8 сентября 1937 года в Малоярославце, небольшом городке к северо-востоку от Калуги, окончил свой земной путь необычный человек. Духовный сын святого праведного Иоанна Кронштадтского, на протяжении 10 лет бывший в городе Севастополе благочинным береговых команд Черноморского флота, человек прямой и открытый, который в своей жизни старался быть просто искренним христианином и добрым пастырем, что, по свидетельству очевидцев, ему удавалось.
Однажды храм святителя Алексия в Глинищевском переулке в Москве посетил отец Алексий Мечев (в будущем — святой праведный Алексий Московский) и, обозрев труды, которые нес настоятель, сказал ему: «У тебя стационар, а у меня только амбулатория». Имя этого человека — Роман Медведь, священноисповедник, принявший уже в последние дни своей жизни монашеский постриг с именем Иосиф.
Отец Роман относится к тем немногочисленным священникам, которые всю свою жизнь, все таланты своей души положили на алтарь служения Богу и Его Церкви. К делу служения отец Роман относился ревностно, до самозабвения. Непомерные труды, естественно, сказались на состоянии здоровья.
Его духовный сын, врач-терапевт, на пике пастырской деятельности священника говорил: «Если бы мне как врачу пришлось быть ответственным за здоровье в таком состоянии, как у батюшки, другого больного, я бы приказал ему не сходить с постели. Но разве отцу Роману можно предписать режим, на который он не способен». Сам батюшка на заботы о его здоровье отвечал: «Ведь детки-то кушать просят».
Огромное впечатление произвел на него пример пламенного отца Иоанна Кронштадтского, которого уже при жизни называли Всероссийским пастырем. Более 10 лет прошло в тесном общении отца Романа с отцом Иоанном. Тогда еще академик Роман Иванович с глубоким почтением и верой относился к Кронштадтскому пастырю и ничего не предпринимал без его благословения.
Крестовоздвиженское «братство»
Священник Роман. 1901 год
Родился священник Роман 1 октября 1874 г. в местечке Замостье Холмской губернии, которое впоследствии вошло в состав Польши. Отец его, Иван Иосифович Медведь, был учителем прогимназии, мать, Мария Матвеевна, акушеркой. Кроме него в семье было еще четыре мальчика и две девочки. Роман был вторым ребенком в семье. Отец скончался рано, когда ему исполнилось 12 лет.
Роман закончил Холмскую духовную семинарию, ректором которой в то время был архимандрит Тихон (Беллавин), будущий патриарх. Усердным и искренним воспитанникам он помогал во все время своей жизни. В 1892 году Роман поступил в Санкт-Петербургскую духовную академию.
В Петербурге происходит знакомство с отцом Иоанном Кронштадтским, которое оказало огромное влияние на всю последующую жизнь юноши, особенно в деле священнического служения. Еще во время обучения обнаружились его незаурядные способности, так что по окончании академии его назначают помощником инспектора, а затем и инспектором Виленской духовной семинарии.
7 января 1901 года по благословению отца Иоанна Роман Иванович женится на дочери священника Анне Николаевне Невзоровой. Всероссийский пастырь не ошибся. Анна Николаевна осталась верной супругу до самой его смерти. Постоянно была рядом и помогала ему во всем, пока обстоятельства не разлучили их. Она всегда болела сердцем о нем и поддерживала его как могла, хотя жизнь ее была тоже тяжела.
3 марта того же года Романа Ивановича рукополагают в священники к храму Воздвижения Креста Господня в имении помещика Николая Николаевича Неплюева. Хозяин был основателем и руководителем Крестовоздвиженского братства, в основе деятельности которого были положены скорее коммунистические идеалы, нежели христианские.
Основой благосостояния братства было производство и продажа спирта, что крайне возмущало священника, однако нравственного авторитета он в братстве не имел, но рассматривался, по «наставлениям» руководителя лишь требоисполнителем, как «лицо, продающее ему свой труд и духовные силы», т. к. за это он получал жалованье.
