5 ноября 1937 года на Бутовском полигоне под Москвой среди тысяч других новомучеников был расстрелян священник Владимир Амбарцумов.
Сегодня, в день памяти этого удивительного человека, мы публикуем его письма жене — Валентине, которые отец Владимир писал, будучи под арестом в Москве.
Читайте также:
Воспоминания о священномученике Владимире Амбарцумове. Часть 1, Часть 2, Часть 3.
Письма Владимира Амбарцумова жене
(1916-1921 гг.)
1916 г.
Дорогая моя Валюся! Правда, уже 20 мин. 11-го, но хочется немного с тобой поговорить. Сижу в своей большущей, но пустой комнате и думаю о тебе, маленькая моя Валя. Разговор по телефону был какой-то нескладный, стоишь и прямо не знаешь, что говорить; лучше видеться чаще, чем слышать только слабый голос.
Ну как, миленькая, ты живешь, имеешь ли полный мир в себе? Остался ли какой-нибудь след после разговора с Андреевым? Хороший, конечно. Знаешь, как-то несвободно еще пишу тебе, все хочу обдумать, как писать, как будто ты не моя, родная… Как бы ни было, все6таки рад, писать же скоро научусь.
Хотя я и очень привык к тебе, но все же то, что я тебя имею, для меня так же ново, как в первый день. Я чувствую себя совершенно иначе, чем раньше, и все еще удивляюсь этому, вернее, радуюсь. Все-таки как отлична эта радость от всех других земных радостей, которые, и даже лучшие, так скоро проходят, хотя бы уже и потому, что к ним привыка ешь.
Не знаю, верно ли это, но я часто от мысли о любви к тебе перехожу к любви к Господу и к большому стыду замечаю, что во многих отношениях недостаточно реально люблю моего Спасителя. Недостаточно люблю я Его, любящего меня все-таки гораздо сильнее еще тебя.
Иной раз прямо какая-то тоска берет меня, стремление к Господу, и я удивленно себя спрашиваю: разве не от меня зависит, разве невозможно иметь Господа совсем близко, рядом с собой? Сделанный ли это грех, который, непрощенный, отделяет от Господа, или плоть земная, которая не вполне дает облечься в Него?
Утро понедельника, 11 ч., после занятий.
Замечательно себя чувствую после работы. Имел с Жоржем серьезный разговор об отношениях к родителям. Трудно ему, потому что нет хорошего примера; сестры скорее хуже его, только старшая — хорошая жена, мать и дочь.
Вчера гулял 2 1/2 часа, почти все время был мысленно с тобой или во всяком случае чувствовал твою близость. Забрел в одно село, где разговорился с одним студентом, говорили о народе — Евангелии — Христе. Кончилось тем, что он пригласил меня завтра к нему. Надеюсь пойти. В деревню эту дорога замечательна: огороды, речка, гора, лес, поля. Непременно хочу тебе показать.
О своей жизни как-то не хочется писать — лучше рассказать… Скажу только, что по-моему все бы не так надо было делать, начиная с еды и т.д. Но ко мне относятся очень предупредительно, поэтому я довольно свободен.
Теперь, находясь на свежем чистом воздухе, больше еще вижу, как нехорошо, что ты, Валюся, все лето в городе. Если возможно будет, что ты куда-нибудь в конце лета поедешь, то, пожалуйста, не противься.
Валюша, если можешь приезжай ты, если Бог даст, в среду, поездом 2.15 (из Москвы)? Я выйду на станцию к 3 часам. Если тебя не будет, подожду следующего поезда (2.40) вяземский. Помни, что поезд 2.15 отходит с той платформы, где Маня садилась, и не сядь в вяземский поезд. Домой ты можешь поехать или в 6.16, или 10.16.
Привези мне, пожалуйста, 1) список книг для Жоржа; 2) адреса М.И. Курил[енковой] и Гертер; 3) книгу «что необх. знать дев.». Сейчас пойду к плотнику заказывать полки для себя и Жоржа.
Сплю я много, ем хорошо и много, промываю глаза — одним словом, все делаю, что ты велела.
