Свободу воли имеют и бесы, и звери, и духи, и люди. Бог не может лишить этой свободы одних бесов. Мир в таком случае рухнет. И Он попускает зазор в Своем Промысле.
Этот зазор между волей Бога и волей мира – есть источник случайности и зла. В нем лежит бездна любви. Но в нем лежит и бездна произвольного зла.
В результате в одном месте, благодаря случайности, бывает больше света и добра, а в другом месте бывает больше зла и мрака. И никто в этом не виноват, кроме греха, превратившего Рай в нашу землю.
Кто-то живет всю жизнь просто и хорошо. А кому-то на голову сыплются одни невзгоды. Не потому, что такой человек грешнее других, а потому, что случайность, накладываясь на случайность, может умножать зло, помимо воли Бога.
Как сказал Христос про людей, на которых свалилась Силоамская башня:
– Неужели вы думаете, что они были грешнее других? Нет…
Неужели кто-то думает, что семья императора Романова была грешнее семей других императоров? Или разве кто-то думает, что грехи Романова вопияли на небо так, что небо послало ему такую злую кончину?
Нет. Даже противникам святости Романовых совершенно очевидно, что царь и его семья были хорошими людьми, совершенно не заслуживающими над собой зверской расправы.
В самом деле, последний китайский император отсидел срок в тюрьме, и премудрые китайцы оставили его в живых. Он мирно трудился и умер своей смертью в почтенном возрасте.
И у нас царя могли вполне спокойно оставить в живых, тем более что ни одно белогвардейское движение не было монархическим. Напротив, во главе Белой Армии стояли те, кто свергал царя или помогал его свергать.
Царь после революции не был нужен ни одной политической силе. И его вполне справедливо можно было бы оставить в живых, в чем для новой власти было бы больше пользы, если бы она искала мира и согласия со своим народом. Но царю как-то сильно не везло всю жизнь. Ему по воле случая достался тяжкий крест. Такой тяжести креста не было ни у одного русского царя.
Но не только случайность принесла много зла последнему Романову.
В его правление империя пришла к закату и обрушилась совсем не по его вине.
В его правление русскому народу была дана невиданная доселе свобода, и он ею дурно распорядился, не по вине царя.
В его правление Европа отвергалась Христа и власти Его помазанников совсем не по вине Романова.
В его правление Романовы, их праведная семья, были белыми воронами среди распутства дворянского сословия. В семье царь видел уголок Рая. И сановники, и члены Думы его возненавидели, в том числе и за его праведность, которой он косвенно свидетельствовал о главном. Его не понимали в том, что праведность он поставил выше денег и власти.
В правление Романовых царь не жег, не вешал, не ссылал, не казнил, как те цари, которые вели эту сильную и буйную страну к своей мечте. И народ, и правители, как обычно это бывает у диких народов, сочли благость за слабость и возненавидели его как слабого царя.
В правление Романовых царь, выпуская на волю духа свободы, создал такую атмосферу, в которой Русская Православная Церковь вынуждена была искать новые ответы для нового народа. Свободный и образованный народ требовал от Церкви того, ради чего она была создана Богом, а не того, ради чего ее держали в плену русские феодалы. И у Церкви, вынужденной перестраиваться, также возникло недоверие и досада на царя.
И вся эта досада была связана, как ни странно, с одним и тем же «грехом» царя, предложившего народу невиданную свободу.
Россия при Николае Романове не выдержала испытания свободой и ответственностью.
Враги России, получив свободу, смогли создать банду коммунистов численностью в 60 000 человек, ударить по России стальным кулаком и сокрушить ее.
Верные чада России не осознали ответственности свободы и того, что свобода не дарится, а берется в борьбе. Русский народ оказался похож на простоватое и ленивое дитя, не понимающее того, что мир в избе не может отделиться от всего мира. Народ поленился защитить и того, кто дал свободу, и саму свободу, и оказался благодаря детскому устроению ума в рабстве тех, кто знал цену свободы и украл ее у народа.
Войдя в ум, народ мог бы за две недели смести заразу большевизма. Рассеять бандитов и насильников и запечатать врага рода человеческого еще на столетия. Но народ решил не сражаться, а отсидеться за печкой. Не вышло. Но виноват оказался… царь.
Николай Романов, выпуская дух свободы, развязал руки не только людям, но и темным духам, гнездящимся в злодеях, которым была дана воля.
Этим духам могла бы противостоять Церковь, которая должна была бы выйти из ритуального служения и культуры стояния на службе и чтения мантр и, наконец-то, заняться духовной миссией и нахождением новой духовности, отличной по форме от форм, привитых ей рабством крепостничества.