О сущности этого братства, может красноречиво сказать рассуждение, по которому ни сам помещик, ни его братчики не постились:
«Не соблюдавший их (посты — Г.Ш.) истово блюститель странно переиначил слова Апостола о ядении мяса, говоря, что по нашему времени их надо бы понимать так: не буду поститься вовек, чтобы не соблазнить брата моего — соседнюю крестьянскую округу, твердо соблюдающую посты…» (из письма Романа к братству)
В этом письме отец Роман жестко осуждает отношение братства к личности священника:
«Презирать священника как личность и получать от него Святые Тайны — не дело доброго мирянина. Добрый мирянин, если увидит болезнь в пастыре, отнесется к ней по примеру Сима, а не несчастного его брата, будет болеть от мысли, как прикрыть отчую наготу, сам пойдет во священники и покажет, каким должен быть истинный пастырь. Если же братство этого не сделало даже на одном примере, то пусть убоится предаваться осуждению священства… В противном же случае пусть вспомнит об участи третьего сына Ноева».
Свято-Владимирский адмиралтейский собор
В 1902 г. отца Романа перевели в храм святой Марии Магдалины в Санкт-Петербурге. Священник всего себя посвятил пастырской деятельности. Собрал многочисленную церковную общину и организовал общество трезвенников, боровшееся с народной бедой русского человека.
Отец Роман. Санкт-Петербург. 1905 год
Напряженная деятельность подорвала его здоровье. Вскоре они вместе с женой заболели туберкулезом, и находиться далее в сыром климате Петербурга было опасно для их жизни. Но была еще одна причина, по которой священник покинул северную столицу.
В 1907 г. к нему в храм зашел Григорий Распутин. Отец Роман, будучи человеком прямолинейным, высказал, что было на сердце, в лицо пришедшему. Распутин в гневе вышел из храма и обещал отомстить. Вскоре пришел указ о переводе отца Романа на границу Германии и Польши в город Томашов Польский. Перед отъездом они с супругой заехали к отцу Иоанну. «Это все кратковременно, все будет хорошо, скоро он о тебе забудет», — сказал ему наставник.
Так и произошло. Через несколько месяцев отца Романа назначили настоятелем Свято-Владимирского адмиралтейского собора в Севастополе и благочинным береговых команд Черноморского флота. В его подчинении было несколько храмов и около 50-ти священников.
Около 10 лет трудился ревностный пастырь на Крымском полуострове и заслужил уважение и любовь многих. При нем было восстание матросов на линкоре «Святой Иоанн Златоуст» в 1912 году. Восстание подавили, у бунтовщиков отобрали оружие. Командование обратилось к отцу Роману. По его совету весь командный состав прошел индивидуальную исповедь. Командующий флотом все же хотел ввести в среду моряков тайную полицию, но священник заверил, что атмосфера в команде здоровая и ничего не нужно. Оружие матросам вернули.
Много ненависти излил на отца Романа один из матросов по фамилии Докукин. Во Владимирском соборе он занимался тарелочным сбором и начал красть. Заметив это, священник отправил его обратно на корабль. После февральской революции 1917 года этот матрос был избран председателем солдатско-матросского революционного комитета и начал мстить всеми любимому священнику.
Свято-Владимирский собор, г. Севастополь
В декабре того же года комитет постановил арестовать и расстрелять отца Романа. Но, чтобы избежать возмущения в народе, решили подождать до окончания святок. Через верных людей это стало известно священнику, и он избежал их рук. Сразу по окончании Рождественской службы, не заходя домой, он отправился на вокзал, где был посажен в вагон до подачи поезда на перрон и невредимым прибыл в Москву. Вещи мужа Анна Николаевна отвезла еще накануне. Сама же с шестимесячной дочкой осталась в Крыму. Им опасность не угрожала.
Братство ревнителей православия
В Москве отец Роман сразу направился к Патриарху Тихону, который сперва назначил своего бывшего воспитанника служить и проповедовать в разных храмах города. А после ареста и расстрела отца Иоанна Восторгова — на его место, в храм Василия Блаженного на Красной площади. Отец Роман оказался достойной заменой и смог поддержать сделанное его предшественником — наставлять многочисленную общину «вдохновенными проповедями, беседами на евангельские темы, неспешно проводимой исповедью» (игумен Дамаскин «Жития новомучеников…»).
25 февраля 1919 года этот храм был закрыт, и отец Роман был поставлен настоятелем храма святителя Алексия, митрополита Московского в Глинищевском переулке.