Вчера мне особенно важны стали слова: Марк 8,38. Я прошу тебя, проси Господа о том, чтобы мы с тобой были свидетелями достойными Господа и Спасителя нашего.
Да будет с тобою Господь на каждом шагу жизни твоей.
Люблю тебя, моя единственная Валя, как друга, сестру, жену.
Твой Володя.
Новобелица 13-го августа 17 г.
Здравствуй, маленькая моя, целую тебя, моя миленькая золотая жена!
Хочу рассказатъ, как меня Господь вел и как я сам ходил: ехал до Брянска очень хорошо, спал, ел, читал, думал и молился. В Брянск приехали в 3 1/2 утра, там в буфете выпил чаю и пошел на платформу ждать гомельского поезда. Пришел он лишь в 5 1/2 утра, уже светало, было немного прохладно, я был рад накидке. В дороге дальше я все говорил о политике не то, что следует, т.к. сам [нрзб.]. В 1 час дня в Гомеле сразу увидал Маню — вся расстроенная — в буфете пообедали и все переговорили. Оказалось, оба они вели себя как дети, уже в Москве Г-а схватило отчаяние — боялся неопределенности и будущего.
Маня заразилась его настроением, т[ак] что всю дорогу ныли. Здесь же, в деревне Новобелицы, грязь и неудобства, бросавшиеся в глаза, сразу убили Маню. В слезах она легла спать (в разных комнатах) — вдруг ночью в 5 часов Г. вошел в комнату Мани, стал метаться, хватался за голову, рыдал — ужасно нервничал и плел чепуху. Маня перепугалась, но, взяв себя в руки, стала успокаивать, потом договорились до того, что решились позвать меня — сами даже ни <…>
Целые дни потом Маня плакала и скучала, к вечеру же обоим становилось жутко друг друга. Вот и все опасное — они ничего не понимают, я же объясняю себе просто несдержанной его страстью. К счастью, ничего больше и не было, Господь дивно охранил двух малых овечек. После вокзала мы долго не могли встретиться с Г-ом, он после завода с нами разошелся. Маня опять стала думать страсти, что Г., может быть, куда-нибудь удрал и т.п.
Встретившись, пошли к ксендзу, где дал катехизис русскопольский, велел пустяки выучить (для повторения, по словам ксендза в костеле). Завтра Маня подпишется в канцелярии при Г. и мне — двух свидетелях, потом исповедь и причастие, и все! Но с венчанием вот что: у Г-а никаких документов, кроме военного свидетельства. Паспорт в округе (?) в Могилеве, метрич. свид. может быть в Москве у сестры, может быть в Варшаве забыто?!
Ко всему еще глупость. Г., будучи в неловком положении, сказал всем, что Маня его жена, и все его поздравляли, теперь, может быть, нужно еще и свидетельство, что он холост — директора же спросить неудобно, надо сказать, что Маня не жена. Даже хозяйка называет «мадам» и все хочет кровати поставить вместе! Мы телеграфируем сестре Лорене (?), чтобы она нашла метрич[еское] и копию аттестата в круглой черной картонке или корзине, хорошо если пришлет она гл. образом метрическое. Хотя я еще не говорил в канцелярии, но я вижу, что с бумагами затруднение большое, но нам Господь и здесь поможет! Если метрики не будет — не знаю, что делать: Маня нипочем обратно в Москву не поедет, здесь же Г. ничего не сделает, тем более что запутался неправдою.
Ко всему этому условия жизни здесь, в этой грязной деревушке, для Мани очень тяжелые: у вас в Рубцове в 1000 раз лучше. Тут того и гляди хозяйка обеда не даст, да на месте из провизии ничего не получишь, нужны карточки, т.к. Маня боится прописаться, п.ч. вскроется, что она не жена. Да поможет Господь правдою выпутаться из лжи.
Кстати — вызвал меня сам Г., он мне оправдывался, очень любезен и доверчив и теперь опять пришел в себя. Она уже шутит, и оба повеселели, т.к. надеются на меня. Но если им нужен Господь, то только для собст. блага. Как их привести к Господу — прямо не знаю. Надеюсь на Всемогущего, производящего и хотение, и действие по Своему изволению. Верю, <…> что Он может и тут все сделать, главное — и души их может спасти.
