Священник в «красной зоне». Как причастить пациента на ИВЛ и убедить врачей, что ты нужен

Отец сказал мне: «Ты геройствуешь»

— Всем добрый вечер! В эфире «Правмир». Меня зовут Валерия Дикарева. Мы продолжаем говорить о кризисах в нашей жизни и о том, как с ними справляться. Сложно найти человека, которого бы совсем не затронула пандемия. Кто-то болел сам, у кого-то — родственники, друзья, и к сожалению, далеко не каждый вышел победителем из битвы с коронавирусом. 

Все это время вместе с врачами в больницах были священники, и до сих пор они посещают пациентов. Сегодня с нами на связи такой священник — протоиерей Василий Гелеван. Добрый вечер, отец Василий.

Сам о себе отец Василий в инстаграме так и пишет: больничный, тюремный и военный священник. 

— Так и есть. 

— Отец Василий, какая-то история пациента стала для вас знаковой, определяющей и вы все время к ней мысленно возвращаетесь? 

— Да, конечно. Я однажды в субботу, как и сегодня, был очень занят — встречи, огласительные беседы, отпевания, вечернее богослужение. И все-таки должен был вставить между этих мероприятий еще посещение больницы, мне сообщили, что человек умирает и необходимо буквально в ближайшие часы или минуты его причастить. Добираться до той больницы отсюда было полтора часа. Рассчитал время, взял с собой Святые Дары и поехал туда. Я его причастил. 

Не успел доехать обратно до храма, как мне уже поступило сообщение, что этот человек отошел, но он отошел примиренный, он отошел причастившийся. Для него это важно, безусловно; конечно, для родственников верующих, которые для этого и позвали священника, чтобы причастить болящего; а еще это важно для меня, как для священника в том числе. 

Я еду обратно, задаю себе вопрос: отец, ты имел полное моральное право сегодня дать пас другому священнику, но не факт, что кто-нибудь, кроме тебя, смог бы. Ведь есть такой девиз здесь у нас, в штабе ВДВ: «Никто, кроме нас!» Однако же ты поехал. А если бы ты не поехал, как бы ты жил с этим, отец? Как бы ты потом людям в глаза смотрел, этой самой женщине, которая тебя просила? Не могу я себе ответить на этот вопрос никак. Я должен был поехать, пусть даже потом у меня спина болела, пусть даже я потом сложился пополам, но я правильное решение принял, что пошел и причастил. Вот такая история. Этих историй у меня уже достаточно накопилось.

Дело в том, что эпидемия приходит и уходит. Пандемия рано или поздно закончится, и с Божьей помощью мы опять вернемся к нашей нормальной жизни. А Церковь и вчера, и еще год назад, два года, и тысячу лет назад, и две тысячи лет назад, всегда была рядом с человеком, помогала ему. Больничное служение существовало с тех времен, как только люди существуют. Священнослужители идут в храм во все времена, и сегодня, и завтра, даст Бог, будет то же самое. Я лично по благословению владыки хожу уже пять лет в НИИ Склифосовского и там причащаю. 

История тоже была для меня показательная. Позвонили и говорят, что ехать надо к батюшке. То же самое, я не располагал временем, но не пойти я не мог. Я поехал. Передо мной на кровати лежит мой собрат, вчера еще стоял у престола, а сегодня он — страдалец, умирает. У него тяжелый диагноз, там уже заражение крови, ампутация, ничего не помогает, все, его приговорили и осталось несколько часов. Он в сознании, понимает, что с ним происходит.

Больше там, чем здесь. Снова, он причастился, и буквально я не успел доехать до храма, мне звонят и говорят: «Отошел». И чувство такое посетило, что я словно сам к себе приехал. Как важно было бы и для меня, чтобы ко мне приехал священник. И так всегда.

Я сейчас третью историю вам расскажу, постараюсь очень коротко. Пригласили к одному человеку, а я посмотрел — год рождения очень знакомый мне, потому что у меня отец родился в этом году. Звонит его дочка, просит, чтобы сходили к ее папе. Я же понимаю, что в такой ситуации сегодня или завтра могу оказаться и я. Я тоже буду звонить и просить, чтобы моим родителям помогли. 

Я пришел туда. «Здравствуйте, — говорю. — В каком месяце вы родились?» — «В июне». — «А, ну вы младше, чем мой папа, он родился в январе». Потом слово за слово, он исповедовался, причастился. Потом мы снова встретились, его уже выписали. Я дома его причащал в течение этих двух недель, сколько он был на карантине. Тоже запомнилось это все. 

Я думаю, что не зря так поступаю, что стараюсь личное участие в этом проявить. Это открывает мне возможность сближения с людьми, потому что если человек выздоровеет, он ходит в наш храм, мы здесь вместе молимся, славим Бога; если скончается, все равно к нам в храм приедут родственники, и мы совершим отпевание, вместе попрощаемся с умершим и потом продолжаем общение. Таким образом как-то мы друг другу помогаем.

— Отец Василий, как вам предложили в этом участвовать? Священников отбирали как-то? 

— Да, когда пришло время пандемии, то в первую очередь предложили пойти тем священникам, которые уже имеют опыт больничного служения, в том числе и мне позвонили. Я как сейчас помню, мы были с родителями на природе, уже после Пасхи, до 9 мая это было. Мы шашлык делали на свежем воздухе, хорошо так! Дети здесь, моя матушка, мой папа и моя мама. 