«Еще в самом начале церковной деятельности отца Романа в Москве власти не раз его арестовывали, впервые — в 1919 году. Во время одного из арестов его допрашивал председатель ВЧК Дзержинский, который предложил священнику покинуть советскую Россию и уехать на родину в бывшую Холмскую губернию, которая отошла к Польше. Священник отказался и убедил представителя власти, что его отношение к советскому государству вполне лояльное и находится в пределах, определенных апостолами, которые заповедали молиться о властях римских, относившихся в то время к христианской Церкви не менее враждебно, чем советская власть», — пишет игумен Дамаскин (Орловский).
Именно в храме святителя Алексия таланты отца Романа как ревностного пастыря, воодушевленного проповедника, мудрого наставника и одаренного организатора раскрылись во всей полноте.
Протоиерей Роман. Севастополь. 1915 год
По благословению патриарха Тихона им было организовано Братство ревнителей православия в честь святителя Алексия, митрополита Московского в 1919 году. Не щадя своего времени, здоровья и сил отец Роман стал трудиться над созиданием сознательных, твердых в вере и церковно образованных христиан.
Иван Михайлович Концевич, бывший членом этого братства, так писал о том времени:
«В этот год, благодаря мудрому руководству Святейшего Патриарха Тихона, церковная жизнь в Москве чрезвычайно оживилась. Москва покрылась сетью братств, кружков и союзов, так как Патриарх отменил границы приходов и разрешил образование междуприходских братств. К деятельности этих братств, руководимых наиболее ревностными пастырями, были широко привлечены и миряне: они пели, читали на клиросе, проводили беседы и даже выступали с проповедями.
По вечерам совершались акафисты с общенародным пением и беседами после них. Для детей, лишенных уроков Закона Божия, устраивались беседы с „туманными картинами“ (диапозитивами) из Священной истории, молодежь собиралась отдельно и занималась изучением церковного устава, Евангелия и т. п.…
В самом храме братства (имени святителя Алексия — Г.Ш.) ежедневно совершалась ранняя литургия, и члены могли посещать ее еще до своей службы… По вечерам были вечерние богослужения с беседами, члены братства старались ежемесячно приступать к святому причастию и активно участвовали в работе…».
А вот еще одно наглядное воспоминание современника:
«Шли 1919–1921 годы и все, что с ними было связано: голод, холод, безработица, темнота на улицах — полное неустройство жизни, а в храме святителя Алексия в Глинищевском переулке шла глубокая, интенсивная жизнь, налаживавшаяся… отцом Романом Медведем.
Богослужения в храме святителя Алексия совершались ежедневно утром и вечером, а по четвергам и ночью — полунощница с пением „Се Жених грядет в полунощи“. По воскресеньям и утром, и вечером после богослужений растолковывалось Евангелие… читалась святоотеческая литература, проводились беседы, в которых объяснялось богослужение. Каждый из присутствующих мог задать вопрос и сам поделиться своими мыслями, после всех говорил отец Роман. Он призывал к решительному покаянию за всю жизнь, сознательному повторению обетов крещения… к обращению ко Христу как к своему личному Спасителю. Отец Роман вводил нас в спасительное лоно Православной Церкви…
Отец Роман в храме святителя Алексия воплотил в жизнь все, что так долго носил в своем сердце… Шла глубокая духовная работа каждого человека над собственной душой».
Протоиерей Роман у храма святителя Алексия. 1920-е годы
Некоторые из членов братства стали священниками, а из девушек — монахинями.
Более 10-ти лет титанического труда тяжело отозвались на здоровье пастыря. Хотя вскоре у него появились помощники — священники, но основные тяготы он нес сам.
Благожелательность отца Романа к советской власти ярко проявилась в его отношении к Декларации митрополита Сергия (Страгородского). Он не только разделял политику лояльности митрополита к существующей власти, но даже написал послание к собратьям-священникам и народу, увещевая «не разрывать канонических отношений с митрополитом Сергием и не становиться жертвой козней врага нашего спасения» (игумен Дамаскин).
И все же в конце 20-х годов начались преследования его семьи. Чтобы избавить своих родных от этого, отец Роман и его супруга, посоветовавшись с духовно и жизненно опытными священниками, оформили официальный развод. Кроме того, Анна Николаевна с дочерью переехала в другой город. Преследования прекратились.
Оживленная деятельность братства и прихода, наконец, была замечена советской властью. За священником и прихожанами был установлен надзор. На аресте отца Романа настаивал и бывший матрос Докукин, который к тому времени переехал в Москву (впоследствии он стал заведующим кафедрой общественных наук в одном из институтов). Отец Роман предчувствовал все это, и в своих беседах и проповедях готовил духовных чад к мужественному перенесению испытаний.