Также прошу Господа о тебе, чтобы ты доверилась Ему во всех затруднениях, как то: ночевка с подходящим человеком, начало ученья, приезд Наташи. Ты видишь сама, что еще не могу сказать, когда что6нибудь выяснится. Могу ли я остаться до воскресенья, если раньше нельзя будет венчаться? Можно ли вообще оставлять Маню, которая чуть правда не думала с собою что сделать? Пиши по адресу: Новобелица, Могил. губ., мастерская <…> округа путей сообщения. Инж. Бассальск. для студента Амбарцумова.
Напиши всё-всё: как живете, страшно ли одной, всё, особенно тяжелое, я хочу и должен знать: как твоя вера, начало ученья, какая смена и др. Господь сохранит твою душу от греха сомнения и заботы, если ты все отдашь Ему. Дорогая моя сестра, твердо стой на том уповании, которое предлагает Господь. Что бы ни было, оно, если по воле Божьей, всегда любящим Его ко благу.
Сердечно кланяйся маме и Наташе, если она приехала; желаю ей хорошо устроиться. Все письма на мое имя вскрывай и читай, отвечай, если можешь, сама, напр. Давыдову, если нужно, и решай все дела как сама хочешь. Маня кланяется, но не в настроении писать.
Твой любящий тебя муж, друг и брат Володя.
Колос. 3, 14–15.
Р.S. Если к П6му на суд не приеду, то пошлю тебе телеграмму, ты ее, если можно, 16-го отнеси (адрес найдешь на повестке в столе) судье с повесткой.
№ 15
Суббота. 9/VII_21.
Дорогая Валюша!
В четверг 7/VII уехал Афанасьев и повез тебе письмо с очень важной запиской. Каждый раз я повторяю, что писал в предыдущем письме, т.к. не уверен, что письма все доходят и передаются: со всеми может что-либо случиться. Дело было в том, что вы все, желающие выехать из Самары, можете миновать карантин, обращаясь в Изопропункт Губздрава Сам. ж.д., Преображенская, 119.
Там спросить т. Батюшкина, или Кауль, или Горина и сказать, что Иван Николаевич Штакельберг из Москвы (мой знакомый, а их начальник) просит их содействовать вам в выезде. В крайнем случае он даже просил их зачислить тебя и Наташу или Мар. Ив. и Марусю на службу и командировать в распоряжение Наркомздрава или по какому6либо делу в Москву, они же могут достать пропуска и билеты. Итак, к ним и обращайтесь, хотя надеюсь, что вы после письма — собственноручной запиской от Ив. Ник. уже все сделали. Хотя я еще в новой квартире не прописался и тут-то может выйти заминка, но обе комнаты в моем распоряжении, и сегодня же я туда перенесу вещи от Соколовых и кровать от Ильинских.
Вчера, 8/VII я был в ВЧК. Следователь Ильиных меня принял. 1) Я получил главные мои документы на руки, так что могу прописаться и получить карточку. 2) Высказал, что кружок может работать и что они насилием не будут бороться. 3) У него осталось только наше дело, и через неделю следствие окончат и или отпустят наших и прекратят дело, или, найдя обвинение, все передадут в Ревтрибунал для гласного разбора. Впрочем, на мои настойчивые требования о предъявлении обвинения он ничего не ответил. Впрочем, мне выехать он все же не дает и сказал, что семья моя может приехать в Москву. Он мне теперь выдал документы Симона.
В общем, он произвел на меня очень хорошее впечатление человека простого, но порядочного, прямого и не заискивающего. Он говорит иногда резко, но прямо и часто соглашается. Безусловно, мы должны благодарить Бога, что Шпицберга больше нет. Следователю я прямо заявил, что мы будем дальше работать и ничто нас не остановит. Он ответил: «Сколько угодно, только не в стенах университета». Если наших вскоре освободят, то я надеюсь, что осенние наши заседания съезда смогут быть вполне открыто. Еще радость: в начале июля выпустили нашего Квитко, он продолжает свои занятия в Технич.