Вдруг звонок с этим предложением, и я как-то сразу принял это. У меня не было желания размышлять или бояться, некогда было бояться. У меня уже внутренне была подготовка, это я говорю сейчас про себя лично. Я готов был к этому служению. 

Во-первых, мы сейчас ничего нового не делаем — только то, что всегда делали. Мы исповедуем людей в больнице, соборуем и причащаем, наконец. Единственная разница, что мы теперь надеваем средства индивидуальной защиты, а по большому счету — то же самое. 

Я прямо тогда за столом объявил всем родным и близким, что решение такое принял. Тогда у всех первая реакция была — шок, потому что все знают… В мае, вы помните, как врачи насторожились, как родственники насторожились, потому что никто еще не знал, как лечить, не было потенциала, не было таких возможностей в клинике, был только страх.

— Да, большая тревога была.

— Больше всего тревожила неизвестность, непредсказуемость, неисследованность тревожила, как всегда. 

Когда я сказал, <что буду служить в «красной зоне»>, отец мой не принял. Папа говорит: «Ну, знаешь, ты геройствуешь, я бы не пошел». 

Мне было непросто пойти в «красную зону» без родительского благословения. Но меня все равно туда влекло, и я имел благословение владыки, я знал, что рано или поздно и папа тоже дойдет. 

Кстати, папа меня понял потом уже, со временем. Уже осенью его тоже настигла эта болезнь, его тоже госпитализировали, привезли в Москву, и здесь его лечили. Здесь я надел средства индивидуальной защиты, зашел к нему в палату, подержал его за руку — и вот здесь изменилось его отношение ко всему, чем я занимаюсь, и он благословил меня. До сих пор рассказывает: «Мой сын ко мне пришел, он меня поддержал там». Вы знаете, это действительно оказало на него хорошее действие — папа буквально через неделю поправился и приехал домой. Спрашиваю: «Папа, как твое здоровье?» А он в простецкой форме: «Как у быка — его бьют, а он тянет». Вот такой мой папа.

— У вас же еще имена одинаковые.

— Василий.

— И получилось, что Василий Гелеван пришел к Василию Гелевану.

— Это был полный конфуз. Когда в колл-центр звонили, сообщили, что к отцу Василию Гелевану нужно прийти в реанимацию, в «красную зону». «Что, наш батюшка, отец Василий, заболел?» — «Нет-нет, это не он, это другой отец Василий». Потом сообщение такое приходит: «К отцу Василию Гелевану едет отец Василий Гелеван». Была такая история. 

«Что вы пациенту такое дали, что он выздоровел?»

— Отец Василий, вы говорите, что вы и до этого ходили в больницу, но все же отличался ли визит в обычную клинику от той атмосферы, которая была и есть в «красной зоне»? 

— Надо бы сказать о том, что все священники, которые выразили готовность, прошли определенный курс молодого бойца. Нам показали, как правильно надевать, а главное, снимать с себя зараженный костюм. Показали, как там себя вести. Кстати, это потребовало навыка. Допустим, вот мои руки, я привык вот так брать — а здесь у меня две пары перчаток, и сенсорика, моторика нарушается. Дело тонкое, надо держать Святые Дары в руках, чтобы ты не уронил, не дай Бог, не пролил и прочее, прочее. 

Еще всегда бывает непредсказуемость такая — невозможно знать, в каком состоянии человек. Допустим, в сознании или не в сознании, это легко. Какие у него рефлексы сейчас? Может ли он глотать? ИВЛ у него есть или нет? Трахея пробита у него или нет? Можно ему давать Святые Дары? Приходишь, а там на месте совсем другая картина — он лежит, например, вниз лицом, так положено, чтобы стекали мокроты, у меня нет возможности достать его, а нужно что-то делать. И все это уже на месте решается. 

Понимаете, произошла революция в отношениях между врачами и священниками. Дело в том, что раньше все священники были закреплены за конкретными медицинскими учреждениями. Я, например, в Склифе пять лет спокойно <служил>, меня там все знают, я всех знаю, меня не спрашивают: «Кто вы? Куда вам нужно? Зачем вы здесь?» А здесь меня могут вызвать в любую точку города, и в Департаменте здравоохранения моя фамилия записана, достаточно только нажать одну кнопочку и получаешь авторизацию, человеку разрешили — пошел Гелеван. Я никого не знаю, и меня никто не знает. 

Тогда, весной, врачи относились к священнику по принципу «безопасности много не бывает», как говорится, от греха подальше, не надо батюшку. Мы, если попадали в какую-то больницу, это было только по личному знакомству, под личную ответственность заведующего отделением, и ни в коем случае мы не могли говорить об этом вслух, иначе это могло бы скомпрометировать самого врача и положить большой и жирный крест на всю нашу больничную деятельность в период пандемии. 

Но ситуация начала потихоньку исправляться, когда сами врачи увидели результаты наших посещений, когда специалисты убедились в том, что для верующего пациента это суперэффективное средство — приход священника, соборование, получение таинств, исповедь, причастие — они реально видели это своими глазами. Они потом спрашивали: «Что вы ему дали? Что вы такое ему дали, он выздоровел?» Что мы ему дали? Мы дали ему благодать Святаго Духа и «по вере вашей да будет вам», вот и все. Объяснить это невозможно — это только факт, который вы можете засвидетельствовать. 