Но она не осознала важности отпора и значительности новых вызовов и проспала революцию. Мало того, нашлось много епископов и священников, приветствовавших красную революцию и травивших служителей, верных царю и Богу.
Церковь проспала восстание зверя из ада. Она не только проспала, но и не открыла этого факта для народа. Более того, она находилась в тихой оппозицию к царю, косвенно принимая участие в свержении Романова, одной из опор той страны, в которой она тихо процветала.
В отличие от ослепшей Церкви, коммунисты прекрасно понимали значение фигуры царя для неба и для народа. Поэтому и приняли решение о его убийстве.
Итак, царь оказался в центре смерча свободы. И дурные возможности свободы злых людей превзошли возможности свободы людей доброй воли.
В этих условиях царь непременно должен был быть убит.
Спустя много лет, во время работы комиссии по канонизации, против святости царя выступили многие иерархи Церкви. Против, и отчаянно против, был профессор Осипов. Можно сказать, что епископский корпус принял святость царя скорее под давлением народа, чем по внутреннему согласию. Народ заставил признать святость царя его фактическим почитанием.
Почему?
Потому что природа страстотерпничества плохо укладывается в стандартное понимание святости.
Вот и греческие епископы Древней Руси отказывали в святости Борису и Глебу. А что? Не молились, не постились, в пещере не жили, рясу не носили, языческим императорам не дерзили, идолов не сокрушали. В чем святость, когда ты позволяешь себя просто так зарезать?
То же самое и с Романовым. Ему ставят в вину то, что он курил, танцевал, стрелял по воронам и кошкам, бил оленей на охоте, оказался плохим главнокомандующим, напрасно ввязался в войну, не повесил младшего Ульянова и не стер в порошок Сталина и Землячку. Плохо разбирался в управлении страной, собирал подхалимов, сам лез в те дела, в которых плохо разбирался. Был глух к мнению профессионалов, настаивал на своем и искал своего.
Да, это был не Петр Первый и не Сталин.
Да, Николай Второй не стал новым Юстинианом Великим, и Александра Федоровна не была равной его премудрой супруге Феодоре.
Они были просто ОЧЕНЬ ХОРОШИМИ людьми, не метившими во святые.
Тайна их святости понятна только тем, кто умеет беседовать с Богом. Она понятна только тем, кто знает, что такое глубокая вера.
В данном случае святость Романовых заключается в том, что, плавно приближаясь к святости в течение дореволюционной жизни, они резко пошли вверх в ее конце, став друзьями Христа в деле Его отношений с народом.
Народ и Бог – вот та область, где Романовы оказались честными тружениками Бога и страдальцами.
Россия тысячу лет выбирала Христа. Но в двадцатом веке она устала жить с Христом, царем и Церковью. И за это ответил Романов, как последний ее правитель, считающий, что страна должна опираться на Христа. Народ решил сбросить с себя крест, и царь оказался сакральной жертвой и сломанной печатью в древнем договоре народа и Бога.
Тут тонкость.
Когда нас посещают болезни и искушения, мы не только страдаем, но и ноем. Мы вообще всё время ноем, даже тогда, когда нам хорошо. Хорошо-то хорошо, но всё нам мало и всё нам не слава Богу.
А Романовы оказались не таковы.
После ареста они интуитивно понимали, что их готовят к жертвоприношению. Неважно, был ли расстрел царя ритуальным убийством, или он имел только его признаки, или совсем их не имел. Все прекрасно понимают, что растерзание Романовых было мистическим актом, в котором народ расторг свой договор с небом. Форма тут не важна, хотя чудесным образом сами собой проявились признаки ритуальности жертвы.
Этот тот случай, когда идея индуцирует форму, помимо необходимости реального положения вещей.
Понимая свое скольжение к смерти, принимая унижения и террор комиссаров и охранников, царь и его светлая семья не озлобились, не разнылись, не упали духом.
Наоборот, они собрались духом, стали молитвенны, сосредоточенны и тонки. В этот период их семейные отношения достигли уровня мирской праведности в Боге.
А теперь переместим точку обзора на сторону Бога.
Вот, за Меня, за Христа, невинно страдает мой царь. Казнится его семья. Убиваются его люди.
И ни единого упрека Богу!
Это, несомненно, ЖЕРТВА ВЕРЫ.
Что сделает нормальный человек, когда ради него невинно пострадает друг?
