О своем пути к Богу рассказывает игумен Феодор (Яблоков) — настоятель храма Всех святых в г. Климовске, выпускник МИФИ.
Родился я в подмосковном Климовске, в том же городе, где сейчас служу в священном сане. Родители мои, как и большинство жителей нашего города, были приезжими: мать из Калужской области, отец — из Костромской. Когда мне было 7 лет, отец умер, поэтому о его религиозных убеждениях я ничего не могу сказать. Мама моя была простой рабочей, всю жизнь трудилась. В храм она почти не ходила, но человеком была верующим. Вера ее выражалась в ежедневной живой молитве своими словами.
В младенческом возрасте меня покрестили, хотя тогда, в 1962 году, в период Хрущевских гонений на Церковь подобные действия, конечно, не одобрялись. Каких-то более существенных церковных корней в моем детстве не было.
Эзотерика, астрология, Евангелие
В 1979 году я поступил в МИФИ на 5 кафедру физико-ядерных реакторов. Нашей «духовной жизнью» в это время было чтение всякие эзотерических книжек, не более. Но к этой литературе мы относились скорее с юмором, и она не оставила в моей душе какого-либо глубокого следа. Пытался я читать Евангелие, которое однажды пятидесятники вручили моей маме на улице, но тоже не вынес для себя какой-либо видимой духовной пользы.
После окончания института я 5 лет работал в Подольском технологическом институте по закрытой тематике. Потом перешел в Московский институт по эксплуатации атомных электростанций, где проработал еще 5 лет. Занимался программным обеспечением для Белоярской атомной электростанции, многократно на нее ездил.
В это время как раз началась перестройка, стали возвращать первые храмы, издавать духовную литературу. Помимо истинных духовных книг, издавалось множество эзотерики, оккультной литературы, астрологии. Тогда, вместе со многими своими ровесниками, я прошел путь увлечения астрологией. Несколько лет даже занимался на курсах Глобы. Но, слава Богу, в свое время пришло прозрение, и я понял, что есть в астрологии что-то нехорошее, нечистое. Кроме того, те жизненные проблемы, которые у меня были в то время, эти оккультные учения абсолютно не решали.
Истина одна
Так постепенно-постепенно мой взор начал поворачиваться в сторону христианства. Но это был очень и очень длительный путь. На первом этапе этого пути Господь послал мне замечательного человека — преподавателя курсов философии, которые я посещал, когда готовился к сдаче кандидатских экзаменов.
Это был глубоко верующий человек, необыкновенно умный и глубокий. Он нисколько не навязывал нам христианство, но раскрывая философские учения, начиная с греческой классической философии, он показывал ее как путь восхождения к единой Истине. В его изложении философия выглядела не просто хаотическим набором различных учений, когда у каждого своя истина, а поиском единой Истины. Кто-то был к ней ближе, кто-то дальше. И, в конце концов, он показал, что эта Истина существует, что она одна, и что она открыта, и что полнота истины раскрывается именно во Христе.
В этот период я осознал, что христианское учение вполне целостно, охватывает все аспекты жизни. Я также понял, что это не только учение, но и сама жизнь, и что разделить их невозможно. Стало ясно, что одной теорией тут уже не обойдешься, оно должно входить в мою жизнь.
Еще один прекрасный человек, оставивший след в душе — мой научный руководитель во ВНИИАЭСе. Хотя человек он не верующий, он всегда имел твердую убежденность в том, что мир устроен на высокой гармонии. Критерием правильности замечательных программ и алгоритмов, которые он составлял, была, в частности, красота. Он считал, что если алгоритм будет красивым, значит, он будет и правильным. Даже в такой сухой науке, как физика ядерных реакторов он видел гармонию. Кроме того, это необыкновенно порядочный, честный человек, можно сказать, христианин до Христа.
В этот период как раз начали издаваться книги русских философов Серебряного века: Розанова, Бердяева. Чтение этой литературы окончательно разрушило остатки моего материалистического мировоззрения. Ледовитый океан материализма отступил, и пришла вера. Я не могу сказать, что был какой-то щелчок, не могу определить момент превращения меня из неверующего в верующего, но это произошло.