— А не было врачей, которые говорили: «Вы ему принесли чего-то там, а он все равно умер. Чего вы ходите?» Такие были фразы?

— И такое, конечно, было. Скепсис был, и он останется даже. Как один мне сказал, когда я пришел: «А, это из службы лечебных сказок пришли». Вот так. Это уже упрямство самого человека. 

Конечно, все понимают, что священник — не доктор, и не дает гарантированное исцеление. Кстати, этого нельзя сказать о врачах, химическим путем нельзя заставить человека выздороветь, если у него нет воли к жизни, если у него нет воли к выздоровлению. Так же и здесь. Есть условие — вера, и Христос никогда не исцеляет, прежде чем не узнает, что веришь. Всегда в Евангелии Господь спрашивает: «Веруешь ли?» На положительный ответ уже дает благодать. Только по вере вашей да будет вам. Конечно же, нельзя принимать визит священника, как панацею, но это факт, еще раз говорю, и с этим фактом имеем дело. 

Еще повлияло серьезно на отношение врачей — они оказались законсервированными, в одиночестве, изолированными. Священник в данном случае, как волонтер-медик, приходит и подставляет плечо, как он может, так и помогает. Мы пришли — мы в тех же костюмах, те же запотевшие очки. Для любого врача это такая солидарность, это такая помощь, она вдохновляет — он понимает, что он не один, что за ним смотрят, его уважают и ценят то, чем он занимается, пришли и протянули ему руку помощи. 

Под конец уже Святейший Патриарх, глава нашей Церкви, встречается с главой государства и говорят они не о чем-то, а о взаимодействии Церкви с медицинскими учреждениями. Говорят о том, что есть группа священников, которая идет и помогает, и президент дает высокую оценку этой деятельности. После этого диалога совсем на другой уровень выходит наше взаимодействие. Теперь уже официально открываются нам двери. Мы можем говорить об этом вслух с вами, можем констатировать факт, что Церковь плечом к плечу с органами здравоохранения помогает людям. 

На защитном костюме пишу: «Отец Василий»

— Какое расписание дежурств у вас сейчас? Чувствуете ли, что пандемия идет на спад? 

— В моем случае это динамично, нет такого, что с мая по настоящий момент у меня все одинаково, многое зависит от внешних нагрузок. 

У меня есть тезис такой — имя существительное и прилагательное. Для меня существительное — это священник, поэтому у меня богослужение, прежде всего. Есть у меня различные прилагательные, которые вы вначале процитировали, одно из них — это больничный. Есть военный, тюремный, теперь еще появилось, я не знаю, как правильно сказать, телевизионный. Там тоже нагрузка у меня достаточно высокая. 

Поэтому сейчас я поменьше езжу в «красную зону». В свое время я мог четыре раза в день приехать. Я знаю батюшек, которые и пять раз в день приходят. Есть батюшка, который с апреля по настоящий момент уже 500 раз побывал в «красной зоне». Поэтому я не могу сказать, что я — эталон. 

— Как вас могут найти родственники тех, кто сейчас болеет? 

— Если у человека возникло желание обратиться к священнику, он может набрать телефон горячей линии. Существует колл-центр службы «Милосердие», куда можно подать заявку на визит священника, достаточно только сказать, в какой больнице ты находишься, либо дома на самоизоляции, указать адрес, контактные данные. Там спросят, к кому приглашают — к себе или, может быть, к родственнику, тогда фамилия, имя, отчество, возраст. И немного рассказать о том, в каком состоянии человек. Может ли он, например, говорить, чтобы его поисповедовать, какие рефлексы есть, можно ли причастить Телом, или только Кровью? Такие моменты сразу обговорить. 

И дальше, после того как диспетчер обработает эту информацию, она обращается к священнику. Мне звонят: «Батюшка, вы готовы сегодня съездить на юг Москвы (или на север)?» Я говорю: «Да». Мне это сообщают заранее, за день. После этого связываются с Департаментом здравоохранения, поскольку любой священник не может пройти в «красную зону», только член спецгруппы. На сегодня в Москве это 20 священнослужителей. Есть их паспортные данные, контакты, полис и свежие тесты. 

Необходимо раз в неделю сдавать тест на коронавирус и кровь на наличие антител. Только при этом условии священник вхож в медицинское учреждение. Даже если у тебя есть духовник, и он очень хороший человек, и священник замечательный, это не поможет ему прийти в «красную зону», необходимо войти в состав спецгруппы и получить разрешение от Департамента здравоохранения. 

— Да, как раз у меня был такой вопрос: что, если человек ждет именно своего духовника?

— Христос один и тот же. Священник одинаково может исполнить таинства, у нас одинаковая власть.

— Да-да, это понятно. Но если вдруг прихожанин храма хочет именно, чтобы пришел его духовник, это не получится, по крайней мере официально.

— Тогда нужно определиться с приоритетом: важно все-таки причаститься — я бы сказал, чтобы Христос пришел, или священник именно такой принес Христа? Очевидно, выбор, когда стоит вопрос, причаститься или не причаститься, нужно сделать в пользу причастия, а не в пользу человека. С батюшкой, дай Бог выздороветь, можно еще общаться многая лета, или по телефону, или еще как-то можно контактировать. 

— Мы говорили о том, как вас встречали врачи. А как пациенты встречают, все ли рады? Я видела в интернете очень много фотографий священников в средствах индивидуальной защиты, и такие едкие комментарии, что «это космонавты с предметами культа пришли».

