Каким должен быть архиерей? Неужели такие бывают? Понимают ли их современники, или большое видится только на расстоянии? Размышляет протоиерей Игорь Прекуп.
«Таков бо нам подобаше архиерей, преподобен, незлобив, безсквернен, отлучен от грешник… (Евр. 7; 26)», — пишет апостол Павел, и его слова как бы находят продолжение в словах тропаря 5-й песни канона праздничной утрени: «Питатель вдов и отец сирот, помощник сущим в скорбех всеизряднейший, плачущим утешение, пастырь и путевождь всех блудящих, Николае, сый, и нас твоими молитвами от бед избави».
В этих словах дана как бы иконописная прорись образа архипастыря, некий его канон. Если принять во внимание, сколь значимое место в почитании любого святого занимают его чудеса, остается удивляться, что изобилие чудотворений свт. Николая не затмило в церковном сознании образа доброго пастыря. Более того, если судить по богослужебным текстам, именно его пастырство, изобилующее кротостью и любовью, воспринимается как основа и причина чудес, которыми он прославился, в том числе и среди нехристиан.
Вышеприведенные слова ап. Павла буквально относятся ко Христу, но, скажем так, отражательно они относятся к пастырям и архипастырям, которые по благодати священства все суть образы Единаго Пастыря. Все мы, как «пастыри и учители Добраго Пастыря», призываемся в стихире на утрени, сойдясь, восхвалить «подобноревнительна пастыря» – свт. Николая, из нас всех в особенности преуспевшего в уподоблении Пастырю, и ставшего нам на все времена «правилом веры и образом кротости, воздержания учителем».
Христос – Первообраз: Он – Единородный Сын Божий (и через Него мы усыновляемся Отцу), Един Архиерей (и в таинстве рукоположения немощные сосуды становятся иереями и архиереями – образами Единого, совершителями таинств, точнее, орудиями Единого Архиерея в их совершении), Един Пастырь, благодатью священства приобретающий Себе «пастырей и учителей», чье предназначение быть для Его паствы образами Единого Пастыря: любящего, заботливого, полагающего за овец жизнь. Однако между образом и первообразом неизбежны отличия: в каждом индивидуальном случае – свои.
Уместна аналогия из портретного жанра: качество портрета определяется не поверхностным сходством с моделью, а некой живой связью, существующей между изображением и прототипом, воспроизводящей нечто глубоко сущностное тонким улавливанием нюансов, характеризующих изображаемую личность. При этом возможны различные стили, допустимо порой несколько вольное обращение с тем, что поддается измерению и доступно фотокамере. Однако, благодаря такой вольности, выявление самого важного, сущностного лишь выигрывает… если, конечно, творческая свобода знает меру, и художник пишет портрет, ориентируясь на прототип, а не на свою фантазию о нем.
Творческая индивидуальность каждого из нас отражается на том образе, который мы являем своей жизнью: будь то образ Божий, выявление и восстановление которого – призвание каждого из нас, цель и смысл нашей жизни; будь то образ пастырского служения, который так же нам явлен Агнцем и Пастырем, Первосвященником и Жертвой. Техника, манера может (и должна) отличаться; важно, чтобы Христос в этом стилистическом многообразии был узнаваем.
Собственно, этим и определяется христианская нравственность, принадлежность к Церкви Христовой, та самая пресловутая «воцерковленность»: насколько узнаваем в человеке Христос. Насколько в архиерее узнаваем Архиерей – «Приносяй и Приносимый», насколько в пастыре – Пастырь, полагающий душу Свою за овцы Своя (Ин. 10; 11), оставляющий пастись в горах (Мф. 18; 12 – 14) 99 не заблудившихся и отправляющийся на поиски одной погибающей, находящий ее, и на Своих плечах с радостью (Лк. 15; 5) приносящий обратно…
В свт. Николае Он узнаваем.
Чего стоит эпизод с теми мешочками золота, которые он раз за разом подбрасывал отцу, не видевшему иного выхода из нужды, кроме как стать сутенером своих дочерей. В этой истории поражает не щедрость свт. Николая, и не столько его милосердие даже, а… деликатность, движимая любовью, произрастающей на почве смирения. Ведь, если вдуматься, что может быть возмутительней и гаже, чем предание отцом своих же дочерей на поругание?!!