Святитель Спиридон
Описанные встречи, книги религиозно-философского содержания постепенно привели меня к пониманию того, что нужно делать шаг к реальной религиозной жизни. И однажды, возвращаясь из Белоярска в Москву, я заехал к своей тете, которая проживала в городе Кирове. Там, гуляя по улицам, я как-то зашел в один храм при монастыре.
Первым впечатлением было некоторое недоумение. Чтец скороговоркой произносит непонятные слова: «Святителю отче Спиридоне, моли Бога о нас. Святителю отче Спиридоне, моли Бога о нас. Святителю отче Спиридоне, моли Бога о нас». Теперь я понимаю, что попал на вечерню, на которой совершалась память святителя Спиридона Тримифунтского. Впоследствии он стал для меня очень близким святым.
В христианстве ведь нет случайностей, и, наверное, не просто так Господь привел меня в Церковь именно в этот день. Потом я заходил днем в этот храм, и после этого я перестал бояться Церкви. До этого Церковь вызывала у меня какие-то опасения, думалось, что есть высокая наука, есть культура, а Церковь — это нечто сумрачное. И когда я возвратился в Москву, то стал уже интересоваться тем, какие здесь есть храмы.
В уединении
Хочется выделить еще один этап, который помог моему воцерковлению. В то время самые известные священники, такие как отец Димитрий Смирнов, отец Артемий Владимиров постоянно выступали с публичными лекциями, проводили встречи. Сейчас почему-то это происходит гораздо реже. После встреч с такими замечательными священниками просто невозможно было устоять, чтобы не устремиться в Церковь.
Я ездил в храм к отцу Артемию, хотя близко знаком с ним не был. Наверное, отец Артемий меня не помнит, но в свое время он мне очень помог и своей поддержкой, и просто тем, что в его обыденном поведении я увидел настоящую христианскую любовь, а не ту, которая положена по должности: с 8 до 17 у меня любовь, а потом я всех вас разнесу. Я действительно это увидел.
Будучи еще не очень церковным человеком, я в поиске выхода из своей трудной жизненной ситуации поехал в Оптину пустынь. Там я почувствовал себя очень одиноко, и вдруг вижу — идет о. Артемий. Я его, конечно, знал, а он меня нет. Я к нему устремился и говорю: «Батюшка, можно Вам вопрос задать?» Он, в своей особой неторопливой манере, отвечает: «Да. Конечно». А шел он тогда вместе с о. Кириллом, с которым они вместе еще начинали служить.
Отец Кирилл, когда увидел, что я с ними иду, тоже таким елейным голоском спрашивает: «Батюшка, а мы разве не в уединении будем?» Намекает мне, то есть, что бы я дал им пообщаться по-братски. Тогда отец Артемий приобнял меня и говорит: «А мы в уединении». И спокойно меня выслушивает. Вот эта встреча тоже послужила тому, что постепенно я начал воцерковляться.
Надо еще сказать, что как раз на время начала моего воцерковления пришлась волна патриотизма. Общество разделилось на патриотов и демократов. И мы с двумя друзьями, будучи «патриотами», решили провести свой отпуск с духовной пользой. Чтобы стать поближе к Церкви, мы решили поехать и потрудиться в каком-нибудь монастыре. Написали письмо в Оптину пустынь и Нилову пустынь. Из Оптиной пришел ответ о том, что паломников у них много и возможности нас принять, к сожалению, нет. А из Ниловой пустыни ничего не пришло. Слава Богу!
Мы посмотрели, что Нилова пустынь находится на Селигере, и подумали, что на тот случай, если нас не примут, возьмем палатки, выпить, закусить и просто отдохнем. Приезжаем в Нилову пустынь — монастырь огромный, полная разруха и подвизаются там два монаха, настоятель и три послушника. Приняли нас очень хорошо, дали лодку — плавать и купаться. И мы начали работать.
Вспоминается один эпизод. Сидим мы все как-то вечером, кушаем, и одного из нас посылают к местной бабушке, купить у нее лучку. Вскоре наш товарищ возвращается со слезами на глазах. Мы, конечно, спрашиваем, что случилось, и он говорит: «Когда я сказал бабушке, что мы приехали монастырь восстанавливать, она ахнула и говорит: „Это Вас преподобный Нил прислал“, — и как зарыдает». Так что друг наш вернулся весь в духовном потрясении.