— Наверное, это зависит от восприятия. Я как-то не задумывался об этом — как я выгляжу. Мне даже дела нет о том, кто сейчас смотрит на меня. Я сфокусировал свое внимание на каком-то конкретном деле и иду к своей цели. В данном случае это визит к больному, который сознательно просит, и для него это важно. Я не исключаю, что мне в спину смотрят. Для этого даже всегда клею сзади такую надпись: «Отец Василий», пожалуйста, если кому-то нужно, остановите. Я отзывчивый человек, я остановлюсь и пообщаюсь, отвечу на вопросы. Кстати, останавливают, и не только пациенты, и врачи, и медсестры. 

Совсем недавно мы ходили в 15-ю Филатовскую больницу и обошли все корпуса. Это город в городе. Возглавлял наш поход владыка Пантелеимон, председатель Синодального отдела по делам милосердия, и с ним пошли мы, так символично получилось, 12 священников. 

Мне достался жребий — я паллиативное отделение посетил. У нас три этажа было. Я этажи обошел и 120 человек, как мы выражаемся, окормил, посетил со святой водой. Несколько часов ходил по отделению. Останавливался, общались, если кто-то может встать, встанет. Налью стакан святой воды, выпьет, поговорим. Мужчины, женщины, в разной степени тяжести люди. Это все заняло у меня достаточно много времени. Конечно, есть люди, которые горят, жаждут. 

Например, одна женщина, но это было не в Филатовской, а в Склифе, когда на Рождество Христово я пошел поздравлять больных в «красной зоне», получила шоколадку и что-то лепечет губами, а не слышно, потому что у нее трахея пробита. Что-то волнительное говорит и на меня так смотрит, я дал ей ручку, какую-то салфетку, она написала: «Можно ли причаститься?» — «Слава Богу, можно». Потому что кроме шоколадок у меня на груди здесь еще Святые Дары. И в ту же минуту она поисповедалась и причастилась, все, слава Богу. 

Потом мы вернулись туда же в Склиф, через две недели был праздник Крещения, я вернулся с этой чашей, с этой водой, и эта самая женщина, уже голосом снова повторила эту же просьбу, и я снова ее причастил. Только уже голосом, понимаете, она пошла на поправку, это большая отрада для меня! 

Правда, потом на следующий день просыпаюсь и думаю, что-то у меня левая рука болит, бицепс. Думаю, должно же быть какое-то объяснение. А-а-а, да все просто, ты же вчера несколько часов ходил, 15 литров воды носил на себе. 

На руке — код бессмертия. А у меня есть свой: Христос воскресе!

— Как часто люди просят их крестить или причаститься, хотя до этого у них и мысли о таком не было? 

— Ну вот один молодой человек, который лежал в кардиологии. Он меня не звал, просто ситуация была у него критичная. Ему сделали супертяжелое шунтирование, длилась операция несколько часов, и вся жизнь его теперь делится на до и после этого события. Религиозности в нем не было никакой, кстати, и у родителей его тоже, но его родная сестра — глубоко воцерковленный человек, наша прихожанка. Она меня попросила: «Батюшка, сделайте что-нибудь, сходите к нему, как-то его поддержите. Он всегда такой воинствующий к Церкви, не хочет даже слышать ни одного слова ни про Евангелие, ни про богослужение, ни про священников, ничего. Сходите». Ну, хорошо. 

Я пришел к нему, нашел его, сел рядом на стульчике, и мы просто стали говорить. Просто говорить, понимаете? Я не пришел к нему с причастием, с исповедью или соборованием, нет. Я пришел, но было видно, что батюшка. Кстати, это была не «красная зона», это была обыкновенная кардиология у нас в Склифосовского. Мы просто поговорили. 

Меня заинтересовала наколка у него на руке, там было пять латинских букв, но было очень красиво, переливисто: IDDQD. Я спросил: «Скажи мне, что означает эта надпись?» Он ответил, что это код бессмертия. Меня так заинтересовали эти слова — код бессмертия. Он мне сказал, что такая есть компьютерная игра, там есть возможность ввести такой код, и тогда ты сквозь стены можешь проходить, тогда в тебя стреляют, а ты живой — код бессмертия. Я подумал и сказал: «Знаешь, Миша, у меня ведь тоже есть свой код бессмертия». Он заинтересовался: «Какой это у вас код бессмертия?» Я говорю: «Христос воскресе! Вот мой код бессмертия».

Буквально через несколько дней Мишу выписали, и сестра рассказывает мне: «Миша звонил и сказал такие слова: я никогда не мог представить, что священник может так просто прийти и поговорить, что он пришел не ругать меня, а просто поговорить со мной по-человечески. И поблагодарил за эту встречу». Потом, правда, его реабилитация пошла не так, у Миши начались осложнения, к этому он еще заразился коронавирусной инфекцией. Его срочно госпитализировали и опять же в Склиф. 

Туда я к нему пришел, мы встретились в «красной зоне», здесь он уже выразил желание исповедаться и причаститься. Он причастился, а потом сестре пишет: «Я сейчас причастился первый раз в жизни, а теперь я хочу осознать, изучить и понять, что же со мной произошло». Вот так, шаг за шагом, шаг за шагом. Сейчас он идет уже на поправку, дай Бог ему здоровья. Вообще, всем нам дай, Господи, здоровья.

