Хирургия в сознании людей, далёких от медицины, всегда связана с такой неприятной стороной обучения, как «обучение на трупе». Почему-то обыватели порой считают, что на трупах обучаются исключительно хирурги — хотя на деле и анатомию, и патологическую анатомию, и топографическую анатомию проходят все студенты-медики, вне зависимости от их будущей специализации. Конечно, юноши и девушки, которые видят свое будущее как «хирургическое», проводят в пресловутой «анатомичке» гораздо больше времени — этого требует их будущее ремесло и искусство.
Православный врач, в представлении людей, целит травами и добрым словом, да еще и маслицем. Образование у него, конечно, есть, но оно исключительно духовное. Какие трупы, какие операции на трупах! Бог ему все и так открывает! Православный врач получает свои целительские дары исключительно за благочестие, а не за кропотливый труд над книгами и в анатомичке! Такой путь истинного православного врача-целителя нашего времени!
…В отличие, например, от великого русского хирурга и пастыря, святителя и исповедника Луки (Войно-Ясенецкого).
Он писал в своей автобиографии («Я полюбил страдание…») буквально следующее:
«(будучи студентом-медиком) я… неожиданно чрезвычайно заинтересовался анатомией. Изучал кости, рисовал и дома лепил их из глины, а своей препаровкой трупов сразу обратил на себя внимание всех товарищей и профессора анатомии. Уже на втором курсе мои товарищи единогласно решили, что я буду профессором анатомии, и их пророчество сбылось. Через двадцать лет я действительно стал профессором топографической анатомии и оперативной хирургии.
На третьем курсе я страстно увлекся изучением операций на трупах. Произошла интересная эволюция моих способностей: умение весьма тонко рисовать и моя любовь к форме перешли в любовь к анатомии и тонкую художественную работу при анатомической препаровке и при операциях на трупах. Из неудавшегося художника я стал художником в анатомии и хирургии».
Студент Валентин, будущий великий хирург, и его коллеги не могли не знать имен первых александрийских врачей — Герофила и Эразистрата — начавших проводить вскрытия в Египте при правлении Птолемеев. Этих врачей, начиная с эпохи Просвещения, превозносили за их смелость и новаторство. Действительно, краткий период — около тридцати лет, когда эти греческие врачи проводили вскрытия преступников за стенами Александрийского Мусейона с высочайшего позволения грека Птолемея, справедливо считается вершиной развития античной анатомии. Однако современные историки медицины, не умаляя открытий Герофила и Эразистрата, обращают внимание на следующее.
Вскрытие человеческого тела во всем античном мире, в том числе и на родине Герофила (г. Халкидон) и Эразистрата (о. Кея, или Кеос) расценивалось как страшное кощунство, глумление над человеком, пусть и умершим. Тело умершего продолжало быть телом человека, а не пустой оболочкой, из которой улетела душа: платоновскую философию о том, что тело — всего лишь темница, признавали только единицы. Если бы Эразистрат и Герофил занялись бы вскрытием не животных, как Демокрит и Аристотель, а умерших греков, их ждала бы неминуемая казнь возмущенных сограждан.
Чем же отличался Египет? Свободой? Да, но это не была свобода вскрывать тела умерших, как часто представляют себе обряд мумификации. Египтяне чтили тело умершего еще более скрупулезно, чем греки. Сохраняя его для посмертия, они извлекали все внутренние органы, кроме сердца, через изумительно малые разрезы, незаметные на теле, остававшемся в целости. Органы хранили в так называемых канопических сосудах, а приобретенные дефекты тела (боевые ранения, уродующие конечности, или такой, например, дефект, как отрезанный нос, замещались деревянными — человек представал на суд Осириса в целостности, и пелены мумии скрепляли его члены. Неверно думать, что Египет вдохновил и научил греков вскрывать людей.
Что же происходило в первые годы правления греков династии Птолемеев в Египте? Увы, ликовавшие при входе освободителя Александра в Мемфис египтяне напрасно ожидали, что он, фараон, новый Гор, принесет Египту свободу от ненавистных персов. «Я вас всех сделал своими родичами!» — как-то воскликнул Александр Македонский за трапезой, где были равны и греки, и варвары.