Невозможно предположить, чтобы его это не потрясло. И что он? Идет и обличает обезумевшего родителя? И ведь не только имел право, но и обязан был по положению, вроде как! А вот ведь, нет же…
Не учит жить, а помогает материально: в первый раз, потом во второй (странно, с точки зрения здравого смысла: ничего же не понял папаша, самое время ему по голове настучать, чтобы он от стыда сквозь землю провалился, глядишь, образумится! – но нет, и теперь не делает этого, а снова подбрасывает золото), а затем и в третий раз.
И было бы у того отца больше дочерей, думаю, каждый раз св. Николай так же, ничем его не попрекая, выручал бы их тайком.
Почему же он так странно поступал? Да потому, что сострадал им всем. Ему просто было не до осуждения. Он видел истерзанные сердца этих людей и жалел их. Между тем, если рассуждать с позиций распространенной нынче бездушной «духовности», чем это были «истерзаны» сердца отца и дочерей? Скорбью о своих грехах, самоукорением и самоуничижением? Отнюдь.
Истерзаны они были страстями, коим предались, забыв о Боге и Его заповедях, погрузившись в трясину малодушия, пучину маловерия, раболепствуя мелкобуржуазному чревоугодию и будучи готовыми, служа блудному бесу, распять в себе Христа!!! Чему, кому (!) тут сочувствовать, сострадать?! Извергнуть и отца, и его дочерей из Церкви, осрамить, чтобы другим неповадно было даже думать о такой мерзости!
А он, странный такой, знай, все мешочки носит…
Потому что жалко. Именно потому-то в первую очередь и жалко, что неведом им плач о своих грехах, неведома сила веры, благодаря которой немощный человек «все может в укрепляющем его Иисусе Христе» (Флп. 4; 13); жалко их, малодушных, потому что не способны они сейчас предаться в волю Божию, довериться Ему и потерпеть Его, а потому надо им помогать такими средствами, которые помогут им удержаться на плаву и не погибнуть окончательно. А там, глядишь, мало-помалу что-то и поймут, усвоят, укрепятся. Но это потом. А сейчас – мешочки со златом, только мешочки…
Ему не до обличения. Разве можно обличать, укорять, стыдить того, кто раздавлен отчаянием? Разве можно тыкать в рану и укорять человека, что он раззява, неосторожно ходит, не смотрит под ноги, не дезинфицирует рану и позволяет разыграться воспалению (и при этом тычет и тычет, тычет и тычет, туда, где больнее)? Безумие, скажете? Истинно так, но это – модель обычного отношения «праведности» к «непутевости». Обычного.
А свт. Николай – не обычный. Он – нормальный. Если, конечно, критерий нормы человечности – Христос и Его заповеди. «Если», потому что нормой среди людей принято считать то, что обычно, то, что преобладает, часто встречается, ибо люди склонны мыслить статистически, а не этически. Однако норма определяется не степенью временной распространенности в мире сем, а соответствием вечному замыслу Божию.
Свт. Николай – нормальный пастырь, показывающий нам своей «подобноревнительностью», как один из многих пастырей и учителей может уподобляться Единому Пастырю и Учителю, Который есть само воплощение нормы пастырства и учительства. В этом, кстати, смысл канонизации святых: показать образец, дать ориентир богоуподобления на том или ином поприще, образец того или иного служения Богу. Свт. Николай канонизирован как святитель, потому что явил Христа своей жизнью именно через архипастырское служение.
Мы называем его Чудотворцем, но чудеса – не главное, а производное от его пастырства. Просто он старался подражать Христу во всем доступном человеку и возможном. А «верный в малом и во многом верен» (Лк. 16; 10), и кто старается Ему следовать всегда и во всем возможном, тот сам не заметит, как грань возможного растворится, и он начнет Ему подражать в том, что превышает естественные возможности человека.
Читайте также:
Любимый святой, или чудеса святителя Николая Чудотворца
Святитель Николай — зачем почитание нетщеславному святому?
Помощь святителя Николая в наши дни