— Я хочу зачитать то, что пишут в чате. «Молодец вы, отец Василий!» «Отец Василий, спасибо за ваш труд. Здоровья и помощи Божьей. Здоровья вам и вашим близким». 

— Спасибо, дорогие. 

— Я прошу задавать вопросы отцу Василию. У нас осталось не так много времени, поэтому пишите, спрашивайте. Вы сказали, в этой истории было важно мнение Михаила: «Я не мог себе представить, что священник может так просто прийти и поговорить». Вообще, людям, видимо, важно не только, чтобы причастили, исповедовали и все? Чего они от вас ждут?

— Человечности люди ждут. Можно разобрать анатомически историю каждого конкретного человека, почему у него возникает негатив по отношению к Церкви. Довольно часто это возникает, потому что кто-то его соблазнил, какой-то личный безнравственный пример какого-либо члена Церкви мог дать ему такой месседж, что все такие, им ничто человеческое не чуждо, и не хочу я в храм ходить. Это налагает очень высокую ответственность на нас, членов Церкви, потому что подумать только, что по тебе могут судить о твоей Церкви, в итоге могут судить о твоей вере, о твоем Боге по тому, как ты живешь. Это твоя ответственность. 

Тот доктор, который назвал лечебными сказками мой визит… Оказывается, его родная сестра в детстве таскала его в храм, а он не хотел. Потом начался подростковый возраст, когда нужно оставить человеку выбор, она все равно насильно водила его на службы. Ему так все, извините, обрыдло, что он даже слышать не хочет ни о Боге, ни о Церкви, ни о священниках — отсюда такая грубая реакция. Помочь здесь можно только любовью, только какой-то добротой. Дай Бог, чтобы ее хватало у окружающих, но именно добротой можно вернуть человека к Богу и к Церкви. 

Родные спрашивают, каково их близким в «красной зоне»

— Ведь вы же — единственный человек, который к тому же может близким рассказать хоть какую-то информацию о том, в каком состоянии их родственник? 

— Всегда обращаются с той целью, чтобы причастить больного, исповедовать и соборовать, а еще — чтобы наладить связь, узнать, как себя чувствует родной человек, может быть, ему что-то нужно. Что-то передать туда, а что-то услышать оттуда.

На юго-западе Москвы есть больница, туда позвали меня к пациентке. На подступе к этой больнице меня встретили ее родственники — две дочки были, одна из них в прекрасном положении, и был ее муж. Они мне рассказали много о своей маме — как она живет, какой у нее характер, какая жизнь у нее. Они попросили тоже передать что-то на словах. 

Я поднялся, мы поговорили с этой женщиной, она поисповедовалась, причастилась, я задал ей несколько вопросов. Главное, что я ей сказал в этот день, что ей теперь стоит выздороветь еще и ради внучки или внука, которого Господь послал к ней. Она очень вдохновилась этими словами. Я видел, у нее появилась мотивация. Самое главное в этой беседе — это внушить человеку волю к победе, волю к выздоровлению. Это я тогда сделал успешно.

Я понимаю эту ответственность, здесь каждое слово на вес золота. 

Я сказал им тогда три тезиса, три признака, я говорю: «Мама сегодня покушала хорошо, к ней аппетит вернулся, и доктор говорит, что это позитив. Еще мама очень хорошенько пропотела сегодня, а это означает, что у нее спал жар. Наконец, сегодня за обедом первый раз за многие недели она почувствовала запах квашеной капусты, а это значит, что ковид отступает». Слава Богу, они через неделю-другую позвонили, сказали, что маму выписали, она уже дома на реабилитации. «Спасибо, батюшка, за молитву!»

— Спрашивают нас: что делать, если моего родственника госпитализируют, а он не успел исповедоваться? 

— Значит, надо поисповедоваться там, уже в «красной зоне». Как мы говорили сейчас, надо позвонить по этому номеру в службу милосердия и подать заявку на посещение священника.

— Я думаю, что здесь речь о том, что человек в какой-то сложной ситуации, видимо, он без сознания. 

— Если без сознания, нет контакта, тогда мы не можем уже исповедовать человека. Но ничего, мы его не бросим. Во всяком случае, священник придет, помажет, священник помолится. Знаете, в этой истории что важно? В таких ситуациях важно очень понять отношение больного к посещению. 

Тут мы не можем угождать или помогать в одну сторону. Видите, дочь зовет или сын зовет, а отец, где его воля? Тут важно, чтобы родной человек, дочь или сын засвидетельствовал, слышите, засвидетельствовал, что больной не против. Нам больше ничего не нужно, лишь бы только не нарушать волю больного, потому что есть принципиальные моменты — человек не хочет и все. Если есть там такое нежелание, то лучше не нарушать его свободную волю. 

— У вас бывают трудные ситуации? Вы видите, что родственники очень хотят причастить, но как-то они мнутся. «Ходил ли он в церковь?» — «Ну, ходил, может быть, раз в год». Вы как из таких ситуаций выходите?

— Это такой внутренний инстинкт, его даже и для себя трудно объяснить. Объяснение для меня есть только одно — любовь, которая не знает границ. Безусловно, я сделаю все, чтобы мы помогли этому человеку. Как Господь Христос говорит: «По вере вашей да будет вам». Я всегда подчеркиваю, что если будет крепкая молитва, крепкая вера, тогда Господь помогает.

