сих пор поднимает их и бросает в корзину.
– У вас один ребенок?
– Да, так же, как у Авраама и Сарры, Анны и Елканы, Захарии и Елисаветы. Это один из сквозных сюжетов Священного Писания, указывающих на «надежду сверх надежды», на особые пути Промысла. Во многих событиях своей жизни я ясно вижу направление, которое не я сам изначально выбирал.
В моем служении Церкви пригодилось всё: и занятия в театральной студии, и техническое образование. В истории нашего знакомства с Марией и женитьбы также явны были знаки Провидения. Еще дохристианский философ-стоик Клеанф сказал «Судьба ведет покорного и тащит непослушного». Но нас ведет по жизни не слепая судьба, а любящий Отец, которому можно абсолютно доверять. Остается только научиться прислушиваться к Его воле, а не навязывать свою.
– Ваша жена певица. Не удивляет коллег, что она жена священника?
– Нет, по-моему, они это воспринимают как должное. Есть среди ее коллег и наши прихожане. Сегодня скорее можно опасаться нареканий со стороны части церковных людей: как это жена священника выходит на сцену? Иногда даже ссылаются на древний канон о том, что жена священника не должна быть позорищной, то есть актрисой. Но нечасто приходится слышать эти упреки.
Когда митрополит Кирилл приезжал в Цюрих, Мария специально спрашивала его благословения, и он благословил ее на концертную деятельность.
– Великую пианистку Марию Юдину за веру травили, увольняли из консерватории и Гнесинки. Да и позже, еще лет 30 назад, многие, чтобы избежать неприятностей на работе, не крестили своих детей или крестили тайно. Сегодня никого не удивляет, что жена священника работает в консерватории, выступает с концертами. Все могут открыто говорить о своей вере, воспитывать детей в соответствии со своими убеждениями, проповедовать. А послушаешь некоторых православных, в том числе и священников – хуже нынешнего времени не было в истории. И даже по советскому, богоборческому, времени ностальгируют. Это вызывает недоумение.
– Разделяю ваше недоумение. Основное воспитание ребенок должен получать в семье. Отец Петр (Мещеринов) правильно говорит, что воскресная школа не может заменить семейное воспитание. Порой даже люди неверующие хотят отдать ребенка в воскресную школу или православную гимназию, чтобы там его воспитали нравственным человеком. Ничего не получится, если этого нет в семье.
В советской школе действительно насаждались какие-то принципы коммунистической морали – как мы помним, «Моральный кодекс строителя коммунизма» цитировал апостола Павла, хотя и в искаженной форме. И это не спасало, потому что ценности провозглашались, но те, кто их провозглашал, часто жили по совсем другим принципам, и дети чувствовали эту фальшь.
Вообще, главными пороками советского времени, помимо открытого богоборчества, были ложь и несвобода. Порой кажется, что сейчас возвращается и одно, и другое. А официально нравственное воспитание в советской школе присутствовало. Может, сейчас этого как установки не хватает, но, повторяю, главное воспитание должно происходить в семье.
Действительно, сейчас есть все возможности для проповеди, для духовного образования, для сознательного участия в церковной жизни. Но немногие хотят, а принуждать к этому, навязывать веру – последнее дело. Надо молиться и делать то, что от нас зависит – нести людям весть Христову, а уж что взойдет, известно только Богу. Сетовать же на внешние условия странно.
Когда они были легкими? Когда было мало искушений? Какие искушения легче? Кто-то считает, что в советское время христианам было легче, но, конечно, это не так. У каждого времени свои вызовы, на которые надо отвечать, свои искушения, которые надо преодолевать.
Беседовал Леонид Виноградов
Фото и видео: Виктор Аромштам, из архива протоиерея Олега Батова
PS: Редакция портала «Правмир» поздравляет протоиерея Олега Батова с 45-летием. Многая и благая лета!