От вас из Самары я получил последнюю весть от Мар. Ив. 4/VII, писанную мне 26/VI. Значит, я не знаю, что у вас делалось в течение последних 14 дней. Объясняю себе почтой, а может, и какими-нибудь событиями в вашем кругу. Мне кажется, что это время для тебя, Валя, является, пожалуй, самым серьезным испытанием со времени нашей женитьбы. Взирай больше на Христа, и ты найдешь в Нем много-много нового, чего не увидала бы ты в одном только счастье.
Будем же послушными и терпеливыми Его учениками. Ведь все испытания имеют исключит.[ельной] целью закалить и воспитать нашего внутреннего человека для вечной жизни. Чем больше мы здесь переживем Господа и силу Его, тем ближе и роднее Он нам будет там. Будем охотно приносить в жертву временное, чтобы приобресть вечное. И если только душа открыта перед Ним, то и в самом тяжелом ощущение Его любви наполнит нас, так что уже теперь во временном мы можем иметь непомрачаемую ничем радость. «Радуйтесь всегда в Господе»! Вспомни песнь «радуйтесь». Моя жизнь здесь проходит главным образом в беготне. После Фридлина (?) я отправлял Нечаева, затем Тамару.
На вид непроизводительная трата времени на переходы и выстаивания в очередях часто имеет большое значение: так, я в одной очереди вдруг встретил Штакельберга и, разговорившись, получил от него такой хороший совет. В общине не совсем по6старому: часто стали люди, особенно мужчины, оставаться после собрания, некоторые пережили определенно обращения. Сурикова Вера уже говорила с Савельевым о принятии Крещения, но община евангелистов ему, кажется, не разрешает.
Оттилия Андреевна также решила принять Крещение и просила Русова, который приехал с семьей сюда. Он <…> в общине, хотя принадлежит с женой к евангельским христианам. Видно, дух Божий начинает в общине действовать. Суриковых, кажется, увольняют со службы в Краскове, и им очень тяжело. Б<…>ин очень изможден от непосильной работы, я с ним говорил по душам. Жду твоего приезда, чтобы вырешить вопрос об уходе. Миша Фрейман мне по этому поводу написал сильное письмо; спасибо ему за его прямоту, хотя на этот раз он, кажется, в цель не попал.
Из Киева получил несколько ничего не говорящих строк от членов кружка. Я им уже написал, в каком свете мы на совещании будем освещать вопрос о Киеве. Кроме того, я Ольге Ивановне написал длинное прямое письмо, предупреждая ее обо всем. В ответ ничего, но текст: Мр. 10, 43–44. Очевидно, они хотят весь вопрос свести на мое желание первенствовать или даже на других в том же отношении.
Конечно, личный подход будет самым для меня тяжелым, тем более что я молод летами и опытом. Но Господь все усмотрит. Мой девиз приподготовке съезда: «С Богом моим восхожу на стену» (Пс. 17, 30). Кроме того, я знаю, что я не один. Пока же я один в союзе стоять и работать и не нахожу правильным. В общинах такое положение может быть, в союзе же покажет, что это именно не союз.
Очень я опасаюсь, что киевляне вовсе не приедут. Материально я живу в последнее время неважно, все кончается у меня, из кассы ЦК брать не могу, денег там и нет (хотя скоро будет после приезда Фадеева много). Но Господь питает и дальше будет поддерживать. Я легко мог бы взять работу, но этого не делаю, т.к. до осени немного осталось. Вещи же продавать времени не остается, хотя, может быть, и потому, что это дело мне очень тяжело.
Вообще же я радуюсь в Господе, а потому и во всем. Тебе в эти дни желаю особенно полной внутренней радости; если тяжело, то тут же откройся Господу и вновь отдайся Ему. Не оставайся, дорогая, никогда одна со своими трудностями, а скорее общайся во всем с Господом. Да сохранит и благословит тебя Христос!
Всем кружковцам и Наташе мой сердечный братский привет. Целую тебя и детей.
Твой Володя А.
Пиши обо всем тяжелом.
Мр. 8, 34.