Насилие над нами совершает дьявол, он даже не спрашивает разрешения, а вторгается прямо в мозг со своими искушениями. 

Бог не таков, Бог только по доброй воле нашей делает. Тогда я могу сделать что-то для больного, могу сделать что-то в утешение родственников. 

Когда я совершенно осознаю, что человек при смерти, что у него такие патологии, которые реально не совместимы с жизнью, то молюсь: «Господи, если есть на то воля Твоя святая, пусть будет чудо, пусть он исцелится. Если будет Твоя воля, то пусть он с миром отойдет, а мы уже будем молиться за него». Правда, родственникам я об этом не говорю, с родственниками я до поры до времени говорю только о жизни, чтобы они максимально молились, чтобы он был жив. Если же это случается, остановилось сердце, тогда мы говорим уже о вечности, тогда мы говорим уже о том, как надо подготовить все, чтобы проводить человека в последний путь.

Сердце щемит, когда видишь человеческие боли, вроде еще совсем молодые люди, им бы нужно много что сделать в этой жизни, столько бы они могли успеть, а она вдруг кончается. Причем больно. Прямо так Господь нас создал, что мы не чувствуем боли другого человека, зато можем себе представить. Тут палец порежешь, корчишься, уже не знаешь, как бы это заклеить, а там у него очень сложно внутри все. Жалко человека, видишь, как страдает, жалко, и стараешься ему помочь, чем сможешь. Если можно, словом, если можно, делом, по-разному.

Как причастить человека на ИВЛ

— Спрашивают: можно ли причастить человека на ИВЛ и как вы это делаете?

— Это уже вопрос чисто технический. У Церкви уже есть опыт причащения в таких условиях. Для того чтобы это объяснить, необходимо показать лучше, на словах особенно понятно не будет. Эти методики разрабатывались совместно с Русской Православной Церковью, Украинской Православной Церковью, Белорусской. 

У нас для этого есть специальные сосуды, они из пластика. Это специально для того, чтобы после причастия этот сосуд можно было предать огню. Мы не можем хранить его, не можем пользоваться им. Все, что мы выносим из «красной зоны», необходимо утилизировать. Утилизировать святыню можно только одним способом — предать ее огню, поэтому они не стеклянные, а пластиковые, но достаточно герметичные. Святую Кровь мы туда помещаем в маленьком количестве, чтобы причастить. Дальше у нас есть специальная пипетка, которую мы вставляем под язык больному, и маленькую росинку Святой Крови мы туда вводим. Таким образом совершается причастие человека, который находится на ИВЛ. 

Но еще раз подчеркиваю, необходимо, чтобы человек был в сознании. Мы не можем и не должны причащать человека без сознания. Необходима его воля. Понимаете, причастие — это не то лекарство, которое можно вводить без воли человека. Причастие требует взаимодействия. Да, оно действует, но оно прежде всего взаимодействует с волей человека.

— Отец Василий, вы никогда не шли на поводу у родственников, ни разу?

— В каком смысле?

— В том, что стоит человек буквально на коленях и говорит: «Да, был не очень верующий мой супруг (или есть), но он на грани смерти, пожалуйста, причастите». А вы понимаете, что человек правда не верующий, но его жена просто умоляет. 

— Такое выражение «пойти на поводу» мне вообще не нравится. Я могу пойти навстречу, в этом смысле.

— Хорошо, навстречу. 

— Чаще всего эти вопросы отсеиваются еще на уровне оформления заявки. У нас есть диспетчеры, которые все спрашивают: крещеный, не крещеный, ходил в церковь или не ходил, степень его воцерковленности. Дают мне номер телефона родственников. Тогда уже я с ними общаюсь и у них спрашиваю, что и как. Чаще всего это люди все-таки верующие — либо они верующие, либо тот человек, который лежит сейчас на ИВЛ. Мало, очень мало людей, которые совершенно были бы лишены религиозности, в той или иной степени у каждого она есть. Другой вопрос — воцерковленность, опыт правильной молитвы.

У меня нет сомнений, что человек сотворен по образу и подобию Божьему, конечно, он хочет этого. Другой вопрос, насколько он верит, насколько он способен применять, от этого зависит эффективность помощи Божьей. Надо причастить, тогда спрашиваю. «Да». Все, пойдем. Бывает такое, что причастишь и человек сразу идет на поправку — мы сегодня в начале передачи говорили об этом. 

Для меня нет внутреннего барьера: нельзя этого причащать, потому что он совершенно негодяй. Думаю, Бог ему судья, он знает, какой этот человек негодяй, или, может быть, он еще лучше, чем я. Я-то себя знаю, какой я грязный, поэтому по сравнению со мной, может быть, он еще ближе к Богу, мне трудно судить об этом.

— В общем, вы стараетесь идти не на поводу, а навстречу.

— Навстречу. Это мой способ, да.

— Спрашивают, как молиться, что можно сделать, если близкий умер без крещения?

— Что можно и нужно сделать в этой ситуации? Дома молиться за него. Дома непрестанно молиться утром, днем и вечером. К сожалению, церковная молитва невозможна о некрещеном, но посоветую вам приобрести житие и акафист, канон святого мученика Уара и молиться усердно. Да, в житии прочитаете, достаточно много вы для себя увидите того, о чем вы раньше не думали. Молитва и канон помогут принести Богу жертву, они помогут утешить вашу душу, помогут вам даже общаться.