В середине февраля 1931 года ОГПУ арестовало многих активистов братства и самого отца Романа. Начались допросы. Как это всегда бывает, среди прихожан нашлись слабые души, которых угрозами заставили дать любые показания на доброго пастыря. И все же большинство арестованных остались тверды и неустрашимы, тем более что братство не проводило никакой антисоветской агитации и контрреволюционной деятельности. Поэтому исповедники просто и прямо рассказали о том, чем жил приход — о подлинно христианской жизни.
ОГПУ же, как, впрочем, и вся советская власть, руководилось сатанинским духом, которому по природе присуща органическая ненависть к духу Добра, к Духу Божию. Оно поставило своей целью во что бы то ни стало избавиться от активных носителей этого Духа.
«Арест отца Романа обосновывался тем фактом, что священник, несмотря на гонения на Церковь и вопреки очевидно враждебному отношению властей к православию, проводил активную церковную деятельность, воспитывая прихожан своего храма в церковном духе, научая их быть сознательными последователями Христа и просвещенными исповедниками веры», — пишет игумен Дамаскин.
Протоиерей Роман у храма святителя Алексия. 1920-е годы
Следствие вскоре было окончено. В обвинительном заключении было написано, что отца Романа и его единомысленных друзей «признали» «членами контрреволюционной организации…», что «участниками организации проводились нелегальные собрания под руководством Медведя, на которых велась работа по воспитанию членов организации в антисоветском духе…» и тому подобное.
30 апреля 1931 года двадцать четыре члена Братства ревнителей православия получили различные сроки ссылки и заключения. 10 мая был зачитан приговор отцу Роману — 10 лет концлагеря.
«…да будет имя Господне благословенно!»
2 июня священник попрощался со своей родной и духовной семьей и отправился в место ссылки — город Кемь Беломорско-Балтийского управления. Оттуда отец Роман писал письма на имя дочери, «дорогой Ирочки». В них трогательно раскрывается душа священноисповедника, исполненная духовных плодов веры, которые созрели благодаря его непрестанной работе над собой. Эти письма глубоки, назидательны и придутся по сердцу тем, кто любит живое слово искренней души. Это слово имеет особенный вкус, «вкус вечности». Такое слово освежает, ободряет и укрепляет в тяжелых жизненных обстоятельствах.
Жизнь в концлагере и для здоровых людей часто невыносима, а для рано состарившегося и больного должна бы быть и еще тяжелее, однако, он пишет: «еще и еще повторяю — здесь я всем доволен, вижу доброе отношение к себе со стороны всех…» Хотя священника часто обворовывали, питание бывало крайне скудное и недостаточное для его старческого организма, бывало, замерзал. Многие труды он вынужденно нес сверх своих слабых сил… И все же он пишет:
«Я жив, ощущаю жизнь, и этого довольно с меня. Если центр жизни своей постоянно переносишь внутренне в этот Вечный Единый Центр, то не будет обстоятельств, когда можно будет ощущать себя плохо. Вездесущий и Всепроникающий никогда нас не оставляет и оставить не может ни в каких обстоятельствах и ни в каких переживаниях. Если об этом не забывать никогда, тогда наше счастье на земле обеспечено даже в тяжких болезнях и в самой смерти…»
«Мир и радость оставил нам Пастыреначальник, и никто их не в силах отнять от нас. Радостно ощущать, что среди людей нет и не может быть у нас врагов, а есть только несчастные братья, достойные сожаления и помощи даже тогда, когда они (по недоразумению) становятся нашими врагами и воюют на нас. Увы! они не понимают, что враг-то находится прежде всего в нас самих, что его вначале нужно изгнать из себя, а потом помогать и другим сделать это.