№16
Москва, 14/VII 21
Дорогая Валя. Наступают дни, когда по моим расчетам ты уже можешь ответить на мои письма с предложением приехать в Москву. Последнее письмо (15-е) было с Нечаевым, было без номера, как и все последние ввиду поспешности. Во внешней моей жизни наступила большая перемена: приехала Фадеева, теперь меня кормит регулярно и вообще заботится, так что я сыт и сразу стал себя чувствовать лучше.
Твое письмо № 3 я получил после 4 и 5, только 12/VII и по почте, рад был все-таки. Как только узнаю, что вы еще в Самаре, отвечу Марусе. Мы также не ожидаем, чтобы Мар. Ив. была еще в С., иначе переслали бы ей деньги. На днях вышлем хотя немного самарскому кружку. Сердце болит за всех. Хоть бы только все уповали на Господа, все будет легче.
В нашем деле некоторое изменение: взялся за дело брат Кисы, знакомый с подобного рода делами и даже с нашим делом. Вышел декрет о том, чтобы ВЧК закончила все дела. Мы имеем теперь полное основание ожидать конца дела не больше чем через 1 1/2 недели. В Москве сейчас <…> из Киева и <…> к себе. Письмо Лили ничего нового мне не сказало, т.к. все это она уже писала в Москву. Сунгурову я приглашаю к осени и ставлю вопрос о работе. Самарским нашим делегатам мы деньги на дорогу вышлем вскоре. От <…> получил письмо, что доехали хорошо.
По вечерам у нас молитвы не бывает, бывает только по утрам по воскресеньям. О всем тяжелом, что вокруг нас и в нашей жизни, я пришел к такому же выводу, как и ты: искать утешения не в перспективах лучшей земной жизни в будущем, а только в самом Христе и надежде на жизнь с Ним, когда всегда вместе с Ним будем. Не помню, писал ли тебе об этом.
Мы должны научиться больше уходить во Христа от наших всех дум, отдыхать в Нем во время самых тяжелых внешних испытаний. Что я слышу о Марусе и Поповой, вижу во многих московских членах, эта полная отданность Христу и делу безо всяких оговорок меня больше чем радует. Я молился о том, чтобы Бог дал нам таких людей, ибо только с такими можно работать: признаться, мало я верил в скорое исполнение моей молитвы. Совсем не страшна мне их неопытность — что это по сравнению с своеволием в деле Господнем.
Молодым нашим работникам придется очень трудно, жаль мне их до слез, но знаю я, что в этом и самая большая радость для всех нас: строить дело Божие на Его благодати, проявляющейся через нашу немощь. Делом союза я настолько захвачен, что вижу большую опасность служить ему, а не непосредственно Господу. С какой только стороны диавол ни старается помешать — ведь затмить прямое служение Христу хотя бы самым лучшим значит лишить этого работника прямой связи со Христом и в результате: <…> но не Христос в сердцах.
Я понял, что мне все-таки необходимо вести живую работу над душами, а то сам превратишься в чернильную <…>. Я опять ввел часы приема 4–6 ежедневно. В пятницу 15-го собираемся большой компанией д [ействительных] членов (6-и) ехать в богородский кружок на два дня, до воскресенья вечера. Вдруг в это время приедет Мар. Ив. или еще кто из Самары? Об Эде тоже ничего не знаем. Очень нуждаемся в мужских работниках, пока надежных нет ни одного нового, хотя Страуптман в Одессе здорово зашевелился, он недавно был на время в Киеве. Из Киева иногда получаю открытки. На квартиру пока еще ордера не имею.
Продовольствие у меня есть. Церковный вопрос разъясняется еще с многих сторон. Больше и больше прихожу к мысли, что лучше всего не числиться нигде, чтобы быть всем близким. Всех-всех вспоминаю. Может быть, Ксеня переедет в Москву? С Богом, дорогая моя. Тебя постоянно помню со всеми нуждами.
Любящ. тебя В.А.
Письма опубликованы в сборнике «Священномученик ВЛАДИМИР АМБАРЦУМОВ, пресвитер Московский». – Москва – Издательство Зачатьвского монастыря — 2007 (2-е издание 2008).