Молитесь, вспоминайте его. 

Еще я хочу сказать, есть дела милостивые, которые можно и нужно делать за умерших. Это какое-то пожертвование, ближним помочь, это подаяние. Это дела добрые. В больнице той же самой, где очень нужна помощь волонтеров, темнице тоже нужна помощь.

Вы только откройте глаза и посмотрите, кому вы нужны. Кому нужно помочь? Идите и во славу Божью и в память о своем умершем помогайте. Увидите, Господь принимает такие жертвы, Господь умилостивляет суд над грешником, Господь утешает и вашу скорбь. 

— У нас как раз одна из героинь «Правмира», с которой мы недавно разговаривали… у нее умер муж, она в память о нем удочерила двух девочек с синдромом Дауна. 

— Это как раз такая же анатомия, когда мы делаем что-то в этом духе. Мы, прежде всего, помогаем нашим умершим, мы действительно Богу показываем, что этот умерший — хороший человек, этот умерший стоил того, чтобы я так поступила ради него. Это одно. Второе, это наше утешение, мы в этих новых девочках найдем целый океан любви и нежности, тем самым утешим свою человеческую скорбь. 

Молиться — это самое главное

— Татьяна Александрова спрашивает вас: «Отец Василий, я слушаю вас, батюшка, возникает желание спросить, как обрести такое благодушие в общении с людьми?»

— Это вы меня плохо знаете. Вы что, благодушие, нет-нет. Не думаю, что это благодушие. Наверное, это врожденное, когда молодой был, мне все время говорили: «Почему ты все время такой спокойный?» Я не знаю, почему. Это характер такой, наверное. 

Благодушие? Я бы сказал, что я всегда стремлюсь увидеть человека и это мне помогает. Сейчас, во всяком случае, помогает увидеть лично конкретного человека. Для меня самый лучший пример — это те люди, которые общались одинаково с разными людьми. Победоносцев, был такой обер-прокурор, мог общаться с государем одинаково и с каким-нибудь лапотником с таким же уважением и почтением. Ни в коем случае не было в нем снобизма, он не позволял себе менторского тона по отношению к людям, с которыми он общался. Для меня это пример для подражания. Это дело святое, я считаю, это правильный такой пример. 

— Почему-то вопросов про «красную зону» нет, а есть общие вопросы. Например, вот: «Отец Василий, почему Бог одним открывается, а другим нет?»

— Это великий могучий русский язык. Открывается — это такой глагол. На самом деле Бог открыт, полностью открыт для нашего познания. Другое дело, что мы можем Его открыть или можем не открыть, это только от нас зависит. 

Поэтому мне не нравится само это слово, что Бог открывается, как будто Он еще и закрывается — Он статичен, самодостаточен, непреложен, Он одинаковый вчера, сегодня и завтра, а мы разные. Даже один человек может изменяться в течение жизни, и его отношение к жизни может мутировать, или даже его религиозные взгляды подвержены перемене. Мы действительно не одинаковы, наша жизнь движется, мир все время меняется, и внутренний мир тоже. Мы совершенствуемся, поэтому тут все вопросы к нам. Мы, соответственно, стремимся к Богу или мы не стремимся? 

Надо всегда помнить еще одну мысль святого апостола Павла о том, что здесь на Земле мы не сможем познать Бога, в том плане, что Он не откроется никогда до конца. Он умышленно, до определенной степени, замкнут от нас. Это легко понять, когда смотришь на солнце. Это легко понять, когда увидишь недавние фотографии, когда наши современники попытались запустить туда какую-то видеокамеру. Этот дрон запущенный летел, до последнего времени фиксировал нарастающую температуру и в какой-то момент расплавился… 

Мы в нашем теперешнем состоянии если бы увидели не то что Бога, ангела, мы бы просто сгорели, мы бы не вынесли этого жара, этой славы Божией, мы бы просто погибли. Бог, щадя нас, закрывается, да, закрывается. Нам только до определенной меры можно Его узнать. Апостол настаивает: «Сегодня я не смогу Его увидеть. Сегодня я смотрю на Него как бы сквозь тусклое стекло. Но потом, когда разрешусь от плоти, потом, когда стану перед Ним лицом к лицу, тогда увижу все в полную меру и познаю Его в той же равной степени, как сегодня я Им познан». Как Он меня сейчас знает, Он знает меня полностью всего, так и я Его узнаю, но только потом. 

— Еще один вопрос. «Очень мало общаюсь с крестницей пяти лет, переживаю за это. Достаточно ли только молиться?»

— Недостаточно, я в этом глубоко убежден. За свою жизнь я несколько раз согласился быть крестным. Каждого из своих крестников знаю по именам и, конечно, усердно молюсь. Они у меня записаны в отдельную книжечку. Я знаю, когда у них именины, когда дни рождения, но я, грешный, даже потерял контакты с этими людьми. Я в эти дни особенно молюсь, когда у них день рождения, когда именины. Как-то замотался, закрутился и потерял контакт. 

Недавно звоню своей крестнице, подростку, а она трубку не берет, представляете, не берет и все, не хочет. А другому тоже звоню, с его мамой уже разговариваю, говорю: «Дай мне его номер телефона». Она мне передает такие слова моего крестника: «О чем я буду с ним говорить? Он другого возраста, он мою жизнь не знает». И тут до меня доходит, что, оказывается, важно не только молиться, важно поддерживать человеческие отношения. 