С ранней смертью Александра Египет перешел к Птолемею Лагу, который был совершенно не таким, как Александр. Египтяне почувствовали это сразу. Птолемей и греческая военная знать начали политику апартеида: египтяне для них были однозначно варварами, что бы там ни говорил покойный Александр, чье тело мирно покоилось в гробу в Александрии. Варварами — это значит не просто чужеземцами, завоеванным народом.
Варварами — это значит «недочеловеками».
И потому восстававших египтян, которые не могли примириться с такой страшной переменой власти в их родной стране, отправляли сначала в тюрьму как преступников, а потом казнили.
Или отправляли на вскрытия к Герофилу и Эразистрату, в Мусейон, где на полном пансионе жили ученые, поэты и врачи.
Вскрывая тела «недочеловеков», которые еще были живы, греческие врачи рассекали диафрагму, наблюдали за ударами сердца — как если бы они вскрывали животных. Все это имело и религиозную окраску.
Мусейон был храмом, в буквальном смысле слова, и жертвы, приносимые ради познания тайн человеческого тела, были жертвами богиням Музам.
…Только после того, как произошла ассимиляция египтян среди правящей верхушки, прекратились вскрытия. Все стали людьми — а людей вскрывать нельзя.
Ученик самого Эразистрата, Филин Косский, отказался от вскрытий и положил начало школе эмпириков. «Нет смысла продолжать эти жестокие опыты», — считал он, — «ведь, во-первых, уже все описано, что можно описать, а во-вторых, неправильно думать, что данные, полученные на умирающем в муках человеке откроют врачу нормальное, естественное его состояние — итак, данные эти ложные».
Надо сказать, что врачи школы эмпириков в течение столетий пользовались заслуженной блестящей репутацией клиницистов-практиков, а римляне — и язычник Цельс, и христианин Тертуллиан — недобрым словом поминали вивисекции, проводимые в эпоху Птолемеев, и аудитория была с ними согласна.
…Должны были пройти века, прежде чем античная инерция исчезнет, и в христианской Европе начнутся вскрытия человеческих тел — но уже не «недочеловеков», а христиан. И поэтому их тела служили познанию мира, сотворенного Богом, и погребались по-христиански. Это был иной мир, иной, чем мир Птолемеевского Египта.
Кажется, святитель Лука переживал глубокую внутреннюю драму, когда, став епископом, понимал необходимость продолжать анатомические занятия. Это было необходимо для спасения тысяч и тысяч людей. Но — епископ, вскрывающий труп?!
«По выписке из клиники я вернулся в Ташкент и еще два года продолжал работу в гнойнохирургическом отделении, работу, которая нередко была связана с необходимостью производить исследования на трупах. И не раз мне приходила мысль о недопустимости такой работы для епископа. Более двух лет еще я продолжал эту работу и не мог оторваться от нее, потому что она давала мне одно за другим очень важные научные открытия, и собранные в гнойном отделении наблюдения составили впоследствии важнейшую основу для написания моей книги „Очерки гнойной хирургии“.
В своих покаянных молитвах я усердно просил у Бога прощения за это двухлетнее продолжение работы по хирургии, но однажды моя молитва была остановлена голосом из неземного мира: „В этом не кайся!“ И я понял, что „Очерки гнойной хирургии“ были угодны Богу…» (святитель Лука Войно-Ясенецкий)
Во аде злобою смерть люта воспылала,
И две болезни вдруг оттоль она послала,
Единой — дочери моей вон дух извлечь,
Другою — матери ея живот пресечь.
На вспоможение пришел ко мне разитель,
Искусный горести моей преобразитель.
Болезнь он матери одним ударом сшиб,
И жар болезни сей погиб.
Другая, разъярясь, жесточе закипела,
И противление недвижима терпела.
Потом напасть моя готова уж была,
Приближилася смерть и косу подняла,
Как гидра, зашипела,
А я вскричал: «Прости, любезна дочь моя!»
Вульф бросился на смерть и поразил ея.
(Александр Сумароков. «Хирургу Вульфу»)