Другой случай был еще более впечатляющим. Как-то вечером катались мы на лодке, пели песни под гитару, в том числе начали петь Гребенщикова «Капитан Воронин», но один куплет у нас никак не вспоминается. Измучились втроем, а вспомнить не можем. А на следующий день в монастырь приезжает сам Гребенщиков, и в качестве автографа своей рукой пишет нам тот куплет, который мы не могли вспомнить! Это было настоящим потрясением. У нас не было никаких сомнений, что это чудо, которое совершил преподобный Нил.
Я и сейчас люблю некоторые песни Гребенщикова с духовной основой, а в те годы он был просто непререкаемым кумиром. Не было, наверное, для нас тогда большей награды и большего утешения, чем встреча с Гребенщиковым. Были и другие встречи, которые описать невозможно, но они были настолько знаковыми, что для нас не было сомнений в их промыслительности. После этой поездки мы привязались к Ниловой пустыни на всю жизнь. Первое посещение монастыря нас настолько всколыхнуло, что вернувшись в Москву, мы были просто потрясены разницей между этими мирами.
Примерно в это время я начал ездить в Московские храмы: Новоспасский монастырь, церковь Николы в Кузнецах. Один раз съездил в храм, где служит отец Артемий, но понял, что там столько народа, что побеседовать не получится. Хорошо, что милостью Божией пересеклись в Оптиной пустыни. Потом постепенно начал ходить в наш местный храм. Раз сходил, два сходил, батюшка меня приметил, научил читать по-церковному, ввел в алтарь. Началась моя полноценная церковная жизнь.
В 1994 году батюшка предложил мне подумать о принятии священного сана. Поскольку я разведен, это было возможно только при принятии монашества. И для того чтобы укрепиться в принятии столь серьезного решения, мне посоветовали съездить к старцу. В Ниловой пустыни Господь послал мне человека, который живет рядом с Троице-Сергиевой Лаврой, знает там все входы выходы, и через него мне удалось попасть к отцу Кириллу (Павлову).
Отец Кирилл благословил, а дальше произошел достаточно знаменательный эпизод. Наша встреча с о. Кириллом произошла очень рано — в 5 или 6 утра рабочего дня, и сразу после этого я поехал на работу. Приезжаю на работу вовремя, о поездке этой никто на моей работе не знает, и туг меня вызывает начальник и говорит: «Предлагаю тебе поехать на три года в Америку, в рамках работы над одним совместным с американцами проектом…» Ни слова до этого дня об этом не говорилось! А надо еще сказать, что времена тогда были очень тяжелые, как большинство еще, наверное, помнит.
Слава Богу, я не колебался, сразу ответил «нет». Если бы это предложение прозвучало на месяц раньше, я бы, вполне возможно, поддался, потому что будущее виделось еще размыто, непонятно. Но когда прозвучало благословение отца Кирилла, у меня уже не оставалось никаких сомнений относительно моего пути. Однако Господь еще продолжал меня испытывать.
Я объявил начальнику, что я принимаю священный сан и ухожу служить в Церковь. На работе все об этом знали и, конечно, не понимали. При этом никаких перемен в моей жизни не происходило. Я продолжал работать во ВНИИАЭСе, а священноначалие не делало никаких шагов в отношении моего рукоположения.
Наконец через год меня постригли с именем Феодор, в честь благоверного князя Феодора Смоленского. После этого меня буквально через два дня рукоположили в иеродиакона, а еще через 9 месяцев — в сан иеромонаха, и сразу же дали послушание собирать общину для строительства храма. В то время, 15 лет назад, на месте этого храма, при котором я сейчас и проживаю, было чистое поле.
Так началась моя священническая жизнь, связанная с этим приходом. Милостью Божией я никуда не переводился. Община у нас очень дружная, деятельная. Печатаем свои календари, отмечаем праздники, на Крещение делали Иордань рядом с нашим храмом, купались. В престольные праздники всем приходом, 150 человек, выезжаем в лес с футболом, концертами, спектаклями. Последние 2–3 года еще одним моим значимым служением является работа на форумах: пережить.ру, победишь.ру и духовник.ру, где я отвечаю на вопросы, которые посетители задают священнику.