Святитель Тихон в своем жизнеописании предстает нам во всей своей «неиконописности»: он энергичен и немощен, кроток и резок, сострадателен и взыскателен – и все это не только в период его архиерейства, но и в начале «напокойного» этапа жизни сочеталось в нем практически одновременно. Поистине сила Божия в немощи совершается.
Другой яркий иллюстративный пример этой крылатой новозаветной фразы – прп. Амвросий Оптинский, чьи дарования просияли после того, как он, казалось бы, пал под своей физической немощью и уже был «приговорен» врачами, но милостью Божией еще долгие годы продолжал жить на утешение и вразумление нескончаемому потоку людей и всех, читающих по сей день его наставления. Однако пример свт. Тихона, пожалуй, еще ярче в силу того, что его немощи не ограничивались физическим планом.
Образ святого подвижника, промыслительно сокрушенного телесной болезнью, но при этом обладающего колоссальной волей, твердостью в вере, духовной собранностью, а потому остающегося непоколебимой скалой среди волн житейского моря и бесовских искушений, торжествующего над всеми испытаниями – этот образ как-то сформировался в обыденном церковном сознании отчасти за счет житийных повествований, отчасти благодаря интуитивному желанию какой-то однозначности и стабильности… или хотя бы иллюзии этого.
Конечно, иной подвижник в итоге своей жизни достигает устойчивого внутреннего состояния, другой по характеру уже чуть ли не с младенчества (а то и от утробы матери) был таким, однако, стадия становления (которая может так и не увенчаться совсем уж адамантовой твердостью против страстей и орлиным парением над ними), со всеми ее противоречиями, не пятнает нисколько образ святого, ибо личный подвиг веры, по моему скромному мнению, только ярче сияет на фоне всевозможных немощей, промахов, страстей и падений.
Борьба с пороком (если это борьба, а не кокетливое «сопротивление ради приличия») высвечивает не порок, а праведность, пусть и падающую под грузом страстности, пусть опрокидываемую по невнимательности, но неизменно собираемую, отмываемую, фильтруемую (а тем самым незаметно для себя приумножаемую) и несомую дальше.
Поэтому характерные «неиконописные» особенности прославленных святых (не говоря уже о тех праведниках, которые не сподобились канонизации, но просияли перед Сердцеведцем), нисколько не должны вводить в смущение. Более того, неотретушированные лики святых помогают нам увидеть угодников Божиих рядом с собой, среди наших ближних, увидеть их среди тех «неудобных людей», которые «не вписываются в канон» (в том числе и в устоявшиеся шаблоны поведения) из-за «неровностей характера», проявляющихся, например, в раздражительности (издержки живого реагирования на несправедливость, лицемерие, хамство, жестокость, цинизм, самодовольную глупость) или в бестактности (издержки сострадания, отзывчивости и участливости, склонности к альтруизму), в гневе (издержки отвращения к злу, непримиримости к лжи, способности активно мобилизоваться для достижения благих целей и на борьбу с опасностью) или, наоборот, в пассивности (издержки осторожности, руководствующейся принципом «не навреди», смиренным взглядом на себя, осознанием «подводных камней», из-за которых в данной ситуации лучше не шевелиться и не предпринимать никаких телодвижений).
Однако «неиконописные» черты характеров наших святых не являются оправданием для нас, когда мы хотим себе позволить то же самое. Они себе этого не позволяли. Они могли преткнуться и даже пасть, но не замедляли обнаружить и осознать свое преткновение или падение, отвергали в себе страсти и боролись с ними.
Порой замечаешь, как для иного человека в радость обнаружить, что такой-то святой или выдающийся деятель был не чужд каких-то там немощей. О! ну если он мог себе это позволить – святой человек – то, что с меня требовать: мне это тем более простительно.
А то и еще прекрасней: если прп. Иосиф Волоцкий требовал жечь еретиков, значит, это приемлемо для христианства; если свт. Иоанн Златоуст советовал заграждать уста богохульствующих, «освящая руку ударом», значит, можно распускать руки в общении со всеми, кто так или иначе проявляет непонимание наших норм благочестия, потому как они «богохульники по умолчанию»; если свт. Филарет Московский рекомендовал «сокрушать врагов Отечества и гнушаться врагами Божиими», следовательно, нам – «зеленый свет» ненавидеть и «мочить в сортире» (что поделаешь, «из песни слова не выкинешь», очень уж знаковое озвучивание метаморфозы патриотического идеала в массовом сознании), или, в переводе с «фени», преследовать и показательно расправляться со всеми, кого мы запишем в категорию врагов трудового… простите, в категорию врагов Отечества и Бога (критерии мы, естественно, будем определять по своему усмотрению, не утруждая себя изучением святых Отцов и религиозных философов, а если и изучая, то лишь для того, чтобы выловить из их высказываний что-нибудь в оправдание своей, с позволения сказать, концепции).
Точно так же кого-то может обрадовать, что свт. Тихон Задонский был, смотря невооруженным взглядом, комком немощей. Он, мало того, что физически был чрезвычайно нездоровым человеком, так вдобавок еще и нервная система – в хлам. Он мог очень болезненно отреагировать на какие-то нарушения нравственности и благочестия, погорячиться, резко выговорить, наказать за это. Вот, казалось бы, счастье для тех, для кого распущенность – норма жизни: ведь если такой светильник веры позволял себе «оторваться», то мне, что называется, сам Бог велел!
Однако то, что у другого человека происходит от распирающей злобы, из-за накопившихся за всю жизнь обид, а также по причине гордыни и тщеславия, у свт. Тихона происходило из-за того, что он постоянно жил как бы с содранной кожей.