Один враг у нас общий — это диавол и его духи злые, а человек, как бы низко ни пал, никогда не теряет хотя бы нескольких искорок света и добра, которые могут быть раздуты в яркое пламя. А нам нет никакой выгоды воевать с людьми, хотя бы они били нас не только в правую ланиту, но постоянно осыпали бы нас всякого рода ударами и поношениями. Одно важно: твердо держаться нам своего пути и через войну с людьми не сходить со своей дороги. Воевать с людьми — это значит становиться на их ложную позицию. Даже в случае успеха эта война нам бы ничего не дала, а отвлекла бы надолго от нашей задачи…»
А какие золотые мысли мы встречаем в другом письме! Приведем его почти целиком:
«…примерно с 20-24-летнего возраста я сознательно уважаю и ценю всякого человека, и всю жизнь боялся сделать кого-либо своим рабом, и внешне и внутренне боюсь кому-либо причинять боль, насилие. Убеждать мое дело, принуждать не могу. Дерзаю сказать, что я любил свою свободу, никогда никому не делался рабом, а посему, думаю, и ценю свободу других: пусть живут по своему уму и по своей совести, и стараюсь никого не осуждать… лучше уйти в сторону…
Я могу молчать, научился много терпеть и претерпевать, но, невзирая ни на что, я в своей глубине все тот же, люблю свою свободу, лелею и свободу других; предпочитаю разделение свободных — единению рабов. Впрочем, прости мою философию, мое самохвальство. Почитаю нужным прибавить, что я сознательно склонил свою голову, сердце и всю свою жизнь перед Вечною Истиною и Правдою. И Они дороже для меня и меня самого, и всего мира…»
Протоиерей Роман. Москва. Бутырская тюрьма. 1931 год
Это слова подлинно святого… И вместе с тем о. Роман был человеком, он тоже переживал малодушные минуты — огорчало состояние здоровья, а еще более — тоска по родным и духовно близким:
«…душа моя очень часто тоскует и ощущает душевное одиночество…»
И все же большей частью, несмотря на то, что:
«Кругом мрачно, но на душе у меня светло. Кругом шумно, а в сердце у меня тихо, ибо где бы ни был я, в каких бы обстоятельствах ни находился, со мной Мой Единственный Сладчайший Христос!»
О своем заключении отец Роман пишет:
«Школа здесь для нас, и не скажу, что легкая. Но Провидению угодно, чтобы мы и это все испытали, чтобы и опытнее быть, а может быть, подобно Лазарю на гноище, здесь страдаем, чтобы там радоваться, здесь за грехи получить возмездие, чтобы там от него свободными быть и просто перейти на лоно Авраамово. Если так, да будет имя Господне благословенно; потому что самые тяжкие здешние условия несравнимы с ужасными муками ада».
По состоянию здоровья срок отца Романа был сокращен на треть. За безукоризненно выполняемую работу в ссылке срок также уменьшался. Примерно за год до освобождения, на Пасху отец Роман пишет письмо, полное веры, надежды и любви:
«Вечное — нерушимо. Только бы научиться все более и более глубоко входить в него. Какая мудрость — уметь отходить от своего „я“ и опираться на „Я“ Великое, Единое. Всем этого желаю, особенно в эти дни. Что бы ни было, а вечность за нами и в этой жизни, и в будущей. Временные страдания — неизбежны для находящихся в странствовании. Но кроме страданий, сколько еще и здесь радостей и счастья! Всех-всех трижды целую…»
«Господь со всеми нами!»
26 июня 1936 года отца Романа освободили. Он поселился в окрестностях Волоколамска. Позже его перевезли к духовной дочери под Москву в поселок Валентиновку. Но здоровье его окончательно сдало. Годы ссылки усугубили все его болезни и основную — туберкулез, которым он болел еще в молодости. Находиться далее в климате Москвы было опасно для его жизни.
Один из друзей священника, с которым они делили ссылку, пригласил его в г. Черкассы Харьковской области. Но и здесь здоровье его продолжало ухудшаться. Кроме того, батюшка тяжело переживал отдаленность родных и духовно близких.
Анна Николаевна, всю жизнь поддерживавшая отца Романа всем, чем только могла, нашла для него место в городке Малоярославце Калужской области. В этом ей помог отец Зосима Трубачев, с которым отец Роман познакомился в ссылке. В Малоярославце отец Зосима был благочинным и служил в Казанском храме. Еще находясь в Черкассах, 25 мая 1937 года отец Роман оступился на крыльце дома и сломал пораженную туберкулезом ногу. До конца жизни он уже не мог передвигаться самостоятельно. И, несмотря на это, почти сразу по приезде в Малоярославец он начал служить литургию:
«Литургия — это моя единственная услада и утешение. Я не могу без нее жить. Не могу себя лишить ее», — было записано в дневнике духовной дочери священника.