Другое дело, что моя география обширная, у меня есть крестники, которые за границей живут, 18 тысяч километров отсюда, это Рио-де-Жанейро, это на той стороне океана. Они даже разговаривают на другом языке, я даже не знаю, как мы будем общаться. Но у меня есть и здесь, недалеко. К сожалению, так мотало, колбасило, что я потерял контакт с этими ребятами, остались они только в моей душе, в моей памяти, я молюсь за них.

Но я убежден, что это самое главное — молиться. Да, это не единственное, да, не только это важно, но все равно, если вы молитесь, это самое главное, что вы делаете. В этом плане вы продолжайте молиться, и Господь приемлет эти молитвы. Когда мы молимся, мы желаем, чтобы наши крестные дети росли порядочными людьми, сложилась у них жизнь хорошо, чтобы Господь избавил их от тяжких грехов, от тяжких каких-то потрясений. Мы верим и с верой нашей мы обращаемся к Богу, чтобы Господь берег наших крестных детей. 

Иногда любовь Бога похожа на скальпель хирурга

— Тогда про вашу жизнь спрошу. Ваш отец принял ваше решение, хотя сначала и сказал про геройство. А матушка? Могло быть такое, что она встречает и говорит: «Ну, все, ты уже даже переболел. Ну, хватит, у нас же дети»? 

— Не знаю. Нам уже несколько раз сказали, что и я, и матушка того. В 2007 году все очень удивлялись: «Куда вы поехали, зачем вам эта Бразилия? У вас маленький ребенок на руках, зачем через океан лететь с малышом?» То же самое было, когда мы обратно собрались в 2014 году, матушка была в прекрасном положении, но у нее были осложнения. Другая женщина никогда не села бы в самолет со всеми этими турбуленциями, лететь 14 часов без пересадки вряд ли бы согласилась. Но мы такие, мы же все делаем, если мы верим, что у Бога нет ничего случайного. Если позвонили, пригласили, то надо идти. Мы с матушкой живем по такому принципу — никогда своего не ищи и ни от чего не отказывайся. Дают — бери, бьют — беги, проще говоря. Вот так мы живем. 

Вообще, я должен сказать, что моя матушка очень хорошо меня поддерживает в этом направлении. Если бы не ее поддержка, никогда бы я не смог сделать все то, что я сделал, в том числе в «красной зоне». Только благодаря ее убежденной поддержке, сознательной поддержке, я там. Она принимает, как молитву, как жертву Богу то, что муж идет в «красную зону», он молится — это как жертва Богу и как молитва за всю семью.

— Отец Василий, мы завершаем прямой эфир, я бы хотела спросить про ваше отношение к пандемии, ко всему, что вы видели в больницах. Вы же размышляли об этом, у вас какое сформировалось ощущение от всего того, что с нами со всеми за этот год произошло?

— Тут можно такими словами сказать: «Господь с нами. Он открывается различными способами». Когда мы ослепнем или, как здесь прозвучало, когда мы не ищем Бога, закрываемся от Бога, то Он нам показывает этот свет, свет Своей любви. Правда, мы привыкли, что Его любовь — это всегда по головке гладить, а оказывается, что Его любовь бывает похожа на скальпель хирурга. 

В данном случае это мировое поветрие — это урок для всех нас. Нам есть чему поучиться. В это время мы научились воздержанию. Меня радует, что буквально на днях мэр Москвы открыл ночные заведения, открыл, и все, теперь можно ходить в ночные кафе и пить, а они пустые. Меня радует, что люди отвыкли от разгулья, отвыкли за это время, они привыкли больше быть дома, жить как-то скромно. Я нахожу, что это нравственный урок, который был усвоен. 

Меня радует, когда показывают источники, те же заливы, реки, которые очистились во время пандемии, потому что человек просто перестал мусорить вокруг так, как он раньше мусорил. Меня радует, что природа возвращается. Больше всего меня радует, что человеческая душа восстанавливается, она становится проще, она становится более смиренной. 

Конечно, когда болеешь, как будто мина рядом взрывается, и ближние умирают, и страх смерти наступает, и ты начинаешь ценить жизнь земную высоко. Меня это радует, что мы просыпаемся и мы становимся ближе к Богу. Благодаря болезни мы всегда становились ближе к Богу, мы становились милосердными, мы становились более смиренными, меня все это радует. И за все это я хочу поблагодарить Бога. 

Как ни странно, но даже в таких тяжелых испытаниях надо уметь благодарить Бога. Как апостол говорит: «Всегда радуйтесь, непрестанно молитесь и за все благодарите».

— Я хотела бы завершить этот эфир отзывами от наших зрителей, они очень трогательные: «Спасибо вам за служение». «Спаси Господь вас и семью вашу». «Спасибо вам и поклон». «Мы вас любим». Пишут: «Спаси, Господь, за ваш ответ, батюшка». «Большое спасибо, батюшка, за ваши труды и дела, за ваши слова и доброжелательность». Вот сколько написали хорошего. 

— Что ж, друзья, и я вас очень благодарю за то, что участвовали, за ваше внимание. Вас, Валерия, персонально благодарю за приглашение. Было очень приятно пообщаться. Раскланяюсь с вами. Призываю на всех на нас Божие благословение. До свидания.