В том-то и дело, что не «позволял»! Одно дело, когда страсть нас захлестнула и понесла, но мы опомнились и начали сопротивляться несущему нас потоку, другое – когда мы позволяем себе предаться этому потоку под предлогом каких-нибудь возвышенных мотивов и якобы ради достижения благих целей. Ведь, когда мы, поскользнувшись, изо всех сил удерживаем равновесие (а упав, немедленно встаем), как бы это неуклюже ни выглядело, – это одно дело, и совсем другое – когда позволяем себе растягиваться с таким видом, как если бы это было никакое не падение, а фигура танца.
Одно дело – потеря равновесия человеком, несущим на плечах неимоверную тяжесть, и совсем другое – потеря равновесия тем, кто, не будучи чрезвычайно обременен, просто не утруждает себя следить за собственной походкой и под ноги особо не смотрит.
Фото: Elena Bogomolova, photosight.ru
А груз на плечах свт. Тихона был огромный и в силу изначально слабого, а под бременем служения стремительно разрушавшегося, здоровья, и в силу его духовного горения. Он и в самом деле был светильник. И тем чище его свет, чем для него меньше было, что называется, земной подпитки.
Если бы при его незаурядных природных нравственно-интеллектуальных дарованиях он еще обладал хотя бы посредственным здоровьем, невозможно представить себе, как много он смог бы сделать.
Однако земное начало в этом человеке мощнейшего духа, всецело устремленного в Небесное Отечество, было изначально очень односторонне развито: выдающиеся интеллектуальные способности, и в то же время – крайне слабое здоровье, сказывавшееся, в том числе, и на его настроении, на душевных переживаниях, которые ему приходилось постоянно преодолевать, по всей вероятности, с немалой пользой для «повышения пробы» своей духовной деятельности.
Поистине, сила Божия в немощи совершается. Казалось бы, по нынешним меркам, кто он? – Да неудачник же! – ответит «эксперт по нынешним меркам». – Такие свыше ему шансы давались: трижды, при жеребьевке на место викария Новгородской епархии, из восьми кандидатур выпадало его имя. Промысел Божий явно указывал на его призвание к архиерейскому служению. И что? «Сгорел на работе» за четыре года пребывания на Воронежской кафедре! И ведь потом жалел, хотел вернуться. А ведь всего-то надо было реально смотреть на вещи, не работать на износ, не пытаться объять необъятное и больше думать о себе, о своем здоровье, о душевном комфорте, т.е. «позитивно мыслить».
Выражаясь языком Евгения Шварца (заметившего, что «такая уж должность королевская, что характер от нее портится»), святителю Тихону следовало «беречься», «научиться смотреть на мир сквозь пальцы», «махнуть на все рукой» и усердно «овладевать искусством пожимать плечами». Однако он выбрал иной путь: религиозного просвещения и нравственного исправления пастырей и паствы, искоренения суеверий, преодоления сложившихся порочных практик.
На этом пути он за четыре с половиной года преуспел во многом, однако, успех этот стоил ему кафедры. Кафедры не в смысле должности, статуса, карьеры, а в смысле счастья архипастырского служения Богу и Церкви. Мало того, он, так любивший богослужение и в особенности Божественную Литургию, настолько ослабел здоровьем, что, оказавшись на покое, никогда уже не литургисал, только еженедельно причащался (изначально одна из причин его сознательного отказа – основная причина, на наш взгляд – заключалась в опасности, случавшихся с ним, внезапных обмороков, которые во время совершения Литургии могли бы привести к печальным последствиям).
Те, кто любят подглядывать за немощами великих людей, а потом извинять себя ими, пусть попробуют подражать свт. Тихону в добродетелях, в его жертвенности, в предании себя всего без остатка своему служению.
Оправдывающие себя, свою раздражительность и грубость, резкость в обращении – его нервными срывами, пусть попробуют понести такие изматывающие труды, какие понес он ради своей паствы; пусть попробуют с такой любовью и кротостью относиться к ближним, как это было для него обычным делом (резкое обращение отнюдь не было стилем общения), и с таким же смирением как он переносить насмешки от нижестоящих; пусть попробуют каждого, в отношении кого позволили себе проявить раздражение, так же смиренно, искренне и ласково как он упрашивать о прощении. Слабо?.. Тогда нечего лукавить и порочить память святого, ссылками на его немощи.
В его немощи сила Божия совершалась. В нашей – имя Божие хулится.
Его ранний уход на покой – не что-то исключительное среди выдающихся церковных писателей-епископов Русской Церкви. Например, свт. Игнатий Брянчанинов правил Кавказской и Черноморской епархией всего четыре года, как и свт. Тихон – Воронежской епархией, а свт. Феофан Затворник всего лишь семь лет был правящим архиереем сначала Тамбовской, затем Владимирской епархий.
На покое, не имея возможности реализовать себя как архиерей, свт. Тихон, тем не менее, продолжает, как мудрый и заботливый пастырь, заботиться обо всех страждущих и нуждающихся во вразумлении, наставлении, утешении, поддержке, в том числе и материальной.
«Напряженная собранность духа сочеталась у Тихона Задонского с какой-то исключительной силой милующего внимания и любви» – пишет прот. Георгий Флоровский в «Путях русского богословия».
Вся его пенсия во время пребывания на покое в Богородицком Задонском монастыре уходила на благотворение нуждающимся. Во всем он являл пример жизни по заповедям Евангелия, пример истинно монашеского аскетизма.
Его любвеобильное сердце и ясный ум во время пребывания на покое продолжали плодоносить письменными трудами, благодаря которым его забота о ближних не ограничилась современниками, но распространилась и на потомков. На нас с Вами.
Читайте также:
Святитель Тихон Задонский: 10 граней драгоценного камня
Святитель Тихон Задонский, епископ Воронежский