Господь исполнил его горячее желание, которое давало ему силы выживать в тяжелых условиях ссылки: «…еще хочу жить, дожить до освобождения и повидать всех вас, может быть, и пожить с вами…» и «…хочется кончить свои дни не здесь, не на чужбине, а среди родных…»
В Малоярославце за ним ухаживала его духовная дочь, часто приезжала Анна Николаевна с «дорогой Ирочкой», приезжали духовные чада. Хотя здоровье его все ухудшалось, но дух был спокоен и совершенно счастлив от обилия Божиих милостей!
Пишет игумен Дамаскин:
«Летом 1937 года гонения на Церковь усилились и власти приняли решение о массовом аресте священнослужителей. В июле двое сотрудников НКВД пришли в дом к протоиерею Роману и предъявили Анне Николаевне ордер на арест мужа.
В это время у отца Романа открылось легочное кровотечение, и Анна Николаевна сказала им:
— Вы видите, он умирает. Ну, берите, мне еще лучше будет, не надо будет его хоронить.
Сотрудники НКВД посмотрели на священника, и один из них недовольно пробормотал: „Там своих покойников хватает“.
И они развернулись и ушли».
Накануне праздника Преображения Господня, 18 августа к отцу Роману приехал дорогой и любимый ему игумен Митрофан, с которым он познакомился в Москве еще до ссылки. Видя своего собрата в предсмертной болезни, отец игумен предложил ему принять постриг. Отец Роман согласился. Игумен Митрофан постриг его в первоначальный монашеский чин — рясофор и нарек именем Иосиф. «Прощаясь, игумен Митрофан поклонился батюшке в ноги, и затем они обнялись, обливаясь слезами» (игумен Дамаскин).
Отец Роман провидел свою кончину за два дня. 6 сентября он сказал духовной дочери: «Смерть на расстоянии двух дней, и тогда конец. Остались последние денечки…»
В этот же день он продиктовал Анне Николаевне письмо своим духовным детям:
«Дорогие, все бывшие духовные дети мои! Я тяжко болен, и дни мои сочтены. Христиане перед смертью прощаются и примиряются друг с другом. Прошу простить меня во всем, в чем я согрешил перед вами: делом, словом, помышлением. Со своей стороны, во всем, в чем вы согрешили против меня, я властию, мне данной от Господа нашего Иисуса Христа, прощаю и разрешаю во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Недостойный протоиерей Роман Медведь».
Храм Покрова Божией Матери на Лыщиковой горе в Москве, где находится рака с мощами священноисповедника Романа
Далее пишет игумен Дамаскин:
«8 сентября в шесть часов утра пришел протоиерей Зосима; отец Роман причастился и успокоился. Весь день он лежал почти не шевелясь, с закрытыми глазами. Около пяти часов вечера он открыл глаза, протянул обе руки вперед, и его лицо озарилось сердечной и кроткой улыбкой. Затем он откинулся на подушку и впал в полузабытье. Вскоре у него стали холодеть руки и ноги. Одна из его духовных дочерей стала читать молитвы на исход души. Отец Роман открыл глаза и посмотрел высоко вверх, потом повел глазами вправо и склонил голову к плечу. Затем вздохнул еще несколько раз… В семь часов вечера 8 сентября 1937 года душа священноисповедника отошла ко Господу».
«Я как-то особенно ярко ощутил, что всякие обстоятельства в жизни — и происшествия, и испытания, и неожиданности — дело второстепенное. Основа — это постоянная связь с Единым и Вечным. Есть она, тогда все происходящее, хотя бы и самое тяжелое, можно переносить равнодушно или, вернее, — покойно. Главное-то ведь имеется, а все прочее — преходящее.
В Главном же и Едином, как в Полноте, все есть, и все в Нем, а посему никакие утраты этой жизни не страшны. От понимания до осуществления, конечно, далеко, но понимание все-таки 50 процентов; по пониманию можно себя приучить и жить… Невзирая на всякого рода тягости, будем мужественны и благодушны.
Господь со всеми нами!»
Из письма к дочери. Июль 1933 года. Карелия Мурманской ж. д. станция Кузема. 4 лагпункт.
В статье использованы материалы книги игумена Дамаскина (Орловского) «Жития новомучеников и исповедников Российских ХХ века Московской епархии. Июнь—Август».