Извинится, попросит прощения за то, что невольно подставил под удар. Поблагодарит за терпение и великодушие, когда друг ни в чем не упрекнет.
А теперь подумаем. Это не просто друг, а Бог.
Он в 10 000 раз больше извинится. Он в 100 000 больше отблагодарит и обрадуется благородству и великодушию друзей. Ни разу ни в чем Его не упрекнувших.
И Бог отблагодарил семью Романовых поразительным даром.
Романовы при жизни стремились уважать свой народ и миловать его, по мере возможности. Они, считавшие за счастье быть со своим народом в радости и в горе, получили от Бога дар миловать народ и после смерти.
Царский, божественный дар!
Они получили возможность, иногда, просить Бога и получать возможность творить Божию волю через себя, через молитву к Богу через них.
Люди царя убили. Христос его воскресил и даровал Рай.
Царь умер. Царь жив.
В Ипатьевском доме, в подвале, открылась дверка рая, и Романовы, вместо земного престола, получили русский престол в русском квартале Небесного Иерусалима.
Потому их и любит русский народ, что знает: царь жив и мы милы ему как народ. Мы это знаем по тому, что почти все любящие царя получили от него ту или иную молитвенную помощь, удостоверяющую нас неоспоримо в том, что Бог есть, и живы на Его лоне Его праведники и Его друзья.
Опыт царя прекрасно показывает, что Бог и правда, в итоге, поругаемы не бывают. Это очень важное знание.
Более того, в этом молитвенном отклике, получаемом нами от Романовых, мы знаем, что печать договора народа с Богом сломана не всеми. Романовы держат эту не сломанную печать в руках и хранят ее для всех людей, верных Богу.
Договор с Богом и народом разорван не совсем.
Не просто так народ, ощущая мистическую важность царя в деле завета народа и Бога, чтит его и его семью. Недаром в честь Романовых названы тысячи девочек Анастасиями, Александрами, Елизаветами. А сами имена царя и его супруги стали для народа символами народной семейной праведности.
Не знаю, почему Петр и Феврония стали государственными образцами идеальной семьи. Почему-то Кремль выбрал легендарные образы, а не реальные персонажи Романовых в качестве образца семейной святости. Гораздо уместнее в этом плане было бы в качестве образа праведной семьи почтить многочадную семью Романовых, житие которых многогранно, драматично, прослежено по дням и часам и очень назидательно.
Это опять связано со стандартами нашего человеческого взгляда на святость. Преподобные Петр и Феврония – стандарт: князья-монахи. Правда, бездетные, но это ничего.
А Романовы – как-то непривычно.
Мы-то думаем, что святость – это что-то такое, когда у человека нимб над головой и он непрерывно шепчет молитвы. И знаем муромскую супружескую пару именно с нимбами, а царя и его семью лучше знаем по обычным фотографиям.
Но вот Ксения Петербуржская не имела нимба и ходила как оборванка. Кто смог постичь ее святость? Мальчишки, которые бросали в нее камни? Или родня, пытавшаяся сдать в дом сумасшедших?
Вот тихая и нежная Елизавета Федоровна, у которой тоже не светился нимб и не было видно крыльев за спиной, оказалась избранной и любимой Богом и народом.
Кто в семнадцатом году мог постичь святость Романовых: красные попы с гвоздиками, матросы с бантами, студенты с газетами, атаман Махно со своей бандой или комсомольцы?
Святость всё время совершенствуется и развивается, принимая порой новые и неожиданные формы. Двадцатый век принес новые формы мирской святости. В миру нужно быть очень внимательным, чтобы не проглядеть святость «просто хорошего человека».
Просто хороший человек в Боге – это крайнее приближение к святости. Не бывает очень хороших людей без Бога.
Романовым не хватало самой малости стать святыми в семнадцатом году. И тут подвернулся случай исповедать свою веру перед Богом Ему лично. Они сложили головы в качестве агнцев Божиих, не возроптав на Бога за всю горечь кончины. Они в испытаниях сохранили любовь и доверие Богу. И благодарность Христа не имела границ. Он подарил им святость.
Дивны дела Твои, Господи! Всем Ты устрояешь спасение по мере их. Разнообразна святость, которую ты предлагаешь Своему народу. Ты даришь святость и солдату и царю, и шоферу и академику. Потому что любишь.
Наш царь подарил нам новую форму святости. Его тихая святость не была замечена современниками, но воссияла через года, как солнце русского народа.
Благодарим Тебя, Господи, подарившего нашему народу таких людей и таких святых, как Романовы.
Святые Романовы, молите Бога о нас!
